Игорь Ляпин НОВЫЕ СТИХИ

Игорь Ляпин НОВЫЕ СТИХИ

ПИАНИСТКА

Я слышу звуки пианино,

Свиридова бессмертный вальс...

Там за стеной соседка Нина

Опять, наверно, напилась.

Опять не выдержали нервы

И разрывает жизни мглу

Посудомойка из “Таверны”,

Из кабака, что на углу.

Дороги жизненные кривы

И вот опять передо мной

Души прекрасные порывы

О стену бьются головой.

И вижу я, как не картинны

И взгляд, и локон у виска,

И клавиши, и пальцы Нины,

Распухшие от кипятка.

Её сегодня б не узнали

Те, кто из этих дивных рук

В сверкающем концертном зале

Ловил с восторгом каждый звук.

Я чутко вслушиваюсь в стену

И вспоминаю тот восторг, —

Цветы, летящие на сцену,

Цветы в руках, цветы у ног...

Я закурю и брови сдвину,

Увидев ясно ту черту,

Где жизнь швырнула эту Нину

Со сцены прямо в пустоту.

И средь разбоя и разврата

В родной истерзанной стране

Бетховен, “Лунная соната”

Слезой стекает по стене.

И держит жизнь свой звук неверный,

И этой фальши тяжкий гнёт

Посудомойка из “Таверны”

На сердце трепетном несёт.

А звук кричит, рыдает, тает...

Какая боль, какой восторг!

Ведь как играет, как играет!

Другой бы трезвый так не смог.

Вам нужен Моцарт, — нате, нате...

Опять Бетховен, снова Бах.

Ах, Нина Павловна, играйте,

Вся ваша публика в слезах.

МЫ ИГРАЕМ

Между адом и, может быть, раем

На пути своём кратком земном

Мы как будто спектакли играем,

А не жизнью людскою живём.

Наши сцены — в метро и трамваях,

В барах, банях, цехах и полях,

И повсюду, где мы пребываем

На великих и малых постах.

Мы рисуем на лицах улыбки,

Гнев рисуем, обиду и страсть.

Мы играем в коммуну и рынки,

В диктатуру, в народную власть...

Воздух сцены — особенный воздух.

Мы им дышим. И с первых шагов

Входим в роли правителей грозных,

И соперников их, и шутов.

Дышим им, и уже поневоле

Каждой клеточкой чувствуем роль,

И кричим от наигранной боли,

Забывая житейскую боль.

То в сократах мы, то мы — в сатрапах,

Лезем в роль, как в хомут головой.

Даже в наших коротких антрактах

Не становимся сами собой.

То мы лучше играем, то плоше,

Только тяга к искусству сильна,

И становится сценою площадь,

Сценой город и сценой страна.

Там — свергаем мы, там — выбираем,

Там — уже начинаем громить,

И с таким вдохновеньем играем,

Что почти разучаемся жить.

В добродетели рвутся пороки,

Кто, когда нас сумеет призвать

С неподкупной российской галёрки:

— Дайте занавес, хватит играть!

МОЁ ПОКОЛЕНИЕ

Юнцы, мы шли горячим пополнением

В рабочие и прочие ряды.

Нас жизнь уже признала поколением,

И мы таким признанием горды.

Горим в работе, нам горенье нравится,

Мы осуждаем культ и карьеризм.

Нам верилось, что жизнь в стране наладится,

И так хотелось верить в коммунизм.

Мы бойко расширялись кругозорами,

Цитировали партии устав.

А тот, кто окрестил нас фантазёрами,

В конце концов, и оказался прав.

Расплачивались мы за отклонение

От линий и пунктирных и прямых.

Со скрипом продиралось поколение

И растворялось медленно в других.

Теперь такими гласность катит волнами,

Уже мы хрипнем, горло надорвав.

И тот, кто назовёт нас пустозвонами,

Все только ахнут — как он будет прав!

