* ДУМЫ * Дмитрий Ольшанский Здравствуй, Чертаново

* ДУМЫ *

Дмитрий Ольшанский

Здравствуй, Чертаново

1937 год как торжество демократии

Когда мы ломали Иверскую часовню, многие говорили: «Хуже будет». Сломали - лучше стало. На Садовом кольце вырубили деревья, стало лучше, товарищи (смех, аплодисменты).

Из речи Булганина

Современный русский пейзаж приводит меня в отчаяние. Я не люблю его, у меня не получается его полюбить, как ни стараюсь. Кем и зачем он был создан, проклятый этот пейзаж?

Промзона, вытянутая, как гроб баскетболиста, безнадежного цвета забор, автостоянка и снова промзона. Стогодовый барак без крыши и окон с надписью «Спецтерритория № 14. Не входить». Блочно-бетонные двадцатиэтажные избы, вокруг которых прохаживаются недоросли, лузгают «семки» и лениво переговариваются. На стенах приветствия: «Колян, дай в рог!», «Саня, дай в бубен!», «Спартачи, умрите», «Ждите, Гитлер придет». По бесконечному проспекту еле тащатся пузатые маршрутные такси. От метро всего семь остановочек, вы почти и не заметите, ну правда же, у нас все, как в центре. Кстати, метро: по ногам зазевавшихся едут сумки на колесиках, напротив сидящая наштукатуренная Акулина читает Акунина, рядом с ней пожилому мыслителю с потрепанным чемоданом снится нечто державное - на коленях у него покоится основательный том «Сталин. Красный Царь и его Святая Опричнина».

Выходя на улицу, переступая через канаву, уворачиваясь от рекламных листовок, за углом натыкаешься на километровую стройку. Реставрация памятника через снос с последующей реконструкцией, но вы не горюйте, здесь уже через месяц будет многофункциональный вертеп, - обещает с доски объявлений прораб. Далее - много афишных листов с нехорошо ухмыляющимися юмористами, и еще губернатор, поперек себя шире, пророчит собственное переизбрание. Биография еще обязательнее, чем рожа: деревня, совхоз, ПТУ, армия, пять лет монтер, замначальника, замзамначальника рангом повыше, малый бизнес, средний бизнес, дети, порядок, мораль и медаль. Кто его знает, он, может быть, недурной человек. «Пробивной и рукастый».

В такси перевозчик заводит тягучие, напрочь лишенные ритма радиопесни. Содержание их неизменно: герой, тонкой душевной организации джентльмен, только что вышел из колонии строгого режима и протяжно грустит под наяривающий гамму недорогой синтезатор. За окном улица имени позабытого генерала почти сияет: к столбу приделана крутящаяся, мигающая огоньками электродоска. Она извещает о премьере фильма с актрисой по фамилии Заворотнюк, о надежных кредитах в новооткрывшемся банке «Джон Ло Траст» и о том еще, что какой-то верзила с маленькими, злыми глазками, то ли «предприниматель», то ли просто «человек, верящий в будущее России», сможет нам это будущее сполна обеспечить.

В этом у меня нет ни малейших сомнений.

И раздумываю я о другом: кто, когда и во имя чего подменил то отечество, которое можно было любить? Кто расставил везде вместо церкви, усадьбы и кладбища трактор и танк, а после них офис и банк? Кто так ретиво избавился от русского рая (каменный низ, деревянный второй этаж, резные наличники, мезонин, яблоневый сад за домом), водрузив на его место всю эту адскую машинерию - ЖЭК, тюрьму, бизнес-центр, учреждение, охраняемый склад, общежитие, лестницу, неизбежно ведущую на тринадцатый, Богом забытый этаж, где можно прочесть все напутствия про рог и бубен. Насладились? Тогда вам на два пролета повыше. Там изложена правда про Гитлера и футбол. Авторы этих строк живут где-то поблизости, только вот кто их сюда поселил, а все, что было до них, - уничтожил?

