Глава 5 РАБОТА И ПОЛИТИКА О ГОТОВНОСТИ К ТРУДУ И СТИМУЛАХ К РАБОТЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5

РАБОТА И ПОЛИТИКА

О ГОТОВНОСТИ К ТРУДУ И СТИМУЛАХ К РАБОТЕ

Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.

Псалтырь (Пс. 89:10)

Заводя речь о работе и производительности труда, нельзя избежать явной или скрытой ссылки на картину мира и общества, и тем самым нам не обойтись без оценок. Многие, судя по всему, с восторгом приветствуют желанный конец общества труда. Но тут нас подстерегают некоторые недоразумения. Даже высокотехничная и всё более абстрактная экономика не работает сама по себе, в полностью автоматическом режиме; ни технологически, ни социологически, ни в своём политическом управлении она отнюдь не является вечным двигателем. Без многообразного применения труда, в первую очередь умственного, и значительных усилий хотя бы небольшого числа сограждан мы быстро получим стагнацию, отставание, растущую безработицу, равно как и — при растущих потребностях — тенденцию к массовому обнищанию.

Сегодняшнее массовое потребление возможно лишь благодаря механизации и автоматизации всех производственных процессов, равно как и большинства услуг, а также благодаря дешёвому импорту с Дальнего Востока, который мы можем оплачивать лишь до тех пор, пока немецкие машины и оборудование там весьма желанны, а люди бесконечно трудолюбивы при низкой оплате труда. Тот, кто покупает в сетевом супермаркете «Альди»[29] литр молока за 49 центов или хлопчатобумажную рубашку за 5 евро — будь он миллионер или получатель основного обеспечения, — приобретает конечные продукты, которые прошли очень сложный процесс производства и распределения, и в этом процессе принимали участие десятки тысяч людей. Если говорить о молоке, например, то эти люди трудились в крестьянском хозяйстве, на молокозаводе, на производстве упаковки, на грузоперевозках, в логистике и в магазине, чтобы пакет молока, в конце концов, очутился на полке в супермаркете; что же касается рубашки, то люди трудились на хлопковых полях, в прядильне, на ткацкой фабрике, в швейном цеху, на транспорте и в логистике, а затем уже в магазине. Если вспомнить, что ремонт протекающего водопроводного крана вряд ли обойдётся нам дешевле 50 евро, то нынешние цены на товары — поистине чудо. Но без труда эти товары не появились бы, как вообще не появилось бы ничего, что имеет рыночную стоимость, будь то физический предмет или услуга.

Рынок живёт за счёт той простой взаимосвязи, что, если вы хотите получить нечто, стоившее людям труда и усилий, вы должны за это отдать кое-что ценное, тоже стоящее труда и усилий. Нарушается эта взаимосвязь только посредством грабежа, либо посредством унаследованной собственности, приобретённого владения, либо с помощью свободного участия в солидарном сообществе. Будь это солидарное сообщество государством или семьёй, всё зависит от того, соблюдается ли равновесие в том, что вы берёте и что отдаёте, если вы предполагаете долго сохранять здоровые отношения.

Ни морально, ни функционально не будет правильным, если кто-то, имея возможность внести собственный вклад, живёт трудом других людей, не оказывая им ответной услуги. Право на услугу без оказания ответной услуги сохраняется лишь за теми, кто не может иначе: за людьми, существенно ограниченными умственно или физически, душевнобольными, стариками или немощными. Большинство людей имеют здоровые инстинкты и сами хотят обеспечивать свои расходы, правда, они реалистичны и своекорыстны и тоже не упустят случая воспользоваться чужой услугой без отдачи.

Центральным элементом современного социального государства является то обстоятельство, что никто не должен впадать в нужду из-за вынужденного отсутствия работы. Того, у кого нет возможности заработать себе на хлеб путём обмена услугами, государство будет временно безвозмездно содержать. Совершенно неотвратимо, что при таких условиях то и дело будут возникать проблемы лимитирования и сопутствующие льготам явления, с которыми получатель помощи должен мириться.

Социальная вовлечённость, социальное признание, образ жизни и материальная обеспеченность для большинства людей во многом зависят от места работы. Поэтому для них актуален вопрос: что делать, когда не по своей воле теряешь работу? И уже один только страх, что можно в короткий срок скатиться до уровня Hartz IV, становится травмой. На этой травме в Германии строится политика{175}.

Бесспорно, что богатой стране вполне по силам справиться с ситуацией, если основное обеспечение тех, кто не может позаботиться о себе сам, составит 3, 4 или 5 % социального продукта. Но поскольку социальные процессы, следуя своей природе, действуют динамично и никогда не приходят в равновесие, постольку нет равновесия и в социальных злоупотреблениях. Последние в прямом смысле налицо, если кто-то получает от государства пособия, за которые не оказывает ему объективно возможную встречную услугу. Это налагает отпечаток на менталитет получателей помощи, равно как и на менталитет тех, кто всё это видит, то есть, в конечном счёте, сказывается на всех. К тому же это лишает людей, получающих неоправданную помощь, гордости и длительное время оказывает на них неблаготворное влияние.

