ТРАГЕДИЯ В БАРЕНЦЕВОМ МОРЕ

ТРАГЕДИЯ В БАРЕНЦЕВОМ МОРЕ

КАТАСТРОФА

Среди самых значительных событий 2000 года в России большинство политических наблюдателей и журналистов назвали гибель атомной подводной лодки «Курск». 2000-й год лишний раз подтвердил репутацию августа как самого тяжелого месяца для новой России.

Еще не улеглись страхи и страсти, связанные со взрывом в подземном переходе на Пушкинской площади в Москве, как из района морских учений Северного флота в Баренцевом море пришло тревожное сообщение — на связь с командованием не вышла подводная лодка «Курск» — огромный многоцелевой крейсер с атомным двигателем. Он вошел в строй в 1995 году и считался едва ли не самым современным и надежным подводным кораблем в составе российского военно-морского флота.

Рано утром 12 августа «Курск» готовился к учебным пускам торпед и был занят поиском целей. Ни для капитана Геннадия Ля-чина, ни для командования Северного флота не было секретом, что в районе учений находятся две или даже три подводные лодки стран НАТО. Такая практика существует еще со времен холодной войны, она была тогда взаимной, и в международных водах не считалась нарушением международного права, хотя и приводила не только к опасным сближениям подводных кораблей, но даже к их столкновениям. В истории советского и российского флота таких столкновений эксперты насчитывают примерно 20, и не всегда виновниками их были подводные лодки НАТО. Но в 1992 и 1993 годах извинения за опасные инциденты приносили американские президенты Джордж Буш (старший) и Билл Клинтон, Эти извинения были приняты тогда без огласки и без комментариев,

Подводная лодка «Курск» особенно интересовала разведку и командование НАТО. «Курск» — это мощный военный корабль водоизмещением в 24 тысячи тонн, специально оборудованный для уничтожения авианосцев возможного противника. Это уникальный ракетный крейсер, совмещающий возможности торпедного и ракетного оружия и имеющий ряд важных преимуществ даже перед американскими подводными лодками подобного класса. «Курск» не имел на своих ракетах ядерных боеголовок, но у него были 24 крылатые ракеты комплекса «Гранит», и при необходимости крейсер мог атаковать из глубин океана одновременно множество целей, нанося удары и по наземным объектам, и по одиночным кораблям, и по крупным соединениям. На вооружении «Курска» находились также 28 современных торпед, способных уничтожать и подводные лодки, и надводные корабли.

Еще осенью 1999 года «Курск» совершил длительный автономный поход в район Южной Атлантики и в Средиземное море. В прошлом у Советского Союза в этом районе находилось целое объединение, включавшее системы управления подводными силами, базы для ремонта, отдыха и пополнения запасов. Теперь их здесь не было, и лодка «Курск» должна была впервые за десять лет продемонстрировать не только российский флаг и российское присутствие, но и российские интересы и возможности в Средиземном море. Необходимо было также проверить надежность подводных кораблей нового поколения в сложных условиях противостояния с противолодочными силами флотов стран НАТО. Поход завершился успешно; о его результатах капитан крейсера Г. Лячин докладывал не только Главкому ВМФ Владимиру Куроедову, но также и. о. Президента РФ Владимиру Путину. Глава государства был удовлетворен докладом, а командование флота представило Геннадия Лячина к званию Героя России.

Осенний поход «Курска» был началом большой серии новых учений и маневров. Военный флот не может долго существовать, скрываясь по бухтам и портам. Было принято решение о новом большом походе в Средиземное море, в котором должно было участвовать крупное соединение Северного флота вместе с кораблями Балтийского и Черноморского флотов. Ни Горбачев, ни Ельцин никогда не решились бы на такую демонстрацию военно-морской мощи. Военно-морские учения в августе 2000 года в Баренцевом море были частью подготовки к большому и трудному походу, и беспокойство адмиралов и всех служб разведки НАТО можно понять.

И вот теперь именно «Курск» не выходил на связь — и не из Южной Атлантики, а из района всего лишь в 90 километрах от российских берегов.

В штабе Северного флота тревога днем 12 августа не была особенно сильной, хотя акустики флагманского крейсера «Петр Великий» и зафиксировали какой-то хлопок. Два хлопка — один сильнее другого — слышали и акустики американских подводных лодок, и это, как сообщалось позже, их обеспокоило, так как характер звуков отличался от звука запускаемой торпеды. Позднее стало также известно, что и норвежские сейсмологи зафиксировали около полудня 12 августа два «сейсмических события» — одно «малое», другое, через 2 минуты 15 секунд, более крупное — как раз из района военно-морских учений.

Командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов отдал приказ капитану «Курска» доложить о своем местонахождении и действиях. Флагман пытался связаться с «Курском» каждые полчаса, но эфир молчал. Поздно вечером подводная лодка «Курск» была объявлена аварийной. По тревоге были подняты поисково-спасательные службы флота и начат поиск подводного корабля. Его безжизненный корпус был обнаружен гидроакустиками около 5 часов утра 13 августа. Рядом не было специальных аварийных буев, которые всплывают автоматически и позволяют сразу же наладить связь с экипажем — такая система помогла спасти во всех флотах не одну подводную лодку.

«Курск» лежал на глубине 108 метров, но крейсер «Петр Великий» пока ничем не мог помочь: водолазы Северного флота не работали на глубинах свыше 60 метров. Ни на одном из российских флотов уже не было специального корабля-базы и глубоководных водолазов, способных работать на глубинах до 250 метров. (Такие группы создаются теперь на морских нефтяных промыслах, но у России на Северном море подобных промыслов нет.)

