«Живы, выдержим, победим!»

«Живы, выдержим, победим!»

Дорогие товарищи!

Послезавтра мы будем встречать Новый год. Год тысяча девятьсот сорок второй.

Еще никогда не было в Ленинграде такой новогодней ночи, как нынешняя. Мне незачем рассказывать вам, какая она. Каждый ленинградец знает об этом сам, каждый чувствует сейчас, вот в эту минуту, ее небывалое дыхание… И все-таки, вопреки всему, да будет в суровых наших жилищах праздник!

Ведь мы встречаем тысяча девятьсот сорок второй в своем Ленинграде – наша армия и мы вместе с ней не отдали ее немцу, не дали ему вторгнуться в город. Наш город в кольце, но не в плену, не в рабстве.

Это уже безмерно много.

Да, нам сейчас трудно… Вот уже пятый месяц враг пытается убить в нас волю к жизни, сломить наш дух, отнять веру в победу. Но мы верим… нет, не верим – знаем – она будет! Ведь немцев уже отогнали от Москвы, ведь наши войска отбили обратно Тихвин. Победа придет, мы добьемся ее, и будет вновь в Ленинграде и тепло, и светло, и даже… весело… И, может быть, товарищи, мы увидим наш сегодняшний хлебный паек, этот бедный, черный кусочек хлеба, в витрине какого-нибудь музея… И мы вспомним тогда наши сегодняшние – декабрьские – дни с удивлением, с уважением, с законной гордостью.

Позвольте же мне, дорогие товарищи, перед наступающим Новым годом прочитать вам два стихотворения. Они называются «Письма на Каму». Первое «Письмо на Каму» написано в сентябре этого года, в дни, когда враг пытался штурмом овладеть нашим городом.

Я знаю – далеко на Каме

тревожится, тоскует мать.

Что написать далекой маме?

Как успокоить? Как солгать?

Она в открытках каждой строчкой,

страшась и всей душой любя,

все время молит:

«Дочка, дочка,

прошу, побереги себя…»

О, я любой ценою рада

тревогу матери унять.

Я напишу ей только правду.

Пусть не боится за меня.

«Я берегу себя, родная.

Не бойся, очень берегу:

я город наш обороняю

со всеми вместе, как могу.

Я берегу себя от плена,

позорнейшего на земле.

Мне кровь твоя, чернея в венах,

диктует: гибель, но не плен!

Не бойся, мама, я не струшу,

не отступлю, не побегу.

Взращенную тобою душу

непобежденной сберегу.

Не бойся, нет во мне смятенья,

еще надолго хватит сил:

победоносному терпенью

недаром Ленин нас учил.

Не бойся, мама, – я с друзьями,

а ты люби моих друзей…»

…Так я пишу далекой маме.

Я написала правду ей.

Я не пишу – и так вернее, –

что старый дом разрушен наш,

что ранен брат, что я старею,

что мало хлеба, мало сна.

И главная, быть может, правда

в том, что не все узнает мать.

Ведь мы залечим эти раны,

мы всё вернем себе опять.

И сон – спокойный, долгий, теплый,

и песни с самого утра,

и будет в доме, в ясных стеклах

заря вечерняя играть…

И я кричу знакомым людям:

 – Пишите правду матерям.

Пишите им о том, что будет.

Не жалуйтесь, что трудно нам…

И второе письмо на Каму, написанное теперь, в декабре:

…Вот я снова пишу на далекую Каму.

Ставлю дату: двадцатое декабря.

Как я счастлива, что горячо и упрямо

штемпеля Ленинграда на конверте горят.

Штемпеля Ленинграда! Это надо понять.

Все защитники города понимают меня.

Ленинградец, товарищ, оглянись-ка назад,

в полугодье войны, изумляясь себе:

мы ведь смерти самой поглядели в глаза.

Мы готовились к самой последней борьбе.

Ленинград в сентябре, Ленинград в сентябре…

Златосумрачный, царственный листопад,

скрежет первых бомбежек, рыданье сирен,

темно-ржавые контуры баррикад.

Только все, что тогда я на Каму писала,

все, о чем я так скупо теперь говорю, –

ленинградец, ты знаешь, – было только началом,

было только вступленьем к твоему декабрю.

Ленинград в декабре, Ленинград в декабре!

О, как ставенки стонут на темной заре,

как угрюмо твое ледяное жилье,

как врагами изранено тело твое…

Мама, Родина светлая, из-за кольца

ты твердишь:

«Ежечасно гордимся тобой».

Да, мы вновь не отводим от смерти лица,

принимаем голодный и медленный бой.

Ленинградец, мой спутник,

мой испытанный друг,

нам декабрьские дни сентября тяжелей.

Все равно не разнимем

слабеющих рук:

мы и это, и это должны одолеть.

Он придет, ленинградский торжественный полдень,

тишины, и покоя, и хлеба душистого полный.

О, какая отрада,

какая великая гордость

знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:

 – Я жила в Ленинграде

в декабре сорок первого года,

вместе с ним принимала

известия первых побед.

…Нет, не вышло второе письмо

на далекую Каму.

Это гимн ленинградцам – опухшим, упрямым, родным.

Я отправлю от имени их за кольцо

телеграмму: «Живы. Выдержим. Победим!»

29 декабря 1941

Данный текст является ознакомительным фрагментом.