В детстве и юности человек проходит процесс созревания, готовясь к взрослой жизни, в которой за всё будет отвечать сам. Эти годы предназначены для социального, интеллектуального и практического продвижения в учёбе, которое предъявляет молодому человеку достаточно высокие требования и должно формировать его сознание. В возрастную фазу по ту сторону работоспособности — в фазу старости — человек вступает как сложившаяся целостная личность, с самосознанием и чувством уверенности в себе, которое подпитывается всей его прошлой деятельностью. Однако многим старым людям, которые предоставлены сами себе и лишены многих возможностей для самоутверждения в социальном обмене, тяжело даётся создание смысла жизни. Оно даётся тем легче, чем с большим удовлетворением они могут оглянуться на свои активные десятилетия.

Но жизнь теряет цель и смысл, если четыре-пять десятилетий, прошедших между юностью и старостью, не были наполнены логичным решением задач — чужих или поставленных перед собой самостоятельно — и связанной с ними продуктивной деятельностью. Для большинства людей это работа по найму, поскольку лишь меньшинство располагает достаточной личной инициативой и творческим импульсом, чтобы внести в свою жизнь структуру и смысл — например, художественной и научной деятельностью или почётным общественным служением. Этому меньшинству, кстати, по причине личных свойств, вряд ли угрожает опасность стать жертвой длительной безработицы.

Когда мы допускаем, что немалая часть населения в трудоспособном возрасте ведёт скучное, пассивное, пусть и более-менее комфортное существование на социальные пособия, мы подкладываем этим людям большую свинью и причиняем вред также детям и подросткам, которые растут в такой структуре в раннюю пору своего умственного и душевного развития. Не столь важно, какую работу человек выполняет и сколько за это получает. Решающим для чувства собственного достоинства и личной удовлетворённости является сознание, что ты можешь содержать себя и свою семью, а также необходимость дисциплинированного образа жизни, который складывается из регулярных обязанностей и чёткого распорядка дня.

Была одно время такая мода — говорить о разобщённости, возникающей в жизни людей из-за работы. Это понимание ошибочно, ведь неудобства и неохота, связанные со всякой работой, и их успешное преодоление с помощью силы воли и напряжения, собственно, и являются источником личного удовлетворения. Настоящее отчуждение испытывает лишний человек, которому государственные пособия позволяют покупку технически сложного продукта, произведённого в мире труда, где сам он оказался совершенно ненужным. Унижение состоит не в том, что количество благ, которые ему позволяют пособия, слишком мало — он в любом случае воспринимает его как слишком маленькое, — а в том, что никто не нуждается в его услугах.

Это унижение можно компенсировать двумя способами, а именно: активно, ища самоутверждения в деятельности — будь то оплачиваемая работа, спорт, общественное служение, — или пассивно, разгоняя накатывающую неудовлетворённость потреблением сладостей, алкоголя, сигарет и просмотром видео. Этот вариант, как показывает опыт, предпочтителен для основного ядра получателей пособий.

Потребление может лишь заглушить чувство унижения, но не устранить его. Оно часто приводит к наркотической зависимости. Это плохо для личного развития представителей данной группы и для их будущей продуктивной реализации, и это катастрофично для развития их детей и подростков. А таких людей становится всё больше, ибо, живя без дела на одни пособия, они часто ищут смысл жизни в создании больших семей по принципу: «Раз я никому не нужен, то буду нужен хотя бы собственным детям!» А большое число детей означает и большую сумму трансфертных выплат. Тут кроется одна из причин растущей доли детей и подростков в так называемых необразованных слоях. Через репродуктивное поведение приводится в движение процесс, который несёт обществу будущего по меньшей мере такую же угрозу, как и чисто количественные изменения из-за демографического старения.

Работа исчезает?

Можно спорить о том, придаёт ли работа жизни смысл, а человеку — содержание. Речь в таких спорах может идти только о мнении оценочного и почти философского характера, а это означает, что подобные дискуссии не могут привести ни к какому объективному или единодушному результату. А вот утверждение о том, что в современном обществе кончается работа, напротив, допускает вполне объективную проверку, и можно однозначно решить, верно оно или нет.

Для начала можно обнаружить, что такие продукты, как буханка хлеба, яйцо для завтрака, хлопчатобумажная рубашка и многочисленные услуги, в сравнении со стоимостью оплаченной работы непрерывно дешевеют (табл. 5.1). Но верно также и то, что люди, несмотря на сильно возросший реальный доход, свои деньги всё-таки растрачивают. Квота сбережений немецких личных домохозяйств в долгосрочном тренде не увеличивается, а в США она даже опустилась (рис. 5.1).

Таблица 5.1

Количество рабочего времени среднестатического работника, необходимое для производства типичных продуктов потребления

(за период с 1950 по 2008 г.)

Источник. Statistisches Bundesamt, Entwicklung der Bruttoverdienste.

Цены на отдельные товары — от 1948 г.; цифры округлены, данные за 2008 г. приводятся по собственной оценке.

Источник. Deutsche Bundesbank (на графике показанны интервалы в 10 лет).

Рис. 5.1. Квота сбережений от наличного дохода домохозяйств в Германии и США (%)

Тренд падения объёма труда, наблюдаемый в индустриальных государствах в течение десятилетий, остановился. Уже упоминалось, что на душу населения в Германии приходится 700 часов работы по найму в год, это, правда, на 30 % меньше, чем в 1960 г., но всего на 9 % меньше, чем в 1990 г. в прежней ФРГ. В США, Швейцарии, Швеции и многих других сопоставимых с нами индустриальных странах объём оплаченной работы по найму на душу населения заметно выше{176}. Социальные привычки, разные виды социального обеспечения, различные структуры оплаты труда и различные правовые общие условия приводят в сопоставимых во всём прочем индустриальных странах к заметным различиям в количестве работы на душу населения.

