УНИВЕРСИТЕТЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

УНИВЕРСИТЕТЫ

Чтобы понять душу университета, надо не только учиться в нем, но и жить. Первые два курса мы жили в общежитиях по Ломоносовскому проспекту. Затем на три года нашим домом стало высотное здание на Ленинских горах. Это самое величественное из семи высотных зданий, построенных в Москве после Победы в Великой Отечественной войне 1941-45 г.г., долженствующих символизировать, по мысли И.В.Сталина, триумф общественного, коллективного разума над частнособственническим, ограниченным эгоизмом. Говорят, что если младенец родится в одной из комнат высотного здания МГУ, чтобы затем в течение всей жизни, днем и ночью проводить всего по одной минуте в каждой его комнате, аудитории, спортивных залах, библиотеках, бассейнах, в актовых и зрительных залах, то на улицу выйдет девяностолетний старик.

Сразу после окончания строительства высотки на Ленгорах девушки и юноши жили в разных зонах, находиться “в гостях” разрешалось всего до 10 часов вечера, что заставляло студентов бунтовать и бузить. Часто между переборками коридоров одного и того же здания делались нелегальные лазы, а самые отчаянные, потерявшие из-за любви голову, пользовались вентиляционными камерами. Кстати, во время первого визита лидера Кубинской революции Фиделя Кастро в СССР он выступил в Большом актовом зале МГУ, где не хватило мест для профессорско-преподавательского состава, не говоря уже о нашем брате-студенте. Тогда студенты воспользовались накопленным во время романтических похождений опытом и слушали выступление Фиделя в люках вентиляционных шлюзов. Не помню, кто из ректоров отменил апартеид по половому признаку, но в мою бытность девушки и юноши жили в разных комнатах, но в одних и тех же корпусах, на одних и тех же этажах. Когда требовалось, комнаты уступались влюбленным по согласию всех заинтересованных сторон, и все дело, как правило, заканчивалось свадьбой, свидетелями на которых были те, кому чаще всего приходилось ночевать не по месту постоянной прописки. Я лично был свидетелем на свадьбах моих однокурсников Виктора Шаркова, Володи Кириллова и Володи Кашина. Сам же я затеял собственную свадьбу, со своей будущей женой Верой Емельяновной, уже в рисковой 30-летней зоне, спустя три года после окончания МГУ.

В 2002 году родному факультету журналистики МГУ исполнилось 50 лет. Позвонили из телевизионного канала СТВ (бывшее НТВ Киселева - Березовского) и предложили подготовить для программы новостей “мемуарное” выступление на 2 минуты эфира. Предложили встретиться у памятника Ломоносову перед входом здания факультета журналистики (ранее проспект Маркса) на Моховой. Я вспомнил таких корифеев, как профессор Архипов с его вулканоподобными лекциями по русской литературе , Елизавету Петровну Кучборскую, заставившую всех нас, первокурсников, через античную литературу любить детство человечества до эпохи христианства, Людмилу Евдокимовну Татаринову, готовую рыдать от радости, когда студенты читали ей наизусть из “Слова о полку Игореве” или из хроник первого русского журналиста попа Аввакума. Для той телевизионной записи я даже сделал подстрочник перевода Шекспира, оригиналом которого начал лекцию о творчестве Фолкнера и его романе “Шум и ярость” (Sound and fuari) один из лучших знатоков американской журналистики и литературы декан нашего факультета Ясен Николаевич Засурский:

Life’s but a mere shadow,

A poor player, that struts and frets his hour

Upon the stage, and then heard no more,

It is a tale, told by an idiot,

Full of Sound and Fuiri,

Signifying norhing.

Жизнь – всего лишь тень,

Фигляр несчастный, махающий

мечом картонным на сцене свой час,

чтоб сгинуть в неизвестности позднее.

Жизнь – придуманная идиотом сказка,

Наполненная яростью и шумом,

Лишенная и тени содержанья.