В 7 часов утра 13 августа министр обороны РФ маршал Сергеев доложил о случившемся президенту Путину. Этот доклад не был особенно тревожным, речь шла о «неполадках» и «нештатной ситуации». Президенту сообщили, что на «Курске» имеются запасы воздуха и питания на неделю, что радиационная обстановка в районе нормальная, а два атомных реактора заглушаются и обеспечиваются надежной защитой автоматически. В район аварии стягиваются спасательные корабли и аппаратура; схемы аварийной связи и эвакуации экипажа, если это окажется необходимым, хорошо отработаны. К тому же, командир лодки имеет возможность самостоятельно начать эвакуацию моряков через специальную сверхпрочную аварийно-спасательную кабину-капсулу, способную вместить весь экипаж.

У Путина не было каких-то своих предложений; дело находилось в руках профессионалов высшего звена, которых президент знал лично и которым доверял. У Путина 13 августа начинался короткий пятидневный деловой отпуск: в Сочи и в Ялте шла подготовка нескольких важных встреч — с ведущими членами Российской академии наук, с главами девяти стран СНГ. Путин решил не менять своих планов, обязав военных докладывать ему каждые два часа о ситуации на Северном флоте.

Весь день 13 августа в район аварии стягивались спасательные корабли, готовили специальную аппаратуру и экипажи российских мини-подлодок. Первый спуск аппарата типа «Колокол» со спасательного корабля «Алтай» был проведен вечером 13 августа. В этот же вечер был проведен и первый спуск подводного спасательного аппарата «Приз» со спасательного судна «Михаил Рудницкий». Спуски проводились и утром 14 августа. Гидроакустики сообщали еще 13 августа об ударах из кормовых отсеков лодки по ее корпусу, что могло свидетельствовать о жизни экипажа. Были сообщения даже о раскодировании этих сигналов, якобы означавших: «SOS!» и «Вода!» Позднее эти сообщения были оценены как ошибка... «Мы готовы были верить всему», — объяснил ее адмирал Попов.

Подводным аппаратам не удалось пристыковаться к спасательному люку лодки на ее кормовом отсеке. Но они смогли провести предварительное обследование корпуса лодки и обстановки вокруг нее. Это обследование продолжалось более пяти часов, и картина, которая открылась спасателям, говорила об ужасающей и непонятной катастрофе. Носовая часть лодки была разворочена, в прочном корпусе имелись крупные пробоины, отдельные куски легкого наружного корпуса лежали на дне. По корпусу лодки шли сильные разломы. Механизмы спасательной катапульты были повреждены. Лодка лежала с креном до 30 градусов, ее перископ был выдвинут, что свидетельствовало о каком-то неожиданном, но чрезвычайно сильном ударе, который обрушился на нее на перископной глубине. При таких повреждениях ни использование спасательной кабины-капсулы, ни подача на лодку воздуха были невозможны. Могли быть повреждены и все спасательные люки.

Адмирал Попов принял решение вызвать в свой плавучий штаб конструкторов и ученых, проектировавших и строивших «Курск» и крейсеры этой серии. Обо всем было доложено Главкому ВМФ адмиралу Куроедову, который, в свою очередь, немедленно доложил обо всем Верховному главнокомандующему — президенту Путину. Опытный моряк и профессионал, Куроедов сделал тяжелый вывод: «Надежд на спасение мало». Это заявление адмирал повторил и публично, но российские газеты, радио, телевидение почему-то обошли вниманием его слова, видимо, всем хотелось думать о лучшем исходе. Только одна популярная газета опубликовала слова адмирала со следующим комментарием: «Сделать такое запредельно-пессимистическое заявление — значит наполовину спороть с себя адмиральские погоны. Либо Куроедов не хочет лгать соотечественникам, либо по старому морскому суеверию рисует положение гораздо худшим, чем оно может быть. Но каково слушать это семьям военных моряков?»¹ (Выступая через день со своими первыми комментариями к ситуации, Владимир Путин сказал, что не собирается играть в старинную русскую игру — «поиски виноватых» — и никаких претензий к командованию Военно-морского флота и Северного флота у него нет.)

НЕУДАЧА РОССИЙСКИХ СПАСАТЕЛЕЙ

К раннему утру 15 августа в районе катастрофы находилось уже более 20 надводных боевых и аварийно-спасательных судов, а также несколько подводных лодок. Готовились к работе экипажи подводных спасателей. На тяжелом крейсере «Петр Великий» размещался штаб операции во главе с адмиралом Вячеславом Поповым, подводником с 30-летним стажем. Из Санкт-Петербурга прибыли специалисты, которые проектировали и создавали «Курск» и другие корабли из этой именитой серии, ведь до сих пор лодки этой группы не терпели серьезных аварий.

Погода не благоприятствовала спасателям: на море начался шторм, и волны достигали трехметровой высоты. Корабли, участвовавшие в спасательных работах, срывало с якорей. Тем не менее к лодке начали снова спускать специальный подводный аппарат «Приз» с экипажем из трех подводников. С большим спасательным кораблем «Приз» был соединен мощным кабелем. Задача состояла в том, чтобы пристыковаться к аварийному люку терпящей бедствие подводной лодки. Если бы удалось там закрепиться и открыть первый люк, то после выравнивания давления в переходном шлюзе можно было бы открыть второй люк в прочном корпусе и эвакуировать двенадцать человек, а затем вернуться за следующей группой. При хорошей погоде, не слишком сильных подводных течениях и небольшом крене, а главное, при исправных люках это было бы реальной задачей.

