Кайл Керкленд Блоха на спине

^{Иллюстрация Владимира БОНДАРЯ}

Меня зовут только в чрезвычайных обстоятельствах. И хоти правительство дает довольно туманное определение тому, что можно считать чрезвычайными обстоятельствами, но к тому времени, как я приступаю к работе, люди обычно уже орут друг на друга, принимают необдуманные решения, паникуют. Я привожу все в порядок. Иногда играю роль хорошего парня, в других случаях изображаю одновременно молот и наковальню; как бы там ни было, это все обман. Я вправляю людям мозги при помощи лжи. Сперва я, бывало, посмеивался над этим, но после двенадцати лет работы мне надоело. Вся моя жизнь состоит из лжи.

Вопреки ожиданиям, в конференц-зале, куда я вошел, было довольно тихо. Никаких воплей, никакого выдирания волос и скрежета зубовного. Многие из сотрудников этой небольшой больницы, расположенной в малонаселенном округе в Южной Дакоте, были заняты своими делами где-то в другом месте. Из десяти человек лишь у двоих наблюдались признаки напряжения. Оба были учеными. Я изучил их досье, пока летел сюда.

По Уэффл, двадцать восемь лет, гений и индивидуалист. Уже получил должность в университете Крествью — потрясающее достижение, учитывая, что преподавательский состав последнего кишит нобелевскими лауреатами. Уэффл южанин — я заметил следы легкого акцента, когда слушал записи некоторых его лекций. Высокий, гибкий, светловолосый, он встретил меня безмятежным взглядом, когда я вошел в комнату, однако его нос едва заметно наморщился. Я наблюдал то же самое выражение на записях, когда у кого-нибудь из особенно тупых студентов возникали проблемы с пониманием основ предмета. Кларисса Жарден, сорок шесть лет, образец консервативного ученого, педантично следующего правилам. Возглавляет кафедру биологии в местном университете. Местная, родилась в Рапид-Сити. Неплохо продвинулась, но так и не вошла в высшую лигу — по какой-то причине она всегда оставалась большой рыбой в маленьком пруду. Меня встретил пристальный взгляд ее темно-карих глаз; она смахнула прядь седеющих волос со своего широкого, прорезанного глубокими морщинами лба. Я заметил, как ее брови на мгновение сдвинулись.

— Меня зовут Марлон Мэтерс, — проговорил я с улыбкой.

Это имя я выбрал десять минут назад. Через мгновение после того, как я его произнес, следящая аппаратура передала его на центральный компьютер, чтобы он создал соответствующую запись в базе данных. Марлон Мэтерс будет обладать теми же чертами, которые я выбрал для этого задания: темные волосы, черные глаза, тридцать пять лет, слегка искривленный нос, сломанный еще в школе во время игры в хоккей. Облик будет дополняться другими деталями по мере того, как я стану их выдумывать.

— Бюро по обеспечению безопасности. — Я взмахнул идентификационной карточкой со штрих-кодом, который, если бы его вздумали просканировать, уже смог бы подтвердить мое заявление. Впрочем, сканировать его никто не пожелал, так что я убрал карточку в карман. — Насколько понимаю, у вас тут возникли проблемы.

Вначале нужно вести себя доброжелательно. Если начинаешь с серы и адского огня, это, как правило, ведет лишь к сожжению любой надежды на понимание и взаимодействие. Я обычно вытаскиваю палку лишь в тех случаях, когда кто-то переходит границы.

По Уэффл начал переходить их с первой же минуты.

— Я не думаю, что вы можете быть здесь чем-либо полезны. Это не проблема безопасности.

Предположение, что мое присутствие не является необходимым, следовало пресечь незамедлительно.

— Президент Соединенных Штатов считает, что это именно проблема безопасности. Того же мнения придерживается директор Бюро по обеспечению безопасности, а также другие высокопоставленные должностные лица. Я благодарю вас за ваше мнение, мистер Уэффл, однако оно не имеет большого значения.

Я ожидал, что По побагровеет, может быть, пронзит меня яростным взглядом. Однако ничего подобного не произошло. Вместо этого он только чуть сильнее наморщил нос.

