ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ САМОЕ ТЕМНОЕ ВРЕМЯ СУТОК

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

САМОЕ ТЕМНОЕ ВРЕМЯ СУТОК

Роли, которые исполнял Сикерт, менялись, как свет и тени на его картинах.

Форма никогда не имеет четкого очертания, потому что ее формируют свет, тени и полутона. Жизнь Сикерта не имела границ и ограничений. Его форма менялась ежеминутно под влиянием его загадочного настроения и внезапно появившейся цели.

Те, кто хорошо его знал, понимали, что Сикерт — настоящий «хамелеон» и «позер». Он часами прогуливался по улицам Лондона в кричащем клетчатом пальто. За городом он мог стать фермером, или сельским сквайром, или бродягой, или денди в черном галстуке. Он мог выйти встречать поезд в домашних тапочках. Он был Джеком Потрошителем в шляпе, надвинутой на глаза, и красном шарфе, обмотанном вокруг шеи, пробирающимся по темным улицам в свою тайную студию и прячущимся от тусклого света «темного фонаря».

Писатель и критик викторианской эпохи Клайв Белл тесно общался с Сикертом. Их отношения можно было назвать любовью-ненавистью. Белл писал, что в один и тот же день Сикерт мог быть Джоном Буллом, Вольтером, архиепископом Кентерберийским, папой римским, поваром, денди, букмекером, адвокатом. Белл считал, что Сикерт не был ученым, кем его считали очень многие. Он просто «притворялся, что знает гораздо больше, чем знал на самом деле», пусть даже он и был величайшим английским художником со времен Констебля. Никогда нельзя было быть уверенным в том, что сейчас Сикерт является самим собой, а не играет новую роль. Для него не существовало стандартов, он не любил и не ценил ничего, что не являлось частью его самого.

Эллен была частью его самого. Он пользовался ею. Он мог не воспринимать ее как другое человеческое существо, потому что все люди и все вещи были продолжением его самого. Во время убийств Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз Эллен находилась в Ирландии. Она была там же, когда 16 октября Джордж Ласк, глава Наблюдательного комитета Ист-Энда, получил по почте половину человеческой почки. Спустя почти две недели куратор патологического музея лондонской больницы доктор Томас Опеншоу получил письмо, написанное на бумаге с водяными знаками фирмы «Пири и сыновья». Письмо было подписано «Джек Потрошитель».

«Старик, ты был прав, это была левая почка… Скоро я снова выйду на работу и пришлю тебе еще один экземпляр внутренностей».

Почку сочли принадлежащей Кэтрин Эддоуз. Маловероятно, что Потрошитель мог получить половину человеческой почки из другого источника. Орган был законсервирован, но в конце концов разложился. В 50-е годы XX века его выбросили. Как раз в это время Уотсон и Крик открыли двойную спираль ДНК.

В прошлые века тела и части тел консервировали в спирте или крепких алкогольных напитках, например в вине. Во времена Потрошителя некоторые больницы использовали для этой цели глицерин. Когда человек, занимавший высокое положение, умирал на корабле и его тело требовалось сохранить для подобающих похорон, единственным способом было поместить его в мед или спирт. Если Джон Смит, отец-основатель Виргинии, умер бы во время своего пути к Новому Свету, его тело вернули бы в Лондон замаринованным в бочонке.

Полицейские рапорты гласят, что почка, присланная Джорджу Ласку, была извлечена из тела Кэтрин Эддоуз почти две недели назад и хранилась в спирте, скорее всего, в вине. Мистер Ласк не был шокирован и не поспешил передать почку полиции. Получив ужасный подарок в сопровождении письма, которое до наших дней не дошло, он «не придал этому большого значения». Викторианцы не знали об убийцах-психопатах, которые собирают части тел и рассылают их вместе с издевательскими письмами властям.

Сначала все предположили, что почка собачья, но Ласк и полиция очень скоро отмели эту точку зрения. Почку сочли чьим-то глупым розыгрышем. Доктор Опеншоу и другие эксперты считали, что почка человеческая — хотя у них вряд ли были основания полагать, что она принадлежит «женщине, страдавшей болезнью Брайта». Почку передали доктору Опеншоу в лондонскую больницу. Если бы почка просуществовала еще несколько десятилетий и если бы можно было эксгумировать тело Кэтрин Эддоуз, эксперты могли бы провести анализ ДНК. В суде, который мог бы доставить Уолтеру Сикерту серьезные неприятности (если бы он, конечно, был еще жив), доказательствами его вины служили бы водяные знаки на его бумаге и на бумаге, использованной Джеком Потрошителем, почтовые отметки на конвертах и совпадение ДНК.

Если Эллен получала известия из дома, она должна была знать о почке. Она должна была знать о двойном убийстве, произошедшем через неделю после ее отъезда в Ирландию. Она могла слышать о «человеческих костях», обнаруженных в сточной канаве в Пекхэме, о свертке с полуразложившейся женской рукой, найденном в саду школы для слепых на Ламбет Роуд, или о сваренной ноге, которую сочли принадлежащей медведю.