Гораздо больше, чем объём, изменилась структура деятельности по найму. Всё меньше людей в индустриальных странах занято в физическом производстве товаров. В промышленности, строительстве, ремёслах и сельском хозяйстве в 1960 г. работало ещё 62 % всех работающих в ФРГ, к 2008 г. эта доля уменьшилась до 27,4 %{177}. Одновременно повсюду сократилась и доля простого труда. Сегодня 20 % личного потребления в Германии приходится на импортные потребительские товары (2008 г.){178}, в США эта доля составляет даже 27,4 % (2009 г.){179}. Доля импорта в промышленном создании добавленной стоимости товаров широкого потребления ещё выше этих значений.

С одной стороны, для обеспечения населения массовыми товарами — от стиральной машины до мужской сорочки — сегодня используется лишь небольшая и всё сокращающаяся часть работающих людей. Поскольку стоимость этих товаров по отношению к среднему вознаграждению за труд уменьшается, падает и доля создания добавленной стоимости в них. С другой стороны, растёт потребность в рабочей силе в областях, касающихся здоровья, ухода, спорта и свободного времени, а также в разнообразных услугах. Однако спрос на многие простые услуги очень чувствителен по ценам, что в тенденции оказывает давление на зарплату, и это означает, что заканчивается не работа как таковая, а увеличивается расхождение между ценами на нижних ступенях рынка труда, по которым предлагается работа, и ценами, по которым есть на эту работу спрос.

Итак, вопрос заключается в том, каким путём установить общие условия, чтобы работа по найму окупалась для возможно большего числа людей. Но эта цель не уживается в Германии с установленной через основное обеспечение минимальной зарплатой, размер которой определяется гарантированным социоэкономическим прожиточным минимумом{180}. Это означает, что в тенденции нет спроса на работу с зарплатами, которые нетто не достигали бы как минимум 60 % среднего дохода, то есть проблему представляют собой те люди, производительность труда которых не соответствует хотя бы 60 % средней производительности. Эта проблема осложняется ещё и многообразными помехами в виде разных квалификационных структур, разных региональных частей рынка, а также возрастом и здоровьем этой целевой группы.

Решение могло бы заключаться в том, что в обеспеченном товарами стареющем обществе будущего возрастёт и потребность в личных услугах простого типа. Покупательная способность этого спроса зависит во многом от стоимости работы. Проблему представляет собой всё та же группа, которая по причине дефицита социализации или по другим причинам не может и не желает выполнять требования, которые предъявляют к ним даже в оказании простейших личных услуг — пунктуальность, тщательность, надёжность и честность.

Так же стойко, как и утверждение о том, что работа кончается, держится следующий аргумент: даже если работа и не кончается, то хорошо оплачиваемой работы становится всё меньше, а плохо оплачиваемой работы всё больше. Мол, на зарплату в наши дни зачастую уже нельзя «прилично жить». Этот аргумент играет центральную роль в дебатах о минимальной оплате труда.

Верно здесь то, что доля работающих, обязанных платить социальную страховку, среди всех трудящихся в последние годы упала и теперь составляет 66 %, в то время как доля нетипично занятых (на мини-работе, с неполной занятостью, на временной работе) прибавилась. Также выросла доля низкой зарплаты (меньше 2/3 среднего заработка). Рынок труда стал более дифференцированным, многообразным и трудным, неравенство увеличилось{181}. Вообще не исключено, что работодатели будут использовать гибкий подход, как, например, занятость на временной работе или мини-работу{182}. Тем не менее работающие по найму даже при низкой брутто-зарплате будут иметь в своём распоряжении — по причине взаимодействия с системой социальных трансфертов — нетто существенно больше, чем основное обеспечение. К тому же работать за низкую плату всё равно лучше, чем не работать вообще, как для народного хозяйства, так и для самих работающих{183}.

Даже при почасовой оплате всего в 5 евро работающий по найму имеет в своём распоряжении больше из-за более высоких трансфертных поступлений, чем с одним лишь основным обеспечением (см. табл. 5.2). Правда, разница при фактической почасовой оплате в 5 евро составляет всего 1,68 евро, при 7,5 евро фактической почасовой оплаты она поднимается до 1,93 евро, и даже при 10 евро фактической почасовой оплаты это будет всего 2,94 евро. При таких суммах можно понять, отчего иной работник предпочитает улучшить свой доход путём нелегального приработка. По некоторым оценкам в Германии около 1/6 социального продукта производится путём нелегальной работы{184}. Эта проблема обостряется, если основное обеспечение растёт, обостряется она и тогда, когда ужесточаются правила зачёта. Итак, вопрос вовсе не в том, можно ли жить прилично на свою зарплату, а в том, привлекателен ли официальный наёмный труд, если разница с основным обеспечением оказывается совсем незначительной. Эту проблему можно решить, если:

• заметно снизить основное обеспечение;

• смягчить правила зачётов;

• предписать высокую минимальную зарплату как обязательную.