— Я не совсем это имел в виду, — произнес он спокойным тоном.

Кларисса тоже повела себя неожиданно: она криво улыбнулась.

— По считает, что тела сами встали и ушли, — сообщила она.

Я перевел взгляд на По.

— То есть вы хотите сказать, что их не похитили? Они пробудились сами по себе?

— Не совсем так. Я не уверен. Возможно, им помогли… и это был чрезвычайно интересный помощник, хотя в настоящий момент я пока не готов высказать гипотезу на этот счет.

В конференц-зале воцарилось неловкое молчание. Клариса покачала головой и закатила глаза к потолку.

* * *

В прошлый четверг, четыре дня назад, с неким антропологом, изучавшим стоянку индейцев арикара в Бедлендах Южной Дакоты, приключилась история наподобие той, что была со свитками Мертвого моря; только в отличие от пастуха, бесцельно бросавшего камушки, наш антрополог сделал свое открытие благодаря тому, что уронил с обрыва свою лопатку. Он поглядел через край на каменистый склон внизу, но не обнаружил нигде и следа своего инструмента. Раздосадованный, он спустился в расселину, безуспешно высматривая свою лопатку, которая была ему необходима, чтобы закончить работу. Спустя полчаса поисков он сдался. Когда карабкался обратно к вершине, его нога попала в какую-то дыру, и он подвернул лодыжку. Однако когда посмотрел вниз, то с изумлением обнаружил, что дыра вновь исчезла. Согласно прочитанному мною отчету, он утверждал, что провел несколько минут, ощупывая вокруг себя землю, прежде чем вновь отыскал дыру. Она была овальной формы, с осью около трех футов длиной. Причина, по которой антрополог не смог ее увидеть, заключалась в том, что сверху ее прикрывала крышка на петлях, захлопывавшаяся пружиной. Снаружи крышка весьма реалистично имитировала каменистую поверхность.

Толкнув крышку внутрь, он тотчас же увидел свою лопатку. Принялся вглядываться дальше во мрак, но не смог различить ничего. Подвернутая лодыжка болела, однако любопытство было сильнее, и антрополог, превозмогая боль, взобрался по склону до гребня, где работал, и принес оттуда фонарик. Размеры дыры позволили залезть внутрь, хотя и впритирку. Он принялся протискиваться вглубь, пока метров через десять проход неожиданно не расширился, и антрополог обнаружил, что находится в пещере.

Воздух был свежим и, очевидно, как-то циркулировал; впоследствии специалист вспоминал, что даже ощутил на лице и в волосах легкий ветерок. Поведя вокруг фонариком, он осветил двенадцать углублений примерно такого размера, чтобы там мог поместиться взрослый человек перпендикулярно стене. В восьми из двенадцати содержались обнаженные тела. Исследователь немедленно понял, что пещера не имеет никакого отношения к индейцам арикари или к чему-либо сходной археологической ценности. Тела находились в превосходном состоянии: четыре мужских, четыре женских. Они не выглядели живыми, однако конечности были гибкими, а кожа мягкой и податливой, примерно той же температуры, что и окружающий воздух — восемнадцать градусов Цельсия.

Антрополог уведомил руководство национального парка, а оно — местного шерифа и медиков. Прибывшая медицинская бригада, решив, что тела лишены жизни, упаковала их в мешки для трупов и отвезла к судмедэксперту округа. Увидев, как одно из тел дернулось, когда его клали на холодный стол для вскрытия, шокированная судмедэксперт позвонила в больницу.

Все это было в отчете. Оставив ученых препираться друг с другом, я ненадолго вышел, чтобы поговорить с директором больницы.