Но и первая, и вторая попытки стыковки оказались неудачными, главным образом, из-за большого крена и сильных подводных течений, сносивших «Приз» в сторону. Еще две попытки стыковки, предпринятые вечером того же дня, оказались безрезультатными. Не были успешными и те «мозговые атаки», которые предпринимались создателями «Курска» как на месте аварии, так и в большом конструкторском бюро «Рубин» в Санкт-Петербурге; разрушения на подводной лодке были неожиданно велики.

Разумеется, всех интересовал вопрос о причинах катастрофы, и версий на этот счет выдвигалось великое множество. Но окончательный вывод можно было сделать лишь после тщательного обследования всех отсеков лодки, ее корпуса и прилегающей к ней площади морского дна. В тот момент это не было главной задачей — надо было пытаться спасти тех, кто мог остаться в живых. Надо было извлекать также тела погибших моряков.

К 9 часам утра 16 августа был подготовлен к погружению спасательный аппарат «Бестер», который мог лучше справляться с подводными течениями и дольше работать под водой. Этот аппарат мог поднять за один раз до двадцати терпящих бедствие моряков. С других флотов в Баренцево море могли быть переброшены еще один или два аппарата «Бестер», которые срочно приводили в порядок. Это было немало. Весь военно-морской флот США имел лишь два подобных спасательных аппарата на два океана, а военно-морской флот Англии — только один аппарат подобного типа. Их технические характеристики могли быть и лучше, чем у нас, но стыковочные узлы на подводных флотах НАТО и России могли оказаться несовместимыми. Когда вице-премьер Илья Клебанов говорил вечером 15 августа, что Россия располагает едва ли не лучшими в мире спасательными аппаратами, он имел в виду аппараты «Бестер» и их экипажи. Это не было ложью, но всей этой техники оказалось недостаточно, — нужны были и руки водолазов, — а глубоководных водолазов, обеспеченных необходимой аппаратурой и инструментами, на Северном флоте не было.

В течение всего дня 16 августа два аппарата — «Бестер» и «Приз» поочередно пытались сесть, присосаться и закрепиться на комингс-площадке аварийно-спасательного люка, но все было тщетно. Вообще этот день оказался для всех вовлеченных в спасательные работы людей и для всей страны особенно тяжелым. В Российской Федерации была полуторамиллионная армия, большой военно-морской флот, тысячи генералов и адмиралов, десятки тысяч оборонных и иных крупных предприятий. Но в ней не осталось от прошлых времен и десятка водолазов-глубоководников, способных открыть спасательный люк подводной лодки «Курск», лежавшей на глубине 108 метров с экипажем в 118 моряков...

А ведь еще в середине 80-х годов в одном только Мурманске были десятки водолазов-подводников, способных работать на глубинах до 300 метров. Были и военные водолазы такого же класса, а также специально оборудованные водолазные корабли, способные в любой момент выйти в море. Однако спасательные службы не могут жить и работать по законам рыночной экономики. В результате водолазная отрасль, которая была гордостью Советского Союза в 30—50-е годы, почти разрушилась, а ее главные корабли были проданы по дешевке за границу, где на них работали по контрактам те российские водолазы, которые не ушли на пенсию. Самый крупный водолазный корабль из Мурманска работал, как оказалось, где-то в Северном море на британских нефтяных промыслах. Самый большой водолазный корабль Балтийского флота был продан в Грецию, согласно документам, за символическую цену в 1 доллар! Об этом вице-премьер Клебанов промолчал, а всего вероятнее, он этого просто не знал.

Еще 15 августа В. Путин принял принципиальное решение об использовании иностранной помощи. 16 августа просьба о помощи была направлена через МИД властям Норвегии и Англии — группы спасателей в этих странах уже готовились к работе. Группа российских морских офицеров была направлена в штаб НАТО в Брюсселе для согласования необходимых деталей. В этот же день президент Путин долго говорил по телефону с президентом США. В Москву для консультаций прибыл даже директор ЦРУ Джордж Тенет. Командующий ВМФ В. Куроедов И вице-премьер И. Клебанов вылетели в Североморск, чтобы работать на месте катастрофы. Но ни британские, ни норвежские спасатели не могли, разумеется, прибыть на место бедствия немедленно. Их ждали только к ночи с субботы на воскресенье — с 19 на 20 августа.

СПАСАТЕЛИ И МАРОДЕРЫ

Попытки спасателей с аппарата «Бестер» пристыковаться к комингс-площадке и открыть спасательный люк «Курска» продолжались весь день 17, а потом и 18 августа. За их работой непосредственно на месте трагедии наблюдала лишь небольшая группа журналистов, получивших специальную аккредитацию в штабе МВФ в Москве. К съемкам были допущены лишь репортеры главного государственного телеканала РТР (новостная программа «Вести»). На море шла опасная и тяжелая спасательная операция. Между тем для многих отечественных и зарубежных репортеров, фотографов и журналистов трагедия, разыгравшаяся в Баренцевом море, представлялась как раз тем сенсационным шоу на крови, которыми так любит потчевать своих читателей желтая пресса. К сожалению, не удержались от искушения и многие издания, которые было принято относить к самым солидным.

Штаб Северного флота расположен в Североморске, одна из баз подводного флота — в Видяево. Это закрытые города, на въезд и работу в которых требуется разрешение. Так принято во всех странах, имеющих военно-морской флот. Аккредитацию для работы на Северном флоте получили немногие журналисты. Тем не менее в Мурманск и на Кольский полуостров устремились сотни искателей сенсаций из России и из западных стран. Все самолеты гражданской авиации, летевшие в Мурманск с 14 августа, были переполнены, принимая на борт даже больше пассажиров, чем это предусмотрено правилами безопасности. Уже 16 августа все лучшие отели города были переполнены, а на следующий день заселили и все второразрядные гостиницы и пансионаты. Журналисты, приехавшие позже, снимали комнаты у жителей города.