Эллен должна была знать о женском торсе, обнаруженном возле нового здания Скотланд-Ярда. Обезглавленную и лишенную конечностей женщину перевезли в морг на Милбенк-стрит. Этот труп так мало сказал доктору Невиллу и полиции, что они так и не смогли прийти к окончательному решению относительно руки, найденной в Пимлико 11 октября. Доктор Невилл был уверен, что рука является частью тела, но она была в мозолях, а ногти были обкусаны — как у женщины, которая ведет тяжелый образ жизни. Когда доктор Томас Бонд ассистировал при обследовании, он сказал, что рука была нежной с ухоженными ногтями. Рука могла быть грязной, ногти могли быть заляпаны тиной и илом — ведь ее нашли в реке. Но когда ее отмыли, рука явно указывала на высокий социальный статус.

По одному рапорту, расчлененная женщина имела плотное телосложение. В другом говорится, что у нее была светлая кожа. У нее были темно-русые волосы, ей было около двадцати шести лет. По утверждению врача, ее рост составлял пять футов семь или восемь дюймов. Цвет кожи мог измениться из-за обесцвечивания или разложения. Со временем кожа становится темной, зеленовато-черной. Основываясь на состоянии найденных останков, трудно определить реальный цвет кожи человека.

Расхождения в описании могут породить серьезные проблемы при идентификации трупа. Конечно, существуют криминалистические способы восстановления лица по костям черепа (если найдена голова). Но в XIX веке таких способов не существовало. Работая в Виргинии, мне пришлось столкнуться с подобным делом. Лицо неизвестного мужчины было восстановлено из зеленой глины, основываясь на сохранившихся костях черепа. Цвет волос определили по расовым характеристикам скелета (мужчина был афроамериканцем). А в орбиты глаз вставили стеклянные протезы.

Черно-белую фотографию восстановленного лица поместили в газеты. Ее увидела женщина и пришла в морг, чтобы удостовериться в том, что это не ее сын. Она взглянула на скульптуру и сказала эксперту: «Нет, это не он. Его лицо не было зеленым». Как оказалось, убитый мужчина действительно был сыном этой женщины. (В наши дни лицевые реконструкции неизвестных трупов выполняются из глины, которую затем красят в примерный цвет кожи убитого, основываясь на расовых характеристиках.)

В заключении, подписанном доктором Невиллом и доктором Томасом Бондом, говорилось, что торс принадлежал женщине, рост которой составлял пять футов семь или восемь дюймов. Это утверждение является сомнительным, поскольку рост они определяли по тому, что имелось в их распоряжении. Множество людей приходило в морг, чтобы удостовериться, что останки не принадлежат их исчезнувшим родственникам или знакомым. В те времена подобный рост считался для женщины большим. Если бы доктора уменьшили его на два или три дюйма, вряд ли кто-нибудь опознал бы труп. Впрочем, его и так никто не опознал.

Я считаю, что врачи постарались сделать все, что было в их силах, основываясь на том, чем они располагали. Они не знали о судебной антропологии. Они не знали о своевременных стандартах антропологических критериев, которые позволяют довольно точно определять возраст. Они могли не знать об эпифизах, то есть о центрах роста костей, они не могли их увидеть, если только тело или найденные конечности не были сварены в воде. Центры роста — это места соединения, подобные тем, что связывают ребра с грудиной. У молодых людей эти соединения еще мягкие, хрящевые. С возрастом они затвердевают.

В 1888 году не существовало калибровки и алгоритмов. Полиция и эксперты не располагали достижениями XX века, у них не было приборов, позволяющих точно определить рост человека по длине плечевой кости, лучевой кости, локтевой кости, бедра и большеберцовой кости — то есть по длинным костям рук и ног. Изменения плотности или минерального состава костей говорят о возрасте. Например, уменьшение плотности костной ткани однозначно говорит о зрелом или даже пожилом возрасте.

Невозможно было точно определить, что убитой женщине было двадцать шесть лет, хотя по останкам можно определить, что женщина была довольно молода и имела темные волосы, поскольку волосы сохранились в подмышечных впадинах. То, что женщина была убита пять недель назад, также было чистым предположением. У врачей просто не было научных способов точно определить время смерти по разложению тела. Они ничего не знали об энтомологии — о том, как по развитию насекомых можно определить время смерти, а ведь на останках, найденных у здания Скотланд-Ярда, кишели личинки.

Во время вскрытия доктора нашли бледные, обескровленные органы, которые говорили о кровотечении, а следовательно, можно было предположить, что женщине перерезали горло, прежде чем расчленить. Во время следствия доктор Томас Бонд показал, что останки принадлежали «хорошо упитанной» женщине с «большими и выступающими вперед грудями», однако страдавшей жестоким плевритом в одном легком. Ее матка отсутствовала, а таз и ноги были отделены на уровне четвертого поясничного позвонка. Руки были отделены в плечевых суставах несколькими резкими надрезами. Женщина была обезглавлена несколькими надрезами чуть ниже гортани. Доктор Бонд сказал, что тело было разделано очень умело. На теле были обнаружены «отчетливые следы», говорящие о том, что труп перевязывали веревкой. Отметки от веревки — очень многозначительная деталь. Эксперименты, проведенные в начале и середине XIX века, говорят о том, что на телах людей, умерших некоторое время назад, таких следов не остается. Значит, расчлененная женщина была связана еще живой или сразу после смерти.

