МИР СВОИХ И ЧУЖИХ

МИР СВОИХ И ЧУЖИХ

По окончании университета я получил распределение на областное телевидение Волгограда. Из всего состава группы журналистов - международников (21 человек) на момент распределения у меня не было московской прописки. Декан, не скрывая иронии, прокомментировал: «Что же вы, Анпилов?! Староста курса, так хорошо учились, а не смогли устроить свою личную жизнь, и теперь со знанием двух языков поедете в провинцию. Даю вам месяц на размышление. Если что-нибудь придумаете, зайдите ко мне. Перераспределим вас».

Мы вдвоем с Виктором Шарковым, ему предстояло ехать в Томск, крепко отметили распределение. А на утро я засел за единственный телефон на седьмом этаже общежития зоны «Д» и начал обзванивать по телефонному справочнику все министерства подряд на предмет выяснения, не нужен ли им срочно переводчик испанского языка для работы заграницей. Мои друзья по общежитию посчитали, что у меня началась белая горячка, да и сам я после десятка - другого грубых, а подчас и хамских ответов, переставал верить в собственное начинание. Как вдруг из конторы под будничным названием «Зарубежнефтегазстрой» на мой сакраментальный вопрос, нужен ли им хороший переводчик испанского языка для работы заграницей, прозвучало еще более неожиданное: «А как скоро вы сможете оформить документы и вылететь на Кубу?»… Через два часа я уже был в кабинете Засурского, и он подписал мне выездную характеристику.

Я прилетел в Гавану 21 сентября 1973 года и поселился в отеле «Севилья», расположенным в старой колониальной части Гаваны, на знаменитом пешеходном бульваре «Эль Прадо». Мои первыми друзьями на Кубе стали проживавшие в этом отеле молодые чилийские ученые, работавшие в Кубинском институте леса: коммунист Браулио Мельядо и беспартийный Альфонсо Мендоса. Только что, 11 сентября 1973 года, в Чили произошел фашистский переворот. Во имя «восстановления демократических свобод» был убит законно избранный президент Сальвадор Альенде. Кровавый диктатор Пиночет завалил Сантьяго-де Чили трупами. США аплодировали убийце, а журнал «Тайм» опубликовал сладострастный репортаж из моргов чилийской столицы, где тысячи обезумевших от горя людей пытались найти и опознать тела своих близких. Читая тот репортаж, Альфонсо рыдал навзрыд, Браулио ходил мрачнее тучи.

Вскоре из Сантьяго де Чили поступило сообщение о том, что на футбольном стадионе, превращенном путчистами в концлагерь, среди тысяч задержанных был опознан и убит без суда и следствия певец и композитор Виктор Хара. Его по праву называли поющим знаменем революции в Латинской Америки. Его песни высмеивали жадность олигархов и пошлость буржуазной культуры, звали молодежь бедных кварталов на самопожертвование во имя братства и справедливости на земле, разоблачали звериную сущность империализма, призывали крепить солидарность с народами Вьетнама, Кубы, других социалистических стран. Песни Виктора Хара, его музыку, пронизанную радостью жизни, его открытую солнечную улыбку любила прогрессивная молодежь всей планеты. Перед тем как убить Виктора, пиночетовская солдатня, размозжила пальцы его рук каблуками кованых сапог, чтобы певец, даже мертвый, не смел играть на гитаре. О мученической смерти Виктора Хара я узнал из рассказов молодых чилийцев, которым удалось вырваться из рук пиночетовских палачей и добраться до спасительной солидарности Кубы и Фиделя. К октябрю 1973 года непритязательные отели вдоль гаванского бульвара Эль Прадо были забиты чилийской молодежью. У многих из них были переломаны ребра, загипсованы ноги и руки, но на их лицах я не разу не видел уныния. Напротив, довольно часто в их кругу звучал смех, и звенели гитары ритмами Виктора Хара.