Но что можно было узнать в Мурманске, кроме передаваемых из уст в уста диких слухов или рассказов отставных офицеров и ушедших на пенсию подводников и водолазов? Немногим больше информации могли получить и те журналисты, которые окольными путями, минуя КПП, через лес и болота, смогли проникнуть в Североморск. Они видели лишь стандартные, даже унылые, улицы и дома этого города военных моряков. Все главные события разворачивались на море — почти в 100 километрах от ближайшего берега. Приходилось просто придумывать.

Опровергать все те домыслы, которые были выплеснуты с 14 по 24 августа на страницы сотен газет, журналов или в эфир, нет смысла. Но можно привести несколько примеров из российской прессы.

«Катастрофа была запланирована еще в мае, когда штаб ВМФ решил провести в Баренцевом море учения по спасению якобы затонувшей подводной лодки, для чего и был выбран “Курск”. Но события пошли по другому сценарию» («Коммерсантъ»), «Активная фаза спасательной операции началась только на шестой день, а пять дней работал лишь аппарат “Колокол” без экипажа. 120 часов ушло на раскачку. Не много ли?» («Сегодня»). «Никакой спасательной операции нет! Но на борту “Курска” есть ядерные боеголовки. Целых четыре!» («Комсомольская правда»), «Говорят, что именно на “Курске” располагается штаб злосчастных учений, в ходе которых навернулась лодка. На этой лодке было девять высших чинов флота, сплошь адмиралы» (там же). «Спасательный люк лодки был, вероятно, приварен офицерами на всякий случай, а аварийный буй намертво привязан для секретности» (там же). «Подводную лодку потопила новая суперракета, которой стрелял флагман “Петр Великий” (там же). «Спасти “Курск” мог только Сергей Шойгу, но Кремль направил на место аварии беспомощного Илью Клебанова, ленивая власть не хотела, чтобы ее беспокоили во время отпуска» («Собеседник»), «Военная власть делала все, чтобы скрыть сам факт трагедии» («Итоги»), «Лодка “Курск” испытывала новую сверхмощную торпеду, которая нарушала все прежние договоренности со странами Запада по своим параметрам. Капитан Ля-чин знал, что идет на смертельный риск, и просил жену уже не ждать его. Командир лодки и ее экипаж — герои. Они провели удачные испытания, ценою своих жизней доказав, что объект испытания никуда не годен» («Общая газета»),

А вот еще: «Не было ни шторма, ни подводных течений, ни спасательной операции, и операторам “Си-эн-эн” удалось заснять с самолета в районе бедствия только один далеко не флагманский российский корабль» («Версты»), «Моряков “Курска” похоронили специально, а затем семь дней занимались тем, чтобы угробить их наверняка. Аварийные люки до прихода иностранцев успели заварить. Зачем супостатам видеть, как героически гибнут русские моряки» («Московский комсомолец»). «Лодку “Курск” протаранил “Петр Великий”» (там же). «В этой катастрофе неизвестно все: дата, причина, погода. Мы видим лишь, что Россия — это не государство, а стадо баранов, которые позволяют опробовать на себе все политические технологии Кремля» («Новая газета»).

Цитировать дальше нет смысла. Общим обвинением ангажированной печати в адрес власти было то, что государство и военные чины обманывают граждан. Конечно, официальные сообщения с места катастрофы были небезупречны. Однако самый мощный поток дезинформации шел по России и по западным странам со страниц газет, журналов и с экранов телевизоров. Это была не критика власти, а надругательство над страной, государством, армией и погибшими на своем посту военными моряками.

На Западе журналистов и репортеров подобного типа обозначают малопонятным для нас словом «папарацци» — люди, которые делают деньги из всякого скандала или трагедии. Но для нас более понятным является слово «мародеры». Мародерство или ограбление убитых на поле сражения — одно из самых презираемых в любой стране преступлений.

САМЫЕ ТРУДНЫЕ ДНИ ПРЕЗИДЕНТА ПУТИНА

Переживания, связанные с гибелью подводной лодки «Курск», оказались для народа России тяжелее, чем связанные с финансовой катастрофой в августе 1998 года, тяжелее тех, что были вызваны созданием и крушением ГКЧП в августе 1991-го. Для Владимира Путина август 2000 года оказался много тяжелее августа 1999-го, когда он принял не только пост премьера, но и ответственность за отражение ваххабитской агрессии в Дагестане. Возможно, десять дней с 14 по 23 августа были самыми тяжелыми в жизни Путина. И особенно трудными были те дни, которые Путин провел в Сочи и Ялте.

На корабле, который доставил президента в Крым, Путин всю дорогу ходил взад и вперед по верхней палубе. По словам очевидцев, на него было тяжело смотреть.

Путин пережил бессилие власти еще в самом конце 80-х годов, когда в ГДР рушилась не только Берлинская стена, но и вся система восточно-германской и советской разведки, а «Москва молчала». Это бессилие власти потрясло Путина больше всего, и об этом он говорил в серии своих интервью «От первого лица». Но теперь властью был он сам — и как верховный главнокомандующий, и как президент, но и он молчал и не мог ничего сделать для гибнущих в Баренцевом море подводников. Решалась не военная, не политическая, не экономическая, даже не нравственная задача. На глубине в 108 метров решалась техническая задача — как открыть спасательный люк затонувшей подводной лодки «Курск» и вызволить из водяного плена тех, кто, может быть, еще остался в живых. Эту задачу можно было решить или не решить только там и немедленно — на небольшой отполированной комингс-площадке в несколько квадратных метров.