Отделение тазового отдела совершенно необычно для расчленения. Но ни врачи, ни полиция не придали этой детали большого значения и даже не высказали своего мнения по этому поводу. Никакие другие части тела женщины не были обнаружены, за исключением того, что сочли ее левой ногой, отрезанной чуть ниже колена. Часть ноги была захоронена в нескольких ярдах от того места, где обнаружили торс. Доктор Бонд описал найденную конечность как «крайне ухоженную». Ступня была гладкой, ногти аккуратно подстрижены. Не было ни мозолей, ни косточек, говоривших о низком происхождении жертвы.

Полиция и доктора решили, что женщину расчленили, чтобы скрыть ее личность. Это заключение идет вразрез с тем, что убийца отделил таз жертвы на уровне четвертого поясничного позвонка и бедренного сустава, словно желая удалить половые органы и гениталии. Можно было заметить в этом сходство с убийствами, совершенными Потрошителем, ведь он вскрывал животы своих жертв и вырывал влагалище и матку.

Когда торс обнаружили, он был завернут в старую тряпку и перевязан веревками. Об этом говорил Фредерик Уилдор, плотник, обнаруживший таинственный сверток в шесть часов утра 2 октября. Плотник пришел на стройку в поисках своего ящика с инструментами. Уилдор развернул тряпку и перерезал веревки. В первый момент он не понял, что перед ним. «Я подумал, что это старый окорок или что-то вроде того», — сказал он на следствии. Стройка нового здания была настоящим лабиринтом, и спрятать там тело было невозможно, если человек, сделавший это, не знал точной дороги. «Там всегда было так темно, как в самое темное время суток», — заявил плотник.

На останках были обнаружены клочки газеты, которые оказались фрагментами старого выпуска «Дейли Кроникл» от 24 августа 1888 года и ежедневной газеты «Эхо», стоившей полпенни. Сикерт был страстным читателем газет. На фотографии, сделанной в конце его жизни, мы видим, что его студия буквально завалена газетами. «Эхо» была либеральной газетой, в которой часто печатались статьи о творчестве Сикерта. 24 августа 1888 года на четвертой странице напечатан раздел «Вопросы и ответы». Все вопросы и ответы следовало присылать в редакцию на открытках, причем реклама была строжайше запрещена.

Из восемнадцати ответов, опубликованных 24 августа 1888 года, пять подписаны инициалами «У.С.». Вот они:

«Ответ первый (3580): Остенде. Я бы не советовал „У.Б.“ выбирать Остенде для двухнедельного отдыха, он заскучает там за два дня. Это место для демонстрации нарядов, причем очень дорогое. Окружающая местность довольно плоска и неинтересна. Кроме того, все дороги облицованы гранитом. Английским туристам я бы порекомендовал „Желтый дом“ или „Мезон Жюне“, принадлежащие англичанам. Они находятся поблизости от железнодорожного вокзала и причала. Хорош также „Отель дю Норд“. Здесь вполне приемлемые цены, но больших отелей лучше избегать. Песок на пляже замечательный. Знание французского не требуется. У.С.».

(Остенде — это порт и курорт в Бельгии, куда можно добраться из Дувра. Сикерт бывал в Остенде.)

«Ответ второй (3686): Популярные оперы. Популярность „Трубадура“ объясняется красотой музыки и великолепными ариями. Такую музыку нельзя считать „высококлассной“. Я не раз слышал от „профессиональных“ музыкантов, что это и не музыка вовсе. Лично я предпочитаю „Трубадура“ всем другим операм, за исключением „Дон Жуана“. — У.С.».

«Ответ третий (3612): Паспорта. Боюсь, что „Несчастный полюс“ будет привлекать внимание тех стран, где паспорта не требуются, но где весьма приятно путешествовать. Однажды я встретил человека, который путешествовал с позаимствованным паспортом. Его уличили в этом и отправили в тюрьму, где он и пробыл некоторое время. — У.С.».

«Ответ четвертый (3623): Смена имени. Все, что должен сделать „Джонс“, это взять кисть, замазать „Джонс“ и вывести „Браун“. Разумеется, это не снимет с него ответственности за поступки „Джонса“. Он останется „Джонсом“, подписывающимся „Браун“. — У.С.».

«Ответ пятый (3627): Письма о натурализации. Для того чтобы получить этот документ, иностранец должен прожить в стране пять лет безвыездно или пять лет за последние восемь лет. Кроме того, он должен подать декларацию о том, что намерен проживать здесь и дальше, представив доказательства от четырех родившихся в Британии владельцев собственности. — У.С.».

Ответы с указанием номеров вопросов говорят о том, что автор хорошо знаком с газетой и является ее постоянным читателем. Отправить сразу пять ответов мог только человек, страстно жаждущий признания. Вспомните, как бомбардировал газеты письмами Сикерт и сколько писем прислал в полицию и прессу Джек Потрошитель. Новости — вот основной лейтмотив жизни Сикерта и игры Потрошителя. Письмо Потрошителя в магистрат полиции написано изысканным почерком на клочке газеты «Стар» от 4 декабря. Оторванный фрагмент газеты содержит объявление о выставке гравюр, а на обороте остался подзаголовок «Ничейный ребенок».