— Мы пользовались высокочувствительной аппаратурой, чтобы установить признаки жизни в каждом из тел, — сказал он мне. — Мы заворачивали тела в теплые одеяла и закачивали в их кровеносную систему питательные вещества, однако пациенты оставались в коматозном состоянии. Никаких изменений не произошло даже после того, как мы нагрели тела до обычной температуры в тридцать семь градусов Цельсия. Тщательное визуальное исследование не обнаружило никаких признаков повреждений. После этого мы попытались заглянуть к ним вовнутрь, и я хочу сказать, что мы перепробовали все средства: рентген, МРТ, ультразвук, терагерцевое излучение, даже новомодный нанозонд. Абсолютно, ничего, никаких повреждений! ЭКГ показала, что сердцебиение, будучи инициировано, имитирует нормальный рисунок открытия и закрытия ионных каналов, однако восходящая фаза длится десятые доли секунды. Какое-то безумие! Обычно счет идет на миллисекунды.

— А что насчет мозга?

— На энцефалограмме отображаются медленные, чрезвычайно низкоамплитудные колебания в значительной части мозга. Рисунок немного напоминает дельта-волны, наподобие тех, что возникают в глубоком сне. Визуализация метаболических процессов не показывает ничего, кроме базовой активности покоя, однако на гораздо более низком уровне, чем сон.

— То есть это что-то вроде комы?

Директор покачал головой.

— Это не похоже ни на что из того, что мне доводилось видеть. — Судя по всему, он был совершенно сбит с толку. — Анализы крови в основном находятся в пределах нормы, а те, что не в норме, не дают указаний на какой-либо обычный диагноз. Если отвлечься от чрезвычайно низкой дыхательной активности и частоты сердцебиения, обширной синхронизации волн мозга и неспособности самостоятельно регулировать температуру, можно было бы сказать, что пациенты готовы в любой момент встать и выйти из больницы.

Ничего удивительного, что СМИ окрестили их «спящими». Ни одна из их физиологических характеристик не имела соответствия в базах данных. Согласно официальным документам, этих людей просто не существовало; у них не было личностей. Их ДНК были необычными и содержали несколько странных, доселе неизвестных аллелей, а возможно, и парочку новых генов в придачу, но, не считая этого, они представляли собой вполне здоровые образцы человеческого генома — вот только ни один из восьми не был зарегистрирован в базах данных. Нет, конечно, иногда случается, что время от времени кто-то проскальзывает сквозь сеть, но чтобы сразу восемь?

Я осмотрел небольшое помещение в подвале больницы, где были установлены восемь стеклянных капсул, по четыре с каждой стороны с проходом посередине. В шести коконах находились бледные нагие тела: трое мужчин и три женщины. Всем им на вид было лет тридцать, хотя трудно сказать наверняка. Тела были восковыми и безжизненными, бескровно-бледными и абсолютно неподвижными — не замечалось даже малейшего подъема и опускания грудной клетки. Однако коконы, снабженные системой регулирования среды, фиксировали сердцебиение, три удара в минуту, и потребление кислорода, хотя оно и составляло едва ли один процент от нормы обычного взрослого человека. Два кокона пустовали.

— У нас не Форт-Нокс, — проговорил директор больницы, пожимая плечами.

— Никто вас не обвиняет, — заверил я его. — Вы отлично потрудились, оборудуя эти системы жизнеобеспечения.

— Нам никогда не доводилось делать ничего подобного, но мы привыкли справляться с нештатными ситуациями. У нас здесь единственный травматологический центр на всю округу; что бы ни произошло, это мы должны сообразить, как нужно действовать. Ну, и ученые тоже нам помогли. После того как новость разошлась, они повалили сюда толпами для всевозможных исследований.

— У вас есть какие-нибудь записи жизненных показателей двух пропавших пациентов?

Директор покачал головой.

— На момент инцидента, боюсь, никаких. Мы вначале не собирались постоянно фиксировать показания датчиков. Какие-то кусочки, обрывки данных сохранялись, если мы находили их интересными, но нам и в голову не приходило, что нужно записывать все подряд. Мне очень жаль, но мы ведь представления не имели о том, что может произойти. Сейчас мы перенастроили систему, и запись показателей с оставшихся тел ведется постоянно.

— Кто-нибудь следил за показаниями в тот момент, когда тела пропали?