Еще в разгар спасательных работ, оказавшихся неудачными, многие газеты и некоторые политики стали требовать, чтобы Путин вылетел в Североморск и лично возглавил операцию. Эти же требования повторялись и позже. «Нет никакого сомнения в том, — писала уже после развязки газета “Трибуна”, — что Путин должен был немедленно прибыть на место трагедии и взять на себя руководство. Это сразу бы сняло проблему взаимодействия различных служб, — он последняя инстанция. В присутствии Путина все решалось бы быстрее и эффективнее»." Газета «Версты» была не столь категорична. «Да, конечно, — говорилось в этой газете, — от кадрового разведчика Путина пользы на флоте было бы немного. Однако в том-то и беда, что личное присутствие верховного главнокомандующего в такой ситуации — необходимый политический шаг. Путин не мог реально сделать ничего. Но он был обязан продемонстрировать не только непосредственным участникам событий, но и всему народу, что верховная власть всегда в курсе дела, всегда разделяет с народом беду. Поэтому отсутствие Путина на месте трагедии — это политическая ошибка, которой может воспользоваться оппозиция».³

Иное мнение было у газеты «Московский комсомолец». «Президент, конечно, ошибся, — утверждала эта газета. — Он должен был прервать свой отпуск и лететь в Москву. Именно в Москву. Если бы он полетел в Североморск — это было бы преступлением. Весь город бы занимался не спасением моряков, а размещением первого лица, его охраны и свиты. Вся работа была бы парализована. Да и возвращение в Москву носило бы исключительно пиаровский характер. Потому что и в Сочи президент получал информацию о ситуации в Баренцевом море каждые три часа. Но тем не менее он должен был сразу выступить и приехать в Москву. Это было бы символом».⁴

Нет необходимости вновь втягиваться в эту дискуссию. На небольшой встрече с журналистами в Сочи Владимир Путин объяснил мотивы своего невмешательства в дела военных профессионалов, и я могу с ним только согласиться. В поведении Путина в эти дни не было ни ошибки, ни каких-либо достижений с любой точки зрения. Да, мы видели бессилие высшей российской власти. Но это бессилие было бы еще более наглядным, если бы президент находился в дни трагедии в Кремле. И это бессилие власти было бы совсем невыносимым, если бы Путин принял на себя руководство спасательными работами в Североморске или на крейсере «Петр Великий». Один из кремлевских советников, Глеб Павловский, был прав, когда говорил, что «российское общество находится в ненормальном состоянии, потому что проблемы причин гибели подлодки считаются не самыми важными, а важно — поехал ли президент на место гибели или не поехал. В лучшем случае это говорит о ненормальном состоянии умов, в худшем — о том, что кто-то заинтересован усиливать ненормальное состояние умов».⁵

Многие политики и публицисты, на которых лежит часть ответственности за развал российской экономики в 90-е годы и за тяжелое положение армии и флота, попытались обрушиться с критикой не только на генералов и адмиралов, но и на президента. Борис Немцов, выступая на НТВ, заявил на всю страну в первые дни разыгравшейся драмы, что он считает поведение Путина «аморальным». «Да, конечно, — писала газета “Время МН”, — Владимир Путин никаким боком не виноват в том, что случилось с атомной подводной лодкой “Курск”. Но репутация — вещь иррациональная, и с этим властям надо уметь считаться. Надо помнить и о том, что общественное мнение почти всегда несправедливо в буквальном смысле этого слова. Поэтому 118 потерянных жизней тяжелым грузом легли теперь на душу Путина, а глупости военной элиты навсегда загрязнили его репутацию фоном похуже радиационного. Путин может сколько угодно объяснять, что не поехал в Североморск, ибо не хотел мешать. Это правда, но это не важно. Он не понял вовремя, что надо ритуально покружить на вертолете над Баренцевым морем, — и тем самым он оскорбил людей в их ритуальных и почти религиозных чувствах».⁶

Это крайне ошибочное мнение о способности населения России отделять истинные дела и чувства от ритуальных затей. Журналисты, которые находились в дни спасательной операции в Видяево, Североморске или на крейсере «Петр Великий», писали позднее, что военных моряков Северного флота совершенно не волновал вопрос о том, приедет ли к ним президент Путин или Главком ВМФ В. Куроедов. Они об этом просто тогда не думали. Поэтому попытка устроить на месте трагедии какую-то «пиаровскую» акцию для президента была бы воспринята работавшими здесь людьми с раздражением.

В интервью для ОРТ министр обороны И. Сергеев говорил о своем первом докладе президенту утром 13 августа. Путин прежде всего спросил маршала о судьбе ядерных реакторов, затем об оружии и экипаже. Все инструкции и уставы, действующие в ВМФ, требуют от экипажей кораблей с атомными двигателями в любой нештатной ситуации в первую очередь позаботиться о реакторе — он должен быть заглушен. После Чернобыля пояснения на этот счет просто не нужны. Затем следует позаботиться об оружии и боеприпасах, имеющих громадную разрушительную силу. Нет сомнения, что такая же последовательность действий существует и на военных флотах всех других стран. Ничего не делается здесь «любой ценой». Поэтому спекуляции многих газет на тему о том, что люди оказались для Путина «на третьем месте», были неуместны. «Комсомольская правда» напечатала даже проект приказа, который, по мнению этой газеты, В. Путин должен был бы отдать 14 августа: «Я, Президент Российской Федерации, возглавил оперативный штаб и отдаю первый приказ — любой ценой, даже ценой потери подводной лодки, спасать людей! И не терять ни минуты!»⁷ Как будто спасение Баренцева моря от радиоактивного заражения не является также спасением людей! Еще через день эта же газета, которая особенно отличилась в дни трагедии «Курска», опубликовала провокационное сообщение о том, что, находясь в Сочи, президент Путин подписал указ о проведении 20 августа в Москве торжественного приема и трапезы в честь 2000-летия христианства. «Хорошо было бы посмотреть, — комментировала газета, — на тех христиан, которые будут выпивать и закусывать 20 августа»⁸

Разумеется, Путин оставил все подобного рода измышления без ответа и комментариев.