Если не ошибаюсь, в конце октября 1973 года на громадной площади Революции в Гаване состоялся миллионный митинг солидарности с народом Чили. Вместе с моими чилийскими друзьями я был на том митинге и, думается, никогда не забуду острое чувство личной причастности к судьбам народов земли, которое охватывает каждого человека, присоединившегося своей маленькой каплей к миллионному океану митинга. Выступил Фидель, который как всегда дал четкую классовую оценку фашистскому перевороту в Чили. Затаив дыхание, люди слушали рассказ Фиделя о его последней встрече с президентом Чили Сальвадором Альенде, о том, что Фидель, основываясь на данных кубинской разведки, предупредил чилийского президента о готовящемся военном перевороте, и со словами: «всякая революция чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться», - подарил Альенде автомат Калашникова советского производства. Гуманист Альенде не верил предупреждению Фиделя до самого последнего момента, когда пиночетовские самолеты и танки начали методично бомбить президентский дворец «Ла Монеда». В последние минуты своей жизни президент Альенде взял в руки подаренный ему автомат, чтобы до последнего патрона отстреливаться от ворвавшихся в его кабинет убийц…

После выступления Фиделя Кастро, слово предоставили вдове погибшего президента Чили Ортензии Буссе Альенде. Она подошла к микрофонам трибуны, произнесла три слова: «Дорогие братья и сестры!» и замолчала. Миллион людей на площади затаили дыхание. Слышно было, как тревожно свистел ветер в микрофонах. И вдруг раздались рыдания... Людской океан вздрогнул, словно его ужалили тысячи молний сразу: «Не плачь!» - закричали сотни тысяч глоток. «No llores!!!» - кричал, что есть мочи и я, сам, обливаясь слезами гнева, и по озарению вместе со всеми участниками митинга понимая, что слезы Ортензии Бусси будут приятны врагам рода человеческого, убийцам ее мужа…

Пройдут годы, и мне самому доведется организовывать и выступать на митингах в сто и двести тысяч человек. Это всегда эмоциональное потрясение. Но быть участником миллионного митинга – это ни с чем не сравнимое чувство познания души целого народа.

На Кубе я испытал это чувство дважды. Второй раз я стал участником миллионного митинга на площади Революции в Гаване в начале 1974 года во время визита на Кубу Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева. Страстно, возвышенно и точно говорил Фидель Кастро о советско-кубинских отношениях, которые войдут в историю человечества как блестящий пример бескорыстия, братской дружбы и солидарности народов, созидающих коммунизм. В отличие от Фиделя стареющий Леонид Ильич говорил по бумаге, подготовленной и тысячу раз выверенной в недрах аппарата ЦК КПСС, а потому правильной, но лишенной человеческих эмоций. Митинг слушал Брежнева вежливо и внимательно. Никто не заплакал и не засмеялся. Аплодировали по подсказке Фиделя. Брежнев, почувствовав, что безнадежно проигрывает Фиделю как оратор, в одном месте раздраженно бросил своему переводчику Олегу Дарусенко: «Читай!». Но в целом митинг, как и весь визит Брежнева на Кубу, оставил приятное впечатление. Советские специалисты расходились с площади поздно ночью, распевая вместе с кубинцами «Катюшу», «Подмосковные вечера» и «Какая красивая Куба!»