Первое решение соответствовало бы англосаксонской, строго рыночно-экономической модели. Оно имело бы в Германии не только мало шансов на осуществление, но было бы и социально-политически непродуктивно, раз уж всем должен гарантироваться социоэкономический прожиточный минимум.

Таблица 5.2.

Взаимосвязь брутто-зарплаты, нетто-зарплаты и наличного дохода

(все данные в евро, частично округлённые)

Пример 1: холостяк

Пример 2: женат, 2 детей

Рассчитано на основе данных: www.konz-steuertipps.de/konz/lohnrechner.html

Второй путь — смягчение правил зачётов — стоит денег, но может и сэкономить их, если для многих получателей основного обеспечения возрастёт стимул для найма на оплачиваемую работу.

Третий путь будет действовать лишь с соответственно высокими зарплатами, он вызовет не только сокращение рабочих мест из-за того, что работодатели не смогут увеличить фонд зарплаты, но и повысит число получателей основного обеспечения и потому может оказаться дорогим.

Работа в структурированном мире

Влияние технического прогресса

Технический прогресс несёт в себе нечто захватывающее и вместе с тем нечто крайне пугающее. Захватывающее кроется в постоянном продвижении в качественно новые, неведомые измерения, прежде закрытые даже для человеческой фантазии, которая в основном топчется на традиционных путях, а также в умножении человеческих сил и способностей. С другой стороны, происходит непрерывное обесценивание человеческих способностей и навыков и тем самым привычного содержания работы.

Продолжающееся их обесценивание не представляет собой ничего нового, оно характерно для всей человеческой истории. Кто умеет сегодня пользоваться луком и стрелами? Кто владеет искусством разведения огня без спичек? Но если раньше инновации капали с интервалом в столетия, то теперь они следуют друг за другом с такой скоростью, что могут изменить содержание работы несколько раз за одну профессиональную жизнь. Девиз «пожизненная учёба» указывает в верном направлении, однако он не поможет тем, кому учёба даётся с трудом или кто попросту стар для всего радикально нового.

Правда, там, где технический прогресс делает лишними рабочие места в производственных цехах, станциях сервисного обслуживания и коммерческих отделах, постоянно образуются и новые рабочие места. Однако при том же производстве число этих мест меньше, и они требуют совсем другой, чаще всего более высокой квалификации, нередко и в других фирмах. Так или иначе, вряд ли получится сделать системного программиста из 45-летнего слесаря-механика.

Переворот технических производственных отношений и связанное с этим обесценивание способностей происходят всё быстрее. Мы ощущаем это не так сильно, потому что доля создания добавленной стоимости физической продукции в современном индустриальном обществе становится всё меньше. Это объясняется гигантским сдвигом относительных цен: стрижку у мужского парикмахера, которая стоит сегодня 15 евро, в 1950-е гг. можно было сделать за одну немецкую марку. Цветной телевизор стоит сегодня 30 посещений парикмахера. В те годы чёрно-белый телевизор стоил 1000 посещений парикмахера. Увеличение производственных возможностей за счёт технического прогресса настолько огромно, что, несмотря на постоянно обновляющиеся сдвиги спроса вследствие падающих относительных цен, возникают всё новые секторальные избыточные производственные мощности, которые форсируют спад производства и занятости. Актуальный пример — автомобильная промышленность, которая по всему миру производит в год 55 млн легковых автомобилей, но с имеющимися производственными мощностями могла бы производить 85–90 млн.

К счастью, технический прогресс осуществляется не только в производственных процессах, но и в самих продуктах. Мобильные телефоны, Интернет и цифровые камеры 20 лет назад были совсем неизвестны, и никто даже приблизительно не смог бы предсказать связанный с ними переворот и новые возможности для трудовой занятости. И сегодня тоже никто не знает, какие продукты и процессы будут определять облик мира через 20 лет. Трудность заключается в том, что мы точно понимаем, что именно отмирает и что по части рабочих мест и возможностей занятости будет разрушено, но не можем составить себе, исходя из этого, правильное представление: как технологическая окружающая среда, а с ней и трудящийся мир будут выглядеть через 20 лет. Не только жалобы, но и настоящая тревога, звучащие в вопросе: «А не исчезает ли у нас работа?» — рождаются, в конечном счёте, оттого, что мы — во многом независимо от уровня образования или интеллекта — видим, где и какие рабочие места исчезают, но при этом не можем знать, что образуется взамен этих мест.

Высвобождающаяся в ходе технического прогресса рабочая сила может некоторое время оставаться неиспользованной, если речь идёт о региональных и секторальных агломерациях, об устаревшей или низкоквалифицированной рабочей силе. Но в длительной перспективе любое предложение рабочей силы в принципе находит свой спрос, если речь действительно идёт о предложении, при котором предельная полезность для покупателя рабочей силы выше, чем ставка заработной платы. Эта фраза звучит так, словно она взята из начальной экономической школы, однако оба условия должны быть выполнены: речь должна действительно идти о предложении, и покупатель должен иметь экономическую выгоду от того, что примет его. Незаинтересованный и физически нетренированный получатель пособия по безработице II, которого бюро по трудоустройству обязывает заняться уборкой спаржи и который через полдня работы сказывается больным из-за того, что у него ломит поясницу, не отвечает обоим условиям: тут не присутствует настоящее предложение работы, и оно не принесёт хозяйственную выгоду фермеру. Поэтому каждую весну на немецких плантациях спаржи работает так много поляков.