— Да. Показания непрерывно передавались на сестринский пост на верхнем этаже. Прошлой ночью, когда исчезли тела, там дежурили две из моих лучших сестер. Они не замечали на мониторах ничего необычного, пока в одиннадцать часов не пропал сигнал с двух аппаратов. Один мужчина, одна женщина. Сестры решили, что отказало оборудование, и вызвали техподдержку.

— Вы уверены, что ни одна из камер наблюдения ничего не зафиксировала?

— Можете сами посмотреть записи. Ничего необычного, никаких следов ни двоих пропавших пациенов, ни охранника и санитара, которых тоже не нашли. Что очень странно, потому что единственный выход из подвала ведет через ту дверь, в которую мы вошли.

При входе я заметил камеру наблюдения, смонтированную на потолке над дверью.

— На видео записалось все до последней секунды? Перерывов нет?

— Насколько мы можем сказать, нет. Впрочем, это довольно скучное занятие. Почти вся запись не показывает ничего, кроме пустого коридора. — Директор потер подбородок. — Однако, возможно, что с записью действительно могли что-то сделать. Этот пропавший санитар… он неплохо разбирался во всякой технике.

Хуаррен Трей. Я посмотрел его досье. Смышленый парень, двадцать два года, год проучился в колледже, потом бросил. По словам преподавателей, казался «беспокойным». Запоем читал ужастики, смотрел треш. Однако вместе с тем он был помолвлен с помощницей администратора больницы — похоже, собирался остепениться.

Досье охранника я тоже просмотрел. Фрэнк Шелдан, шестьдесят три года, ждал выхода на пенсию. Проработал в больнице двадцать шесть лет, ни одного выговора. Финансовое положение нестабильное, но ничего серьезного.

Его жена была вне себя — говорила, что его, должно быть, похитили, потому что он никогда бы не исчез вот так, не оставив никакой весточки. Прочитав его файл, я был склонен с ней согласиться.

— Есть ли хоть какая-нибудь возможность, что пациенты могли пробудиться сами по себе? — спросил я директора.

— Вы, должно быть, наслушались По Уэффла.

— Признаю, его идеи выглядят неправдоподобными. Принимая во внимание, как уничтожены следы, больше всего это похоже на то, что тела были украдены. Однако все же я не исключаю вероятность, что пациенты пробудились сами и силой или подкупом выбрались из больницы.

— Да, они могли самопроизвольно пробудиться… или запрограммированы на это, но когда мы их разогревали, ничего подобного не произошло.

— Тем не менее По считает, что это возможно.

Директор окинул меня странным взглядом.

— Вы знаете, что жена По Уэффла ясновидящая?

— Что?

Он насмешливо встопорщил верхнюю губу.

— Медиум. Она утверждает, что разговаривает с духами усопших.

С этими словами он удалился, не оставляя мне ни малейшего сомнения относительно того, что он думает о жене По, а заодно и о самом По.

* * *

Солнце светило ярко, но с запада дул прохладный ветерок, и я застегнул пальто. Я стоял в полном одиночестве на крыше закусочной, расположенной через улицу от больницы, — место удобное и незаметное. Внизу сновал взад-вперед обеденный транспорт. Я произнес пароль, оповещая весь аппарат службы безопасности в округе о своем желании связаться со штаб-квартирой. Минутой позже я услышал голос босса, доносившийся из динамика, — я не мог его видеть, но, очевидно, он был каким-то образом прикреплен к смонтированной на крыше спутниковой тарелке. Вероятнее всего, в эту минуту телевизор в закусочной внезапным и таинственным образом стал хуже работать. Это означало, что у меня, возможно, было не так уж много времени до того, как рассерженный работник взберется сюда по лестнице, чтобы посмотреть, в чем проблема..

— Мне нужна команда ученых, — сказал я боссу.

— Одна команда уже работает над данными. Когда они придут к какому-нибудь заключению, о котором вам нужно знать, вас проинформируют.

Голос босса звучал пренебрежительно. Вероятно, он — или она — не одобрял поданное мной заявление, где я выражал намерение не возобновлять свой контракт. Было невозможно определить, что думает босс. В том, что касалось босса, было вообще невозможно что-либо определить; его настоящий голос маскировался под синтезированный, и кто знает, через сколько предохранительных устройств, каналов связи и спутников прошел мой сигнал, прежде чем в конце концов достиг точки назначения. На то, чтобы проследить все перенаправления, уйдет миллион лет.