РАЗВЯЗКА

Еще 17 августа из Тронхейма к месту аварии «Курска» вышли два норвежских спасательных судна — одно с британской миниподлодкой LR5 на борту, другое с группой водолазов-глубоководников одной из норвежских коммерческих фирм. Первое судно прибыло к месту гибели российской подлодки вечером 19 августа, второе — около часа ночи 20 августа. Весь день 20 августа ушел на обследование затонувшей подводной лодки и ознакомление с устройством спасательных люков и шлюза. С российской стороной были согласованы все неотложные проблемы и изготовлен специальный инструмент.

Около 8 часов утра 21 августа норвежским водолазам удалось вскрыть верхний спасательный люк 9-го отсека. Шлюзовая камера была заполнена водой, что сразу ставило под сомнение использование британской мини-подлодки; как и российские аппараты, она была предназначена для спасения моряков из незатопленных отсеков. Но повторное обследование судна показало, что затоплены все отсеки, и живых на лодке нет. Стыковка LR5 в этих условиях становилась невозможной, да и ненужной. Было решено открывать и второй люк, что удалось сделать в 13 часов 21 августа.

В 15 часов 30 минут в заполненный водой отсек была опушена видеокамера, но вода еще была непрозрачной. Около 17 часов начальник штаба Северного флота адмирал Михаил Моцак официально подтвердил факт гибели всего экипажа подводной лодки К-141 «Курск». Проникнуть в соседние восьмой и седьмой отсеки было невозможно — это требовало другой подготовки и другого оборудования.

Большая часть комментариев в российской печати была посвящена вопросу — можно или уже нельзя было спасти моряков-подводников. Страницы газет и журналов переполнили эмоциональные, необъективные, а подчас недопустимо грубые отклики неспециалистов. «Мне непонятно, почему умники из Минобороны сразу же не подняли подводную лодку на понтонах» (Евгений Зеленев, депутат Госдумы); «Это были безобразные игрища» (Александра Маринина, писательница); «Это был привычный российский бардак» (Вероника Марченко, фонд «Право Матери»); «Все силы ушли на то, чтобы замолчать трагедию» (Борис Токарев, режиссер); «Слишком поздно позвали англичан и норвежцев» (Геннадий Селезнев и Борис Немцов, политики); «Это были не спасательные работы, а преступление» (Сергей Станкевич, бывший политик); «Я назвал бы все это вредительством» (Николай Козицын, атаман Войска Донского); «Военные обманывали Путина. Но он обязан был быстро разобраться и поставить лгунов на место, взяв дело в свои руки. Он опоздал, и люди это не пропустили. Я бы действовал иначе» (Михаил Горбачев, бывший Президент СССР).

Но и специалисты были в некоторой растерянности. Их поражали масштабы разрушения лодки, которая считалась на флоте самой надежной и в течение пяти лет оправдывала эту репутацию. Что могло нанести «Курску» столь большой урон? Было очевидным сочетание нескольких причин: вероятного внешнего удара, взрыва торпедного боезапаса, аккумуляторов, баллонов со сжатым воздухом — вообще почти всего, что могло взрываться, К счастью, ничего, по-видимому, не случилось, с крылатыми ракетами, шахты которых были расположены между прочным и легким корпусами. Устойчивыми оказались и зашита двух атомных реакторов, и система их автоматической остановки. Повышения радиоактивности ни внутри 9-го отсека, ни вблизи лодки не наблюдалось.

Аварий на подводных лодках во всем мире было много. В 30-е годы в этом трагическом списке лидировали англичане, в 40-е больше всего подводников потеряла Германия, в 50-е чаше всего теряли подводные лодки французы. В 60-е годы погибли на больших глубинах две атомные лодки США с ядерным оружием на борту, и причины этих двух страшных катастроф до сих пор остаются тайной для экспертов. В 70—80-е годы первое место в этом страшном соревновании занял Советский Союз — погибли атомные подводные лодки «К-8» (1970), «К-219» (1986), «К-278» (1989). Только гибель лодки «К-278» «Комсомолец» впервые в истории ВМФ получила сразу же самую широкую огласку.

Подробности трагедии 1986 года и гибели 42 моряков лодки «К-219» мы узнали только через три года. Список погибших подводников на лодке «К-8» впервые опубликовал адмирал Владимир Чернавин в своей книге «Атомный подводный» (М., 1997). Их было 52 человека. Но гибель подводного крейсера «Курск» все специалисты оценивали как самую страшную катастрофу в истории российского Военно-морского флота.

ПРЕЗИДЕНТ БЕРЕТ СИТУАЦИЮ ПОД КОНТРОЛЬ

В ночь на 19 августа президент Владимир Путин вернулся в Москву, сократив, по договоренности с другими лидерами, встречу глав государств СНГ. Путин заслушал доклады всех, кто был причастен к проведению спасательных работ, но воздержался от вмешательства в ход событий. Лишь 22 августа Путин взял в свои руки все мероприятия, связанные с гибелью лодки и ее экипажа.

