Л. Троцкий. ВОЙНА ОБЪЯВЛЕНА…

Л. Троцкий. ВОЙНА ОБЪЯВЛЕНА…

Говорят, что завтра или, если хотите, сегодня – сейчас 12 часов ночи – в 6 часов утра нас разбудят пушечными залпами, которые должны возвестить объявление войны Турции. В ответ на коллективную ноту четырех балканских держав[76] Порта заявила вчера об отзыве своих посланников. Белградское министерство, как передают, обсуждало вчера вечером текст правительственной прокламации к народу и к войскам, и эта именно прокламация должна быть возвещена при пушечной пальбе. По-видимому, события приняли более быстрый оборот, чем ожидало правительство. По крайней мере, еще сегодня утром г. Пашич уверял, что в ближайшие часы и даже дни предстоит выработка новой коллективной ноты, а никак не прокламация о войне. Но сама Турция устала ждать и предпочла, по немецкому выражению, ужасный конец ужасу без конца. Война должна быть одновременно провозглашена и в Софии. Через день или два примкнут Афины.

Итак, события, по-видимому, сдвинулись с мертвой точки, и завтрашний салют вместе с объявлением войны возвестит полное банкротство европейской дипломатии с ее совещаниями, нотами, лоснящимися цилиндрами и лоснящимися формулами…

В 6 часов утра салюта не последовало. В 7 часов я сидел уже в вагоне поезда, направлявшегося в Софию. Приехал я сюда 6-го в 7 часов утра, война была объявлена царем накануне в Старой Загоре, ночью печатали военную прокламацию Фердинанда к болгарам, в 8 часов ее расклеивали по всем улицам, в 10 была открыта торжественная служба в церкви Святого Краля, толпы народа кричали «ура» царице и министрам, полицейские и жандармы наводили порядок, у церкви стоял живописный отряд «македонской армии», ярко светило солнце, группы читали торжественный манифест, несколько кавалеристов с цветами на форменных фуражках проехали куда-то, приветствуемые толпою, центральные улицы были переполнены, мальчики с газетными оттисками манифеста не давали проходу; потом толпа стала отливать, лавочники поднимали железные занавеси на своих окнах, рослые нарядные крестьянки продавали кур, поросят и паприку; покачиваясь, проходили цыганки в пестрых шальварах с цигарками меж белых зубов; журналисты мчались на телеграф, свободные от дел политики собирались в кафе при гостинице «Болгария», – война объявлена.

Война объявлена. Вы в России знаете это и верите этому, а я здесь, на месте, не верю. Это сочетание житейски-обычного, повседневно-человеческого: кур, цигарок, босоногих сопливых мальчишек – с невероятно-трагическим фактом войны не вмещается в моей голове. Я знаю, что война объявлена, уже началась, но я еще не научился верить в нее.

Мы пережили совсем недавно манчжурскую эпопею. Но там кровавые события развертывались за тысячи верст, в неведомой стране, и как ни велика была наша армия, но страна не ощущала ее отсутствия. А, ведь, здесь на театр войны выброшено 380 тысяч душ, почти десятая часть населения страны, пятая часть мужского населения, все работники, отцы, кормильцы, – становой хребет выдернут из общественного организма, – а события развертываются тут же, сейчас, в нескольких часах езды, где каждое географическое название есть живое понятие…

Отвлеченная гуманитарно-моралистическая точка зрения на исторический процесс есть самая бесплодная точка зрения. Я это очень хорошо знаю. Но та хаотическая масса материальных завоеваний, навыков, привычек и предрассудков, которую мы называем цивилизацией, гипнотизирует всех нас, внушая нам ложное ощущение, будто главное уже сделано, – и вот приходит война и показывает, что мы все еще не выползли на четвереньках из варварского периода нашей истории. Мы научились носить подтяжки, писать умные передовые статьи и делать шоколад «милку», а когда нам нужно всерьез решить вопрос о сожительстве нескольких племен на благодатном полуострове Европы, мы бессильны найти другой способ, кроме массового взаимоистребления.

Балканская война есть попытка кратчайшим путем разрешить вопрос о создании новых государственно-политических форм, более приспособленных для экономического и культурного развития балканских народов.

Основная точка зрения европейской демократии, – восточной, как и западной – в этом вопросе совершенно ясна: Балканы – балканским народам! Нужно отстаивать для них возможность самим устраиваться – не только по воле и разуму их, но и по силе их – на той земле, которую они населяют. Это означает для европейской демократии борьбу против всяких попыток подчинить судьбы полуострова притязаниям великих держав. Выступают ли эти притязания в голой форме колониальной политики или прикрываются фразами о племенном родстве, – они в одинаковой мере грозят самостоятельности балканских народов. Великие державы могут искать для себя места на полуострове только в одной форме – в форме свободного торгового соперничества и культурного воздействия.

