О «христианском театре» и «православном кино»

О «христианском театре» и «православном кино»

Среди слов совершенно опошленных современными публицистами больше всех пострадало слово «духовность». К чему только ныне не прикладывают этого понятия, как только на нем не спекулируют… Появились даже такие абсурдные словосочетания, как «духовная оппозиция», «христианский театр» или «православное кино». О последних двух мне хочется высказаться несколько подробнее.

Каноны Православной Церкви и Святые Отцы с древнейших времен воспрещали христианам (в особенности клирикам) ходить на какие бы то ни было зрелища, даже на такие, казалось бы, невинные, как скачки — «конные ристалища».

Святой Иоанн Златоустый, кого Церковь именует Вселенским Учителем и Святителем, обращался к своим пасомым:

«Не только душою, но и очами твоими пусть управляет любовь к Богу. Пусть не двоятся твои взоры между бесстыдными зрелищами и святой ревностью».

Нынешние — увы! — многочисленные апологеты сценического искусства, зачастую искренне почитающие себя христианами, утверждают, будто строгость, которую Церковь проявляла по отношению к театру, объясняется лишь тем, что тогдашние пьесы — сплошь языческие — были безнравственны по своему содержанию. Но это утверждение отнюдь не выдерживает критики, поскольку, например, трагедии Эсхила или Софокла подобными не являются.

Святые Отцы признавали аморальными не только зрелища как таковые, но самое занятие лицедейством. Карфагенский собор в своем 74 правиле, упоминая «игралищные упражнения», называет их «оными нечистотами» и говорит о возможном покаянии тех, кто этому предается.

С подлинно христианской точки зрения нет и, пожалуй, быть не может более пагубного занятия, чем актерство. Церковь призывает каждого из нас к постоянному самоочищению, к неусыпному контролю над своими мыслями и душевными движениями, к воспитанию в себе того, что Апостол Петр имеет в виду, употребляя выражение «сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа» (1 послание, 3, 4).

Между тем актерское ремесло в прямую противоположность этому заставляет артиста примерять чужие личины и, согласно «предлагаемым обстоятельствам», имитировать мысли и чувства выведенных в пьесе персонажей. А праздная толпа тем больше награждает лицедея аплодисментами, чем естественнее он это делает, чем тщательнее скрывает свое подлинное естество.

Ну а теперь несколько слов о кинематографе, по ленинскому мнению «важнейшим» из искусств, которое я бы наименовал «безнравственнейшим». Театр зиждется на примитивном обмане, и некто Иванов, надевши парик и намазавши свою физиономию гримом, выходит на сцену изображает Гамлета или Юлия Цезаря.

Так вот кино — тройной обман. Во-первых, там происходит то же, что и на сцене, — Иванов изображает Юлия Цезаря. Во-вторых, никакого Иванова в кинотеатре нет, быть может, он давным-давно умер. Эффект же присутствия достигается тем, что тень Иванова движется по белой простыне. И, наконец, обман состоит в том, что на экране нет даже и непрерывного движения. Видимость его объясняется дефектом человеческого зрения — мы таким образом воспринимаем пульсацию ленты в проекционном аппарате.

По части же душевредности кино многократно превосходит театр. На сцене практически невозможно изобразить и смаковать насилие и разврат с такими мельчайшими подробностями, как на экране, а именно из подобных сцен сплошь состоят почти все теперешние ленты. Мне возразят: театр и кино подчас преподносят зрителю геройство, самоотверженность и прочие высокие чувства… На это я отвечу: если по вышеприведенным причинам само по себе лицедейство аморально, то в случае, когда театр или кинематограф притворяются добродетель-ными, они впадают даже в некоторое кощунство. Общеизвестно, что актеры за редкими исключениями довольно безнравственны, подвержены всем и всяческим порокам, и подобные люди порой принимают позу проповедников и учителей жизни… Это ли не горькая насмешка над здравым смыслом и самой добродетелью?

И тут я сошлюсь на авторитет одного из величайших российских праведников — Святого Иоанна Кронштадтского. Лет сто тому назад он писал в книге «Моя жизнь во Христе»:

«Театр — школа мира сего и князя мира сего — диавола; а он иногда преобразуется в ангела светла, чтобы прельщать удобнее недальновидных, иногда ввернет, по-видимому, и нравственную пьеску, чтобы твердили, трубили про театр, что он пренравоучительная вещь, и стоит посещать его не меньше, а то, пожалуй, и больше церкви: потому-де, что в церкви одно и то же, а в театре разнообразие и пьес, и декораций, и костюмов, и действующих лиц».