Влияние глобализации

Наряду с техническим прогрессом огромные структурные перемены вызывает глобализация как таковая. Легко спутать, какие влияния на рынок труда и структуру производства можно отнести на счёт технического прогресса, а какие на счёт глобализации, потому что оба влияния взаимно переплетаются. Так, переход к стандартному контейнеру в качестве наиболее удобной транспортировочной ёмкости, имеющей место в мировой торговле, и связанные с этим рационализация и автоматизация транспортной составляющей — результат технического прогресса. Вызванное этим структурное снижение транспортных расходов в свою очередь представляет собой горючее глобализации. Сходным образом строятся отношения между Интернетом и всей совокупностью современной обработки информации. По каждому предмету в режиме реального времени информация может считываться по всему миру без временных потерь, связанных с преодолением пространства. Поддержанная электроникой управленческая деятельность, услуги планирования и развития могут на основе разделения труда передаваться куда угодно.

В индустриальных государствах глобализация усиливает эффект технического прогресса, экономящего рабочую силу: рабочие места исчезают по технологическим причинам и перебазируются в другие места по соображениям сокращения издержек. Там, где производство целых групп товаров исчезает не сразу, часто снижается степень завершённости производства, то есть те части, которые имеют высокую долю издержек на труд и/или низкую долю технологии, предпочтительнее передавать в другие руки.

Суть процесса такова, что он никогда не подходит к концу и в лучшем случае может быть приведён в частичное динамическое равновесие. При этом дело может дойти до таких явлений, как описанная Гансом-Вернером Зинном[30] «базарная экономика»{185}, а именно: средняя немецкая доля добавленной стоимости в экспортных продуктах падает и тем самым доля импортированных подготовительных работ в экспорте возрастает. Для Германии это соответствует действительности, однако эффект рабочего места растущей доли подготовительных работ может быть положительным, если тем самым защищается имеющийся экспорт, а при некоторых условиях даже становится возможен дополнительный экспорт. В качестве положительного встречного эффекта может к тому же оказаться, что доли подготовительных работ в иностранном импорте содержат в себе растущий объём немецких подготовительных работ. Во всяком случае совет экспертов по совокупному экономическому развитию, занимаясь так называемым эффектом базара, выявил, что в исследованном в своё время промежутке с 1991 по 2000 г. сокращение занятых в экспортозависимой индустрии было заметно меньше, чем во всей обрабатывающей отрасли{186}.

Если под «эффектом базара» понимать тенденцию растущей доли подготовительных работ в экспортном производстве, то он представляет собой принудительное действие нарастающей глобализации, при которой ориентированное по издержкам расчленение производственных процессов становится всё форсированнее и привлекательнее, что сказывается, естественно, и на импортных продуктах. Понятый таким образом эффект базара совсем не обязательно стоит рабочих мест. Другое дело, когда при растущей доле подготовительных работ экспорта непропорционально растёт импортирование, тогда это может выйти за пределы структурного изменения к явлениям деиндустриализации, которые в результате означают, что страна показывает устойчивый дефицит торгового баланса в производстве товаров. Это ведёт к трудностям, если нет существенного превышения баланса по текущим операциям в сфере услуг или иных перечислений, поступающих, например, доходов от имущества или денежных переводов гастарбайтеров.

На мой взгляд, вопрос исторически всё ещё остаётся открытым: удастся ли старым развитым странам в ближайшие десятилетия, несмотря на стремительную индустриализацию Азии и появление по всему миру новых мест с низкой оплатой труда, настолько защитить собственную индустрию, что она могла бы не отставать от других в международном обмене и одновременно могла бы предложить достаточно рабочих мест тем, кто в буквальном смысле слова живёт трудом своих рук, работой, которую он найдёт в индустрии или области производительных услуг? Германия, кажется, имеет в этом вопросе как минимум более выигрышную позицию, чем многие другие старые индустриальные государства.

Перенос спроса на труд с производства товаров на услуги

Относительные цены на все виды товаров будут падать и впредь (разве что цену повысит содержащаяся в них доля сырья, как в случае золотых украшений или бензина), поскольку глобализация и развитие технических нововведений продолжатся и дальше, и точно так же будут падать относительные цены на те услуги, которые поддаются автоматизации (например, стандартные банковские услуги) или не привязаны к определённому региону, и потому могут переноситься в места с низкой оплатой труда (как, например, в колл-центрах). Соответственно из всего общехозяйственного количества работы всё меньшая доля должна быть мобилизована в производство товаров и в поддающиеся автоматизации услуги.

Поэтому логично, а также и рекомендовано с точки зрения политики рынка труда, чтобы всё большая доля спроса на труд приходилась на личные услуги, которые не поддаются механическому замещению. Во многих простых услугах это вопрос цены. Например, это касается услуг по дому или сервиса и качества в розничной торговле. Многие другие услуги — и как раз квалифицированные, с растущим спросом — стали предоставляться в Германии преимущественно как социальные блага, то есть они либо полностью, либо в основном финансируются через налоги и социальные сборы. Это касается, в частности, образования, медицины и ухода за престарелыми, которые можно обозначить, собственно, как области развития в будущем. Эти службы будущего требуют либо относительно высокой квалификации (образование, медицина), либо стабильной структуры личности (уход за престарелыми), то есть они как раз мало пригодны для так называемых проблемных групп на рынке труда, которые характеризуются низкой квалификацией и (или) дефицитами необходимых качеств личности.