Балканы – балканским народам! Но, ведь, это точка зрения невмешательства. Она означает не только отпор территориальным притязаниям великих держав, но и отказ от поддержки балканского славянства в его борьбе с турецким владычеством. Не есть ли это политика узкого национально-государственного эгоизма? И не означает ли она отказа демократии от самое себя?

Нисколько. Демократия не имеет ни политического, ни морального права препоручать устроение балканских народов тем силам, которые стоят вне ее контроля. Ибо неизвестно, когда и на чем они остановятся, – а остановить их демократия, вручившая им мандат своего политического доверия, не сможет.

Балканы – балканским народам! Это означает не только то, что великодержавные руки не должны протягиваться к балканской границе, но и то, что в рамках этой границы балканские народы должны устраиваться сами – по силе своей и по разуму своему – на той земле, которую они населяют.

По своему историческому смыслу балканская война бесспорно ближе к освободительной итальянской войне 1859 года,[77] чем, например, к итало-турецкой войне 1911 – 1912 годов.[78] Нападение Италии на Триполитанию явилось актом голого капиталистического бандитизма. Тогда как в нынешней балканской войне находит свое выражение стремление разрозненных частей балканского славянства так или иначе сблизиться между собою и создать более широкую базу для своего экономического и политического развития. В основе своей это стремление неотразимо, исторически-прогрессивно и не может не вызывать сочувствия к себе со стороны народных масс как Западной, так и Восточной Европы.

Но эта борьба за экономическое и национально-культурное самоопределение балканских народов ведется в насильственно-искусственных условиях, созданных не балканскими народами, выросших не на балканской почве, а навязанных теми европейскими силами, которые считали и считают этот благодатный и злополучный полуостров наследственным объектом своих дипломатических экспериментов. Смешанный состав населения сам по себе представляет бесспорно большие трудности для создания государственных условий сожительства, сотрудничества и развития. Но создание таких условий возможно. Об этом свидетельствует не только политический разум, но и исторический опыт. Соединенные Штаты Северной Америки и Соединенные Штаты Швейцарии являются в этой области лучшим опровержением всякого мнимо-реалистического скептицизма.

Но дело в том, что трудности, в тисках которых бьются и мечутся балканские народы, определяются не этнографической картой полуострова, – по крайней мере, не ею непосредственно, – а своекорыстной работой европейской дипломатии, которая перекраивала Балканы с таким расчетом, чтобы их отдельные, искусственно обособленные части взаимной борьбой нейтрализовали и парализовали друг друга. Европейская дипломатия воздействовала и воздействует не только извне. Она здесь, на этой кровью и слезами напоенной почве, создала свои ремизы, свои передаточные станции в лице балканских династий и их политических орудий. На этой шахматной доске короли и министры не столько игроки, сколько главные фигуры, – подлинные игроки глядят на доску сверху, и если игра принимает нежелательный для них оборот, они замахиваются над доскою бронированным кулаком.

Война сейчас здесь несомненно крайне популярна, армия – а здесь мобилизованная армия есть действительно народ – хочет войны. Но какой характер примет война, и к чему она приведет, это зависит прежде всего от государственных ремиз. Будет пролита человеческая кровь, очень много крови, будут срыты и разрушены свежие, кристаллические образования культуры, будут расхищены, пущены на воздух и в землю зарыты накопления трудовой человеческой энергии, – а результаты? – мы их не можем ни предвидеть, ни предопределить.

Балканы – балканским народам! Этот лозунг здесь принимают все, и крайне левые, и династические политики; но большинство политических деятелей, с полным правом отказывая большим державам в каких бы то ни было претензиях на Балканах, хочет в то же время, чтобы Россия помогла – вооруженной рукою помогла – балканским народам устроиться на Балканах так, как эти руководящие политики считают наилучшим. Эта надежда или это требование может стать источником величайших ошибок и величайших бедствий. Мы уж не говорим про то, что такая постановка вопроса превращает балканскую войну в сознательное провоцирование европейского соразмерения сил, которое может означать не что иное, как европейскую войну. А как бы нам ни были дороги судьбы молодых балканских народов, как бы пламенно мы ни желали им наилучшего культурного устроения на их родной почве, одно мы должны сказать ясно и честно им, как и самим себе: мы не хотим и не можем ставить на карту наше собственное культурное развитие. Бисмарк когда-то сказал, что весь Балканский полуостров не стоит костей одного померанского гренадера. Мы же можем сейчас сказать: если балканские руководящие партии, после всего тяжкого опыта европейских вмешательств, не видят другого пути для устроения балканских судеб, кроме нового европейского вмешательства, результатов которого никто не может предопределить, тогда политические планы их поистине не стоят костей одного курского пехотинца. Это может звучать жестоко, но только так обязан поставить этот трагический вопрос каждый честный демократический политик, который думает не о сегодняшнем лишь, а и о завтрашнем дне.

«Киевская Мысль» N 285, 14 октября 1912 г.