В мае 1986 года мне пришлось вести репортажи на испанском языке для слушателей Латинской Америки об официальном визите на Кубу другого Генсека - Михаила Горбачева. К тому времени Слово «перестройка» уже входило в моду, но никто, включая самого Горбачева, не мог пока предположить, чем она закончится. Меня как журналиста настораживал восторженно комплиментарный тон, который расточали в адрес Горбачева средства массовой информации США, Англии, Германии, Израиля. Настораживал, но не более. Наблюдая за официальным визитом Горбачева на Кубу, я сделал вывод о том, что Горби подчеркнуто стремился быть гораздо ближе к врагам Советского Союза - Маргарет Тэтчер, Рональду Рейгану, Бушу старшему, нежели к испытанным друзьям советского народа, таким, как Фидель Кастро. Во-первых, Горбачев исключил из программы своего пребывания на Кубе традиционный в таких случаях массовый митинг солидарности в Гаване. Во-вторых, еще не ступив на землю Острова Свободы, он повел себя непозволительно нагло по отношению к кубинскому народу. Дело в том, что отказ Горбачева от митинга кубино-советской дружбы лишил кубинскую сторону возможности продемонстрировать высокому гостю искреннюю благодарность всего кубинского народа Советскому Союзу за политическую, экономическую и военную поддержку социализма на Кубе. Правительство Кубы призвало своих граждан выйти встречать Горбачева по маршруту его проезда от международного аэропорта Хосе Марти до официальной резиденции в центре Гаваны. Сотни тысяч людей образовали живую многокилометровую стену, чтобы приветствовать руководителя братской страны. Но в назначенный час самолет с Горбачевым на борту в кубинском небе не появился. Кубинцы терпеливо ждали, но живая стена уже распалась, так как люди вынуждены были прятаться в тень деревьев от палящего тропического солнца. Температура в тот день была под тридцать. При такой жаре и повышенной тропической влажности пребывание в течение получаса на улицах большого города небезопасно и для здорового человека. Прилет Горбачева в Гавану задерживался на час, второй, третий… По маршруту следования официальной делегации, освобожденному от движения автотранспорта, зачастили машины скорой помощи: встречающие начали падать в обмороки… Если точность – вежливость королей, то визит Горбачева на Кубу начался с часа. Погода в тот день над всей Атлантикой была летная, и Горбачев подчеркнуто нагло объяснил журналистам задержку «затянувшимися и очень интересными переговорами» с премьер-министром Ирландии в аэропорту Шанон. Фидель дипломатично отмолчался на демонстративное хамство Горбачева. То был уже не дружественный визит руководителя братской страны, а демонстрация своей собственной значимости и попытка за счет унижения гордого, независимого народа добиться благосклонности со стороны самой мощной и богатой империи мира. Пишу об этом с полным сознанием потому, что во время визита Горбечева на Кубу было еще одно обстоятельство, по которому можно было предсказать, что «Горби», заискивающий перед США, готов предать не только друзей, но и свой собственный народ. Перед началом своего визита на Кубу Горбачев по тайным дипломатическим каналам поставил Фиделю условие: визит должны освещать не только советские и кубинские журналситы, но и западные, в том числе журналисты США, причем количество последних не должно было ограничиваться. Куба не имеет дипломатических отношений с США, и вот уже десятки лет находится в жесткой экономической блокаде со стороны своего северного соседа. Правительство США официально запрещает своим гражданам выезжать на Кубу, проводить свой отпуск на ее пляжах и, тем более, иметь с Кубой частные торговые отношения. А тут на время визита Горбачева в Гавану примчалось более 300 американских журналистов, из которых более половины, наверняка, были агентами ЦРУ. Во всяком случае, с блокнотами и микрофонами, на улицах Гаваны американских коллег в те дни не было видно. Янки разместились в лучшем отеле города «Гавана-либре», который до победы революции на Кубе принадлежал американскому международному картелю «Хилтон», что незваные гости подчеркивали при всяком удобном и неудобном случае… В целом визит Горбачева на Кубу закончился безрезультатно и оставил в сердцах друзей Кубы горький осадок.

Но в то время мало кого интересовали перепетии визита Горбачева в небольшую страну, потому как в нашей собственной стране под флагом перестройки и гласности началось тотальное шельмование социализма, изо всех щелей полезли «жертвы сталинских репрессий», то бишь откровенные враги Советской власти. В июле 1987 года Горбачев с

трибуны Всесоюзной партийной конференции официально объявил о переходе страны на рыночную экономику. Давно оторвавшаяся от масс и откровенно ненавидившая трудовой народ верхушка КПСС вмиг перекрасилась «из красных в белые». Ведущие средства массовой информации начали информационный террор против собственного народа. Журнал «Огонек» Коротича, еженедельник «Московские новости» Егора Яковлева, телевизионная программа «Взгляд» Влада Листьева буквально соревновались в мозахизме очернительства истории своей собственной страны. Процесс морального разложения народа подпитывался целенаправленным экономическим саботажем, Из продажи вдруг начали исчезать товары широкого народного потребления: табак, стиральный порошок, мыло… Под предлогом «борьбы с пьянством и алкоголизмом» верхушка правяшей партии распорядилась ограничить время и места торговли спиртными напитками, что привело к невиданным очередям за водкой и дикой спекуляции спиртным одновременно.

Не проходило и дня, чтобы в печати, радио и на телевидении не смаковались подробности случаев коррупции в системе государственной торговли, продажности государственных чиновников и так далеею «Узбекское» дело, дело директора крупнейшего в Москве продуктового магазина «Елисеевский» Соколова, дело зятя Брежнева и первого заместителя министра внутренних дел Чурбанова следовали одно за другим. В пику классовому все государственное, все общественное высмеивалось, а частное предпринимательство, индивидуализм преподносились, как высшее проявление «общечеловеских ценностей». Духовным символом горбачевской перестройки стал фильм Тембуладзе «Покаяние», в котором «путь к храму» открывался моральным уродам, способным разрыть могилу и выбросить труп собственного отца на городскую свалку мусора.