Уолтер Сикерт никогда не был уверен в том, кто он и откуда появился. Он был «неангличанином», если процитировать еще одну подпись, обнаруженную на письме Потрошителя. Его сценическим псевдонимом было «мистер Немо» (или «Господин Никто»). В телеграмме, которую Потрошитель прислал в полицию без даты, но, скорее всего, в конце осени 1888 года, он написал в графе отправитель «Господин Никто», потом зачеркнул написанное и написал «Джек Потрошитель». Сикерт не был французом, но считал себя французским художником. Однажды он написал, что собирается принять французское гражданство, чего никогда не сделал. В другом письме он пишет, что сердцем всегда останется немцем.

Большинство писем Потрошителя, отправленных с 20 октября до 10 ноября 1888 года, имеют почтовый штемпель Лондона. Можно с уверенностью утверждать, что Сикерт находился в Лондоне вплоть до 22 октября, чтобы присутствовать на открытии «Первой выставки пастели», которая состоялась в галерее Гросвенор. В письмах к Бланшу Сикерт пишет о выборе новых членов Клуба нового английского искусства. Отсюда можно сделать вывод, что Сикерт находился в Лондоне или, по крайней мере, в Англии всю осень — возможно, до конца года.

В конце октября Эллен вернулась в дом 54 по Бродхерст-гарденз. Она тяжело заболела и провела в постели весь ноябрь. Я не нашла никаких сведений о том, что она проводила время с мужем или хотя бы знала, где он находится. Не знаю, пугали ли ее жестокие события, случившиеся в шести милях от ее дома, но вряд ли она осталась спокойной. Столица была в ужасе, но самое страшное ждало ее впереди.

Мэри Келли было двадцать четыре года. Она была очень хороша собой — прекрасная фигура, темные волосы, красивое лицо. Она получила хорошее образование, куда лучшее, чем остальные «несчастные», бродившие по улицам. Мэри жила в доме 26 по Дорсет-стрит. Дом снимал некий Джон Маккарти, который владел москательной лавкой и сдавал комнаты в доме 26 очень бедным людям. Мэри жила в комнате 13 на первом этаже. Комната имела площадь в двенадцать футов и отделялась от соседней перегородкой, примыкавшей прямо к ее деревянной постели. Дверь комнаты и два больших окна выходили на Миллер-корт. Несколько дней назад, Мэри сама не знала когда, она потеряла свой ключ.

Впрочем, потеря не причинила ей никаких неудобств. Не так давно она слишком много выпила и решила встретиться со своим приятелем Джозефом Барнеттом, угольщиком. Она не помнила, что делала, но, скорее всего, разбила окно. Они с Барнеттом пролезли в образовавшуюся дыру и вскрыли дверь. Им не пришло в голову вставить новое стекло или заменить ключ. Да у них и не было на это денег.

Мэри Келли в последний раз повздорила с Джозефом Барнеттом десять дней назад. Они подрались. Причиной ссоры была женщина по имени Мария Харви. Мэри начала спать с ней в понедельник и вторник, а Барнетту это не понравилось. Он съехал с квартиры, предоставив Мэри самой расплачиваться за нее. Барнетт и Мэри поссорились, но он все же продолжал время от времени с ней встречаться и иногда давал ей денег.

Мария Харви в последний раз видела Мэри в четверг днем, 8 ноября. Мария пришла навестить подругу. Мария работала прачкой. Она спросила, можно ли оставить у Мэри грязное белье: две мужские рубашки, детскую рубашку, черное пальто, черную шляпку с черными лентами, белую детскую нижнюю юбку. Мария отдала также закладную на серую шаль. Она обещала забрать вещи позже. Мария все еще была у подруги, когда к той неожиданно пришел Барнетт.

«Что ж, Мэри Джейн, — сказала Мария, уходя, — вечером не увидимся». Она больше не видела Мэри живой.

Мэри Келли родилась в Лимерике. Она была дочерью Джона Келли, ирландского рабочего. Шесть братьев Мэри жили дома, один служил в армии, а сестра работала на рынке. Семья переехала в Кэрнарвоншир в Уэльсе, когда Мэри была еще маленькой. В шестнадцать лет она вышла замуж за шахтера по фамилии Дэвис. Два или три года спустя он погиб при взрыве в шахте, и Мэри переехала в Кардифф, где поселилась у двоюродной сестры. Тогда она начала выпивать и заниматься проституцией. Через семь месяцев Мэри угодила в больницу, где лечилась от венерической болезни.

В 1884 году она перебралась в Англию, где продолжала заниматься своим неприглядным ремеслом. Я не нашла никаких ее фотографий, за исключением посмертных, сделанных с уже изуродованного трупа. Но на рисунках она выглядит весьма привлекательной молодой женщиной с фигурой, похожей на песочные часы, очень модной в то время. По одежде и манере поведения можно было сказать, что эта женщина знала лучшие времена. Но сама она старалась забыть об этом с помощью алкоголя.

Некоторое время Мэри была проституткой в Вест-Энде. Она встречалась с джентльменами, которые умели отблагодарить симпатичную женщину за ее услуги. Кто-то из мужчин даже взял ее во Францию, но она пробыла там всего десять дней и вернулась в Лондон. Друзьям Мэри говорила, что жизнь во Франции ей не понравилась. Она жила с одним мужчиной на Рэтклифф-хайвей, затем с другим на Пеннингтон-стрит. Позже она жила со штукатуром на Бетнал Грен. Джозеф Барнетт и представления не имел, со сколькими мужчинами и как долго жила его подруга до встречи с ним. Так он заявил на следствии.

