Глава 1.

Глава 1.

Середина шестидесятых годов двадцатого столетия. Город Великого Петра на Неве. Как «пиджаки» становились курсантами Высшего военного морского училища подводного плавания.

Чудный, прекрасный город на Неве, воздвигнутый созидательным разумом выдающихся зодчих и умными руками народа благодаря несокрушимой воле и трудолюбию Великого царя благоустраивающего Отечество, в сознании достойных потомков навсегда останется городом – памятником Петру – Петроградом. Казалось бы, чего проще: построй город, назови его достойным именем – останешься навеки в благодарной памяти людей и истории державы! Переименовывать существующие города, руководствуясь интересами сиюминутности нельзя. Это могут делать только мелкие человечки – плесень мгновенья власти, которые в угоду амбициям или по заказу «политической целесообразности» пытаются ввести в заблуждение собственный народ, извращая его прошлое. Отдельные этапы героического прошлого Петрограда, переименованного в город Ленинград, в историческом измерении воспринимаются, как подвиг ленинградцев, не сдавших город Петра врагу, блокировавшему его в период Второй мировой войны. В истории нельзя отнимать имён, под которыми она свершалась.

В строгой приветливости ленинградцы, испытавшие так много горя, выстоявшие и победившие врага, уже в мирное послевоенное время встречали выплеснутых вокзалами, голодных, но здоровых телом и духом, прибывших из обширных просторов Союза, абитуриентов в подводники.

Гордая красота северного города и доброжелательность его жителей поражала и запомнилась ими на всю жизнь. Кандидату в курсанты Высшего Военно-Морского училища подводного плавания Липовецкому город Ленинград незабываемо запечатлелся в памяти запахом свежего хлеба и тополя, замешанного на звенящем, свежем морском воздухе, струящимся волнами от полноводной Невы и Финского залива.

Окрылённые всеобщей народной любовью к своей победной Армии и Флоту, не имея другой возможности получить высшее образование, как на кошт государства, эти парни стремились получить профессию подводника – почитаемого защитника Родины.

Большинство – выходцы из бедных, разорённых войной семей, молодые ребята по 9 – 10 человек на одно место, собрались испытать судьбу в стенах будущей альма-матер Высшего Военно-Морского училища. Училище располагалось на углу Лермонтовского проспекта и Обводного канала города-героя. Здание – в дореволюционной России приют института благородных девиц, было добротно перестроено. Оно дополнилось новыми постройками комплекса спальных помещений, столовой – камбуза, учебных классов и корпусов с техникой для учебного процесса трёх факультетов: штурманов, торпедистов и, открытого впервые, ракетчиков.

В списки будущих курсантов уже были зачислены по их желанию выпускники Нахимовского училища. Вне конкурса со сдачей экзаменов шли военнослужащие Армии и Флота.

Принишклая, с ходу взятая за «жабры» в шоры воинских уставов, разношёрстная публика владельцев поношенных пиджаков, штанов и рубашек послевоенного образца строями взводных подразделений бегала на приёмы пищи, посещала учебные классы для подготовки и сдачи экзаменов. Как приливы и отливы моря, строи заметно уменьшались и увеличивались за счёт отчисленных и вновь прибывших соискателей удачи. Тем из них кто успешно сдал экзамены и выдержал шкалу проходного балла, уже в стенах училища предстояло пройти медицинскую комиссию.

Маститые медики оценивали организмы абитуриентов, как товар, поступающий на попечение в их собственные руки. Перед тем, как сказать своё окончательное «да», кандидатов в курсанты крутили и выстукивали, брали на анализы все человеческие жидкости и испражнения, просвечивали всевозможными аппаратами, выслушивали вздохи, хрипы и свисты. Их измеряли и взвешивали, заглядывали во все щели и дыры организма, пытаясь сквозь них заметить будущих Ушаковых и Нахимовых.

На каждого молодца, прошедшего медкомиссию, заводилась медицинская книжка, которая становилась лицом здоровья её владельца на жизнь периода флотской службы. Окончательная судьба поступавших ребят – «быть или не быть» решалась на мандатной комиссии. Искушённые в своём деле старшие офицеры-подводники, с прищуром глаз опытного мастера, изучающе осматривали очередного соискателя звания курсанта, как ничтожно маленькую блоху, которую нужно подковать. У кого дрожали «ножки» или подгаживали анкетные автобиографические данные, тому обеспечивался бесплатный проезд обратного убытия домой.

