Сергей Куняев НА ВСТРЕЧНОМ ДВИЖЕНИИ

Сергей Куняев НА ВСТРЕЧНОМ ДВИЖЕНИИ

"День литературы". В статье "Страна негодяев. Год 2005-й" вы указываете на многие несоответствия фильма "Есенин" с реальными событиями. Как вы думаете, причина этого — неграмотность режиссёра или политический заказ современности, когда вновь предпринимается попытка осквернить личность и творчество Есенина?

Сергей КУНЯЕВ. Я считаю, что это всё вместе взятое: с одной стороны, абсолютная неразборчивость сценаристов, которые не посчитали необходимым по-настоящему вдуматься в есенинскую биографию, даже не умудрились пригласить себе достойного консультанта для работы и посчитали возможным сделать такую нарезку ножницами из разных эпизодов жизни Есенина и, что называется, сшить их на скорую руку в некое единое целое, которое в результате именно такого процесса работы единым целым и не получилось. Конечно, я думаю, сыграла свою роль и определённая конъюнктура: не столько даже политическая, сколько кинематографическая, когда для того, чтобы фильм был куплен и пущен в прокат, особенно на телевидении, необходимо подбавить как можно больше "жареных" фактов, не думая и не говоря об их достоверности. Необходимо сделать так, чтобы зрителю было нескучно. Вот это самое "нескучно" наложило определённую печать на этот фильм, в результате чего человеку, действительно любящему Есенина и хорошо знакомому с его биографией, смотреть этот фильм было самое настоящее мучение, как это было со мной. Я тщетно пытался отыскать ну хоть что-то в этом кинополотне, что отвечало бы хоть какому-то минимально объективному представлению об этой сложнейшей, драматичнейшей, богатейшей по наполненности фигуре в русской литературе начала XX века, в которой сконцентрировалось всё: и образ русского человека на переломе времён, и образ великого поэта, который, можно сказать, дал заряд на будущее, которым люди пользуются по сей день. Ничего этого, к сожалению, я не увидел. Я увидел абсолютно кичевое сочинение, которое только может невероятно понизить образ Есенина в глазах ныне мало читающих и мало знакомых с историей литературы людей, которые этот фильм смотрели.

"ДЛ". На протяжении всего творческого пути вы постоянно обращаетесь к личности Сергея Есенина. Это связано с тем, что когда-то вы прикоснулись к архивным свидетельствам жизни поэта, или вашим личным отношением к его творчеству?

С.К. Это связано с очень многим. Это связано, конечно, и с работой над архивными документами, это связано и с такой, что называется, иррациональной тягой к есенинскому слову, которое завораживает само по себе. Всё время пытаешься отыскать тайну вот этой спокойной глубинной простоты, с которой он сосредотачивает в своём слове те муки, надежды и чаяния русского человека на протяжении мучительнейшего XX века, который заново переживает ощущение разрыва и раскола внутри себя, и собранности этого внутреннего мира нет и по сей день.

В то же время это, если угодно, воплощение в поэзии некоего уникального мира, такого настоящего русского мифа, который подвергался вот этому расколу и разлому на протяжении десятилетий и в то же время оставался как будто неуязвим в есенинском сознании. И вот ощущение этой неуязвимости было передано читателям Есенина, и не только им, но и последующим поколениям. Я только этим могу объяснить то, что Есенин, приговорённый к забвению и молчанию, единственный из всех русских поэтов, к этому приговорённых, сумел только силой своей поэзии, силой своего дара разорвать эту паутину. Ни одного больше поэта не читали в таком количестве списков по всей России. Никогда и ни у кого больше не было такого читателя, который, можно сказать, спасал русского человека в себе благодаря Сергею Есенину.

Разгадать подобные загадки было для меня жизненной необходимостью, что и вызвало постоянное возвращение к фигуре этого поэта.

"ДЛ". Вадим Валерианович Кожинов не раз утверждал, что "писателями рождаются, а критиками становятся", Казинцев считает, что "искусство критика изначально связано с чужим текстом". Как вы соотносите понятия "критик" и "писатель"?