За всем этим стоял, как выяснилось позднее, серый кардинал перестройки полный член Политбюро ЦК КПСС академик Александр Яковлев. Ничего нового, конструктивного в сокровищницу мысли человечества Яковлев не привнес, но, обладая огромной властью, он быстро угадывал и поднимал на ключевые посты всякого, кто готов был клеветать на социализм, на Сталина. К нам, на встречи с ведущими комментаторами и обозревателями Гостелерадио СССР, зачастил любимчик и протеже Яковлева на посту Главного редактора журнала «Коммунист» Егор Яковлев. Подобно герою фильма Тембуладзе, Егорушка открестился от своего деда, знаменитого писателя и героя гражданской войны Аркадия Гайдара. Для того чтобы дефамировать, осквернить значение теоретического органа ЦК КПСС – журнала «Коммунист», лучшей кандидатуры, чем внук-предатель найти было невозможно. Один внешний вид патологически жирного Егора Гайдара внушал брезгливость. Казалось, со страниц книг Гайдара к нам на встречу приехала живая инкарнация Мальчиша-плохиша. К тому же, Егор постоянно чмокал слюнявыми губами, что мешало всерьез вдуматься в проповедуемую им ахинею о прелестях рыночной экономики в целом и капиталистической конкуренции в частности. Но сладкий Егорушка, как и все гаденыши гнезда Яковлева, на первых порах выставлялся верным ленинцем, противопоставляя НЭП времен Ленина «тоталитарной мобилизационной» экономике Сталина. До сих пор я не могу понять, почему искушенные в мировой политике люди, прожженные профессионалы- журналисты не заметили очевидного подлога, рассчитанного на дебилов, никогда не читавших Ленина. После

страшной разрухи, оставленной нам иностранной интервенцией и гражданской войной, большевики пошли на «временное отступление», разрешили мелкое частное производство товаров и торговлю. НЭП вводился под жестким налоговым контролем государства, вся полнота политической власти которого была сосредоточена в руках рабочего класса, лавочники, мелкие буржуа – нэпманы были поражены в избирательных правах: они не могли избирать или быть избраны в Советы. К тому же, никому и в голову не могло придти бредовая идея о том, чтобы передать банковское дело в частные руки. Вот почему во время ленинского НЭПа у нас появился золотой червонец, престиж и курс которого на биржах валют был выше, чем у доллара. Признав золотой червонец, международный капитал признал Социалистическую Россию. По мысли Ленина, НЭП вводился для того, чтобы пролетарская революция могла выжить. И эта задача была выполнена. А подлинное «экономическое чудо», невиданный в мировой практике экономический рост, начались у нас с первыми пятилетками, с индустриализацией и коллективизацией в эпоху товарища Сталина. Противопоставлять Ленина Сталину, как это пытался делать пошлый Гайдар, и, наоборот, Сталина – Ленину, как это делают сегодня безмерно расплодившиеся «ура-патриоты», неблагодарное и бесплодное дело. И те, и другие рано или поздно скатятся в троцкизм, в лучшем случае, или осядут в стане фашиствующих националистов, в худшем.

Злобный антикоммунистический коктейль яковлевского разлива отравлял сознание людей, стимулировал межнациональную вражду целых народов, сеял рознь в трудовых коллективах. Перестройка продолжалась без каких бы то ни было позитивных результатов, и наш высококвалифицированный коллектив журналистов, переводчиков и дикторов системы радиовещания на зарубежные страны все больше походил на театр абсурда. «Ну зачем вы показываете всему миру свои вонючие язвы?!» - возмущался кубинский журналист из нашего отдела Хулио Рамон Менендес – «Кому это интересно? Богатые вас слушать не будут, Они и раньше вас презирали. Бедным людям слушать ваши саморазоблачения еще противнее, такая «гласность» убивает всякую надежду на лучшую жизнь! Кому это выгодно?» В глобальном смысле перестройка была выгодна антикоммунистам, врагам бедных людей земли. Мракобесы всех стран торжествовали. У нас на иновещании дело дошло до «очумения». Заместитель председателя Гостелерадио СССР, некто Александр Плевако, обязал в приказном порядке «сломать девственность марксистам», что означало - перевести на 92 языка мира и передать на все страны планеты сеансы психотерапии в исполнении Чумака. В отличие от другого шарлатана, по фамилии Кашпировский, Чумак употреблял значительно меньше слов, зато после каждого второго слова он смачно причмокивал губами, видимо, в надежде затмить популярность Егора Гайдара и многозначительно замолкал на две-три минуты. Перевести скудный запас слов шаманствующего Чумака не представляло труда, но как изобразить его таинственные причмокивания?! Профессиональные дикторы языков хинди, арабского, китайского, суахили, японского усердно чмокали на волнах Московского радио, а совокупная пауза Чумака длилась не менее 5 часов стуки. И это притом, что стоимость минуты радиовещания на зарубежные страны обходилась нам не в одну тысячу долларов.