Всех остальных соискателей, уцелевших в сите испытаний просеивания государственной машиной отбора, отмыли в бане от иллюзий гражданской непосредственности, переодели в матросскую робу, выдали берет, бескозырку – пока без ленточки, и отправили в леса под Ленинград на месячный лагерный сбор прохождения курса молодого матроса.

Сколоченные в три взвода – в последующем три класса первокурсников ракетного факультета, переодетые в матросскую форму, они неузнаваемо изменились. Теперь лица ребят были похожи, как два идентичные листа чистой бумаги, на которых, стараниями преподавателей и воинских воспитателей вкупе с бытиём жизни и учёбы, будут написаны автобиографии будущих офицеров-подводников.

Лагерь – каре живописных палаток с небольшой площадью. Посредине площади стрелой в облака устремлялся флагшток. Его вершину на фоне зрелого летнего леса венчал военно-морской флаг, который окончательно убеждал зелёных первокурсников в действительности происходящих событий. Его реальность вселяла уверенность, что жизнь продолжается и завтрашний день, насыщённый новыми откровениями, обязательно состоится.

Под руководством стажёров – старшин с буквой «Т» на погонах, крепко сбитых, выносливых выпускников училища морской пехоты, зарабатывающих первую практическую характеристику своей офицерской службы, они были расквартированы по палаткам – отделениям, накормлены, ознакомлены с распорядком дня и правилами поведения в лагере.

Из всей полученной информации, строгих изучающих взглядов новых начальников – старшин, каждый из них понял, что обещанную «Кузькину мать», наступив на горло собственного «Я», придётся упорно и трудолюбиво искать, пролив не одно ведро пота.

Требования воинских уставов, дисциплина понятий: «нельзя», «не положено», «делать всё по команде» - с одной стороны, из разрозненной публики сколачивали коллектив, с другой – заставляли личность определиться со своим характером отношения к ним. Для того чтобы еле различимые личности просматривались чётче, на всю одежду, постель пришивались и навешивались бирки с фамилиями владельцев. Всё остальное: ремень, яловые ботинки – именуемые в курсантском сленге «гадами», подписывалось. Неотъемлемой курсантской принадлежностью стали десятизарядные карабины СКС, чистота и исправность которых воплощалась в одну из святых обязанностей на все годы учёбы в училище.

Ежедневная побудка в шесть ноль-ноль громкими командами старшин хватала за шиворот их сонные тела, выстраивала в строи взводов, и бросала в пятикилометровые пробежки физической зарядки. Мягкая, покрытая опавшими прошлогодними иглами лапника сосен и елей лесная дорожка трассы утренней пробежки, стала первым и далеко не последним пунктом перечня трудностей, который нужно было научиться преодолевать. Воздух, пропитанный свежестью запахов бодрящего, умытого росой леса, врывался в курсантские лёгкие, раскрывал шире их слипшиеся сонные глаза, готовя тело и разум для работы в рассвете нового дня. Старшина по фамилии Чертков, единодушно прозванный «чёртом косолапым», сокращённо – «Черкосом», здоровенный амбал, легко и непринуждённо, бухая действительно косолапыми ногами, рассекая утреннюю дымку лёгкого тумана, мчался впереди взвода. Он периодически оглядывался, осматривая и пресекая стремление некоторых «рационализаторов» нырнуть в кусты и сократить пробежку до минимальных размеров. Коля Суриков в шапке перегретого пара и пота, выдохшись, плелся в конце бегущего взвода. Он пытался разжалобить и умоляюще заверить своего командира:

- Товарищ старшина! Больше не могу. Вы бегите, а я вас догоню….

- Ча-че-го?! – последовал угрожающий ответ Черкоса. – Суриков, ко мне! Будете возглавлять пробежку взвода.

Уменьшив темп бега, старшина шаг за шагом вывел таки постепенно выровнявшего дыхание Николая во главу взвода, обеспечив преодоление пятикилометровой дистанции пробежки всеми участниками в первое же утро. На подведении итогов дня Чертков втолковывал:

- Коллектив обязан заботиться и оказывать всяческую взаимовыручку отстающим и слабым. Но, возглавляющему и бегущему впереди – орден, последнему – наряд на работу!

