НОЧЬЮ СВЕЧА НУЖНЕЕ, ЧЕМ ДНЁМ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НОЧЬЮ СВЕЧА НУЖНЕЕ, ЧЕМ ДНЁМ

Чем далее заходит реставрация диктатуры, тем чаще образованные люди оказываются перед вопросом, перед которым стояли при большевиках: как сочетать человечность и профессионализм. Чем более творческая профессия, тем острее вопрос. Программисту при диктатуре не грозит увольнение за то, что он правильно пишет програмы, а вот если пропустит нужную строчку, его уволят. Журналисту (кинорежиссёру, писателю) при диктатуре платят именно за то, чтобы он умалчивал о том, о чём профессионально должен говорить. Впрочем, и виолончелистам, и программистам платят ещё и за то, что они кое-что говорят сверх того, что должны делать профессионально. Выступят на партсобрании, сходят на выборы с единственным кандидатом…

Это, кстати, проблема не только тех, кто живёт при диктатуре, но и её соседей. Диктатура с удовольствием приплатит зарубежным журналистам, чтобы те написали о ней доброе слово, но она приплатит и зарубежному спортсмену или виолончелисту, чтобы те приехали и поиграли, даже не говоря ничего в поддержку диктатуры. Если отказаться, диктатуре хуже, возможно, не будет. Будет лучше искушаемому. Поэтому многие спорстмены считали своим долгом бойкотировать гитлеровскую или брежневскую олимпиад — не для того, что разрушить деспотизм, а чтобы самим не разрушиться морально.

Деспотизм твердит, что выбора нет: либо продавайся, либо уходи, умирай как профессионал. В крайнем случае, деспотизм предлагает небольшой люфт, имитацию свободу, призванную убаюкать совесть. Не ходить на партсобрание нельзя, но можно не подымать руки. Всё равно в протоколе напишут «единогласно». Нельзя выступать против колхозов, но можно критиковать злоупотребления колхозных деятелей — не выше определённого уровня, конечно. Как небольшое количество масла позволяет двигаться автомобилю, так небольшой фрондёж не подрывает, а лишь укреплят диктатуру. Эренбург, Евтушенко…

Выбор, кажется, всё-таки есть, и формально он подобен фрондированию. Точнее, фрондёж отвлекает от настоящего выхода, для этого и поддерживается. Не нужно эзопова языка, не нужно умеренной критики. Выход вообще лежит за пределами профессии. Его, как ни странно, сформулировал Иоанна Предтеча, когда к нему пришли евреи, бывшие на службе (полицейской и налоговой, по нашим стандартам) у римских оккупантов. Полицейских он просил не быть более жестокими, чем от них требуется, налоговиков — не брать лишнего. Это называется «забастовка по-итальянски». Работа по правилам.

Тоталитаризм стоит — вопреки тому, что думал Макс Вебер — вовсе не на механически-бездушной работе бюрократии. Наоборот, он стоит на том, что бюрократия вкладывает в деспотизм щепоточку своей души. Однажды освобождённый сталинский зэк встретил на улице своего следователя и спросил: «Что ты меня бил, я понимаю, это приказывали. Но зачем ты, избив меня до полусмерти, ещё на меня и помочился?» — «Ты знаешь, разобрало…» — виновато и честно ответил палач.

Интеллектуалы на службе деспотизма омерзительны именно тем, что не просто «выживают», не просто творчески выполняют заказ власти, а ещё докладывают немножечко от души. Их можно понять: с душой даже предавать легче. Но ведь не все же докладывают — некоторые находят правильный выход. Некоторые просто не усердствуют. Будет одной квартирой меньше, не беда. Не быть ходячим мертвяком — уже смертельная угроза деспотии.

Другие же, подобно евангельскому Никодиму, плоть от плоти номенклатуры, используют ночь для добра. Ночью свет нужен даже больше, чем днём: маленький человеческий огонёк заменяет Солнце, иногда с успехом. Нормальный мир нормален, потому что тёмное начало в человеке ограничено ночью. Есть система свободы, которая смягчает несвободу, зло, грех, существующие в отдельных элементах системы.

Ненормальный мир ненормален, потому что в нём темно и днём, и ночью. Никодим ведь, придя ночью к Христу за советом и вечной жизнью, днём делал вид, что с Иисусом незнаком. Возможно, он даже голосовал за Его распятие — во всяком случае, не протестовал. Зато решился помочь с похоронами. Как и Иосиф Аримафейский — член Синедриона, не отмеченный в учениках, зато отмеченный, когда ученики разбежались. Его собственная гробница стала зажигалкой, протянутой Богу. Свету много не надо, но без одной спички, хотя бы сломанной, и Христос окажется бессилен низвести огонь на землю. Если ночью мистер Джекил хотя бы сотую часть дневных усилий тратит, чтобы возместить зло мистера Хайда, то дни мрака сочтены. Просто потому, что зло растёт в геометрической прогрессии, а добро — в человеческой.