Газета КПРФ «Правда» утверждала, что «президент попросту раздавлен глобально срежиссированной против него кампанией травли из-за судьбы подводной лодки “Курск”». «По силам ли ельцинскому наследнику, — спрашивала газета, — тяжкий державный крест?»⁹ Но Путин не был раздавлен. Он был серьезен, молчалив и мрачен, но полон энергии. Оправдалось мнение тех наблюдателей, которые говорили, что Путин — ученик, который ловит уроки на ходу. Среда 23 августа была объявлена днем национального траура. Но еще во вторник во второй половине дня Путин вылетел в Североморск. С аэродрома он направился, однако, не в штаб флота, а в гарнизонный поселок Видяево, где жили офицеры-подводники «Курска» и где находились собравшиеся сюда со всех концов страны родственники — всего около 600 человек. 23 августа «Независимая газета» писала, что президент, конечно же, не виноват в развале армии и в гибели «Курска». «Но он виноват в другом — он оказался не способным сочувствовать горю людей, и его нынешний визит на Север является запоздалым».¹⁰ По британскому телевидению был показан сюжет: одна из женщин, представленная как жена погибшего моряка, кричит в телекамеру на английском языке: «Если я увижу Путина, я его убью!» Но сходные сюжеты можно было видеть и читать и в российских газетах. На НТВ тоже можно было видеть женщину, которая кричала в видеокамеру: «Я не желаю встречаться с Путиным. Я его ненавижу!»

Но на деле все происходило по-другому. В первую очередь Путин посетил жену погибшего капитана Лячина в их обшарпанном доме и больше часа беседовал с ней. Вместе они отправились в Дом офицеров, где в зале на 650 мест собралось более тысячи человек. Окружение и охрана президента были предельно малы. Путин беседовал с собравшимися и отвечал на все вопросы, даже самые нелепые и повторяемые несколько раз, не проявляя никакого нетерпения, но лишь внимание и участие. Эта встреча, продолжавшаяся три часа, никем не готовилась, однако никаких инцидентов и резкостей, которых ждала ангажированная пресса, не было, как, впрочем, не было телевидения и трансляции: Путин не желал делать из своей встречи с родственниками моряков зрелище. Только отдельные эпизоды пребывания Путина в Видяево смогли заснять президентские операторы и операторы из РТР. Путин был искренним, было очевидно, что он говорит то, что думает. «Я не представлял, что флот находится в таком ужасающем положении», — сказал президент. Но он также критиковал российские СМИ за крайнюю тенденциозность и истерию при освещении трагедии «Курска», оскорблявшую моряков. «Есть конкретные люди, — сказал Путин, — которые обворовали страну, армию и флот, и они пытаются сегодня манипулировать общественным сознанием».

«Родственникам погибших моряков стало легче», — свидетельствовали на следующий день почти все российские газеты. Психологи, которые присутствовали на этой встрече, говорили позднее, что выступление президента было очень грамотным и что людей подкупала искренность. «Президент оказался лучшим психотерапевтом», — отмечали «Известия».¹¹ Конечно, на присутствующих произвели большое впечатление и те огромные по российским масштабам компенсации родственникам погибших, решение о которых приняли правительство и президент. Большинство погибших моряков были и кормильцами своих семей, и многие просто не знали, что они будут теперь делать на Севере.

Но дело не в том, что Путин «купил» людей, как писала одна из газет. «Он говорил с нами как родной», — объясняла журналистам из ОРТ одна из матерей. Даже оппозиционная Путину пресса была удивлена. «Владимиру Путину отчасти удалось успокоить родственников погибших моряков» («Сегодня»), «На фоне рыдаюших родственников Путин смотрелся не главой государства, а обычным сострадающим гражданином России. Последнее сравнение явно в его пользу, перечеркивающее все предыдущие сочинские пляжи и банально-суховатую констатацию трагедии подлодки» («Московский комсомолец»), «Путин ушел с этой встречи президентом этого народа, который только что был готов его разорвать» («Коммерсантъ»), «День Путина, — писали “Известия”, — был кульминацией трагедии в Видяеве. Это был кризис. Уже вечером людям стало легче. По свидетельству психологов, в ночь на 23 августа спали все».¹²

Вечером 23 августа В. Путин дал большое интервью на РТР, где попытался ответить на вопросы, которые волновали в прошедшие десять дней все общество. «Несмотря на то, что я сто с небольшим дней занимаю пост президента, — сказал Путин, — тем не менее я испытываю полное чувство ответственности и чувство вины за эту трагедию. Я буду с армией и буду с флотом. И буду с народом. И вместе мы восстановим и армию, и флот, и страну. Нисколько в этом не сомневаюсь. У России всегда было будущее». Не называя имен, Путин ясно дал понять, кого он считает виновным за бедственное положение России и ее вооруженных сил.

«Удачный пиар-ход президента», — комментировала выступление Путина «Независимая газета». Но Путин думал меньше всего о пиар-акциях, хотя его интервью вызвало почти везде одобрение, а кое-где и страх. «Путин атакует нелояльных к нему политиков и прессу, — писала с беспокойством “Общая газета”. — Воспользовавшись трагедией “Курска”, президент пошел в наступление на своих критиков».¹³ Но Путин особенно ни на кого не наступал, он был, пожалуй, даже слишком сдержан, за что его в свою очередь упрекала левая пресса.

Многие ждали разного рода отставок и расправ. Мэлор Стуруа, известный публицист еще со времен Брежнева, живущий ныне в США, писал в статье «Курскгейт»: «Владимир Путин, человек дела, кованный из чистой стали доперестроечного розлива, стал спасать самое главное — власть, ее репутацию и ее носителя, демонстрируя жесткость на грани жестокости. С его ресниц не скатилось ни единой слезы. Но можно не сомневаться, что вскоре покатятся головы козлов отпущения и мальчиков для битья. Погоны будут сдираться погонными метрами. Куроедовы сами окажутся съеденными».¹⁴

Это была циничная игра словами — ради «красного словца». Да, многие крупные военачальники, включая В. Куроедова, подали президенту прошения об отставке, но Путин не принял их. «Никаких огульных расправ не будет, — заявил он. — Мы должны сначала получить объективную картину причин трагедии и хода спасательных работ, понять, что произошло и есть ли виноватые».