Работать в такой атмосфере стало неинтересно. К тому же, коллектив иновещания раскалывался по национальному признаку на своих и чужих. Ярые горбачевцы во главе с американским эмигрантом Владимиром Познером покидали международное радио, чтобы продолжать идейную диверсию теперь уже против советских народов с экранов телевидения. Так поступили Влад Листьев, Евгений Киселев и многие другие работники иновещания. С другой стороны, опытные вдумчивые политические обозреватели, пытавшиеся осмыслить происходящее в стране, или. Тем паче, подвергнуть сомнению поведение Горбачева или Ельцина исчезали с экранов национального телевидения. Так исчез Игорь Фисуненко, первый корреспондент Советского телевидения в Бразилии, долгое время работавший в Главной редакции радиовещания на страны Латинской Америки. Умный самостоятельно мыслящий Фисуненко оказался не нужен. Не нужными стали и мои прямые репортажи на испанском языке о жизни в Советском Союзе. Однажды я привез из командировки в Ленинград репортаж из однокомнатной квартиры Нины Андреевой, автора знаменитой статьи «Не могу поступиться принципами» и большое интервью с ней. На прослушивание репортажа пришли все творческие сотрудники Главной редакции. Слушали затаив дыхание. Осторожный Леонард Косичев, только что сменивший на посту Главного не выдержавшего перестроечного бардака ветерана Великой Отечественной Бабкяна Амбарцумовича Серапионянца, покачал головой и сказал: «Надо посоветоваться». Не знаю, советовался он или нет, но мой репортаж с участием Нины Андреевой в эфире так и не воспроизвели. Цензура, о необходимости уничтожения которой так много говорили горбачевцы, оказалась сильнее моего личного клейма качества.