Если верно то, что спрос долгосрочно сдвигается в сторону социально финансируемых услуг, тогда это скажется на доле государства в ВВП: в тенденции эта доля должна возрасти, или регулируемая государством доля должна повыситься, например, в форме обязательной частной медицинской страховки или страховки по уходу. В немецкой модели из-за сложившейся ситуации на рынке труда и в структуре спроса, правда, вряд ли возможно повысить занятость в образовании, медицине и уходе так, как это было предложено.

Для старых индустриальных государств модель, ориентированная на англосаксонскую идею, заключающуюся в том, что экономика растёт тем сильнее, а возможностей для занятости предоставляется тем больше, чем ниже доля государства, — судя по всему, наталкивается на концептуальные границы. Высокая степень занятости и одновременно хорошие коэффициенты роста скандинавских народных хозяйств, в конечном счёте, тоже объясняются тем, что при устойчиво финансируемой высокой доле государства гораздо большая часть работающих трудится в социально-финансируемом секторе{187}.

Минимальное обеспечение и организация рынка

В Германии не нужно работать для того, чтобы получать 60 % среднего нетто-дохода, такой уровень гарантирует государственное основное обеспечение. Это имеет свои последствия. Так, нерационально предлагать свою рабочую силу и ходить на работу, пока ты можешь извлечь доход, близкий к 60 % среднего дохода или ниже. Поэтому люди с низкой производительностью даже не показываются на рынке труда, хотя формально остаются в его распоряжении. И те, кто подсчитывает возможности заработка на неформальном рынке труда, например в качестве временного работника или домашней прислуги, тоже не будут выступать соискателями на регулярном рынке труда, пока не смогут добиться там нетто-дохода, который был бы ощутимо выше 60 % среднего дохода.

C одной стороны, мигранты из стран Ближнего Востока или Турции уже получили крупный выигрыш, проникнув в немецкую систему основного обеспечения, ибо они, при том что от них не требуется ни рабочая повинность, ни какая-либо серьёзная обязанность в отношении интеграции, располагают доходом, который у них на родине сделал бы их состоятельными гражданами. Ничего не делая, они получают в Германии, как правило, существенно больше, чем зарабатывали бы у себя на родине очень напряжённым трудом, если бы вообще нашли работу. Эта группа тоже не показывается на рынке труда.

С другой стороны, работодатели, то есть предприниматели, государственные инстанции и прочие учреждения, стараются так организовать рабочий процесс, чтобы вообще не нуждаться в людях с низкой производительностью, поскольку они слишком дорого обходятся при зарплате на уровне как минимум 60 % среднего дохода или более того, то есть основное обеспечение действует на рынке труда как скрытая минимальная зарплата — без того, чтобы пришлось её специально устанавливать.

Эти обстоятельства объясняют тот непорядок, по поводу которого немецкая общественность проявляет беспокойство. Как же получается, спрашивает общественность, что на рынке труда больше нет предложений для людей с низкой квалификацией и низкой производительностью? Ответ очень прост: скрытая минимальная зарплата нерентабельно высока. И почему каждый год на сезонную работу по срезанию спаржи прибывают целые толпы восточных европейцев, когда у нас так много своих безработных? Если альтернативой уборке спаржи является получение пособия Hartz IV, то жестокая мука тяжёлой сдельной работы на полях для большинства попросту непосильна по сравнению с доходами основного обеспечения. Кроме того, те, кто долго сидел без работы, не привыкли к длительным нагрузкам — ни морально, ни физически — и поэтому легко сдаются. Почему мы слышим так много жалоб на недостаточную квалификацию и социализацию безработных с большим стажем? Эти жалобы нужно рассматривать с известной осторожностью, ведь тут можно выделить две тенденции. Во-первых, непрерывно происходящий на рынке труда обмен поневоле приводит к тому, что в зоне длительной безработицы скапливается отрицательный отсев, потому что возвращение в трудовую жизнь легче даётся активным кандидатам. Во-вторых, личная и профессиональная квалификация теряет свою ценность у тех, кто вынужденно или добровольно пребывает в длительной безработице, уже не отвечая требованиям, сопряжённым с трудовой жизнью. Ещё хуже дело обстоит у тех, кто никогда не использовал ни единого шанса и у кого не было желания действительно утвердиться в трудовой жизни.

Итак, гарантированный основной доход в размере 60 % среднего дохода серьёзно вмешивается в организацию рынка труда с двух сторон:

1) рационально мыслящие люди, предлагающие свою рабочую силу и являющиеся при этом получателями основного дохода, отказываются от любой работы, вознаграждение за которую не выдерживает минимальной дистанции с основным доходом, то есть не составляет, например, 70 % среднего дохода;

2) рационально мыслящие работодатели не предлагают те рабочие места, которые при скрытой минимальной зарплате нерентабельны.

И то и другое приводит к тому, что большая часть людей, находящихся на нижнем ярусе потенциала наёмного персонала, как бы административно вытесняются в зону бездеятельности.