Уже 25 августа В. Путин подписал Указ о повышении окладов во всех силовых структурах с 1 декабря 2000 года на 20%. Было дано указание МЧС о создании на всех флотах специальных спасательных центров и о восстановлении службы спасателей-глубоководников. 26 августа В. Путин подписал давно подготовленный указ о восстановлении в России высшей воинской награды — ордена Святого Георгия и знака отличия — Георгиевского креста. Предполагалось, что первыми кавалерами этих знаков воинской доблести станут посмертно псковские десантники, погибшие в неравном бою в Чечне.

Некоторые газеты и журналы еще несколько недель продолжали писать о «бесчеловечности власти в те безумные дни» и «ненормальном поведении президента» («Новое время»), «вакханалии вранья, устроенной высокопоставленными военными и гражданскими деятелями» («Итоги»), Уже в ноябре, когда на Баренцевом море шла сложная и опасная операция по подъему из девятого отсека тел моряков «Курска», «Новая газета» писала: «Наши источники утверждают, что трагедия с “Курском” стала предметом большой политической игры. На Окинаве состоялись переговоры между Путиным и Клинтоном, в ходе которых американская сторона убедила россиян не давать ход делу “Курска” по крайней мере до окончания выборов в США, чтобы не ослаблять шансы на победу демократа Гора».¹⁵ Но встреча на Окинаве происходила в конце июля, а гибель «Курска» случилась в середине августа. 11 ноября «Комсомольская правда» вышла в свет с огромным заголовком на всю первую страницу: «“Курск” потопила английская лодка и тоже погибла?»

Но эта газетная шумиха уже не оказывала почти никакого влияния на общественные настроения.

НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ

Для всех внимательных наблюдателей было очевидным, что противники Путина, главным образом из числа олигархов, владеющих крупными медиа-группами и холдингами, использовали трагедию «Курска» для атаки не просто на власть, но лично на президента Путина. В истерике бились авторы «Новой газеты». «Путин спрятался от нас», «Он испугался ответственности», «С его нынешней репутацией трудно управлять не то что огромной страной, но и небольшой конторой».¹⁶ «Трагедия “Курска”, — заявлял тележурналист Дмитрий Быков из программы “Времечко”, — это для Путина ошибка роковая, критическая. Следующая, от которой Боже упаси, будет для него уж точно последней, а для нас — как повезет».¹⁷ Сергей Иваненко, заместитель Г. Явлинского по фракции «Яблоко» в Думе, требовал расследования действий президента Путина «буквально по часам и минутам». Эксперты многих партий заявляли, что доверие к Путину упадет в стране на 30 или 50% и будет падать дальше. Однако первые же опросы общественного мнения, проведенные 19—21 августа, показали, что доверие российских граждан к президенту продолжало оставаться на небывало высоком уровне, что вызвало растерянность у его противников. «Путину еще верят», — с сожалением констатировала газета «Ведомости».¹⁸ «Владимир Путин для большинства остается вне подозрений», — отмечала также газета «Время МН».¹⁹

Еще 23 августа Борис Кагарлицкий заявлял, что «народ проснулся», что гибель «Курска» — это «событие, подобное разгрому русского флота под Цусимой в 1905 году, и оно будет иметь те же последствия». «Терпение кончилось, и миллионы людей испытывают к власти в Кремле не недовольство, а отвращение».²⁰ Вспоминали даже «Аврору» и решающую роль моряков в Октябрьской революции. Но уже через два дня Леонид Радзиховский из газеты «Сегодня» с отчаянием восклицал: «Народ, как и всю последнюю тысячу лет, безмолвствует, никакие телевизионные и газетные залпы его не будят».²¹ Однако на самом деле народ не безмолвствовал. Он поддержал армию и флот, поддержал президента, а не мародеров от политики.

Из военных деятелей с резкими, но крайне неубедительными обвинениями в адрес морского и общеармейского руководства выступил только бывший министр обороны РФ и депутат Государственной Думы генерал армии Игорь Родионов, вдруг обнаруживший «течь всего российского государственного корабля», а также конец общественного долготерпения.²² Еще более глобальные выводы делал Леонид Куликов из «Обшей газеты». «Для российской культуры, — писал он, — чужеродны атомные подводные лодки. Страна потерпела самое унизительное поражение — культурное. Мы должны признать свое поражение в противостоянии с цивилизованным миром и занять в нем соответствующее нашему состоянию место, либо мир перестанет делать вид, что принимает нас всерьез».²³

Но такое самоуничижение могло бы только ухудшить не слишком завидное состояние России и ее вооруженных сил. Резонными были сомнения некоторых специалистов по общественной психологии — а нужно ли было собирать в Видяево сотни родственников военных моряков «Курска» со всей территории СНГ? «Когда случается катастрофа, — отмечала проректор Московского психолого-социального института Людмила Шарендо, — трудно ожидать от людей адекватного отношения. Но ведь пора научиться ориентироваться и в экстремальных ситуациях. Иначе — в ком рассудок уцелеет? Прежде всего нужны специальные усилия, чтобы избежать скопления людей, захваченных одним и тем же потрясением. Это хорошо известно с давних времен. Однако люди, принимающие разного рода решения, порою просто содействуют разрастанию психического кошмара».²⁴