Диана Этхилл Вернуть зачеркнутое Фрагменты книги

Диана Этхилл

Вернуть зачеркнутое

Фрагменты книги

Норман Мейлер

Самой значительной книгой в истории издательства «Аллан Уингейт» стал первый роман Нормана Мейлера «Нагие и мертвые». Нам принес его совершенно отчаявшийся агент: шесть лондонских издательств отказались его печатать — несмотря на то, что он вызвал восхищение у всей Америки. Это был тот случай, когда таинственным образом сразу понимаешь, что книга обречена на успех — тогда подобные вещи писали только в Штатах. Вообще-то дела у нас шли неплохо, и мы уже собрали внушительный портфель, но наше издательство по-прежнему было слишком маленьким. Авторы крупных произведений не стали бы к нам обращаться — по крайней мере не в первую очередь, да если честно, и не в десятую, разве только их отказывались публиковать все остальные.

Это военный роман, повествующий о событиях на островах Тихого океана (где в свое время служил сам Мейлер) и описывающий самый настоящий ад. Мейлер хотел показать характеры солдат и их переживания как можно правдоподобнее, хотел, чтобы его герои говорили так же, как его знакомые, — например, употребляли бы слова «хер» и «херовый», причем довольно часто. Американские издатели заявили, что, хоть книга и очень хороша, ни они, ни кто-либо другой не решится издать ее без купюр. Я думаю, было вполне допустимо напечатать «х..», но тогда все диалоги состояли бы из отточий: «хер» и «херовый» встречались слишком уж часто. Было решено заменить их на «хрен» и «хреновый».

Тут можно поспорить и заявить, что американский издатель, предложивший такую замену, выглядит еще глупее своих английских коллег, которые вовсе отказались публиковать книгу из-за наличия в ней обсценной лексики. Если исходить из того, что слово «хер» непечатное, то чем лучше другое слово, которое звучит почти так же и обозначает то же самое? Этот пример отлично показывает, насколько бессмысленно табуировать те или иные слова.

Мы принялись за дело. Последний раз я перечитывала роман много лет назад, но до сих пор отчетливо помню тот эпизод, где усталые солдаты пытаются выкатить из грязи орудие, — именно тогда я поняла, что книга и правда хороша, заставляет работать воображение. Мы, конечно, хотели вернуть исходный вариант, но не посмели, и, как оказалось впоследствии, благоразумно.

За три недели до публикации мы разослали экземпляры в прессу для рецензий, и так вышло, что редактор литературной странички «Санди таймс» оставил свой экземпляр на работе. Главный редактор, мужчина предпенсионного возраста, зачем-то зашел к нему и натолкнулся на книгу. В глаза ему сразу же бросилось слово «хрен», и снова «хрен», и дальше «хрен» за «хреном». В воскресенье на первой полосе «Санди таймс» появился короткий, но яростный протест, написанный самим главным редактором и направленный против публикации гнусной книжонки, которую (цитирую дословно) «ни один порядочный человек не оставит там, где ее могут увидеть жена и дети».

В то воскресенье я, как обычно, спала допоздна и поэтому страшно разозлилась, когда в половине девятого кто-то позвонил в дверь. На пороге стоял Андре[1], небритый, в плаще и брюках, надетых прямо на пижаму, с номером «Санди таймс» в руках.

— Читай!

— О Господи!

Я, как и он, разволновалась. Книгу ведь уже напечатали и отдали в переплет, причем мы сразу заказали огромный тираж; это был большой дорогостоящий проект… если теперь ее запретят, мы окажемся на грани провала. «Одевайся и пошли! — сказал Андре. — Нужно отправить экземпляр Десмонду Маккарти — адрес у меня есть».

Маккарти был самый влиятельный книжный обозреватель тех лет. Мы второпях настрочили ему записку, в которой умоляли прочесть роман и заявить публично, что ничего непристойного в нем нет, а потом сели в машину и помчались к нему домой — бросить книгу в почтовый ящик. Мы подумали, что в воскресенье утром Маккарти будет не в восторге от посетителей, и не стали настаивать на встрече. Теперь я понимаю, что польза от этой эскапады была только в одном: мы нашли чем заняться и не мучились пустыми догадками. В итоге, кажется, Маккарти отделался ничего не значащими фразами — иначе я бы запомнила.

Начиная со следующего утра, мы стали получать новые заказы, и, не будь мы на грани катастрофы, можно было бы праздновать победу. В то же время нам вручили официальный запрет на издание «Нагих и мертвых» до тех пор, пока генеральный прокурор, сэр Хартли Шоукросс, не рассмотрит дело и не даст разрешение на публикацию. Бумагу с запретом, кажется, доставил тот самый толстенький и добродушный полицейский следователь, который допрашивал нас все утро, — а может, кто-то другой, не помню.

В течение следующих двух-трех недель нас буквально завалили заказами, так что мы были просто не в состоянии их выполнять. Все поддерживали нас, как могли, и победа стала очевидна. В конце концов, Андре убедил одного знакомого депутата Палаты общин спросить на заседании: запрещает генеральный прокурор публикацию или нет? Ответ был «нет», хотя Шоукросс и процедил сквозь зубы, что книга отвратительная. Избавившись от одной финансовой проблемы, мы, по иронии судьбы, столкнулись с другой: пришлось оплатить несколько переизданий.

Благодаря этим приключениям мы обрели нечто гораздо большее, чем бестселлер или имя Нормана Мейлера в списке авторов. Неожиданно для самих себя мы превратились в маленькое, но храброе издательство, на которое стали обращать внимание новые перспективные писатели и их агенты. Когда Андре в следующий раз отправился в Нью-Йорк, ему устроили просто королевский прием.