— Мой следующий шаг, — объяснил я, — будет зависеть от того, что в действительности представляют собой эти «спящие».

— Вам следует исходить из допущения, что они являются несанкционированным генетическим экспериментом или миссией.

Именно поэтому они там все так и запрыгали. Наверху считали, что «спящие» — продукт генной инженерии, но никто не знал, кто их сделал и зачем. Как вам скажет любой, кто работает в госбезопасности, всегда следует предполагать худшее.

— «Спящие» могли активизироваться самопроизвольно.

— Такая возможность обсуждается. В этом случае вы должны проанализировать данные на предмет любой информации относительно пропавших «спящих», а также подозреваемых, которые исчезли вместе с ними.

Я знал, что под «данными» босс подразумевает показания тех миллиардов инструментов, которые мы понавтыкали в каждую щелку и закуток по всему миру. У меня были образцы ДНК двоих «спящих», и если такая ДНК будет зафиксирована хотя бы на одном датчике или зонде, отследить их несложно. Больница также снабдила меня несколькими фотографиями пропавших пациентов — впрочем, они были плохого разрешения, и глаза у фотографируемых были закрыты, что ограничивало возможность использования этих материалов. Прежде чем начинать поиск по эксабайтам данных с видеомониторов, я должен подвергнуть их некоторым цифровым усовершенствованиям. Все необходимые данные об охраннике с санитаром, разумеется, имелись в их досье.

Я услышал шаги на лестнице и, произнеся пароль для завершения связи, тронулся к двери.

Работник закусочной вышел оттуда как раз в тот момент, когда я собрался входить. Он глянул на мой значок, и гневная отповедь замерла у него на губах, не успев с них сорваться.

Вернувшись в больницу, я намеревался сразу же реквизировать широкополосный канал связи и начать масштабный компьютерный поиск по данным датчиков. О пропавших охраннике и санитаре не было ничего слышно, но теперь, когда у меня имелись образцы ДНК «спящих», я мог включить в список и их.

После пятиминутной прогулки я добрался до парковки, и тут зажужжал коммуникатор. Звонила Кларисса Жарден.

— Лучше вам вернуться как можно скорее, — сказала она.

— Какие-нибудь новости?

— По Уэффл. — В ее голосе звучали нотки отвращения. — Кажется, на этот раз он действительно слетел с катушек.

* * *

Работа в госбезопасности — такое дело, в которое ввязываешься, потому что ты еще слишком молод, чтобы понять, во что влипаешь. И хотя такие вещи, как честь мундира, уже давно перестали иметь для меня значение, я оставался в должности еще лет десять и сделал много хорошего.

Помните ту угрозу наночумы в Лос-Анджелесе шесть лет назад? Этот эксперимент не был повторен только потому, что мы с моими коллегами вовремя нашли террориста. Нам пришлось прибегнуть к грязным методам, но это был единственный способ спасти одиннадцать миллионов жизней. После того как небольшие группы и даже отдельные люди получили возможность без труда приобретать оружие катастрофической разрушительной силы, для выживания цивилизации стала необходима жесткая зацикленность на секретности. Одно-единственное мгновение, когда ты доверился не тому, кому нужно, — и миллионам людей можно сказать «пока».

Такая высокая степень защиты имеет кучу недостатков; никто не знает об этом лучше, чем сами агенты безопасности. Всеми твоими мыслями владеет сомнение. При встрече с новым человеком первое, о чем ты думаешь: «Что он может скрывать?».

Вот, например, Кларисса. Она ждала меня при входе в больницу и тут же принялась изливать раздражение по поводу диких идей По. Тот якобы заявил, что обнаружил некое излучение, посредством которого были «оживлены» двое пропавших пациентов.