Азы воинского воспитания посыпались на новоиспечённых курсантов, как из рога изобилия, к сожалению, сначала чаще в виде наказаний, как правило, внеочередных нарядов на работу и редких похвал – в виде благодарностей. Проступки были мелкими и обуславливались слабым сопротивлением тела и духа их дальнейшему житию в мундире воинских уставов и наставлений. Курсанты были вечно голодными, разбитые некалорийной пищей их желудки кричали: хочу кушать, дайте маминого борща, маминых блинов или хотя бы хлеба, но много! Здоровое тело на свежем воздухе, в поте труда постижения воинской наукой, требовало пополнения энергии и непрерывно громко вопило: хочу есть!

Немного в стороне от палаточного лагеря на небольшой возвышенности размещался столовая – камбуз. Далее, сквозь зелень леса, просматривались несколько домов дачного типа для жилья офицеров. Один рукав раздвоившейся местной дороги упирался в этот своеобразный городок, второй – струился вниз и заканчивался блестящем на солнце, просторным и прозрачным водным зеркалом лесного озера.

Сохраняя мимолётные ощущения о завтраке, немного насытясь обедом, участники лагерного сбора подвергались соблазнам дармового стола даров леса – обильного августовского урожая ягод черники, голубики и малины, кусты которых росли прямо у дороги.

Уйти в лес без разрешения старшин курсанты не имели права. Их время было плотно расписано и подлежало обязательному поминутному исполнению в строгом соответствии с распорядком дня. Послеобеденный часовой отдых, общепринятый на Флоте, и известный как адмиральский час, образовывал некоторую временную щель, сквозь которую, плюнув на все запреты, можно было устроить набег на лес и вдоволь насладиться вкушением чудных ягод. Применяя все навыки хитростей постигаемой воинской науки, мимо дежурных и часовых, мелкими перебежками позади палаток, они молча проскальзывали в сень густых зарослей малины и черники. Слушая тишину леса, эхом входящую в уши, поражённые щедростью и красотою окружающей природы, широко открытыми глазами они засматривались на гроздья, светящихся на солнце ягод. Бережно, растопыренными пальцами рук, они поддевали их и горстями отправляли в рот. Вкус…! Разве можно передать вкус светлых лучей солнца, просеянных лаской зелёной листвы деревьев, сконцентрированных животворными усилиями земли в чудо рубиновых ягод малины и чёрных жемчужин черники? – Ни – за – что!

За прелесть вкушения ягод охотники наслаждения этим чудом природы расплачивались сине-фиолетовыми губами, дёснами, зубами и пальцами рук, на которых неизбежно оставлял свою метку сок черничных бусинок. По этому признаку беглецов выявляли на послеобеденном общем построении. Набравшись опыта, несколько погодя, они научились нейтрализовывать предательскую черноту соком ягод рябины – это потом! Но пока, при осмотре, можно было услышать диалог, напоминающий сказку о белом бычке.

Особой непосредственностью мнимой глуповатости придурка, в талантливом исполнении этой роли уже в то время, выделялся Подколзин Валера.

Черкос: - Подколзин! Покажите зубы.

Валера: - Не открывая рта, кулаком, вопросительно тыкал себе в грудь?

Черкос: - Ага, и ладонь у вас чёрная!

Глядя преданно в глаза Черкосу, Валера мычал: - У кого?

- И зубы явно чёрные! – радовался своему открытию старшина.

- Не может быть! – следовал ответ Валеры.

- Не заговаривайте мне зубы. Откройте глаза и посмотрите сами.

- Я смотрю широко открытыми глазами и ничего не вижу.

- А зубы и губы?

- Чьи?

- Ваши!!! - Да, у меня они ещё есть, ну и что?

- А руки?

- Чьи?

- Ваши!!!

- А у вас разве нет рук? – парировал Валера.

- Есть, ну и что?

- Покажите! – наступал курсант.

- Зачем?

- Посмотрим, - загадочно моргал глазами Валера.

- Замолчите, когда вас спрашивает начальник!

- Молчу….

- Объясните, почему у вас чёрные зубы и руки?

Валера, не торопясь, молча вынимал из кармана химический карандаш, слюнявил, размазывая его по руке, и показывал старшине. Его цвет действительно напоминал цвет сока черники.