В две минуты телевизионной съемки я постарался “вбить” благодарность моему преподавателю испанского языка Веронике Касимовне Чернышевой. Вообще-то, на гуманитарных факультетах МГУ испанский преподавали дети эмигрантов, выехавших в Советский Союз во время гражданской войны в Испании. А наша Вероника (красавица-татарка) в свои неполные 20 лет выехала на Кубу в 1961 году в составе первого отряда советских преподавателей русского языка. У них не было специального образования, никто не обучил их методологии обучения русскому языку иностранцев. Но у них была молодость и страстная неудержимая любовь к Кубинской революции. Они сами учили язык Хосе Марти и обучали таких же молодых кубинцев языку Пушкина, Достоевского и Ленина. Они взаимно обучались на стихах, песнях, обоюдных признаниях в любви. Сердцем они понимали друг друга, а язык становился всего лишь подспорьем в том диалоге двух революций и народов. Вот эту методу Вероника и привезла с Кубы в Московский государственный университет. Вероника, в отличие от консервативных преподавателей английского, практически не обращала внимания на произношение, но как она радовалась, если кто-нибудь из нашей испанской группы международников (всего пять человека!) “приносил” на очередное занятие новую пословицу или поговорку, или новый романс Гарсиа Лорки. Для телевизионной съемки к юбилею факультета я хотел обрадовать Веронику стихами Хосе Марти, ставшими в определенной степени, моим жизненным кредо:

No me pongan en lo oscuro,

A morir como un traidor.

Yo soy bueno y como bueno

Morire de cara al sol.

В смертный час меня не прячьте

В тень предателей позорных.

Жил я честно, я хороший!

И умру лицом я к солнцу.

Разумеется моя “маленькая ода” к юбилею родного факультета была “обрублена” до 30 секунд. Перед тем, как предоставить мне слово, корреспондент программы новостей СТВ гордо сообщил стране о том, что он, как и все студенты журфака, в первый день занятий давал клятву верности идеалам коммунизма у Могилы Неизвестного солдата, рядом с кремлевской стеной, однако той клятве остался верен, пожалуй, один Виктор Анпилов. И уж затем пошел мой синхрон - Шекспир по-английски, Марти по - испански, без перевода и без комментариев: хорошо это или плохо, что я остался верен идеалам коммунизма. Во всяком случае, телезрителю стало ясно, что даже такой упертый мужик, как Анпилов после факультета журналистики может декламировать по памяти на разных языках. И на том спасибо, коллеги!

Конечно, наш факультет - всего лишь часть той вселенной, имя которой Университет. При желании, обладая студенческим билетом МГУ, можно было попасть на лекции выдающихся ученых на факультетах химии, физики, истории…Огромным достоинством университета являлись объединенные кафедры гуманитарных факультетов по философии, политэкономии, истории КПСС…

Преподаватель последней, ветеран Великой Отечественной войны Николай Александрович Соколов заметил меня на первом курсе: “Сынок, у тебя хорошая память. Но одного этого мало. Учись мыслить диалектически! Учись у Ленина! И тогда ты оправдаешь свое происхождение из рабочего класса”… То был прекрасный совет и даже в тюрьме, работая над книгой “Лефортовские диалоги” я постоянно заказывал в камеру ленинские томики и, не скрываясь, в своей книге подражал Учителю и его “Конспекту лекций Гегеля”.

Даже много лет спустя, я с огромным уважением относился к профессорам и преподавателям объединенных кафедр гуманитарных факультетов МГУ, особенно тем из них, кто имел мужество остаться на позициях научного коммунизма, материалистического понимания истории. Среди таких мне в первую очередь хочется назвать профессора Владимира Александровича Лаврина, ветерана Великой Отечественной войны, заведующего объединенной кафедры истории КПСС. В самые трудные моменты для “Трудовой России” и меня лично Владимир Александрович был рядом и учил распознавать современных последователей Троцкого, врагов власти трудящихся с полуслова. Очень большое влияние на формирование меня как общественного деятеля оказал профессор, бывший декан философского факультета и главный редактор теоретического журнала ЦК КПСС “Коммунист” Ричард Иванович Косолапов, один из немногих советских ученых разоблачивших антикоммунистическую сущность идей академика Яковлева еще в бытность последнего могущественным членом Политбюро ЦК КПСС. С 1988 года на философском факультете МГУ проходят постоянные семинары ученых-антирыночников, где я встретился и подружился с Борисом Сергеевичем Хоревым, Алексеем Алексеевичем Сергеевым, Ребровым и другими…

