И возникла мода

И возникла мода

При отмене властью обряда крещения люди сами стали давать имена младенцам. Возникла мода на некоторые христианские имена. Кое-кто из ярых безбожников начал имена выдумывать, конструировать, но фантазия иногда отказывала родителям, и новорожденный нередко получал самое нелепое имя. Не имя — кличку! Мерзость язычества соприкоснулась с русским народом… Грешный я человек, хоть и знаю кое-какие молитвы Господу… Сравниваю я моду с проказой человечества. Она ядовитой ползущей плесенью покрывает весь земной шар. Можно ее сравнить и с чумой, которая еще в древности выкашивала миллионные толпы. Бродит эта чума по всем островам и материкам. Она не щадит никаких народов. Кроме религии ее ничто не страшит, ни века, ни тысячелетия…

В минувшем столетии ее вежливо называли «отблеском нравов известных времен…». Всего лишь отблеск времен! Ни больше ни меньше. На глубоко религиозного человека мода не влияет, тут ее вирус не действует, но и в среду миллионов верующих она проникает. Примеры? Пожалуйста! Межконфессиональная борьба никуда не делась. Мода на чужебесие преследует русских, может быть, от времен Александра Невского до дней Путина.

«Как сладостно отчизну ненавидеть!» — взывает поэт Печерин, подражая самому Смердякову, хриплому рупору общего врага человечества. У Печерина до сего дня имеются подражатели. Мода на дьявольщину не исчезает.

Народная, то есть национальная жизнь чужда моды, такая жизнь буквально во всем естественна. Мода, проникая в народную жизнь, подобна червю, оставляющему за собою гнилое выеденное пространство. Мода противоречит народной жизни во всем буквально: в искусстве, в еде, в музыке, в одежде. Особенно в одежде, и особенно в женской одежде. Трудно преувеличить в этом деле влияние на народ средств массовой информации, т. е. телевидения, красочных газет и журналов, выпускаемых доморощенными и привозными бесами в громадных количествах. За какой-то десяток перестроечных лет отучена, к примеру, от национальной одежды целая нация. Русские женщины перестали быть русскими, превратились как бы в китаянок. Они не обращают внимания на то, что дешево и красиво, что дорого и нелепо, что хорошо, что плохо… Лишь бы выглядеть «модно». Для кого, для себя или для мужчин? По-моему, для иных женщин… Они убеждены, что ходить в брюках удобно, значит, можно. Женская подражательность в одежде потрясающа: тут мода просто свирепствует, не признает ни такта, ни здравого смысла. Например, откуда взялась мода на пиво и курение? Даже верующие женщины и девушки иногда забывают, что в Библии сказано четко и ясно: «На женщине не должно быть мужской одежды и мужчины не должны одеваться в женское платье, ибо мерзок перед Господом Богом твоим всякий делающий сие».

Какой «отблеск нравов» останется от нас хотя бы через тысячу лет? Разбираться, что такое хорошо, что такое плохо в национальной, т. е. народной жизни мы до сих пор не научились. Находимся, так сказать, в детском возрасте… Под влиянием дьявольских сил наш народ заигрывает с бесовской властью, нет у нас четкого понятия об иерархии духовных и прочих наших врагов! Четких понятий о совращениях, об искушениях. Увы, нет. Процесс апостасии не остановлен, хотя и построен в Москве грандиозный храм во имя Христа Спасителя.

Надо бы еще и признать, что существует просто мода на моду… Автор не богослов, он обычный верующий, но осмеливается утверждать хотя бы, откуда пошла «мода на моду», какого она родства, кто ее породил, нашу духовную разноголосицу… Итак, «мода на моду». Что это значит? Знать бы звучную, незаменимую латынь, я тут же сказал бы еще короче. И быть может, это выражение стало бы пословицей, его поняли бы даже студенты техникумов. Но латынь названа мертвым языком и убрана из программ просветительских. Русский язык от этого ничуть не выиграл, смею думать, французский тоже… Латынь дисциплинировала все европейские языки. А реформирование русского привело в конце концов к его обеднению. Уже интеллигентские дамочки, торгующие породистыми щенками, отменили русские слова кобель и сука, назвали одного мальчиком, другую девочкой. Такие, право, блюстители нравственности! Они не прочь бы сменить и кириллицу на латынь (что и происходит на Балканах), да народ пока не готов к такому закону.