По лагерю прошёл слух, что завтра у курсантов будут принимать зачёты по плаванию. Без учёта времени нужно будет проплыть 400 метров водной дистанции. Липовецкого Антона это мероприятие ничуть не волновало: плавать он умел, и продержаться на поверхности воды мог довольно длительное время. Особенно нервничал Козлов Пётр.

- Ребята! Самое большое количество воды в жаркую пору жатвы, у себя в степной деревне я выпивал не более ведра. А тут воды целое озеро! – взмолился он. Товарищи его успокаивали, как могли:

- Мол, не дрейф! Утонуть тебе всё равно не позволят. Вода здесь чистая и сладкая, не то, что морская – пить одно удовольствие. Главное не захлебнуться!

Кто-то заинтересованно, убеждая самого себя, добавил:

- Нужно не трусить и самому прыгнуть в воду. А там уж, как повезёт….

Спали курсанты привольно, но некоторый дискомфорт чувствовался. Даже разухабистый храп обладателя мощного баса маленького росточком Микулина Володи, звучал, как тревожное сопрано. Правда, Козлов вечером с отходом ко сну пытался, было петь песню «Раскинулось море широко». Допел до слов: «он напился воды – воды опреснённой, нечистой». На него заворчали: - Дай поспать! До слов: «Напрасно старушка ждёт сына домой» он не дотянул и под покровом летней ночи уснул. Утром, с подъёмом, кто-то, балуясь, плеснул холодной водой прямо на голову продолжавшего спать Козлова. Тот вскочил, ошалевшими глазами обвёл палатку, и дурным голосом спросил:

- Куда плывём?

- В Африку! – ответил ему Антон. – Одевайся быстрей, сейчас ты поплывёшь туда на собственных ногах, одолевая ежедневную пятикилометровую дистанцию утренней пробежки.

После завтрака старшой приказал взять полотенца и курсанты строем отправились к озеру.

Дорога упиралась в озёрное зеркало воды, заканчиваясь двумя пирсами, между которыми на растяжках швартовых фалов белели лебедями около десятка шлюпок – морских ялов. В сотне метров от торцов пирсов, поблёскивая оранжевой краской, просматривались четыре поворотных буйка дистанции дорожек заплыва. Лагом к пирсам, немного поодаль от поворотных буйков наготове стояли две шлюпки со спасателями. По пирсу в белом халате с сумкой первой помощи перекинутой через плечо, неторопливой походкой расхаживал врач.

Прибывший накануне «батя»,- командир роты первокурсников капитан-лейтенант Терехов, поздоровавшись, кратко проинструктировал испытуемых и вызвал первую четвёрку добровольцев на заплыв. Из инструктажа курсанты уяснили:

- Чтобы не утонуть – нужно плыть!

- Чтобы доплыть – нужно интенсивно работать не только руками и ногами, но, не теряя самообладания, подключать голову.

- Не доплывших сегодня, научат плавать и заставят доплыть завтра. В любом случае водная дистанция в четыреста метров должна покориться каждому курсанту.

В назидание он рассказал побасенку:

- В банку со сметаной упали два мышонка. Не умея плавать, один из них сразу же пошёл ко дну. Другой мышонок, усиленно шевеля лапками, из сметаны сбил масло, залез на него и выпрыгнул из банки.

- Шевелите лапками, – сказал он и отдал команду: - Приготовиться к заплыву, первая четвёрка на старт!

Без происшествий, четвёрка за четвёркой, изрядно уставшие первокурсники одолевали свои 400 метров, получая соответствующую оценку. Очередь добровольцев неумолимо сокращалась. Успокоенные благополучием течения заплывов, спасатели на шлюпках начали «травить» байки. Врач с батей что-то благодушно обсуждали. Только Петя Козлов обречённо смотрел вниз на прозрачную воду, где у свай, как ни в чём не бывало, деловито ползали медлительные раки. Он оценивающе переводил взгляд на, маячившие вдали, буйки. Весь его вид красноречиво говорил:

- Далековато…, доплыву я туда, когда рак свиснет.

Наконец, команда «на старт» прозвучала и для Козлова. С командой «марш» курсанты образовали «стенку» группы поддержки, сам же Пётр, подняв кучу брызг, как мешок с цементом, начал погружаться прямо у пирса.

