ЧИСТОЕ ДЕЛО ПОЛИТИКИ

ЧИСТОЕ ДЕЛО ПОЛИТИКИ

В России всё еще обсуждают, может ли быть политика чистым делом, но ведь проблема не в этом (конечно, может — хотя бы теоретически), а в том, что в России нет политики. Есть имитация политики, оплачиваемая правительством весьма щедро, так что десятки тысяч людей кормятся «политологией», «анализом», «политической журналистикой».

Политики же нет, и не только потому, что она прямо выкочёрвывается (хотя и выкорчёвывается), а потому что идея политики как сотрудничества людей подменена идеей власти, её распределения. перераспределения, борьбы за власть. Марксистская идеология закрепила архаическое отношение к социальной жизни как исключительно к иерархическим отношениям господства и подчинения.

На этом фоне особенно выпукло смотрится модерное («западное») отношение к политике как к взаимоотношениям не кесаря и миллионов подданных, а миллионов маленьких кесарей. Демократия есть правление коллективного кесаря. Кесарь в демократии разрублен на столько кусочков, сколько людей имеют право голоса. Вопрос не в том, повиноваться или нет властям, а в том, что всякая власть распределена между душами и нужно договариваться с миллионами, а не подчиняться одному или бунтовать против одного.

Кесарь не только порезан на кусочки. Каждый кусочек состоит из сотен частиц, ибо человек состоит из миллионов частиц, не механически и не одинаково у всех связанных друг с другом. Открывающий свободу человека открывает, что человек бесконечно многообразен. Наша свобода основана на нашей внутренней рассогласованности. Поэтому нужно договариваться с человеком не «пакетом», а по сотне разных вопросов порознь. В одном вопросе союзники, в других противники. Там, где самодержавная психология заключает союз с целой страной либо ведёт войну с целой страной, демократическая психология заключает с каждым жителем страны сотню разных союзов на разных условиях, и с тем же самым человеком в иных вопросах придерживается нейтралитета, а в иных и повоёвывает.

Архаизм российской жизни проявляется не столько в тирании, которая сама стесняется своей архаичности, а в архаичном сопротивлении тирании. Это сопротивление самого бесплодного, дикого типа — сопротивление хихиканьем, кукишами в кармане, шутовством, издевательством. Лишившаяся идеологии и набравшаяся опыта тирания запрещает политику, но не запрещает эстрадников, которые «смело» бичуют тиранию. Это стёбное ёрничество выпускает пар недовольства и создаёт ощущение безысходности и бесплодности любых усилий: вот, мы уж и материм тирана, а всё бесполезно. Но ведь насмешка сама по себе не есть усилие, она есть лишь подготовка к усилию, а иногда и бегство от него. Эта насмешка, в отличие от настоящей сатиры, всегда — против власти, но никогда против себя и своих. Она укрепляет общий цинизм, поэтому она и терпима властью, да и терпит власть. «Сатирики» Жванецкий и Шендерович от Брежнева доныне бичуют тех, к кому сами ходят на поклон, ходят со своими сатирами заработать денег, обращаются со своими нуждами. Этим и отличаются от сатириков настоящих — Салтыкова-Щедрина, Чёрного, Мятлева.

Конечно, беда не только в том, что этот горький скопческий смех поддерживает у людей иллюзию отстранённости от власти и — хуже — от жизни. Шутовское лакейство есть итог, а не исток лакейства. Где увядает политика, расцветают и политизированность, и аполитичность, одинаково занимающие всю душу, одинаково бесплодные.

Заниматься политикой — всё равно, что милостыню подавать. Противно, неохота, бесконечное переливание из пустого в порожнего. Но надо!

В России заниматься политикой означает прежде всего создавать себя — субъекта политики. Себя как человека, который может и должен проверять, доверяя, который желает сам платить налоги, а не жить «за вычетом».

Человек в тирании страдает отстранённостью, потому что он действительно отстранён. Власть насилием лишила его всех возможностей и творить, и отказываться от творения. Обездвиженный организм начинает поддерживать мифы, которые нужно бы жёстко отодвигать. Если тиран скажет свободному человеку: «Ты живешь при демократии», свободный человек подумает-подумает, да и возразит. А несвободный человек начнёт повторять: «Ура! Я живу при демократии». Закончит, разумеется, холопским нытьем: «Мы живём при демократии, а между тем как же мало у нас демократии… По конституции… а по жизни…». Да не мало при тирании демократии — её просто нету при тирании.

Тирания не верит в свободу, считает свободу иллюзией, как атеист считает Бога иллюзией. Поэтому тирания любит подбадривать людей: «Творите! Предлагайте!! Заботьтесь о чистоте подъезда!!!» Нет, свобода есть реальность, и пассивность человека при тирании — результат не субъективной пассивности, а того, что власть действительно лишила человека движения.

Несвобода обесценивает даже добро. Дела милосердия превращаются в мышиную возню: тирания попросту превращает больных и уязвимых людей в заложников, предоставляя здоровым и сильным сосредотачиваться на «добрых делах». В казне есть деньги и на достойные пенсии, и на лекарства и операции для самых тяжёлых больных. Это и средства от продажи сырья, это налоги, уплаченные людьми на пенсии и здравоохранение, это и все те деньги, которые недоплачивают работникам.

Тирания скорее спалит эти деньги, чем позволить тратить их по назначению. Это нужно, чтобы работник, которому заплатили лишь четверть заработанного, будет думать не о свободе, а о хлебе насущном. Если же кто-то настолько подымется духовно или материально, что сможет думать о чем-то, кроме физического выживания, ему придётся прежде всего выбирать между свободой и благотворительностью: столько сирот, столько тяжело больных, столько нищих. Нельзя же идти по коммунистическому пути и жертвовать нуждами тех, кто рядом и сейчас, ради блага тех, кто ещё и на свет не появился? Только вот жертвовать свободой ради спасения тех, кого власть обездолила, тоже означает идти именно по коммунистическому пути — ибо это сделала власть, несущая внутри себя весь разврат, всю гнусность коммунизма.

Из этой ловушки нет выхода в одиночку. Ловушка рассчитана именно на одиночек и на разобщение — самое большее, дозволяется объединяться, чтобы клянчить что-то у власти и чтобы имитировать настоящую жизнь. Эта ловушка преодолевается (редкий случай) только сражением на оба фронта: одновременно трудиться и ради милосердия, и ради свободы.