Однажды ночью в Спиталфилдзе очаровательная Мэри Келли попалась на глаза Джозефу Барнетту, и он предложил ей выпить. Через несколько дней они решили жить вместе. Это случилось за восемь месяцев до того, как он снял квартиру 13 в доме 26 по Дорсет-стрит. Сюда приходили письма от матери Мэри из Ирландии — в отличие от многих «несчастных» она была грамотной. Однако когда начались убийства в Ист-Энде, Мэри заставляла Барнетта читать ей письма. Возможно, известия о жестоких преступлениях были слишком тяжелы для нее и производили тягостное впечатление. Она могла не знать жертв Потрошителя лично, но наверняка не раз видела их на улицах и в пабах.

Жизнь Мэри с Джозефом Барнеттом складывалась неплохо. Единственная причина, по которой он ее оставил, заключалась в том, что она продолжала заниматься проституцией, несмотря на возражения Барнетта. Он ушел от нее 30 октября между пятью и шестью часами вечера. Расстались они с Мэри вполне по-дружески. В последний раз он видел ее живой в четверг между 7.30 и 7.45 вечера. Он зашел домой и застал Мэри. К сожалению, у него не было денег, поэтому они не смогли вместе выпить. «Она была вполне трезвой, — показал Барнетт на следствии. — Впрочем, пока Мэри жила со мной, она воздерживалась от пьянства».

Мэри Келли отлично знала о чудовищных убийствах, совершенных в нескольких кварталах от ее дома, но по-прежнему продолжала свои ночные прогулки. Отправилась она на улицу и сразу после того, как Барнетт ушел. Заработать другим способом Мэри не могла. Ей нужно было пить, но ни один приличный мужчина не предлагал ей выпить просто так. Мэри впала в отчаяние. Не так давно она была высококлассной проституткой, общавшейся с воспитанными джентльменами из Вест-Энда. Но постепенно она скатилась в пропасть нищеты, алкоголизма и голода. Очень скоро она потеряла бы последние остатки своей привлекательности, если бы не погибла прежде.

О Мэри Келли известно немногое, но в то время о ней ходило множество слухов. Говорили, что у нее есть семилетний сын и что она скорее покончит с собой, чем допустит, чтобы он голодал. Если этот сын и существовал в действительности, то ни в полицейских рапортах, ни в материалах следствия упоминаний о нем я не нашла. В последнюю ночь своей жизни Мэри Келли встретила на углу Дорсет-стрит подругу и призналась ей, что очутилась на мели. «Если бы у нее были деньги, — рассказала эта женщина полиции, — она никогда не вышла бы на улицу».

В пьяном виде Мэри была довольно буйной. В четверг, 8 ноября, Мэри была пьяна. Погода с самого начала месяца стояла ужасная, постоянно шли дожди, дул холодный юго-восточный ветер. Было очень холодно, а туман практически не рассеивался. В тот четверг Мэри несколько раз заглядывала в ближайший паб. Отправилась она туда и после того, как Барнетт ушел от нее. Совершенно пьяной она бродила по Коммершиал-стрит, а в десять вечера очутилась на Дорсет-стрит. Впрочем, доверять показаниям свидетелей безоговорочно не стоит. Те, кто говорил, что видел Мэри Келли, вполне могли принять за нее любую другую проститутку. Было очень темно. Многие свидетели были пьяны. После недавних преступлений Потрошителя доверять показаниям жителей Ист-Энда было очень сложно.

Одна из соседок Мэри, проститутка Мэри Энн Кокс, жившая в квартире 5, показала на следствии, что она видела пьяную Мэри Келли в полночь. На ней была темная мешковатая юбка и красный жакет. Шляпки на ней не было. Мэри шла в сопровождении невысокого плотного мужчины с тонкими рыжими усиками, в темной одежде и черной шляпе. Он провожал Мэри до двери и нес с собой кувшин пива. Мэри Энн прошла в нескольких шагах от парочки и пожелала Мэри Келли спокойной ночи. «Я хочу петь», — заявила Мэри Келли, пока мужчина открывал дверь комнаты 13.

Примерно через час Мэри Энн Кокс слышала, как Мэри Келли распевает ирландскую песню «Милые фиалки».

«Фиалка, которую я в детстве сорвала с могилы моей матери», — пела Мэри. За занавесками был виден свет свечи.

Мэри Энн Кокс работала на улицах. Время от времени она заглядывала домой, чтобы немного согреться, прежде чем снова отправиться на поиски клиентов. В три утра она закончила работу. Когда она вернулась, в комнате Мэри Келли было темно и тихо. Мэри Энн, не раздеваясь, легла спать. Холодный дождь барабанил по крыше и окнам. Мэри Энн слышала, как мужчины разговаривали во дворе и в коридорах около шести часов. Другая женщина, жившая в том же доме этажом выше, Элизабет Пратер, заявила, что она видела проблеск света через перегородку, отделявшую комнату Мэри от ее собственной.