Удивлённые раки, на всякий случай, хлопнув длинными шейками, отплыли на безопасное расстояние. Шевеля длинными усами, они деловито рассуждали:

- Этот, свалившийся, неподвижный дядька, будет ловить нас в пищу или сам уже представляет пищу для раков?

Не умея плавать, достигнув дна недружелюбной среды, Козлов, мучительно соображая, пытался определить, в какой стороне находится поворотный буёк. В глубине его сознания теплилась мысль - двинутся туда мелкими перебежками по дну пешком. Однако недремлющий закон Архимеда вытолкнул его тело на поверхность и из воды показалась самая рельефно выступающая его часть – задница. В тот же миг группа поддержки дружно прокричала дежурную фразу: - Петя, да - вай!

Громкий призыв товарищей и мелькнувшая собственная мысль о необходимости шевелить лапами, привели в действие движительную систему рук и ног незадачливого пловца.

Фыркая, засасывая воздух вместе с водой, бессистемно загребая руками и ногами, под восторженный вой подбадривающих криков своих товарищей, еле удерживаясь на воде, он плыл! Почуяв, что дело неладное, обе шлюпки моментально подошли до барахтающегося курсанта, и спасатели извлекли Петра из водной стихии на свет божий. Отдышавшись и очистив лёгкие от воды, радостно улыбаясь, он изрёк:

- Мужики, я и сам не знал, что так здорово плаваю!

Справедливости ради нужно сказать, что к концу месяца свои 400 метров он всё-таки проплыл! С этого момента вода, как стихия и среда их будущей службы, стала играть первостепенную и определяющую роль в жизни каждого курсанта.

Во второй половине периода сбора они освоили требования основ воинских уставов и, выполняя их, обжились в лагере. Организм каждого первокурсника настроился на регулярное сбалансированное питание и судорожная рука голода уже не сжимала «горло» их желудков. Прозрачные ленинградские ночи стали затягиваться дымкой лёгкого тумана и несколько похолодели. Тем не менее, в каждое утро после пробежки курсантов выводили на пляжный берег озера, и затем следовала команда – «В воду марш!».

Спокойная гладь воды озера, слегка парящая, с температурой предельно допускающей купание, ещё на берегу дыханием утренней прохлады приближающейся осени, покрывала их кожу пупырышками лёгкого озноба. Для убедительности, в подтверждение отданной команды, звучал горн: «Ту-ту-ту-у-у!».

Притихшая толпа курсантов, раздетая до трусов, неподвижно выжидающе молчала. Командиры взводов – старшины, также обнажённые, поеживаясь, расхаживали по щиколотку в воде, и своим бесстрашным видом пытались всех присутствующих убедить, что вода тёплая. Бездействие молчанием явно затягивалось. Третий раз призывно прозвучала труба: «Та-та-ту-у-у!». Линия мускулистых тел не дрогнула! Но к призыву безучастной не осталась, разрядившись молодецким рёвом троекратного - Ура! Ура! У-р-а-а!…

В озеро по-прежнему никто не входил. Выход из «пикового» положения начали искать старшины, приказывая пофамильно каждому начать купаться. Жертвы таких персональных приглашений медленно забредали в воду, оглядываясь, выжидательно топтались у её среза, пока из толпы не выскакивали несколько ошалевших добровольцев. Топая ногами, они неслись по отмели, окуная брызгами своих товарищей и, не выдержав испытаний, уже вся толпа с улюлюканьем и визгом бросалась в студеную воду озера.

Своё особо благодушное расположение к взводу Антона оказывал, гостивший в офицерском городке, начальник кафедры морской практики капитан 1 ранга Б. Стоян. То ли недуг прожитых лет, то ли старая паразитирующая привычка наклонять голову чуть вправо, создавали впечатление, что вся его правая сторона тела тяжелее левой. Его фигура на очевидцев действовала завораживающе и они, глядя на него, сами наклоняли свои головы, чувствуя, как наваждение заносит их тела вправо.

В программу лагерного сбора входили и соответствующие часы приобретения навыков хождения на шлюпках, в том числе и под парусом. Под руководством капраза в составе трёх шлюпок будущие подводники выходили в свои первые плавания. Они осваивали просторы озера, несколько превысив отведённое число часов в соответствии с программой.