К сожалению, приходится констатировать, что традиция самостоятельного независимого мышления на гуманитарных факультетах МГУ была утрачена. Преподаватели общественных наук поощряли среди студентов начетничество, умение во время ввернуть в курсовую или дипломную работу цитату из решений последнего съезда КПСС или из выступлений ее очередных лидеров. На факультете журналистики этим особенно грешила преподаватель политэкономии социализма Новосельцева. Студенты панически боялись сдавать ей экзамены. Нам казалось, встань Маркс из могилы и приди он сдавать экзамен Новосельцевой, она бы влепила ему “неуд” в зачетку после первой же минуты экзамена. То ли из желания поспорить, то ли по причине желания создавать самому себе трудности на третьем курсе я стал единственным студентом журфака, решившимся написать курсовую работу на объединенной кафедре гуманитарных факультетов МГУ по политэкономии у Новосельцевой: “Земельный кадастр и вопросы справедливой оплаты труда в сельском хозяйстве при социализме”. Заявленная мною тема курсовой работы “тянула” на десяток докторских диссертаций, но меня это не смущало. Я исходил из моей, пусть и короткой, журналисткой практики в сельской районной газете. Любая несправедливость в оплате труда, в поощрении моральными стимулами или награждениями орденами, вызывала обиды и раздражение в трудовых коллективах, В конечном счете, несправедливость при вознаграждении за один и тот же труд обуславливала недовольство людей Советской властью, подрывала коллективизм и веру людей в окончательную победу царства разума и справедливости – коммунизма. И если условия труда токаря, слесаря, сварщика в одной и той же отрасли промышленности одинаковы, а за работу в суровых климатических условиях и отдаленность полагались различные надбавки к зарплате, пенсионные льготы и т.д., - то труд крестьянина на земле вообще невозможно привести к общему знаменателю. Эффективность одних и тех же усилий крестьянина, работающего на земле, зависит от количества дождевых осадков, освещенности, заболоченности или закисленности почв, удаленности места производства товаров от рынка сбыта и т.д.. Бывает так, что у работящего пахаря урожай побьет градом, а рядом, на участке, где работали не шибко не валко, града не было, и урожай там вдвое выше, чем у работящего. Кому давать ордена в таком случае? Кому выдавать денежную премию? Кроме того, дело справедливой оплаты труда пахаря, животновода в огромной степени зависит от прихоти его непосредственного начальства.

В своей курсовой работе я привел пример трудовых отношений в сельском хозяйстве дохристианского периода, полностью процитировав чудесную притчу о работниках в винограднике из Евангелия от Матфея. Вот она: “Ибо Царство Небесное подобно хозяину дома, который вышел рано поутру нанять работников в виноградник свой и, договорившись с работниками платить им по динарию за день работы, послал их в виноградник свой, В девять часов утра хозяин опять пришел на площадь и увидел других, стоящих на торжище праздно, и им сказал: “Идите и вы работать в виноградник мой, и я заплачу вам по справедливости”. Они пошли. И в полдень, и в три часа дня хозяин виноградника приходил на площадь, и все повторялось в точности. Около пяти часов вечера хозяин пришел на площадь и опять нашел там людей, стоящих без работы. Хозяин спросил: “Зачем вы стоите здесь целый день без работы?” Они говорят ему: “Никто не нанял нас”. И он говорит им: “Ступайте и вы работать в мой виноградник”. Когда наступила ночь, говорит хозяин виноградника управителю своему: “Позови работников и отдай им, как договорились, по динарию, начав с пришедших последними и заканчивая с пришедших первыми. Тогда пришли первыми те, кто нанялся на работу около пяти часов вечера, и каждый из них получил плату за полный рабочий день. Пришедшие же первыми думали, что они получат больше, но получили и они по динарию. И, получив, стали роптать на хозяина дома и говорили: “ Эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зной”. Он же в ответ сказал одному из них: “Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и уходи; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе; я вправе распоряжаться моими деньгами по своему усмотрению. Или глаз твой завистлив, оттого, что я добр? Так будут последними первыми, и первые последними, ибо много званых, да мало избранных”.

