Шагом марш / Общество и наука / Культурно выражаясь

Шагом марш / Общество и наука / Культурно выражаясь

Шагом марш

/  Общество и наука /  Культурно выражаясь

В этом году «Русский марш» получил разрешение властей пройти 4 ноября, в День народного единства, по центру Москвы. Почему националистам дали такую возможность? Журналист и радиоведущий, прозаик, поэт и гражданин Дмитрий Быков уверен: попустительство националистам — это часть стратегии по дискредитации оппозиции

Я знаю, каких трудов стоит согласовать маршрут в центре для протестной акции. Но в данном случае вариант с перекрытием Якиманки был утвержден очень легко. И объяснение у меня этому только одно: власть пытается скомпрометировать оппозиционное движение. Она желает представить оппозицию толерантной к национализму и, более того, соорудить из оппозиции жупел: вот эти борцы за Россию для русских и есть протестное движение. Можно будет сказать: «Посмотрите, кто вы есть. Вот кого вы навыбирали в Координационный совет, вот ваш Навальный, который хаживал на «русские марши», ваш Бондарик, Владимир Тор и Иван Миронов». Вот они идут по центру, некоторые со свастикой, если хватит безумия, а некоторые с зигами, и кричат: «Россия для русских! Хватит кормить Кавказ!» То есть часть оппозиции — не самую большую и не самую популярную — будут выдавать за целое и показывать по всем каналам.

Страхи насчет взрыва национализма в России в ближайшие годы, на мой взгляд, чрезмерны. Разумеется, когда идеологи режима начинают делать в интервью заявления: «По своим убеждениям я русский» — это вселяет тревогу. Русскость не может быть убеждением или образом мыслей, расовая теория пострашнее классовой, ибо базируется на более примитивном признаке. Но дело в том, что наш этнический национализм — прежде всего ксенофобия, а ксенофобия в русском обществе не так уж развита. Другое дело, что растет раздражение, а в этом случае степень взаимной злобы резко возрастает. Жаль, что мы редко перечитываем некрасовскую «Медвежью охоту». Это блестящее сочинение, и там подробно объяснено, что разочарование в российских реформах неизменно порождает в обществе тоску и злобу — на любую попытку думать и действовать все дружно кричат: «Ату его, ату!» Сейчас все кричат это друг другу. Преобладает не отвращение к власти, а отвращение к себе и собственному будущему, как ни печально. Гражданское сознание в этом случае отключается напрочь. Его пытаются отключать искусственно с помощью тотальной лжи, чудовищного упрощения, интеллектуальной цензуры. Цензурируется все умное, сложное и неоднозначное. Это началось не вчера, таков был еще ельцинский тренд. Вот бы его среди других пороков ельцинской эпохи обозначить и по возможности искоренить! Нет, напротив, его-то преодолевать никто не намерен, а все, чем эпоха была славна, проклинают на всех углах.

Но несмотря на это одичание, в молодежной радикальной среде я национализма не наблюдаю. Наблюдаю скорее недоумение перед национализмом: как это возможно? Речь не о формировании политической нации, естественно, а о грубой этнике: «Он черный, поэтому он плохой». Ни в школах, ни в институтах, где преподаю, я этого не вижу. Похоже, это болезнь, развивающаяся с годами, когда впереди тупик, а обвинить некого.

Иногда говорят: почему же 4 ноября никто, кроме националистов, маршировать и не рвется? Нет объединяющих идей? Объясняется это просто: националисты ищут любой предлог. Назови этот искусственный праздник днем сельского хозяйства или музыкальной культуры, они все равно пойдут на улицу. А остальные на эту дату просто не реагируют, поскольку многим непонятно, что именно мы празднуем.

У России очень часто случались периоды, когда национальной идеи не было и в очередной раз нужно было придумывать, зачем жить. Без этого нельзя, ибо в нашем климате даже для того, чтобы утром спустить ноги с постели, нужен существенный стимул. Обычно взрывы национализма происходили, когда захлебывались реформы. Возникший вакуум иногда заполняли военной силой: власти срочно требовалась победа. Таковой стало подавление польского восстания в 1863 году. Осудивший это дело Герцен оказался в полном меньшинстве. Ксенофобия была и во время процесса Бейлиса — тогда национализм самого черносотенного толка горячо приветствовался на самом верху. Но всегда находились люди, такие как Короленко, Кони или Маклаков, которые смели этому процессу противостоять.

У меня, пожалуй, парадоксальное отношение к сложившейся ситуации. Я не возражаю, чтобы власть использовала националистов и прямо призвала их в свои ряды. Это будет даже хорошо, потому что гарантирует нас от победы национализма после смены власти.

У националистов, даже позиционирующих себя как оппозиция, своеобразная мотивировка. Демократическая оппозиция говорит: хватит, нам нужны смена власти, свободные выборы, независимые суды, печать без цензуры… Националисты говорят: пустите нас во власть, и мы вам покажем, как надо. Пустите нас, и мы зальем Россию — асфальтом или кровью, как получится.

Можно, конечно, требовать от оппозиции безусловной чистоты и беспрерывных размежеваний. Но урок таких размежеваний и ленинской непримиримости у нас уже есть.

Нужно учиться договариваться и перетягивать людей. В колоннах националистов немало здравых граждан, которые просто недовольны нынешним состоянием России, но их недовольство канализируется примитивным образом. Их надо выводить из этих колонн. Отказываться от борьбы за умы — последнее дело.