Я слушал ее, но лишь вполуха. Остальная часть моего внимания была занята вопросом: с какой стати знающему, одаренному ученому с такой язвительностью нападать на своего коллегу? Зависть? Возможно. Однако судя по ее досье, она выбрала свою карьеру сама — ей никто не мешал играть с большими мальчиками, но она решила остаться поближе к дому. Это говорило о совсем другом типе человека, чем тот, который я видел перед собой. Мне рисовался характер скептический, но в конструктивном, матриархальном смысле. Однако по тому, как Кларисса действовала, ее скорее можно было отнести к типу бойца высшей лиги, пробивающегося к славе и достатку по головам всех, кто с ней в чем-то не согласен.

— Несомненно, даже тот, кто не получил практически никакого научного образования, — говорила Кларисса, явно имея в виду кого-нибудь типа меня, — должен понять, что По только уводит дело в сторону, отнимая время и ресурсы от действительно насущной проблемы.

— Конечно, — отозвался я. — Увидеть это так же легко, как лицо Эндрю Джексона на горе Рашмор.

— Вот именно. Так значит, вы что-нибудь с этим сделаете?

— Я поговорю с ним.

Кларисса уставилась на меня. Выражение свидетельствовало, что она считает меня слишком мягкотелым для этой работы. Мы расстались в коридоре; она хмурилась и качала головой.

«Обмана сеть, начав с петли, прострется до краев земли…»[22] Звучит громко, но эта старая поговорка как-то выпадает из памяти, когда у тебя за спиной целое правительство, готовое поддержать любую ложь, которую тебе захочется сплести. Я говорю, а правительство делает так, что это становится правдой. Или похожим на правду. Здорово, да? Однако ничего здорового тут нет. Хотел бы я быть одним из тех людей, чья правда не столь эластична.

Тем не менее к этим волшебным превращениям лжи в правду быстро привыкаешь. Вот, например, Кларисса. Мне надо было соблюдать осторожность. Она была не той, за кого себя выдавала, а значит — либо враг, либо коллега. Я полагал, что скорее коллега. Сказать наверняка было трудно: правительство охраняло списки своих агентов с повышенной тщательностью, однако плохие парни чаще всего не жалели времени, чтобы вызубрить то, что должны были знать согласно своей легенде. Правительственные кадры, с другой стороны, иногда позволяли себе поддаться слабости, и в нашем случае Кларисса допустила ошибку: как бы ловко правительство ни подгоняло данные, оно не могло изменить лица на горе Рашмор. Если человек говорит, что он родом из Рапид-Сити, то должен знать, чье лицо есть на горе Рашмор, а кого там нет.

* * *

Я нашел По в подвале. Окруженный свитой лаборантов и других специалистов он листал какие-то графики, изображавшие волнистую кривую — похоже, это была энцефалограмма, запись волн мозга. Время от времени он обводил что-то на диаграмме красным карандашом.

Толпа расступилась, и я прошел внутрь. С минуту я глядел через его плечо. Из приглушенных переговоров собравшихся я понял, что эти данные каким-то образом относились к пропавшим пациентам приблизительно на момент их исчезновения, хотя директор и уверял меня, что никаких записей не делалось. Я спросил По, что это за график.

— Это не медицинская диаграмма, — ответил он. — Распечатка показаний датчика, вмонтированного в оборудование наблюдения за «спящими». Датчик должен был отслеживать работу прибора, однако я адаптировал данные так, чтобы их можно было использовать для другой цели.

— И интерпретировали их, — добавил скептический голос.

— Вот именно, — отозвался По, не поднимая головы. — И судя по ним, эти существа не люди.

Молодежь пожирала его восхищенными взглядами. Более пожилые ученые стояли, скрестив руки на груди, и поглядывали на него настороженно.

Многие считали, что «спящие» генетически модифицированы, по крайней мере слегка, однако По, кажется, говорил о чем-то другом.

— Вы хотите сказать, что они прилетели из космоса? И потом залегли в спячку в южнодакотских Бедлендах?

— Тела ниоткуда не прилетали, — сказал По, обводя кружком еще один отрезок диаграммы и переходя к следующему. — А вот существа, которые их в настоящий момент населяют, напротив, определенно явились к нам из космоса.