С точки зрения политэкономии, вся притча свидетельствует о жуткой несправедливости и деспотизме землевладельца по отношению к работниками. Во-первых, чем больше земли было у частного землевладельца, тем больше была армия безработных, готовых горбатиться весь день на хозяина за кусок хлеба. Во-вторых, деньги, которыми хозяин земли “вправе распоряжаться по своему усмотрению” образовались не из воздуха, а по причине недоплаты всем работникам, начиная от первых до последних. И не зависть заставила работников “роптать на хозяина”, а оскорбленное чувство достоинства человека наемного труда. Следовательно, делал я вывод в своей курсовой работе, справедливое вознаграждение за труд будет возможным только при смене наемного (подневольного) труда) свободным трудом. А это станет возможным только после уничтожения (отмены) всей и всяческой частной собственности на землю. При социализме вопрос справедливой оплаты труда на земле, которая еще не стала полностью “общенародной” в полном смысле этого слова, может быть решен только при обязательном соблюдении двух условий. Первое: подробнейшее научное описание каждой пяди земли в пределах одного государства: состояние недр, почв, растительного покрова, среднее количество осадков, солнечных дней в году, удаленность от водных источников и рынков сбыта продукции, т.д. т.п.. Это и предполагается составлением Земельного кадастра. Второе условие справедливой оплаты труда работников: земля не может принадлежать одному человеку на правах частной собственности, а все работающее на земле обязаны ПОГОЛОВНО участвовать в окончательном распределении совокупного общественного продукта: что оставить на освоение целинных земель и создание новых рабочих мест в “винограднике”, что выделить на строительство школы для детей работников и строительство новых дорог, сколько отдать музыкантам, которые устроят праздник сбора урожая и которых также нужно считать работниками. Легко увидеть, что при такой организации дела оплата будет производиться не по прихоти хозяина-деспота, который вообще не нужен, а по количеству часов отработанных на общей земле с учетом конкретных условий и особенностей участка земли, определенных земельным кадастром.

Когда Новосельцева ознакомилась с моей курсовой работой, ее, как мне кажется, взяла легкая оторопь: “Вы обильно цитируете Библию, - заметила она, - но ни разу не удосужились процитировать документы партии по данному вопросу”. В конечном итоге за курсовую работу я получил “удовлетворительный” динарий и был вполне счастлив.

Проблем по учебе у меня не было. Правда, на втором курсе меня хотели отчислить с военной кафедры, что автоматически означало отчисление из университета. А произошло это по причине моего ироничного отношения к обучению военному делу студентов университета, особенно тех, кто уже выполнил свой конституционный долг и отслужил обязательную службу в Армии или на Флоте. У меня за плечами было три года и три месяца службы в ракетных войсках, из них – восемь месяцев беспощадной муштры в сержантской школе, остальное – в глухих лесах Прикарпатья на Западной Украине с бесконечными боевыми дежурствами по охране безопасности нашей Родины Союза Советских Социалистических республик, когда любая отлучка на две минуты за пределы обнесенной колючей проволокой войсковой части могла обернуться двумя годами дисциплинарного батальона. Самым тяжелым для меня был “дембельный” 1967 год. В сентябре того года Израиль напал войной на Ливан, Палестину, Сирию и за семь дней войны оккупировал палестинские земли к западу от реки Иордан, Голландские высоты и часть территории Ливана. Много позднее мои сирийские друзья Кадрий (?) и Омар Багдаш повезли меня полюбоваться панорамой ночного Дамаска, с тех горных высот, где во время “семидневной” стояли советские ракетные установки класса “земля-воздух”. То было настолько высокоточное оружие, что из ста израильских самолетов, вылетевших бомбить Дамаск до древнейшего города земли долетел всего один бомбардировщик и тот в панике сбросил свой смертоносный груз куда попало. И все-таки, по большому счету в 1967 году израильскую агрессию, а возможно, и новую мировую бойню остановил стратегический ракетно-ядерный щит СССР, сработанный по чертежам великого конструктора Сергея Королева. В первые же часы войны на Ближнем Востоке наша ракетная часть была поднята по боевой тревоге. И пока мы, заправщики топлива, забирали на складах боевое топливо, над нами к юго-востоку на бреющем полете проносились эскадрильи МИГов. На стартовой площадке поступила команда выкатить из ангаров и расчехлить боевые “изделия”. Еще через несколько минут к 25-метровой ракете стыковалась ядерная боеголовка, чего раньше ни на каких учениях, даже самых серьезных, не было. В тот день наша батарея, как и все советские ракетные войска стратегического назначения, были переведены в состояние постоянной повышенной боеготовности, до команды “пуск” оставались считанные минуты. В течение недели мы не покидали пусковые площадки. Израиль и его покровители в США были прекрасно осведомлены о возможностях и точности ракет конструктора Королева, о надежности ракетных двигателей конструкторского бюро Глушко, на которых поднимали на околоземную орбиту первые искусственные спутники и первого в мире космонавта Юрия Гагарина. Знал “цивилизованный” хищник и о том, что советские ракетчики – офицеры, сержанты, солдаты – готовы сгореть в атомном пламени, но приказ на пуск своих ракет выполнят. В 1967 году ракетно-ядерный аргумент СССР стал главным в глобальном, то и дело переходящем в открытую драку, споре труда и капитала. Я до сих пор горжусь и считаю, что мне, сержанту ракетных войск стратегического назначения, довелось в те дни с классным оружием в руках защищать интересы труда в мировом масштабе...

