День седьмой

День седьмой

Посторонних не пускать!

А на седьмой день нашего пребывания в Чернобыльской зоне к нам пожаловали гости. Поздно вечером в дверь решительно позвонили, и строгий голос крикнул:

– Шинкаренко, открывай, совесть твоя пришла! Будем разговаривать…

– Влипли, – вздохнул Володя. – Это проверяющие «Спецатома». Значит, каким-то образом стало известно, что в Зоне живут посторонние. Сейчас вас будут вывозить.

– Куда? – оторопело спросили мы.

– Скорее всего, на Зеленый Мыс, там есть пустующий детский лагерь. До утра подержат, потом – за Зону.

– Шикаренко! – упорствовали за дверью. – Негоже так долго не отпирать двери гостям!

– Спокойно, ребята, – попытался успокоить нас Володя. – Я что-нибудь придумаю. Вы с ними поезжайте спокойненько себе и ждите там от меня весточки. Старайтесь поменьше говорить. На вопросы не отвечайте или отвечайте невнятно. Все валите на меня: мол, заманил, привез, водкой поил. Дескать, ничего толком не видели, сидим тут в Припяти за столом уж который день. Сделать нам они ничего не могут, официально у нас в стране процветает гласность, есть еще какой-то закон о печати… не мне вас учить! Главное, молчите и ждите меня.

Он открыл двери, и в комнату вошли двое мужчин в военной форме.

– Ну что, работники пера, – не поздоровавшись, ласково обратились они к нам. – Будем собираться? Поедем отсюда, здоровее будете!

– Здравствуйте! – вежливо сказал вошедшим Витька.

– Собирайся давай, – не пошли на контакт представители власти. – В машине, по дороге, и поздороваемся, и попрощаемся, и поговорим обо всем, если захочешь. Живенько, живенько! С вещами, как говорится, да на выход.

Мы сели в машину. Примерно через полтора часа нас высадили у двухэтажного деревянного здания.

– Где мы? – наивно и невинно поинтересовалась я.

– Зеленый Мыс, – буркнул один из провожатых. – Переночуете и поедете с утра в Киев, оттуда домой. Паспорта-то хоть есть?

– В принципе есть, – согласился Витька. – Только мы их в Киеве у друзей оставили. Шинкаренко велел с собой ничего лишнего не брать.

– Шутники! – хмыкнул сопровождающий. – Знаете что, ребята? Мне проблемы с вами не нужны. Я человек подневольный: приказали вас из Зоны вывезти, я приказ выполняю. А разбираться, кто вы, откуда, как сюда попали… это мне лень. Знаю, что питерские журналисты, этого с меня достаточно. Официально наказать вас нельзя, так что сейчас я запру вас в комнате до утра, а потом езжайте себе с богом. Мое дело – маленькое.

– А Шинкаренко? – поинтересовался Витька. – Ему что будет за то, что он нас в гости пригласил?

– По шее ему будет, – охотно сообщил сопровождающий. – Впрочем, Вовке не привыкать, у него уже мозоль на этой самой шее. Бьют, бьют, да все без толку. «В гости»… – покачал он головой. – Сами-то хоть понимаете, куда влезли? Здоровья не жалко?

– Ай! – махнул рукой Витька. – Какое там здоровье!.. Разве на нашей работе будешь здоровым? Все на нервах, все всухомятку… одни расстройства.

– Ну-ну, – покачал головой дядечка. – Давайте, нервные вы мои, двигайте на второй этаж, там уж и кроватки для вас застелены. Спите себе спокойно до утра…

Нас проводили в маленькую комнатку и заперли на ключ.

– Действительно бывший пионерский лагерь, – сообщил Витька, высунувшись в окно и обозрев окрестности. – Ну что, кончились наши приключения?

– Шинкаренко же велел ждать! – не согласилась я.

– Ну подождем, – согласился друг и соратник, растягиваясь на кровати. – Только давай ждать лежа, а? Что-то я устал за последние дни…

Мы уже почти уснули, когда под окнами послышался тихий свист. Я открыла окно.

– Бойцы-товарищи! – раздался снизу шепоток Шинкаренко. – Давайте сматываться отсюда!

– Нас заперли, – пожаловалась я.

– Вестимо, заперли, – согласился Шинкаренко. – А окна для чего в домах делают?

– Так высоко же!

– Белье постельное дали? – деловито осведомился наш товарищ.

– Не давали, – поправила я. – Постели уже застелены были, когда нас привезли.

– Связывайте простынки и – вниз, – велел Шинкаренко. – Да не копайтесь вы там, шустренько вылезайте. Люди остограммились и спят, но ведь известно, что сон выпившего человека краток и беспокоен. Не приведи Господь проснутся, чтобы опохмелиться…

Спустя пять минут мы Витькой спускались вниз по связанным простыням.

– Ну чисто детство в пионерском лагере, – тихонько пыхтел Витька. – Давненько я в окна не лазил…

– Топ-топ ножками, – скомандовал Шинкаренко, когда мы приземлились. – За мной, на цыпочках. И не сопеть, а то поймают!

Мы прошли быстрым шагом пару километров и увидели на обочине до слез знакомый старенький «москвич».

В Припять вернулись уже на рассвете.

– Ну что, по сто «фронтовых»? – деловито осведомился Витька.

– Молодец, – похвалил Шинкаренко. – Учишься мыслить в верном направлении.