Утром, полные сил и энергии наши мореплаватели садились в шлюпки- шестёрки, ложили руки на вальки вёсел и, дождавшись команды – «вёсла на воду», под чёткий, многократно повторяемый такт отсчёта своих шлюпочных старшин: И-и-и раз! И-и-и раз! … уходили в мечту желанного путешествия по живописным водным маршрутам озера. Соревнуясь, форштевни шлюпок стремительно разрезали водную гладь, в которой отражался весь мир окружающей природы: солнце, небо, парящие чайки и другие птицы, опрокинутые вековые сосны и ели побережья лесного бора. Чтобы подкрепить свои силы, они высаживались в безлюдных бухточках, где нетронутые малинники и заросли черники были особенно обильными. Наполнив желудки вкусной ягодой, ощутив прилив положительных эмоций, довольные жизнью курсанты прыгали и резвились, безобидно подшучивая друг над другом.

Характерные реакции первокурсников на ситуации и поступки при решении ими возникших житейских проблем, порождали метко пристающие прозвища. Дмитров Слава по прозвищу «Лярва», с кисловато-сладким перекосом прищуренного лица, был способен на всё: на поступки хорошие и на поступки плохие. Правда, подвох в его поступках явно превалировал.

Наши мореплаватели, наконец, насытились и, несколько поутихнув, собирались у шлюпок, занимали места гребцов, готовясь отвалить от берега. Невозмутимый крепенький Коля Суриков по шлюпочному расчёту гребцов был загребным. Он по-хозяйски разместился на банке в ожидании дальнейших распоряжений и команд. Позади Николая с хитрой рожей, как в народе говорят – « с шилом в заднице», ёрзал Лярва.

Вдруг невозмутимый Суриков побледнел, икнул и дрожащими губами пролепетал: «Мамочки…». Затем, срывая с себя тельняшку, прыгнул на берег и начал трясти задом, пытаясь, что-то вытряхнуть. Комочек живого существа вывалился через штанину его «робы» и попрыгал к воде.

- Жаба…? – хором, удивлённо, констатировали увиденное ближайшие курсанты.

- Жаба, жаба! - пряча глаза, подтвердил Лярва.

- Да, жаба…- тихо осуждающе произнесли остальные курсанты, глядя в сторону Дмитрова.

С рождением коллектива и его развитием, индивидуальность мышления первокурсника неминуемо должна была потесниться и дать место росту новым интересам общественной философии и жизненных устоев, формирующих его, как личность в целом.

Однако частенько в курсантских глазах просвечивалась тоска по «маме и папе», вольностям былой гражданской жизни, друзьям, товарищам детства и юности.

В повседневной деятельности маленького собрания индивидуумов ситуация жизненных поступков каждого из них прицельно говорила «кто есть кто», вызывала антипатию или взаимную симпатию, ставила барьеры дальнейшему сближению или связывала крепкими узами общности интересов мужской дружбы. Измотанные трудами прожитого дня, с «отбоем» они уже не падали замертво, погружаясь в глубокий сон. У них появилось время для бесед и общения, в которых они делились жизненным опытом и взглядами на его появление, шутили, рассказывали анекдоты, то есть, как говорят на флоте – «травили байки».

Тематика «травли» иногда была чисто случайной, больше посвящалась делам военно-морским, но не исключала вопросов философии взаимоотношений людей между собой и природой.

Обычно одессит Володя Овчинников – по кличке «Овен», тихим, с хитринкой одесской издёвки голосом, предлагал «перлы» морской тематики:

- Тёмная ночь, месяц март, лужи талого снега. Впереди светятся три ярких зелёных огонька: два по вертикали, один чуть левее нижнего. Вопрос: кто такой?

Эрудит Лёня Позолотин – прозванный «Хиной», нашёлся быстро:

- Огни тральщика без хода!

- Давай-давай, посмотрите, как поспешностью он вводит в заблуждение живых людей! Держите меня за обманутые ожидания потому, что я падаю в мартовскую лужу рядом с тральцом Валерия. Ответ не верен! Шевелите мозгой на землю, ближе к природе – давал подсказку Овен.

- Не томи нас! Выкладывай, что за экскаватор вытаращил зелёные зенки и мутит наши

души, - не выдержал кто-то.