Те, кто до этих пор посматривал на По настороженно, принялись закатывать глаза к потолку. Обведя еще один кусок кривой, По отложил график и поглядел на меня. Я сохранял нейтральное выражение лица.

— Я считаю, — сказал он, — что этот график может представлять собой запись наведенных магнитных помех. Допустим, побочный эффект переноса на новое место некоей весьма специфической формы жизни и ее внедрения в эти тела.

— В два из них, — предположил я. — Что и послужило причиной их пробуждения.

— Совершенно верно.

— И как, по-вашему, выглядит эта гипотетическая жизненная форма? Что-то вроде излучения?

По лицу По проскользнуло мимолетное выражение уважения.

— Может быть… а может, и нет. Но это хорошая аналогия. Такая же, какую использовал бы я сам.

Я окинул взглядом помещение. Шестеро оставшихся «спящих» пребывали в своих коконах, с виду совершенно безжизненные, если не считать контрольных экранов, на которых отображались их вялые жизненные параметры. Молодые ученые и лаборанты сгрудились вокруг По Уэффла, боясь упустить хоть слово из того, что он говорил. Более пожилые, наоборот, отступили подальше, словно беспокоились, что ересь По может оказаться заразной.

— Представьте себе атом, — продолжал По. — Это собрание частиц — электронов, протонов и нейтронов. Это система. Атомы испускают излучение, когда электроны переходят с высокого энергетического уровня на более низкий, и поглощают излучение в противоположном случае. Почему бы не предположить, что системы взаимодействующих клеток, таких как нейроны, тоже могут быть способны на нечто подобное?

Я пытался следить за нитью его рассуждений.

— Вы хотите сказать, что им в мозг что-то проникло?

— По существу — да. Я думаю, это нечто вроде мыслительной энергии. Это хорошо согласуется с одной задачей, над которой я некоторое время работал и размышлял. В физике уже давно установлен закон сохранения энергии: суммируйте всю энергию до и после события, и результаты должны совпасть. Если они не совпадают, это означает, что где-то есть скрытый источник энергии, о котором мы не знаем. Теперь подумайте над теми аспектами человеческого мозга, которые касаются сознания. Сознание никогда не включалось в физические уравнения, даже несмотря на то что в соответствии с определенными интерпретациями квантовой механики оно, по-видимому, играет важную роль: сам акт наблюдения, совершение измерений меняет вероятность волновой функции. Редуцирует вероятность до единицы, как иногда говорят физики. Так вот, мне кажется, что если включить сознание в уравнения, суммы энергий не будут совпадать.

— Сколько энергии может генерировать мозг?

— Зависит от того, как посмотреть: именно эта проблема меня и интересует. В терминах электрической энергии мозг вырабатывает сущие крохи — несколько ватт. Очень тусклая лампочка. Однако в этом нет большого смысла, если вспомнить, что мозг дает людям возможность создавать технологии и промышленность, которые способны двигать горы. Человеку приходит в голову блестящая идея — и внезапно проблема решена: гору можно передвинуть, барьер — преодолеть. Идея создает или сберегает огромное количество времени и энергии. И тем не менее она родилась из какой-то пары ватт. Уравнение не сходится!

Молодые ученые зачарованно внимали. Гипнотическое влияние По подействовало и на меня.

— То есть вы хотите сказать, что существует некий вид энергии… скажем, сознательная энергия… которая уравновешивает баланс?

По кивнул.

— Это как потенциальная энергия, которая может быть преобразована в другие виды энергии — в решение проблем, передвижение гор и так далее. Она существует как часть нервной системы человека. Может быть, и в других сложных нервных системах тоже. И если она существует…

По помолчал, собираясь с мыслями.

— Если она существует, — наконец сказал он., - я считаю, что она может быть преобразована во всевозможные виды энергии. Например, в излучение, а точнее, в некий аналог электромагнитного излучения. У меня нет никаких доказательств того, что такое излучение существует, но одно лишь то, что мы никогда подобного не фиксировали, его не отменяет. Мы не знали, что свет является лишь диапазоном электромагнитного спектра, до тех пор пока Максвелл не выдвинул свою теорию, а Герц не подтвердил ее в конце девятнадцатого века.

