ОТЩЕПЕНЕЦ – РИТУАЛЬНАЯ ЖЕРТВА. (Из выступления по радио «Свобода»)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОТЩЕПЕНЕЦ – РИТУАЛЬНАЯ ЖЕРТВА.

(Из выступления по радио «Свобода»)

«Записки Ночного Сторожа» мыслились как часть «Зияющих высот». Одна из основных идей «Высот» состоит в следующем. Чтобы разобраться в том, что такое реальное коммунистическое (или социалистическое) общество, надо начать изучение его с анализа самой элементарной части его, обладающей существенными свойствами целого, т.е. с анализа жизни любого среднетипичного предприятия или учреждения – с анализа ячейки коммунизма. В «Записках» я обратил внимание на тот факт, что в иерархии коммунистических ячеек определяющая роль принадлежит конторе, т.е. ячейке второго и более высокого уровня с производственными ячейками.

Анализ коммунистических ячеек обнаруживает, что они имеют сложную структуру. Помимо разделения людей по деловому принципу в них происходит разделение людей также по особым социальным функциям. В «Высотах» были описаны многочисленные характерные персонажи – носители этих функций. В «Записках» это описание продолжено. В частности, здесь описан так называемый «порядочный человек». Но главное внимание здесь уделено особой категории индивидов, которых официально называют отщепенцами. Название это точно передает специфику этих индивидов и отношение общества к ним.

Отщепенец – явление в коммунистическом обществе в высшей степени интересное. Это – не диссидент, во всяком случае – не обязательно диссидент. Чаще всего отщепенцу не удается дорасти до диссидентства. Это – член коллектива, по тем или иным причинам противопоставивший себя коллективу. Например, по какому-то важному вопросу он высказывает мнение, не согласующееся с мнением коллектива, и упорствует в этом. Рядовой отщепенец не имеет солидного официального положения, известности, связей с иностранцами, высоких покровителей-родственников и других средств самозащиты. Он абсолютно беззащитен перед властью коллектива. А так как коллектив, отчаявшись сломить его своими силами, выталкивает его из себя, то он становится игрушкой в руках органов государственной безопасности, милиции, местных властей. С отщепенцами общество расправляется обычно без всяких сенсаций, незаметно для посторонних. Но что самое любопытное, это органическая потребность общества в таких общепенцах. Борясь с ними, общество с необходимостью порождает их. Зачем? Чтобы бороться с ними. Они порождаются как ритуальные жертвы, без которых немыслимо идеологическое общество. Иногда они выталкиваются в отщепенцы помимо своей воли или случайно. Тем самым дается внешний выход накопившемуся в коллективе недовольству, но с такими последствиями, чтобы прочие недовольные не отважились на нечто подобное. Расправа с отщепенцем дает людям наглядный урок и нейтрализует само недовольство. Это поразительно: отщепенцы выражают общее недовольство, но выражают его как нечто только им свойственное, так что их бьют сами же недовольные. Бьют также и за то, что отщепенцы отваживаются на то, на что не решаются остальные. Между прочим, в отщепенцы попадают отнюдь не самые недовольные и не обязательно недовольные. Описанный мною отщепенец стал таковым из чисто мужских качеств, подобно тому, как на фронте героические поступки чаще совершали не фанатичные коммунисты, а просто по-мужски смелые и самоотверженные люди.

Много ли таких отщепенцев? В абсолютных величинах много, в относительных – ничтожно мало. Поясню, что я имею в виду. В Советском Союзе очень много недовольных во всех слоях общества. Но этот факт сам по себе еще ни о чем не говорит. Советское общество естественным образом расчленяется на множество ячеек – первичных коллективов. Большинство таких ячеек здоровы, т.е. надежны с точки зрения монолитности общества, послушны указаниям властей, поддерживают генеральную линию руководства. Причем они обычно достаточно зрелы политически – это принятое официальное выражение, – чтобы быть такими без особых подсказок свыше, в силу самодеятельности надрессированных для этого членов коллектива. Недовольные в таких ячейках имеются постоянно, но до уровня отщепенцев дорастают единицы. Они тут редкое исключение. На внутреннюю жизнь коллектива они особого влияния не имеют. Будучи выброшены из своих коллективов, они по общим условиям жизни не могут образовать самостоятельные жизнеспособные ячейки, которые давали бы им хлеб насущный и защиту. Если они объединяются, их объединения оказываются незаконными. Большинство отщепенцев гибнет в одиночку или «перевоспитывается» в специально предназначенных властями для этого местах. Судьба отщепенца предрешена. Когда и в какой форме он будет сломлен, зависит от воли и расчетов карательных органов и властей. Если даже случай незначителен и с отщепенцем поступают сравнительно мягко, он все равно обречен. Психологически он подрубается под корень с самого начала и никогда уже не поднимается достаточно высоко.

Судьба отщепенца печальна и в смысле его личной, бытовой жизни. Коммунистические социальные отношения пронизывают собою абсолютно все стороны жизни человека. Они не оставляют в человеке и в его жизни никакого интимного уголка, где человек мог бы ощутить себя не просто членом общества, в котором господствует принцип «интересы коллектива превыше интересов личности», а просто человеком – суверенным существом, имеющим самодовлеющую ценность для себя. Отщепенцу некуда скрыться не только в смысле работы, но и в смысле своей бытовой и духовной жизни. Его преследуют все – родные, друзья, случайные сослуживцы. Его тайные думы так или иначе становятся известными властям. Если даже ему удается создать свой интимный мирок, тот все равно обречен на развал в силу неадекватности образующих его персонажей самому способу их единения. Так, нелегальная бригада по ремонту квартир может быть устойчивой лишь при том условии, если члены ее – пьяницы, халтурщики, примитивные в интеллектуальном отношении люди, жулики, а не высокообразованные интеллигенты с нравственными устоями. Любовные отношения могут быть безболезненными и необременительными лишь при условии взаимного обмана и притворства, а не на основе старомодного духовного единства и безусловной преданности друг другу. Из этого не следует, что прочие члены общества, не ставшие отщепенцами, имеют свой счастливый интимный мирок, недоступный контролю и влиянию общих законов системы. Такой мирок для них невозможен тем более. Но они и не ощущают его важности, они это воспринимают как обычную, будничную жизнь. Став же отщепенцем, человек хватается за возможность такого мирка, как утопающий за соломинку. Он видит, что такового нет, и ему остается одно: ждать, когда общество доведет ритуал жертвоприношения до положенного конца. Этим и кончается моя книга.

Мюнхен, 21 марта 1979 г.