- Боже мой, куда вы спешите? Куда!? Дайте возможность коту любить кошку. Ведь он - избранник, от усердия и удовольствия, прицеливаясь, закрыл один глаз, а два нижних – излучают счастье любви кошки к будущим котятам.

Товарищи Антона тихо улыбались такому повороту дела и, в образовавшемся затишье невольно задумывались о счастье человеческом.

- Какую смысловую нагрузку носит выражение «счастье» во времени и пространстве применительно к человеку в относительном сравнении с понятиями добра и зла? – не единожды, хотя бы для себя, пытался уяснить Антон Липовецкий. Вспомнилась поучительная байка, рассказанная отцом:

На Земле разгулялась несправедливость: богатые – богатели, сдирая последнюю «шкуру» с бедняков; бедные – беднели, потеряв всякую надежду на лучшие времена, отдавали без ропота последнюю копейку; посредники – священнослужители, уговаривали бедных не противиться насилию и подставлять вторую щеку для удара своим обидчикам. В свою очередь церковь «трясла» кружкой, требуя «на пропитание» уже добровольных пожертвований. Богатые – пытались умаслить бога и откупиться от содеянных грехов. В виде взятки богу на неправедные деньги строили храмы, церкви, соборы, синагоги, мечети – божьи дома грехов человеческих. Все они – бедные и богатые раболепно били земные поклоны, вымаливая у бога благодати. Каждый – просил о чём-то своём…. О чём?

- Боженька! Неужели ты не слышишь их воплей и не видишь несправедливость, воцарившуюся на Земле, - взмолился святой Пётр. – Пока там окончательно не утвердился дьявол, пора тебе, боже, спустится на Землю и навести там божеский порядок.

- Правда, Пётр, твоя правда! – промолвил бог. - Так, как воля божья – закон, то, находясь в безбрежности, вынырнул он на земной тверди не в благодати храмов ему построенных, а на окраине богом забытого села.

- Да, - подумал бог, - прав Пётр, тут сама нужда вопит, взывая к богу о справедливости.

Понимая необходимость сотворения уже припаздывающего чуда, бог осматривался в поисках предмета воплощения своих замыслов.

По ухабистой дороге сельской улицы, мимо безмолвных заброшенных хат, еле переставляя ноги, в ободранном ватнике, то ли от щедрот пожалованной Западом в виде гуманитарной помощи куртке, брёл в никуда, заросший давно не бритой щетиной волос, житель этого села Иван.

Приметив его, бог решил, что подарить счастье этому бедному человеку будет проявлением торжества высшей справедливости.

- Я бог, - представляясь, промолвил он, - скажи, Иван, что тебе нужно для счастья? Я всё исполню по твоему желанию в промысле своём.

Иван бегло взглянул на него и не заинтересованно ответил:

- Иди, человече, путём божьим далее. У нас на Земле развелось великое множество неприкасаемых всевластных богов разного калибра. При восхождении на трон власти они наобещают столько, что даже главный всевидящий бог выполнить не сможет.

- Иван! Я именно тот верховный и всевидящий, могу сотворить всё, говори! – попытался убедить его бог.

- Точно, и нимб вроде бы не фальшивый, - присматривался Иван. – Рискну, терять мне нечего. Он начал судорожно перебирать в памяти, что же ему нужно для счастья.

Назойливая мысль о рябой корове соседа, которая давала большие надои молока, острой завистью возникла в его голове и самоизреклась:

- Если ты действительно самый верховный, то сделай так, что бы у моего соседа рябая корова подохла, и я буду счастлив!

- Боже! – обратился к самому себе бог, - какой же я слепец, если допустил до такого состояния мною созданный мир и людей, промышляющих в нём.

Эта поучительная байка, не раз рассказанная Антоном в жизни последующей, красноречиво убеждала его в зыбкости и противоречивости слагаемых человеческого счастья.

Трудно дать всеобъемлющее определение этому чувству. В первом приближении счастье – это душевное состояние человека в определённый момент отрезка времени, когда его желания совпадают с возможностями их осуществления, как правило, на порядок ниже. Величина этого порядка регламентируется эмоциональными чувствами, конкретными обстоятельствами поддержания неукротимого стремления заинтересованности личности осуществить желаемое.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.