В ЗАЛЕ ОЖИДАНИЯ

Превозмог дремоту и зевоту,

Принял вновь, как есть, вокзальный быт.

В зале ожидания народу

Столько, что в глазах уже рябит.

Снова под бесстрастными часами

В никуда глядят перед собой

Люди с чемоданами, узлами,

С плачущей чумазой ребятнёй.

И несправедливости кричащей

Не объехать и не обойти —

В залах ожидания всё чаще

Нахожусь я больше, чем в пути.

Сколько их прошло, часов бесславных,

У степей, предгорий и лесов

В ожиданье пригородных, дальних,

Скорых и почтовых поездов.

Сколько их над Волгою, над Бугом

Складывалось в целые года

Ожиданьем встречи с давним другом

И разрыва с новым — навсегда.

Ожиданьем радостных известий

Горьким и двусмысленным взамен.

Ожиданьем праведных возмездий

И счастливых в жизни перемен.

Странный круг — ни вырваться, ни выйти.

И, событий сдерживая ход,

Даже телефон, и этот "Ждите..."

Вместо "Говорите..." пропоёт.

За минутой тянется минута,

День за днём чего-то ждём и ждём,

И порой мне кажется, как будто

В зале ожидания живём.

ЗАЛОЖНИКИ

От Дубровки, от тихой Остоженки

До Европы и в ней, и за ней,

Оглядеться, — так все мы заложники

Человеческих диких страстей.

Люди с банками, виллами, дачами

И — до нищих, до самых бомжей,

Все мы схвачены, все мы захвачены.

И надежды не видно уже.

Все заложники, все уже пленники,

Всем готов смертоносный заряд.

Даже тем, кто жирует в Америке,

Тем, кто сам и пошёл на захват.

И народами, странами целыми

Мы в разврате уходим ко дну,

Семеня по нужде под прицелами

В оркестровую яму одну.

Яма смрадная, глубже не выкопать,

И попробуй её обойти...

Никого никому здесь не выкупить.

Никого никому не спасти.

За уральской грядой и за Альпами

Все мы воздухом дышим одним.

С ФСБ, с комикадзе и с "Альфами"

Все мы в зале концертном сидим.

Мы грехами повязаны тяжкими,—

Зал и сцена, партер и балкон.

Этот — взятками, этот — растяжками,

Этот службой под флагом ООН.

В

сё — к наследству рвались, не к наследию.

И — увы, человеческий род

Разыграл на планете трагедию

И трагедия эта идёт.

И НАСТАНЕТ ДЕНЬ

Так ли, нет — не вечен дух насилья.

Что застой? Что рынок? Что запой?

И настанет день, когда Россия

Золотой омоется зарёй.

Поглядится в небо голубое,

Выйдет на широкую межу

Да и скажет миру: "Бог с тобою,

Никакой обиды не держу.

Мой черёд! Моя пора настала.

Мне вершить красивые дела.

Слишком много я перестрадала,

Слишком много я перемогла.

Били и по-волчьи обвывали,

Грабили, о помощи трубя,

В плен беря, за плечи обнимали,

Целовали в губы, не любя.

Сватали за шулера, за вора

И тогда, униженной и злой,

Просыпалась утром под забором —

Господи! — не верится самой.

За моей слезой, за каждым вздохом

Шли, как тени, Господи прости,

Люди те, что даже имя толком

Не могли мое произнести.

Мой черёд! Моя пора настала!

Видишь, мир, — и голос зазвенит, —

День какой! Какое солнце встало!

Бог с тобою, мне не до обид..."

Скажет так — ещё светлее станет

И сама, и всё вокруг светлей.

Да возьмёт и — вот они! — поставит

Рядом ясноглазых сыновей.

И к трудам готовы и к веселью —

Вот они! И мать тайком вздохнёт..

Это всё придёт на нашу землю,

Не само собою, но придёт.