Я полагаю, что под перегородкой Элизабет имела в виду пол, в котором виднелись широкие трещины. На ночь Элизабет Пратер придвигала к двери два стола, после чего спокойно засыпала. У нее было что выпить, и она уснула. Около четырех утра ее разбудил котенок, который начал бродить по комнате. К этому времени в комнате Мэри было темно. «Я услышала крик: „Убийство!“ — заявила Элизабет Пратер на следствии. — Но тут моя кошка прыгнула на меня, и я спихнула ее на пол». Элизабет сказала, что голос был довольно громким и раздался поблизости. Но во второй раз он не раздался. Элизабет уснула и проснулась в пять утра. На Дорсет-стрит уже запрягали лошадей. Элизабет поднялась, оделась и отправилась в ближайший паб за опохмелкой.

Джон Маккарти работал в москательной лавке с самого раннего утра. Его тоже интересовало, что происходит в сданной им комнате 13 в доме 26 по Дорсет-стрит. В то туманное, холодное утро он вынужден был признать очевидное. Джозеф Барнетт съехал более двух недель назад, а Мэри Келли была должна ему 1,9 фунта. Маккарти был терпелив, но так продолжаться более не могло.

«Пойди в комнату 13, — сказал он своему помощнику Томасу Бойеру, — и попытайся получить деньги». Было около одиннадцати утра, когда Бойер подошел к комнате Мэри Келли и постучал в дверь. Ответа не последовало. Бойер подергал за ручку, но дверь была заперта. Он вышел на улицу, заглянул в разбитое окно и увидел обнаженную Мэри Келли на окровавленной кровати. Бойер побежал к своему хозяину. Вместе они поспешили в комнату Мэри Келли. Увидев, что совершено убийство, Бойер бросился искать полицию.

На место преступления прибыл инспектор полиции. Он немедленно послал за доктором Джорджем Филлипсом и уведомил Скотланд-Ярд об очередном преступлении Потрошителя. Через полчаса на Дорсет-стрит прибыли несколько инспекторов во главе с Фредериком Эбберлайном. Он приказал никого не впускать и не выпускать без разрешения полиции.

О преступлении телеграфировали и Чарльзу Уоррену. Эбберлайн подумал, что комиссар может захотеть еще раз испытать своих ищеек. Впрочем, опытный следователь понимал, что все это пустая трата времени и сил. Но он следовал приказу. Однако собаки так и не прибыли. Вечером стало известно, что Уоррен подал в отставку.

Торопиться со взломом двери в комнату Мэри Келли не стоило. Доктор Филлипс заявил на следствии, что он заглянул «в разбитое окно и увидел, что на кровати лежит изуродованный труп, не нуждающийся в медицинской помощи». Полиция выставила окно целиком, и доктор Филлипс начал фотографировать место преступления. В 1.30 полиция взломала наконец дверь. Полицейские и доктор Филлипс вошли в комнату. Картина, представшая их взглядам, заставила содрогнуться даже опытных следователей. Такого они еще никогда не видели.

«Казалось, что в этой комнате побывал сам дьявол, а не человек, — позднее показал на следствии Маккарти. — Я слышал об уайтчепелских убийствах, но, клянусь богом, никогда не ожидал увидеть ничего подобного».

Тело Мэри Келли лежало поперек кровати почти напротив двери. Полицейские фотографии показывают, что тело жертвы было так изуродовано, словно ее переехал поезд. Потрошитель отрезал ей уши и нос, искромсал ее лицо, срезав кожу и мышцы до самой кости. У Мэри практически не осталось лица — только темные волосы, все еще уложенные в прическу, из чего можно сделать вывод, что она не сопротивлялась Потрошителю. Комната была слишком мала, чтобы преступник мог напасть на женщину сзади, поэтому он набросился на нее спереди. В отличие от убийства в Кэмден-тауне, Мэри была убита сильным, резким ударом, рассекшим сонную артерию. Кровь хлынула на кровать и скопилась лужей на полу.

Эбберлайн, расследовавший это преступление, осмотрел комнату. Он обнаружил в камине сгоревшую одежду и пришел к выводу о том, что убийца поддерживал огонь во время своей страшной работы, чтобы иметь возможность видеть чудовищную картину. Кроме камина, единственным источником света в комнате был огарок свечи. Жар был настолько силен, что расплавилось днище чайника, висевшего над очагом. Удивительно, как никто со двора не заметил столь яркого пламени, которое должно было быть заметно даже через задернутые шторы. Как обычно, люди занимались собственными делами. Возможно, Потрошитель резал свою жертву и при неярком свете единственной свечи. Сикерт отлично ладил с мраком. «Кромешная тьма, — писал он другу, — это просто чудесно».

За исключением пальто, вся грязная одежда, принесенная Марией, была сожжена. Одежда Мэри Келли валялась сбоку от постели, словно она самостоятельно разделась до белья. Убийца изрезал и искромсал тело своей жертвы, распорол брюшную полость, изуродовал половые органы. Потрошитель отрезал Мэри груди и положил их на кровать рядом с печенью. Он вывалил внутренности на прикроватный столик. Все внутренние органы Мэри, за исключением мозга, были извлечены из тела. Преступник содрал кожу с правой ноги, обнажив белую коленную чашечку.