Конечно, получив строевую подготовку в сержантской школе и имея за плечами реальный боевой опыт ракетчика, я с презрением относился к схоластике под видом военной подготовки на факультете журналистике. Однажды, во время лекции по вооружению армии США я имел глупость вслух обратиться к “профессору” в погонах: “Товарищ полковник! А зачем нам знать, как устроена граната на вооружении армии США, если наша главной гранатой был и остается марксизм-ленинизм?!”. Курс хохотал, и полковник для виду тоже улыбнулся, но во время зачета по структуре и вооружению дивизии армии США он устроил мне публичную порку перед студентами, ни одного дня не служившими в армии. Я, памятуя армейскую заповедь: с начальством спорят только круглые идиоты, слушал полковника и молчал как партизан. И тут полковник, воодушевленный моим молчанием, заявил: “Вот из таких прохиндеев, отлынивающих от службы в армии, и вырастают предатели!” Меня прорвало: “Слушай, полковник! Пока я три года глотал пары окислителя и обжигался перекисью водорода во имя безопасности нашей Родины, ты, штабная крыса, сделал себе бронь военной кафедры, чтобы остаться в Москве. Вот ты и есть предатель!”После этого я вышел из аудитории, хлопнув дверью, а на следующий день на доске объявлений военной кафедры появился приказ о моем отчислении, что автоматически означало исключение из университета. . Правом отменить приказ по военной кафедре обладал исключительно ректор МГУ по представлению декана факультета. К тому времени наш декан Засурский знал о моих способностях вести полемику на английском языке с американскими студентами, приезжавшими к нам на встречу из Европейского института. К тому же, тогда я еще не успел написать курсовую работу у Новосельцевой, и в моей зачетке по всем экзаменам значилось только “отлично”. Засурский обратился к ректору МГУ с ходатайством об отмене приказа по военной кафедре и академик Рэм Хохлов, вновь поставил свою подпись под документом, где упоминалась моя фамилия. Декан вызвал меня в свой кабинет и бесстрастным голосом сообщил: “Вас восстановили на военной кафедре. Больше с ними не спорьте. И еще: завтра быть на совете военной кафедры аккуратно подстриженным!”

Вечером того же дня в холле четвертого этажа третьего корпуса студенческого общежития МГУ на Ломоносовском проспекте открылся потешный театр под названием “Бесплатный постриг”. Первой за ножницы взялась энергичная южанка Света Волкова и тут же подрезала мне правое ухо. Кровоточащего меня передали Вале Шабановой, у которой был опыт стрижки овец в колхозах Поволжья. Через минуту - другую под аплодисменты зрителей Валя заявила, что для такой ответственной работы ей нужны ножницы для стрижки овец-мериносов. Заинтригованный галдежом девиц, в холл заглянул мой сосед по комнате, негр из Судана Исса Хашим Мухамед. Девчонки почему-то решили, что у Хашима работа пойдет на лад, и передали ему ножницы. Хашим понял задачу на свой манер и выстриг мне на макушке окружность воинствующих монахов Доминиканского ордена. Пока Исса Хашим бегал за бритвой, чтобы завершить начатое им дело и обрить мне макушку, к обряду бесплатного пострига присоединились девушки с исторического факультета. Первым делом Галя Волошина отняла у меня, плачущего от боли порезов и сострадания к самому себе, зеркало: чтобы не вертелся, а затем довольно быстро и ловко оставила на моей бедной голове жалкую пионерскую челку. И только! Кто бы мог подумать, что скромная советская студентка опередила творческую мысль всех парикмахеров мира на 32 года и бесплатно (!) сделала мне прическу идентичную той, что за 10 тысяч долларов делает лучшему нападающему бразильской сборной по футболу Роналдо его личный парикмахер.