Невыносимую русскую современность, равно и мусорную, и мещанскую, и горделиво-торжественную, породили тридцатые годы. Именно им принадлежит авторство того быта, того ежедневного материального слоя, в гуще которого мы живем до сих пор. Именно в ту эпоху случилось главное, страшное, непоправимое, то, что хуже, важнее и масштабнее «социализма», «коммунизма», «революции», «империи», смены властей, войн, идеологий и прочих исторических этикеток. Событие номер один в жизни нашей бедной России: обвальное перемещение сельского жителя в города. Быстрое освоение им нового места с вытеснением прежних обитателей (известное как «сталинизм» и «репрессии») и создание принципиально новой реальности («массовой» и «демократической»), в которой все бывшие люди - выброшены уже навсегда, и не из-за политики, а просто потому, что их крайнее меньшинство. И в самом деле - ты кто такой здесь, баклан, если тебя так трагически мало, че моргала выкатил, если ты статистически мизерабелен? Ну а так называемый «Сталин» - лишь псевдоним демократии.

Кто же мог сопротивляться ее приходу? Все прежнее русское общество, все герои всех авторов русской словесности, все действующие в здешней истории до 1929-37-го одушевленные личности, все вообще грамотные и горожане - целиком уложились бы в самый ничтожный процент, 3-5-7 от общинного, бескрайнего, избяного. Франкоговорящий жандарм, нигилист, поп, помещик, человек Достоевского, ссыльный, министр, либеральная барыня, бомбометатель-студент, офицер, гимназист, господа охранительных взглядов, прогрессивные господа и, конечно, самоубийственно мнящие себя народом господа-большевики - все они, взятые вместе, с точки зрения бетонной избы все равно что мелкий осколок бутылки, разбитой вчера пацанами. Хрустит себе знай под ботинком. Раздавили - и не заметили.

Все в России становится на места, если помнить о том, что мы живем в мире ушедших в город селян. В их изрядно мутировавших, но все же - общинах, хищно громоздящейся вокруг супермаркета слободе, где извозчик с приказчиком нарядились «губернатором» и «предпринимателем» (а до того - офицером войск НКВД и первым секретарем). Смысл открытых процессов времен Дяди Джо открывается ровно в том же сословии. Мужички, как известно, любили изобличить вредителя дохтура, негодяя в пенсне, отравившего всех коров под предлогом лечения. Позже им был предложен спектакль с аналогичным сюжетом, только вместо коровы фигурировал поезд, пущенный под откос, подлый взрыв в цеху, полном девчат, и отравленный вождь. Двурушников горожан изничтожили с гневом священным и благородным. «Красный Царь и Святая Опричнина» свое дело сделали: их питомцы отныне повсюду - чиновники в баньке, клерки в банке, красотки, учителки, выпущенные из колоний строгого режима певцы и неведомые мне «спартачи». Пять ненужных процентов сгинули, на их месте вытянутая, как гроб, промзона.

Промзона, кстати, большей частью заброшена. Трактор и танк заржавели. Смысл цивилизации, существовавшей ради выплавки стали и чугуна, много лет как утрачен. Ее прямые наследники, выметающие остатки особняков во славу многофункциональной клоаки, также протянут недолго. Но и это не утешает. Что теперь можно поделать с этим хмурым, тяжелым, ровно серым пространством искусственных городов, неживой индустрии, армии ушастых сирот, с этой блочно-бетонной околицей мнимой деревни? Слушать разговоры про «выборы», «власти», «законы» смешно - ну, уйдет один пробивной и рукастый монтер, его сменит другой, вместо «верящего в будущее России» будет «русский с верой в будущее» или «будущий верующий», все одно. В любом случае радиоприемник, юмор, «семки», тетки в окошке, решительные мужички, безнадежного цвета забор и спецтерритория № 14 без крыши и окон останутся там же, где были. Везде. Дом с резными наличниками и яблоневый сад не воскреснут.

Делать нечего, нужно терпеть и привыкнуть. Но если бы я только мог воспринять все, что здравствует и процветает, - я любил бы, и радовался, и не причитал. Божий мир, даже реставрированный через снос с последующей реконструкцией, должен быть благ, и он благ, просто я не умею увидеть. Ведь Господь не прораб - все, что создано, даже лестница в общежитии и футбол, для чего-то существенного понадобилось Ему и должно нас устроить. Мне хотелось бы знать этот замысел - и за что так ужасно погиб дом и сад под настырным напором бетона. Я пытаюсь смириться и полюбить тот единственно данный мне русский пейзаж, каким его сделали до сих пор длящиеся тридцатые годы.

Но пока у меня ничего не выходит.