На левой руке виднелись изогнутые надрезы. Темная линия окружала правую ногу прямо под коленом. Вероятно, Потрошитель намеревался расчленить свою жертву, но потом почему-то передумал. Возможно, догорел камин или свеча. Может быть, у него не осталось времени — ведь надо было еще и скрыться. Доктор Томас Бонд прибыл на место преступления в два часа. В своем отчете он написал, что труп был окоченевшим и окоченение усиливалось в процессе осмотра. Точное время смерти установить не представлялось возможным, но в два часа тело уже было холодным. Основываясь на температуре тела, трупном окоченении и наличии частично переваренной пищи во вскрытом желудке и кишках, доктор Бонд решил, что к моменту его прибытия Мэри Келли была мертва уже двенадцать часов.

Если доктор Бонд был прав и трупное окоченение еще только происходило во время осмотра тела, вполне возможно, что Мэри была мертва менее двенадцати часов. Ее тело должно было остыть гораздо раньше. Мэри была обескровлена, она была худой, у нее была вскрыта брюшная полость, тело лежало обнаженным, а огонь в комнате давно погас. Как показали свидетели, в 1.30 ночи Мэри была еще жива. Все свидетели приводили в качестве доказательства бой церковных часов, которые отбивали каждые полчаса, а также изменение освещенности.

Возможно, самым надежным свидетелем, точно определившим время смерти Мэри Келли, был котенок, который начал бродить по комнате Элизабет Пратер около четырех утра. Кошки обладают удивительно хорошим слухом. Котенка мог разбудить шум, доносящийся из комнаты снизу. Возможно, он почувствовал феромоны, выделяемые людьми, испытывающими страх и ужас. Примерно в то самое время, когда котенок разбудил Элизабет, она услышала чей-то крик: «Убивают!».

Мэри Келли должна была видеть все происходящее. Она была раздета и лежала на постели. Она смотрела в лицо убийце. Она могла видеть, как он вытаскивает нож. Даже если Потрошитель набросил ей на лицо простыню, прежде чем перерезать горло, она знала, что сейчас умрет. Мэри Келли была жива еще несколько минут, пока кровь вытекала из нее, а убийца уже начал потрошить ее тело. Мы не можем с точностью сказать, испытывали ли жертвы Потрошителя боль, когда он уродовал их тела. Возможно, они были уже без сознания, но может, и нет. Мы не знаем, начал ли Потрошитель с живота или с лица Мэри Келли.

Если убийца ненавидел сексуально привлекательное, красивое лицо Мэри, он мог начать с него. А может быть, его более привлекал ее живот. Она могла чувствовать порезы, потеря крови заставила ее дрожать. У нее могли начать стучать зубы. Однако все это длилось совсем недолго. Затем наступил шок, и она умерла. Она могла захлебнуться кровью, вытекающей из сонной артерии, поскольку убийца повредил ей дыхательное горло.

«Дыхательное горло было разрезано в нижней части гортани», — читаем мы на 16-й странице отчета о вскрытии.

Мэри не могла кричать. Она вообще не могла издать ни звука.

«Обе груди были отрезаны круговыми надрезами. Мышцы разрезаны вплоть до самых ребер».

Для такого действия требуется острый тонкий нож с не очень длинным лезвием. Нож для вскрытия имеет лезвие длиной четыре-шесть дюймов и удобную рукоятку, по которой не скользит рука. Скорее всего, Потрошитель воспользовался индийским кинжалом кукри. Лезвие этого орудия имеет изгиб вперед. Длина лезвия может быть различной. Эти ножи использовались для срезания лиан, ветвей и даже небольших деревьев. Когда королева Виктория была императрицей Индии, многие британские солдаты носили кукри. На английском рынке купить такое оружие не представляло труда.

В письме от 19 октября Джек Потрошитель писал, что он «глубоко угнетен потерей своего ножа, который он обронил где-то сегодня ночью». Двумя днями позже, в воскресенье, 21 октября, констебль обнаружил окровавленный нож в кустарнике неподалеку от дома, где жила мать Сикерта. Это был кукри. Таким же ножом могла быть убита Мэри Келли. В бою кукри использовался для того, чтобы перерезать горло и отсекать конечности врага. Однако из-за изогнутости лезвия он не мог использоваться как колющее оружие.

«Кожа и ткани живота… были удалены на трех больших участках… Плоть с правого бедра вырезана до кости… Нижная часть правого легкого повреждена и отрезана… Перикард вскрыт, а сердце отсутствует».

Все это мы читаем на страницах 16 — 18 отчета о вскрытии. Это единственные дошедшие до наших дней страницы. Утрата всего отчета целиком — настоящая катастрофа. Медицинские детали, дающие нам представление о том, что убийца делал со своими жертвами, на следствии не проясняются настолько четко, как на посмертном вскрытии. Во время следствия никто не упоминал о том, что сердце Мэри Келли было украдено. Полиция, коронер и врачи сочли, что широкой публике незачем знать такие подробности.

Посмертное вскрытие тела Мэри Келли производилось в шордичском морге и длилось шесть с половиной часов. На вскрытии присутствовали самые опытные медэксперты: доктор Томас Бонд из Вестминстера, доктор Гордон Браун из Сити, доктор Дьюк из Спиталфилдза, доктор Джордж Филлипс и его помощник. В отчете говорилось, что вскрытие нельзя считать полным, пока не будет исследован каждый орган. В некоторых документах говорилось, что все органы были найдены, но это не так. Потрошитель забрал с собой сердце Мэри Келли и, возможно, часть ее гениталий и матки.