Политическое воздействие на рынок труда

Работа как средство социализации

Основное обеспечение для безработных теоретически выплачивается лишь в том случае, когда у них наличествует готовность к устройству на работу. Но практически готовность к работе в немецком правовом государстве нельзя ни проверить, ни достаточно законно доказать, ни наказать её отсутствие. Тот, кто предпочитает получать пособие по безработице, вместо того чтобы работать, всегда найдёт способ это сделать{188}.

В Библии сказано: «Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим» (Пс. 89:10). И Аристотель писал: «Человеческое благо — это добродетель, соразмерная работе души, и существует много добродетелей: лучшая и самая совершенная добродетель соразмерна деятельности»{189}. Такое высокое определение не везде и не всегда применимо, тем более в простой деятельности. Ежедневный подневольный труд может быть бездуховным и мучительным проклятием. Однако эта цитата показывает, что совсем не обязательно вылупиться из яйца пуританской трудовой этики, чтобы отводить работе центральную роль в человеческой жизни и, конечно же, в человеческом счастье.

Если взглянуть на дело с точки зрения левых, например Франкфуртской школы, то речь пойдёт о социальной взаимосвязи, в которой достигнут «результат кооперативных отношений, когда самореализация каждого зависит от ответного уважения со стороны всех остальных»{190}. Это в точности то, чего не хватает получателю Hartz IV, потому что он не включён в необходимый для этого обмен услугами. Таящееся в этом скрытое унижение не может быть компенсировано и более высоким денежным возмещением. Как раз наоборот: чем выше денежное возмещение, тем больше людей оказываются вовлечёнными в круговорот унижения.

Из исследований темы счастья мы знаем, что человек склонен преувеличивать действие материальных благ и пассивного комфорта как источников счастья и недооценивать благодатное действие социального обмена или производительной деятельности. Таким образом, человек в большей степени предпочитает «иметь», чем «быть». При этом счастье, состоящее из того, что приносят материальные блага по ту сторону абсолютной бедности, проистекает не столько из абсолютного уровня обеспеченности, сколько из осознания своего ранга по отношению к другим людям, а уже этот ранг выражается через степень обеспеченности.

Более скромных людей без выраженного честолюбия или особых способностей здесь и подстерегает ловушка: поскольку они не питают надежд существенно улучшить своё материальное положение путём оплачиваемой работы и не в состоянии понять, какие нематериальные плоды приносит работа — гордость, признание, социальный обмен, — они отказываются от участия в трудовой жизни или делают лишь слабые попытки присоединиться к этому участию. Так они оказываются в ловушке. Она комфортабельна и обита мягкой подкладкой де-факто безусловного основного обеспечения, однако потребность занимать определённое положение в обществе так и остаётся неутолённой.

В этом кроется причина перманентно плохого настроения и гложущего недовольства, которое обычно царит в среде получателей социальных пособий.

Царство работы — это царство вторичных добродетелей: пунктуальности, надёжности, точности, любви к порядку, стрессоустойчивости, понимания иерархии и подчинения. Без этих свойств не будет функционировать ни один процесс создания добавленной стоимости, даже ни одна эффективно работающая бригада уборщиков. История показывает, что благосостояние нации в большей степени зависит от того, присутствуют ли у населения эти вторичные добродетели и как они поощряются, оплачиваются и развиваются. Изречение Томаса Альва Эдисона, гласящее, что гений есть один процент вдохновения и девяносто девять процентов потоотделения, наглядно показывает, что вторичные добродетели непреложны для любого устойчивого успеха, в том числе и для креативных достижений.

В обезличенном обществе значение работы для социализации возрастает больше, чем когда бы то ни было. В племенах охотников и собирателей эпохи каменного века, в отдалённых деревенских общинах раннего ХХ в. и по сей день там, куда ещё не дошёл индустриальный модерн, социальные отношения определялись и определяются традицией, они обозримы, но мало поддаются формированию. Человеку от рождения указано определённое место в обществе, и он остаётся на этом месте, как правило, до самой смерти. Иметь ли ему работу или не иметь её, так же как и жить в сложившихся обстоятельствах, — всё это коллективная судьба.

Теперь это не так. Тот, кто сегодня в свой самый активный жизненный период — с 25 до 65 лет — так и не встроился в трудовое общество, хотя бы через семью, тот стоит вне реальных жизненных взаимосвязей и чувствует себя соответственно. Это не вопрос денег: известна история Бориса Беккера[31], когда привычная роль чемпиона мира по теннису была им утеряна, а другую он так и не нашёл. Такую же печальную участь делят почившие на лаврах наследники миллионов и потомки династий. Горе им, если они не обретут своей гражданской позиции; в таком случае они становятся несчастными аутсайдерами, даже если их фотографии появляются в каждом втором номере еженедельника Neuen Blattes.

Образование и низкая квалификация

Большая часть тех, кто долгое время не может (или не хочет) устроиться на рынке труда, потерпела поражение ещё в системе образования, правда, по сходным причинам. Ведь молодому человеку наряду с известным ин — теллектуальным потенциалом необходимы уже упомянутые вторичные добродетели для того, чтобы успешно завершить школьную карьеру. Те, кто не сумел закончить неполную среднюю или реальную школу, потерпели крах не в дифференциальном исчислении, а в простейших арифметических правилах или дробях с разными знаменателями. И тем, кто бросил профессиональное обучение, нередко не хватало именно пунктуальности и тщательности, равно как и способности держать стабильную рабочую производительность, вряд ли они спотыкались об интеллектуальные препятствия.