СТИХИ О РЕВОЛЮЦИИ

Ветры — с юга, а тучи с востока,

Майским утром — дыханье зимы.

Всё запуталось в жизни настолько,

Что распутаем, видно, не мы.

Бог не мил нам и дьявол не страшен,

Красной тряпкой обвис транспарант.

В мире нашем, в Отечестве нашем,

В душах наших — великий разлад.

Разделяясь на красных и белых

И сшибаясь — полки на полки,

Как мы в этих запутались бедах

И в какие зашли тупики!

Мы, отважившись строить коммуну,

Начинали с разора страны.

И построили — склеп да трибуну

У священной Кремлёвской стены.

Как чумою страну заразили,

Как убогие просим подать,

Будто не было в мире России,

Заставлявшей себя уважать.

Даже слезы от горя не льются

При звучании слова "Вставай...".

Может, хватит тебе революций,

Дорогой, обескровленный край?!

Разделяясь на левых и правых,

Мы России добра не сулим,

Как и те, что в отстроенных храмах

Поклоняются жертвам своим.

ВИДЕНИЕ НА ТВЕРСКОМ

Небо как из перламутра,

Просинь в белых облаках.

Скромный дворик института,

Герцен в пыльных башмаках.

Заиграло, забурлило

Жизни старое вино.

Как давно всё это было...

Оглянусь я, — как давно!

Время всех берёт измором.

Где наш тополь-великан?

Где тот пышный куст, в котором

Начеку стоял стакан?

В поздний час и ранней ранью

Все пять курсов, пять годов

Тот сосудец каждой гранью

Был к налитию готов.

И при радости великой,

И когда вдруг свет не мил,

Между нами и бутылкой

Он посредником ходил.

Вместо тостов здесь звучали

Трезвой жизни вопреки

Строчки горечи, печали,

Бесшабашности, тоски...

Жизнь тогда была безмерна,

Видно было далеко.

Ах, какая перемена,

Как всё это нелегко.

Я брожу заветным сквером,

Щурюсь, словно в даль веков.

Там — курил Борис Примеров,

Там — скандалил Котюков.

И в душе с огнём и чадом,

Но с улыбкой на лице

То Смирнов, то Наровчатов

Возникали на крыльце.

Мир другой и жизнь другая

И, больших надежд полны,

Молодые дарованья

Все вперёд устремлены.

В облаках ещё витают...

Милый, милый институт,

Вон они стихи читают.

Объясняй,— ведь не поймут.

Разминаю сигарету,

Всё не так в конце концов.

Даже той скамейки нету,

На которой спал Рубцов.

Тускло всё и прозаично,

Даль не та и я не тот.

Даже Герцен безразлично

Смотрит. Нет, не узнаёт.

Как-то горбится уныло,

Не подсказывает тем.

Так давно всё это было,

Будто не было совсем.

ЮНОСТЬ

Режет сопку таёжную

Рельсов синяя сталь.

Ты в такую хорошую

Окунулся печаль.

Дальний крик тепловозика

С долгим эхом над ним.

Ты на этих на просеках

Был таким молодым.

Мир глазами вбирающий,

Шёл тайгой напрямик.

И, сомнений не знающий,

Всё строчил в свой дневник.

О дорогах проложенных,

О ладонях в крови,

О гитарах восторженных,

О высокой любви.

О товарищах праведных,

Что железны, стальны.

И о рапортах пламенных

Комсомолу страны.

Снисхожденье отвержено,

Ты душой не кривил.

Ты растерянных неженок

Жёстким словом клеймил.

Не сгибалась настыринка,

И горячей строкой

Вдоль раскисшего зимника

Путь тянулся стальной.

Было столько осилено

И, поди разберись,

Ведь казалось, что именно,

Это именно — жизнь.

Были дали не мглистые,

Ты кипел и терпел.

Это было так искренне,

Сам не веришь теперь!