ЦИВИЛИЗАЦИЯ ДУШЕВНОЙ ЛЕНИ

ЦИВИЛИЗАЦИЯ ДУШЕВНОЙ ЛЕНИ

— Ну, давай, рассказывай, как дела, — надкусив гамбургер, смотрят в рот.

А когда рассказ подходит к концу, теряют интерес.

— А что у тебя?

— Всё хорошо.

И чувствуешь себя опустошённой.

Когда-то это шокировало в европейцах. Теперь стало нормой в Москве. Призрак бродит по Европе — призрак Консумизма! Общение, как костёр без хвороста, гаснет без душевных затрат, а отрывать от себя никто не хочет. Всё вокруг нацеливает побольше взять, поменьше дать. В этом суть нашей экономической цивилизации, её главный принцип, её кредо. Доминанта, которой руководствуется человек общества потребления: «Извлечь прибыль!» (не только овеществлённую, но и психологическую), ставит на сознание автоматический счётчик: «А не переплатил ли я?» И собеседнику рефлекторно вешают ценник, вычисляя, сколько он стоит. И своим усилиям, которые рассматриваются как вложения. Окупятся ли? Взвешенный анализ позволяет уберечься от нерентабельных, эмоциональный контроль — приумножить капитал. Но постоянный подсчёт процентов развивает не только страсть к экономии, но и душевную скупость.

Товарно-денежные отношения, подчиняя все сферы человеческой деятельности, закрепощают эмоциональную. Когда чувства становятся предметом торга, приобретая измерение во всеобщем эквиваленте, они умирают. Такова расплата за удобство расчёта, за дебет и кредит, которые, проникая в глубинный мир, становясь движущими мотивами, разрушают то, что должно строиться на бескорыстной основе.

Они атрофируют базовые функции человеческого поведения.

Потребление, положенное в фундамент бытия, выходит далеко за двери супермаркета. Полушарии головного мозга, распахнутые удовольствию, настроены максимально впитать, поглотить. Как желудок на римском пиру, который опорожняли, чтобы снова возлечь к трапезе. Вечный пир и провозглашается сегодня земным раем, и всё — от рекламных шоу до развлекательных программ — нацелено насытить, преподнося готовые блюда. Раньше истину требовалось выстрадать, теперь её подадут упакованной в глянец. Остаётся проблема выбора? Одна иллюзия! Выбор давно сделали, заложив в рекламные расчёты и бизнес-планы. Общество потребления, как валтасарово царство, давно исчислено, в нём предоставляется свобода внутри прилавка, свобода манекена за стеклом витрины! Так просто затвердить катехизисом слоганы, отвлекающие от «проклятых вопросов», снимающие бремя болезненных исканий! Чем тренировать свои мышцы, рассматривайте чужие! И постепенно вербальное общение сходит на нет, межличностные отношения сводятся к невербальным формам, язык сужается до сленга, а лексикон ограничивается шоп-туровским разговорником. А зачем говорить, если можно глазеть, как это делают другие? И застолье с его психоэнергетическим обменом уступает место суррогативному просмотру ток-шоу, создающему иллюзию сопричастности, но за отсутствием обратной связи оставляющему посторонним. Зато не надо адаптироваться в коллективе.

Всё для удобства. Удобства инвалидной коляски, где кормят с ложки.

Сузив кругозор, ограничив его наименованиями торговых марок, общество потребления вынуждено идти по этому пути до конца, разнообразя ассортимент, непрерывно увеличивая сферу услуг и сектор шоу-бизнеса. Но это — дорога, которую проделали все закатные цивилизации, с какого-то момента превратившиеся в самовырождающиеся системы.

Социуму, распавшемуся на сумму индивидуумов, остаётся уповать на теорию разумного эгоизма. Но она подразумевает способность добровольно поступиться собой, а это противоречит капиталистической психологии, нацеливающей на прибавочную стоимость, и концепции максимального потребления. Общение сводится к искусству использовать, а разумный эгоизм быстро скатывается к животному.