Мы уселись за стол.

– И что теперь будет? – поинтересовалась я. – Вот проснутся они с утра, а нас нет…

– Погорюют, конечно, – посочувствовал представителям власти Шинкаренко. – Потом выпьют и напишут рапорт: дескать, задержанные сбежали, примем меры к розыску.

– Ну, и?..

– Поговорю с кем надо, – пообещал Шинкаренко. – Искать, конечно, будут, но во второй раз уже не найдут.

– Мы будем прятаться? – оживился Витька. – Менять квартиры, пароли?..

– Не, ну если очень хочется так пожить, – с сомнением протянул Володя. – Можно, конечно. Но я бы предпочел более спокойный вариант существования. Сказал же, поговорю с людьми сегодня. Никто вас больше не найдет. Это была моя оплошность, извините за доставленные неудобства.

Поболтав немного, мы улеглись спать, а Шикаренко уехал разговаривать «с кем надо». В Зоне мы прожили еще пять дней, и нас действительно больше никто ни разу не нашел.

Хроника Чернобыля

Около 10 вечера 26 апреля 1986 года прибыл в Припять заместитель Председателя Совета Министров СССР Борис Евдокимович Щербина. Он стал первым председателем правительственной комиссии по ликвидации последствий первой ядерной катастрофы в Чернобыле. Был спокоен, собран и сосредоточен. Не понимал еще, что за беда случилась…

Но в ситуации разобрался на удивление быстро.

Правительственная комиссия решала вопрос об эвакуации. Особенно настаивали на ней гражданская оборона и медики из Минздрава СССР.

– Эвакуация необходима немедленно! – горячился заместитель министра здравоохранения Воробьев. – В воздухе плутоний, цезий, стронций. Состояние пострадавших в медсанчасти говорит об очень высоких радиационных полях. Щитовидки людей, детей в том числе, нашпигованы радиоактивным йодом.

Щербина решил:

– Эвакуируем город утром 27 апреля. Все автобусы подтянуть ночью на шоссе между Чернобылем и Припятью. Вас, генерал Бердов, прошу выставить посты к каждому дому. Никого не выпускать на улицу. Гражданской обороне утром объявить по радио необходимые сведения населению. А также уточненное время эвакуации. Разнести по квартирам таблетки йодистого калия. Привлеките для этой цели комсомольцев…

Щербина, Шашарин и Легасов на вертолете гражданской обороны поднялись в ночное небо Припяти и зависли над аварийным блоком. Щербина в бинокль рассматривал раскаленный до ярко-желтого цвета реактор, на фоне которого хорошо были видны темноватый дым и языки пламени. Он с уважением оглядел атомное чудище, восхитился: «Ишь, как разгорелся!..»

В 13.30 27 апреля 1986 года колонна из 1100 автобусов, собранная на дороге между Чернобылем и Припятью, дрогнула и потянулась в город. Началась эвакуация.

Рассказывает Г. Н. Петров:

Ровно в четырнадцать часов к каждому подъезду подали автобусы. По радио предупредили: одеваться легко, брать минимум вещей, через три дня вернемся. У меня еще тогда мелькнула невольная мысль: если брать много вещей, то просто-напросто автобусов не хватит.

Большинство людей послушались и даже не взяли с собой денег. А вообще хорошие у нас люди: шутили, подбадривали друг дружку, успокаивали детей. Говорили им: поедем к бабушке… на кинофестиваль… в цирк… Только дети все чувствовали: были бледны, печальны и помалкивали. В воздухе вместе с радиацией повисли деланая бодрость и тревога. Но все было деловито. Многие спустились вниз заранее и толпились с детьми снаружи. Их все время просили войти в подъезд. Когда объявили посадку, выходили из подъезда и сразу в автобус. Те, кто мешкал, бегал от автобуса к автобусу, только хватали лишние бэры.

Трагичным было расставание уезжающих с домашними животными, кошками, собаками. Кошки, вытянув трубой хвосты, заглядывали в глаза людям, мяукали, собаки самых разных пород выли, прорывались в автобусы, истошно визжали, огрызались, когда их выволакивали оттуда. Но брать с собой кошек и собак, к которым особенно привыкли дети, было нельзя. Шерсть у них оказалась очень радиоактивная, как и волосы у людей. Ведь животные круглый день на улице. Сколько они набрали…

Долго еще псы, брошенные хозяевами, бежали каждый за своим автобусом. Но тщетно. Они отстали, возвратились в покинутый город и стали объединяться в стаи.

Везли до Иванкова (шестьдесят километров от Припяти) и там расселяли по деревням. Не все принимали охотно. Один куркуль не пустил мою семью в свой огромный кирпичный дом, но не от опасности радиации (в этом он не понимал, и объяснения на него не действовали), а от жадности. Не для того, говорит, строил, чтобы чужих впускать…

Многие, высадившись в Иванкове, пошли дальше, в сторону Киева, пешком. Кто на попутных. Один знакомый вертолетчик уже позже рассказывал мне, что видел с воздуха: огромные толпы легко одетых людей, женщин с детьми, стариков, шли по дороге и обочинам в сторону Киева. Машины застревали в этих толпах. А люди шли, шли, шли…

Эвакуации были подвергнуты также жители близлежащих к АЭС деревень и хуторов. Так родилась 30-километровая Чернобыльская зона.