На следующий день с чубчиком “под Роналдо” я предстал в 1970 году перед советом военной кафедры гуманитарных факультетов МГУ. “Урок пошел вам на пользу! – заключили, осмотрев меня, полковники. – Вы будете восстановлены на кафедре, но прическу придется еще укоротить. Вам полчаса хватит, добежать до парикмахерской?” Еще бы! После экзекуции в общежитии, мне бы хватило и одной минуты. Я вышел от военных, побродил по колоннаде второго этажа журфака, откуда, по преданию, когда-то в 19-м веке на головы богатеньких студентов бросал огрызки яблок Виссарион Белинский, и ровно через тридцать минут открыл двери военной кафедры: “Вот теперь другое дело! – обрадовались полковники. – С такой прической у тебя от девушек отбоя не будет!”. И действительно, после этого эпизода моя популярность возросла до такой степени, что меня избрали старостой курса, и даже закоренелый прогульщик-двоечник, как Гриша Лернер обращался ко мне уважительно: “Старик, ходить на лекции катастрофически не хватает времени. Хочешь покурить американских? Да, “Мальборо” - это класс! Только отметь, что я сегодня присутствовал на лекции…” С началом горбачевской перестройки Гриша Лернер, выклянчит у Центробанка 50 тысяч долларов на открытие первого частного банка в России, ввяжется в умопомрачительные аферы по отмыванию “грязных” денег международных торговцев наркотиками, будет арестован в Москве, и будучи в камере заявит надзирателям, что он в общем-то неплохой парень, готов купить по холодильнику в каждую камеру тюрьмы и даже знаком с Анпиловым… Неизвестно, что подействовало больше, только Лернеру разрешили эмигрировать в Израиль, где он сменил свою “русскую” фамилию на более благозвучную “еврейскую”, купил себе роскошную виллу, но опять был арестован, на этот раз уголовной полицией самого Израиля…

На втором году учебы в МГУ я похоронил отца. Мать осталась одна в доме, но за ней присматривал и помогал за всех нас старший брат Борис Иванович. Я почти постоянно получал повышенную (на десять рублей больше, чем обычная) стипендию - 45 рублей в месяц. Во время летних каникул в составе студенческих строительных отрядов мы выезжали (бесплатно!) в любую точку Союза: Казахстан, Сахалин, Саяны, Уренгой… Мне лично заработанных денег хватало, чтобы поддержать мать, подремонтировать крышу отчего дома, да пошиковать на студенческих вечеринках месяц-другой под крышей высотного здания МГУ. Когда летние деньги испарялись, я приладился “шабашить” по выходным в бригаде во главе с аспирантом физфака МГУ Александром Квашой. В основном это были мелкие строительные работы или рытье траншей и прокладка аварийного кабеля к подстанции какого-нибудь предприятия в Москве. Последние работы оплачивались неплохо – 25 рублей за день, и двух дней в месяц было достаточно, чтобы обеспечить хорошую прибавку к стипендии и позволить себе пригласить девушку в приличное кафе в центре города. Мне нравилось кафе “Космос” на улице Горького, по соседству с факультетом журналистики. Благо, ужин с мясным блюдом, бутылкой шампанского и мороженым на двоих стоил тогда около 11-12 рублей.

А когда совсем прижимало, выручали студенческие столовые. На раздаче в столовой зоны “В”, высотного здания МГУ работала с виду некрасивая, но удивительной душевной красоты женщина, тетя Таня. Она как- то разузнала, что моя мама тоже была поваром и очень обрадовалась этому обстоятельству, постоянно справлялась о ее здоровье, просила передавать ей приветы. Однажды весной я привез тете Тане пасхальные крашеные яйца и кулич, испеченный мамой, что привело ее в неописуемый восторг и укрепило нашу дружбу, по крайней мере, тетя Таня всегда старалась подлить мне и моим товарищам побольше борща или положить побольше картошки в гарнир. Это понравилось моему товарищу по комнате в общежитии зоны “Д” Жоре Маценко, который всегда пристраивался в очереди за мной и радостно сообщал нашей покровительнице: “Поизносились мы с вашим Витенькой, тетя Таня, до стипендии не дотянем, помрем с голодухи!” Тетя Таня бледнела и отпускала Жоре двойную порцию по цене одной… Нормальный обед в студенческой столовой МГУ стоил тогда 50-55 копеек. Недавно я побывал в родных пенатах высотки на Ленгорах. Заглянул в столовую. Женщины на раздаче узнали меня, помянули (царство ей небесное!) тетю Таню. Обычный обед в студенческой столовой стоит теперь около 50 рублей. Выходит, при Советской власти государство платило хорошо успевающему студенту один рубль пятьдесят копеек за один день учебы, и этого хватало на три обеда по цене 50 копеек за обед. Современные студенты вправе требовать от правительства восстановления покупательной способности своих стипендий на уровне 1991 года, как и предлагает программа “Трудовая Россия”: каждому работнику - 100 рублей за час труда, каждому студенту – 100 рублей за день учебы.