В прошлом тысячелетии, обнаруживая политические разногласия, ожесточённо спорили, в наступившем — идеалом провозглашается всеобщая терпимость, прикрывающая равнодушие. Тоталитаризм сменило тотальное вырождение, разговоры на кухнях — молчание перед телевизором. Нам неинтересно с другими, потому что скучно с собой. Аполитичность, замкнутость в семейном кругу, отсутствие убеждений стали правилами хорошего тона. Может, на дворе не 2011-й, а оруэлловский 1984-й? Может, эволюция, сменив вектор, начала обратный отсчёт, и «беспозвоночные» шагают в сторону простейших? «Душа обязана трудиться?» А может, перед вечным покоем следует хорошенько отдохнуть? Иметь или быть? Вот в чём вопрос, вот в чём коренная разница мировоззрений!

Основной «потребляющий» возраст — от четырнадцати до тридцати. На него и ориентируется рынок: киногерои заметно молодеют, мода предпочитает яркие тона, а литература становится исключительно детской. Впрочем, постгутенберговская эпоха подразумевает поголовную неграмотность. В глянцевых журналах всё больше фотографий и всё меньше текста, а упор делается на рекламу в картинках. От алфавита мир возвращается к идеограммам? От романов — к комиксам? Искусство, вырождаясь в масскульт, подстраивается под «клиповое» мышление — младенческий поток бессознательных образов. Непритязательное, оно отвечает вкусам поколения «аудиовизуальной культуры» — эвфемизм абсолютного бескультурья.

Современное мифотворчество рисует настоящее как венец человеческой истории, тысячелетних устремлений homo sapiens. Новостные ленты забиты сплетнями о «звёздах», рекламные заставки нещадно эксплуатируют сексуальное чувство, а цветные сериалы с чёрно-белым сюжетом, где добро с кулаками побеждает карикатурное зло, убаюкивают, словно колыбельная, убеждая в правильности выбранного пути и вселенском торжестве «мягких» ценностей. «Каждому — по потребностям!»

— сулил коммунизм, и его строители ломали голову, как этого добиться. Консумизм решил задачу. Он удовлетворил запросы, понизив уровень. Плотское, материалистическое — об остальном словно забыли. В одном советском кинофильме фашистский врач, проводящий опыты с психохимическим оружием, уверял, что человек, подвергнувшийся газовой обработке, будет счастлив. Он будет радоваться, что яблоко — красное, трава — зелёная, а дважды два — четыре. А за хорошую работу — и это верх экономии! — получит на ночь женщину.

Может, учёный добился своего? Может, его газ распылили?

Утрачивая интерес к тварному миру, мы попадаем в мир вещей, искусственный, синтезированный мир электронных СМИ. Мы ищем защиту, спасение, убежище. Мы хотим, как в детстве, попасть под крыло, — в маленький, уютный мирок с выверенным, как часы, распорядком и тапочками в углу. От окружающей пустоты мы бежим к экрану, но с каждой развлекательной передачей погружаемся в неё ещё глубже. Потому что пустота — внутри, разъедая, она требует новой дозы, превращая в крысу, которая в погоне за удовольствием стимулирует вживлённые в мозг электроды, пока не умрёт.

Уходя от других в себя, а от себя — в других, мы проживаем, словно в кредит. А расплатой служит глубокий невроз. Отгораживаясь, мы запираемся на все засовы, но железную дверь, вместе с квартирой, ставят на сердце. Одинокие в атомизированном обществе, мы доверяем только банковскому счёту и, как моряки за погодой, следим за биржевыми прогнозами. Скидки, сезонные распродажи, предложения, перед которыми невозможно устоять, пробуждают в нас охотничий азарт, прививая ценовую зависимость, которая превращается в манию. В России больное общество? Но общество потребления и не может быть здоровым! За лакированным фасадом кроется отчуждение, за уличным оживлением — бесцельная маета, а сотни каналов транслируют скуку. Разговоры напоминают пересказ кулинарного справочника и рекламного путеводителя. Надкусив гамбургер, смотрят в рот. Процветает искусство манипуляции. При игре в «кто кого потребит» опыт приходит с опустошённостью.

Остаётся быстрее преуспеть?