То, что было упущено в период школьного обучения, длящегося в среднем до 18-летнего возраста, вряд ли можно наверстать в трудовой жизни (подробнее об этом см. в гл. 6). Бывший министр труда Шольц, например, горько сетовал летом 2009 г.:

«Каждый год после школы тысячи подростков исчезают с экранов наших радаров. Некоторые бросают профессиональное ученичество и перебиваются случайными заработками. Другие заканчивают образовательное заведение, но больше не фигурируют ни в одной статистике, и мы ничего о них не знаем. Ведь что толку, если подросток покидает школу в 16 лет, а потом мы снова видим его, 22-летнего, необученного, в каком-нибудь центре занятости. Старт в профессиональную жизнь — это центральная точка жизненного пути. Тут мы не имеем права оставить кого-либо в одиночестве. Полтора миллиона человек в возрасте от 20 до 29 лет не имеют профессионального образования, 15 % этого возрастного класса остаются необученными. Мы должны что-то делать. Причём быстро».

В дальнейшем Шольц требовал улучшения ситуации в школах и в профессиональном образовании. Лишь одно обстоятельство он умалчивал, а именно: тот, у кого не слишком много честолюбия, вполне может избавить себя от этих чрезмерных нагрузок, получая основное обеспечение. Политически ответственные лица явно не приняли в расчёт, что растущая группа людей, как раз молодёжи, может сделать исходным пунктом планирования своей жизни уровень Hartz IV и вовсе не видеть повода развивать в себе честолюбие и готовность к нагрузкам.

Естественную мысль — а не отказать ли подрастающему поколению в Hartz IV — министр труда отверг: мол, он «не имел в виду никаких санкций». Нетрудно догадаться, что та молодёжь, о которой шла речь, смеётся над его призывами — если эти призывы вообще дошли до её сведения. Это печально, поскольку Шольц прав в своих опасениях: подросток, покидая школу в 16 лет и не получая никакого профессионального обучения, в следующие пять десятилетий жизни «вновь и вновь будет клиентом министра труда»{191}.

Культурное формирование и развитие общества

«Ведь все они хотят, но не имеют шансов». Эта фраза верна для некоторых, а для многих — нет. Впрочем, с «хотением» дело обстоит следующим образом. Будучи 13-летним школьником, я хотел изучать латынь, хотел каждый день заучивать по целой странице новых слов, но не делал этого, несмотря на бесконечные напоминания родителей и учителей. В итоге я остался на второй год, причем с плохой отметкой по латыни, которую получил вполне справедливо. Это явилось для меня хорошим уроком; я раз и навсегда понял, что никто не вставит мне в голову латинские слова просто так. На меня подействовала санкция, а также страх не справиться (он, кстати, действует и поныне); они-то и стимулировали мой дальнейший путь в получении образования. Если бы мои родители были необразованными людьми и получали Hartz IV, я бы, пожалуй, тоже пошёл по их стопам, много ли понимаешь в 13 лет! У кого отсутствует честолюбие и кто не боится нужды, того нечем мотивировать и совершенно нечем испугать.

Политика рынка труда и социальная политика в нашей стране построены, таким образом, на иллюзиях в отношении человеческой природы. Правда, сегодня бесспорно то, что рационально действующий homo oeconomicus[32] — это искусственная модель хотя бы потому, что рациональность при зачастую противоречивых и меняющихся собственных предпочтениях вообще трудно определить, а при неизвестных общих условиях ещё труднее выдержать до конца. Человек когнитивно перегружен предпосылкой рациональности{192}. Но на всяком когнитивном уровне он очень даже хорошо следует непосредственно ощущаемой им собственной выгоде. Гипотеза, которая гласит, что человек в случае сомнения действует себе на пользу, как правило, находит своё подтверждение.

Однако этим далеко не исчерпывается и не объясняется сложность управляемого инстинктом и культурно внушённого поведения. На генетическое формирование человека накладывается культурное формирование общества, в котором он социализируется, а к этому добавляется влияние его непосредственного окружения. В такой же степени в человеческой истории играет роль не только генетическая эволюция, происходящая путём естественного отбора, но и культурная эволюция, которая может вести людей и целые общества в диаметрально противоположных направлениях{193}. Секуляризованное индустриальное общество, в котором мы живём, представляет собой лишь одно из многих мыслимых направлений развития с многочисленными модификациями. Разумеется, южноитальянское общество функционирует совершенно иначе, чем общество в Швабии, и оба они совсем не похожи на общество американского Среднего Запада.

Такое разное культурное и цивилизационное развитие ведёт к различиям в том, что касается продолжения рода и выживания, и порождает также всевозможные генетические проявления. Здесь культурное развитие и естественный отбор воздействуют друг на друга. Известно, например, что цвет кожи в неодинаковых условиях отбора проходит процессы приспособления к этим условиям, что проявляется уже через несколько поколений. В принципе это верно и для физических возможностей, ментальных установок и интеллектуальных свойств. Поэтому вполне естественно, что народы и типы обществ с различными культурными традициями в той или иной степени подстраиваются к требованиям современного индустриального общества и находятся в совершенно разных состояниях развития.