После того репортажа я всерьез начал искать единомышленников. И тогда, в 1989 году, я познакомился с Алексеем Алексеевичем Сергеевым, Владимиром Макаровичем Якушевым, Ричардом Ивановичем Косолаповым, Михаилом Васильевичем Поповым из Ленинграда и другими учеными, учредившими Объединенный фронт трудящихся во главе с народным депутатом СССР, оператором прокатного стана Нижнетагильского металлургического комбината Веньямином Яриным. То была первая попытка организовать сопротивление и сорвать быстро вызревавший антисоветский переворот на территории СССР. Я стал активным членом ОФТ. Но так как это была малочисленная и пока единственная общественная организация, заявившая о своей коммунистической позиции и готовности отстаивать интересы рабочего класса, в нее тут же были засланы провокаторы. Их оказалось больше, чем самих отцов-учредителей ОФТ, они-то и начали подталкивать весь ОФТ к организационной самостоятельности, а активных членов – к выходу из КПСС, что означало бы поддержку негодяев и перерожденцев, сжигавших свои партийные билеты, наподобие театрального режиссера Марка Захарова. Одновременно горбачевцы начли беспрецедентное давление на лидера ОФ Т Веньямина Ярина. Великолепный оратор, напоминающий своей лаконичной, точной манерой излагать мысли, Сергея Мироновича Кирова, рабочий от станка, имевший к тому же пусть и незаконченное высшее юридическое образование, Веньямин Ярин мог стать центром консолидации рабочего движения. Это прекрасно понимали скрытые и явные враги рабочего класса в непосредственном кружении Горбачева. Не исключено, что Горбачев назначил депутата Ярина председателем комиссии Верховного Совета СССР по расследованию так называемого «узбекского дела». Во время нашей совместной встречи с рабочими Люблинского литейно-механического завода в Москве, я предупредил Ярина о том, что за этим назначением явно стоит намерение «оттащить» его от рабочего движения, не позволить ему стать лидером рабочего класса страны. Ярин обиделся и сказал, что он не мальчишка, чтобы позволить кому бы то ни было «оттащить» его от своего класса. Вскоре Горбачев посылает Ярина в США «познакомиться с работой американского конгресса». То была высокооплачиваемая командировка. На одной из полученных сотенных купюр долларов Ярин написал: «В музей Революции, Советские рабочие не продаются Судьба той купюры, равно как и судьба остальных, полученных Яриным, мне неизвестна. По возвращении из США, Горбачев вводит Ярина в состав президентского совета, ему бесплатно предоставляется просторная квартира в элитном доме по улице Большая Якиманка в Москве. В итоге, Веньямин Ярин как лидер рабочего движения не состоялся. В последний раз я видел его на втором съезде Движения Коммунистической инициативы 22 апреля 1991 года в Ленинграде. Сам Ярин тогда отказался от выступления, попросил не избирать его в президиум, но внимательно слушал выступавших из первого ряда и все время записывал что-то в свой красивый блокнот. В своем выступлении я констатировал факт превращения Политбюро ЦК КПСС в рассадник предательства, шпионское гнездо злобного антикоммунизма. Оснований для такого заявления было к тому времени более, чем достаточно. Горбачев, развязавший кровавые межэтнические конфликты на территории СССР, получил за это Нобелевскую премию мира. Шеварнадзе ублажил своих покровителей в США безвозмездной передачей американцам огромного газоносного участка Охотского моря. Яковлев возвел антикоммунизм в ранг государственной идеологии и попутно осквернил всю историю страны после Октября 1917 года. Даже если в Политбюро и состояли такие люди, как Н.И. Рыжков, О.С. Шенин, Е.К. Лигачев, ставшие впоследствии членами КПРФ, они тогда единодушно поддерживали перестройку и гласность, поддерживали горбачевский курс на рыночную экономику, не замечая, что этот курс несет погибель первому в мире государству рабочих и крестьян – СССР, - и следовательно, они вольно или невольно помогали главным предателям. Прослушав мое выступление, Веньямин Ярин встал и, не говоря ни слова, покинул зал заседаний съезда Коммунистической инициативы. Как стало известно впоследствии, уже через несколько часов Ярин лично доложил Горбачеву о нашем съезде, как «сборище антигосударственных элементов». Больше мы о нем не слышали…Из всего состава Съезда народных депутатов СССР твердо и последовательно встали на сторону борющихся коммунистов и «Трудовой России» депутаты Вавил Петрович Носов, Леонид Иванович Сухов и Анатолий Макарович Крышкин.

К чести ученых, политическое ядро ОФТ после бесславного исчезновения Ярина не распалось, а почти в полном составе вошло в руководство Коммунистической инициативы. Внутри КПСС продолжалась (и не безуспешно!) борьба против горбачевщины: рядовые коммунисты все настойчивее требовали созыва Чрезвычайного съезда партии, на котором можно было бы очиститься от предателей. Уступая давлению низов, горбачевское Политбюро вынужденно согласилось на подготовку и проведение Учредительного съезда Компартии РСФСР, чего добивалась Коммунистическая инициатива. Престиж самого Горбачева стремительно падал, в его демагогию уже никто не верил. В США все внимательнее присматривались к другому «могильщику коммунизма» из числа кандидатов в члены Политбюро. Его звали Борис Ельцин. Он уже успел многое: развалил Московскую городскую организацию КПСС, стал лидером московских «демократов» и всех их антисоветских митингов в Лужниках. И самое главное - Ельцин, пусть и в полупьяном виде, набрался смелости, чтобы на Октябрьском 1989 года Пленуме ЦК КПСС задать Горбачеву вопрос в лоб: «Пока мы слышим только обещания перестройки, а когда же наступят конкретные результаты, когда наступит улучшение жизни людей?». После этого вопроса дни Горбачева были сочтены. Конгресс США пригласил Ельцина прочесть в Вашингтоне «лекцию» на тему перестройки и гласности в СССР. Нам, рядовым советским коммунистам предстояла борьба с двойным центром предательства.