Мода менять родную веру на чужую, мода отказываться от собственного алфавита существует даже у некоторых «крутых» мусульман. Я вижу в такой моде некоторую подпитку межконфессиональных свар и даже чеченской войны. Точь-в-точь, как с народной музыкой! Не знаю, есть ли у меня право обличать, кажется, есть. (Не буду выписывать страницу из Иоанна Златоуста, чтобы подтвердить право на обличительство.) Впрочем, одного обличительства, когда говорят о моде, явно маловато. Не мешало бы присоединить к нему и эстетику. Художественная грань «магического кристалла» затронута в моей заметке, напечатанной в «Русском доме».

Мода на чужеземные обычаи, несомненно, сильна и, на мой взгляд, весьма зловредна для православного, воцерковленного человека, это не надо и доказывать. Но говорить о моде в политике приходится то и дело… О моде на инородную экономику надо писать отдельно, хотя суть ее та же, что и прочего чужебесия.

К несчастью, появилась уже и мода на бесстыдство. Что может чувствовать здравомыслящий человек при виде целующихся на улице, да еще демонстративно? Наверное, отвращение, больше ничего. Понятие стыда никому, наверное, не надо объяснять и разжевывать. Увы, кое-кому надо и объяснять, и разжевывать, поскольку мода на бесстыдство внедрилась каким-то образом в человеческий быт и даже в профессиональное искусство, а не только в стихийно-народное. О народной музыке и музыкальных инструментах мне уже приходилось и говорить, и писать. (Не буду повторяться, хотя и следовало бы, потому что разложение общества и разрушение государства происходит сейчас больше именно через музыку, нежели через печатное слово.)

Однако бесстыдство, в том числе музыкальное, не ходит по миру без помощи печатного слова. И тут сразу приходит на ум реклама. Моде на потребление наркотиков, к примеру, на женское курение и на молодежное пиво, моде на проституцию подвержены больше женщины (словечко «проститут» еще не вошло в быт, но «сутенер» давно в действии). О рекламе и средствах массового оглупления граждан следовало бы создавать целые научные диссертации, достойные самых престижных премий. Только даются-то награды, скорее, наоборот, т. е. тому, кто самый нахальный. Судите сами: все ведь теперь на виду…

Конечно, с позиции либерализма всех рассуждающих подобным образом следует называть не менее как духовными санкюлотами, мизантропами. Стоит сказать против дурной моды — хотя все моды подряд дурны, и вас тут же те же газетчики «МК» обзовут мракобесом. Либерал-демократ готов обвинить в обскурантизме любого, кто осмеливается проявить голос, кто думает не по-сатанински, а по-христиански. В глазах либерала ханжой выглядит и монах, и священник. Возьмем женскую, особенно русскую женскую приверженность к чужебесию. Стоит хоть слово сказать о коротеньких, едва дотягивающих до ягодиц юбчонках, и тебя тут же обзовут отсталым, некультурным либо обскурантом, то есть противником прогресса вообще. Между тем такие юбчонки, да еще на широте, коя соответствует отрицательной среднегодовой температуре, приводят миллионы прекрасных здоровых девушек в урологические кабинеты. Такие моды, игнорирующие зимний мороз, лишают миллионы людей счастья деторождения и здорового супружества. Увы, либерал за такие слова сочтет по меньшей мере противником женского равноправия. Но какое же тут усмотрено равноправие? Право на продолжение рода принадлежит не одним женщинам-суфражисткам, но и мужьям нормальных женщин. Оставим пока не только нравственную, но и медицинскую сторону нашего разговора. Не дай Бог, могут приписать автору «сексуальную озабоченность», кто-кто, а либералы-то приклеивать ярлыки мастера. Умеют, ничего не скажешь…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.