Следствие началось и закончилось 11 ноября. Доктор Филлипс довольно скупо описал место преступления, поскольку Родерик Макдональд, коронер северо-восточного Миддлсекса, сказал, что вдаваться в детали не стоит. Присяжные, видевшие останки Мэри Келли в морге, могут ознакомиться с деталями позднее, если не смогут вынести вердикт на основании услышанного. С этим все согласились. Вердикт был обыкновенным: «Умышленное убийство, совершенное неизвестным человеком».

Пресса впала в прострацию. Казалось, дело Потрошителя закрыто. Во время следствия по делу Мэри Келли и ее похорон газеты молчали. Письма Потрошителя продолжали поступать и подшивались с остальными. Уважаемые газеты их не печатали. Любое преступление, которое могло быть совершено уайтчепелским убийцей, считали делом рук других преступников.

В июне 1889 года в Лондоне было обнаружено расчлененное женское тело. Жертву так и не опознали.

16 июня 1889 года «несчастная» Элис Маккензи, горькая пьяница, отправилась в мюзик-холл «Кембридж» в Ист-Энде. Слепой мальчик слышал, как она просила мужчину купить ей выпивку. Около часа ночи ее тело было обнаружено на Касл-аллее в Уайтчепеле с перерезанным горлом и вспоротым животом. Доктор Томас Бонд, производивший вскрытие, написал: «Я твердо уверен в том, что убийство было совершено тем же человеком, кто совершил все предыдущие уайтчепелские убийства». Дело так и не было раскрыто. Публика предпочитала не вспоминать о Потрошителе.

6 августа 1889 года восьмилетняя девочка Кэролайн Уинтер была убита в Сихэм-Харбор на северо-восточном побережье Англии, неподалеку от Ньюкасла-апон-Тайн. У нее был размозжен череп, на теле были обнаружены «ужасные раны». Ее утопили в сточной канаве. В последний раз ее видели с подругой, которая и рассказала полиции о том, что Кэролайн разговаривала с черноволосым мужчиной с черными усами в мешковатом сером костюме. Он дал Кэролайн шиллинг и позвал с собой. Девочка согласилась.

На железнодорожных путях на Пинчин-стрит 10 сентября 1889 года был обнаружен женский торс без следов увечий. Свидетельств того, что ее убили, перерезав ей горло, не было, несмотря на то, что тело было обезглавлено. Надрезы на передней стороне тела могли и не быть работой Потрошителя, по крайней мере так утверждали официальные отчеты. «Внутренняя поверхность кишечника серьезно повреждена. Надрез, ведущий к половым органам, выглядит так, словно нож убийцы соскользнул и большая часть разреза сделана случайно. Если считать это убийство делом рук того же человека, который совершил все остальные убийства в Уайтчепеле, мы можем быть абсолютно уверены, что он продолжил свою страшную работу в точности так же, как и прежде». Это дело также осталось нераскрытым.

13 декабря 1889 года в доках Миддлсбро, на северо-востоке Англии к югу от Сихэм-Харбор были обнаружены разложившиеся останки человеческого тела, в том числе и женская правая рука, на которой не хватало двух фаланг у мизинца.

«Я упражняюсь в рассечении по суставам», — написал Потрошитель 4 декабря 1888 года. — Если это мне удастся, я пошлю вам палец».

13 февраля 1891 года на Сваллоу-гарденз в Уайтчепеле нашли проститутку Фрэнсис Коулз с перерезанным горлом. Ей было около двадцати шести лет, она любила выпить и часто попадала в полицию. Посмертное вскрытие производил доктор Джордж Филлипс. Он отметил, что тело не было изуродовано, и он не усматривает связи с серией предыдущих убийств. Дело не было раскрыто.

В июне 1902 года в Лондоне нашли еще один расчлененный женский труп. И снова убийца остался безнаказанным.

Серийный убийца продолжает убивать. Сикерт продолжал убивать. Его кровавый счет насчитывает пятнадцать, двадцать, сорок жертв. А сам он мирно умер в своей постели в Бэтхэмптоне 22 января 1942 года в возрасте 81 года. После убийства Мэри Келли Джек Потрошитель стал кошмаром из прошлого. Возможно, он был сексуально безумным молодым врачом или адвокатом, утопившимся в Темзе. Он мог быть сумасшедшим парикмахером или свихнувшимся евреем, которого надежно заперли в психиатрической лечебнице. Он мог умереть. Какое облегчение испытала публика, поверив в нечто подобное.

После 1896 года письма от Потрошителя перестали поступать. Его имя более не вспоминали и не связывали с преступлениями. Его дело было запечатано на сто лет. В 1903 году Джеймс Макнил Уистлер умер, а Уолтер Сикерт с почетом занял его место. Их стили и темы картин были совершенно разными. Уистлер никогда не рисовал убитых проституток. Его картины стали стоить целое состояние. Но Сикерт шел своим путем. Он превратился в культовую фигуру английского искусства. В старости его считали величайшим из ныне живущих английских художников. Если бы он и признался в том, что был Джеком Потрошителем, не думаю, чтобы ему кто-нибудь поверил.