С.К. Я считаю, что критика — один из самых сложных жанров в литературе. Во-первых, потому что критик изначально ограничен тем пространством, в которое его заключает писатель. Но при этом в работах критика, если он настоящий, происходит одновременное познание мира через литературу и познание литературы через мир. Добиться вот этого гармоничного сопряжения, всегда – безусловная удача, в самом настоящем смысле слова, адский труд. Поэтому критик, этого добивающийся, я считаю, достигает тех пределов, которые только и могут служить для каждого последующего критика высочайшей планкой. Такими критиками на моей памяти были Вадим Кожинов, Юрий Селезнёв, Анатолий Ланщиков и ещё два-три человека, которые посвящали свои работы современной литературе.

Мне бывает интересно читать те или иные работы, те или иные критические статьи, но я жду появления критика, который мог бы стать таким безусловным авторитетом для своего поколения и для окружающих его писателей, каким был Вадим Валерианович Кожинов.

"ДЛ". Сергей Станиславович, вы — "правый" критик. Скажите, а как вы относитесь к творчеству таких "левых" писателей, как, например, Татьяна Толстая? Читаете ли вы вообще современных писателей? Прокомментируйте состояние литературы XXI века. Какому автору вы отдаёте предпочтение?

С.К. Знаете, то, что вы назвали, я не считаю литературой вообще. А что касается современной литературы, конечно, я бы сказал, губительную роль сыграло развитие глобальных Интернет-сетей и полностью изменившаяся система книгоиздания, когда доступ ко всему написанному стал практически неограниченным и одновременно очень чётко сегментно разъятым, почему собственно и пропало ощущение единого литературного процесса, и в то же время настало полное обрушение всех критериев и всей системы ценностей. Уже разговаривая с молодыми писателями на эту тему, я сказал, что в эпоху подобного рода перемен всегда надо вспоминать, пожалуй, самую актуальную сейчас древнюю заповедь: "Высеки на камне то, что ты хотел бы оставить потомкам". Как минимум, три четверти из ими написанного тут же улетучилось бы из головы, а над оставшимся человек долго-долго бы думал, на что ему потратить свои физические и душевные силы. Мне думается, эта заповедь сейчас должна быть в подкорке у каждого пишущего, предостерегая от, мягко говоря, ненужных шагов. Я опять-таки могу привести в пример ту же Веру Галактионову, это для меня безусловная величина в современной прозе. Я могу назвать таких поэтов, как Светлана Сырнева, Марина Шамсутдинова, Марина Струкова — я говорю о поэтах своего поколения и более молодых. Конечно, после ухода Юрия Кузнецова в нашей поэзии образовалось такое ощущение провала, которое только на протяжении длительного времени можно будет заполнить, но то, что оставил он, на самом деле долго еще будет осваиваться и изучаться.

"ДЛ". При нынешнем демократическом строе, на ваш взгляд, существует ли свобода слова? Когда она проявлялась больше: в советское время или сейчас?

С.К. Я скажу так: для любого пишущего человека свобода мысли, свобода ощущения — это основа его труда. Соответственно, свобода слова — это уже следующая стадия, но здесь возникает один очень интересный момент: если на первый план ставится свобода слова именно в плане свободы, а ответственность за это слово, как говорится, в сознании человека уходит на дальний план, то начинается саморазрушение творческого мира, что мы наблюдали на протяжении последних 20-30 лет с очень многими, даже известными литераторами. Вот этот соблазн надо уметь в себе преодолеть и понимать, какое влияние может оказать твоё слово на тех, кто берёт в руки твою книгу, и понимать, что ты своим словом вносишь в мир: разрушительное, деструктивное начало или ощущение гармонии. Здесь выбор очень точен и, что называется, не переходящ из одного состояния в другое. Вот об этом тоже, мне думается, нужно помнить каждому пишущему...

Беседовали Марина Ляшова и Оксана Рогоза