Кто-то в конце комнаты громко фыркнул:

— Кажется, По считает, что он Джеймс Клерк Максвелл!

Замечание, рожденное завистью. Я ждал, пока появятся более конструктивные возражения. Они не заставили себя ждать.

— Каким образом это излучение могло изменить рисунок диаграммы? — спросил кто-то.

— Я не думаю, что это было излучение само по себе; я полагаю, что рисунок изменился в результате поглощения этой энергии, или излучения, мозгами двух «спящих». Предполагаю, что поглощение, или впуск, этой энергии включает в себя какого-то рода перераспределение молекул. Это чистые домыслы, но предположение выглядит вполне вероятным. И если это поглощение — и оживление, если хотите, — перераспределило в мозге какую-то часть молекул или молекулярных структур, то потенциально допустимо, что процесс слегка видоизменил магнитные свойства мозга. Так часто происходит, когда электрически активные компоненты меняют форму или конфигурацию. Поэтому я принялся исследовать коконы двух пропавших пациентов. И хотя данные, выводившиеся на мониторы, не записывались, я обнаружил датчик, фиксирующий некоторые из внутренних напряжений кокона.

— Это и была диаграмма, которую вы рассматривали? — спросил я.

По кивнул.

— Изменение магнитных полей, сопутствующее — гипотетически — поглощению энергии, могло породить в аппарате паразитные напряжения, которые должны были вызвать отклонения на диаграмме. Незадолго до того, как побег двоих «спящих» был обнаружен, график напряжений в коконах регистрирует серию весьма примечательных колебаний. Мое предположение — это побочные эффекты поглощения энергии.

Из гомона, вызванного заявлением По, выделился скептический голос:

— Если верно то, что вы говорите, — значит, нейробиологи все это время не понимали, что такое мозг. По мнению нейробиологов, сознание является результатом определенного рода электрохимических процессов и ритмов в мозгу, а отнюдь не какой-то молекулярной перестройки.

— Я не ставлю знак равенства между молекулярной перестройкой и сознанием. Я всего лишь предполагаю, что она является частью мыслительного процесса — который, замечу, до сих пор окутан завесой тайны. Электрохимическая активность играет ключевую роль в возникновении сознательных мыслей, но она может быть не единственным процессом, ответственным за него. Возможно, для этого также необходимы определенные конфигурации в структуре мозга. И есть вероятность, что изменение конфигурации или геометрии молекул сопутствует выделению или поглощению мыслительной энергии.

Скептики начали терять терпение.

— И как эта мыслительная энергия распространяется? Может быть, вы хотите возродить древнее представление о светоносном эфире, только проводящем не свет, а мысли? Мысленосный эфир, что-то в этом роде?

С дальнего конца комнаты послышались презрительные смешки, однако По это не обескуражило.

— Хороший термин! Вы не против, если я его использую?

Я восхищался спокойствием По перед лицом агрессивной, язвительной критики. Как и Кларисса, он был здесь не на месте.

Словно почувствовав мой взгляд, По внезапно посмотрел на меня.

— Вот такова моя теория, мистер Мэтерс, относительно того, как этим двоим «спящим» удалось проснуться и исчезнуть, предположительно прихватив с собой охранника и санитара для пущей конспирации, — так, что ваши вездесущие датчики не зафиксировали никаких следов вторжения.

* * *

Я провел остаток дня, просеивая тонны данных на передвижном командном пункте в сверхзвуковом транспортном самолете, стоящем в охраняемой зоне аэродрома. Вначале я ограничил область поиска радиусом в пятьдесят миль вокруг больницы и произвел выборочную проверку. Никаких результатов. Меня беспокоила теория По. Что, если в этих существах — «спящих» — действительно скрывается некий незнакомый интеллект?

Мысль неожиданная, пугающая, почти невероятная. Мыслительная энергия? Интеллектуальное излучение? Для меня все это звучало какой-то квазинаучной тарабарщиной. Однако сам По, кажется, верил в то, что говорил. Если он прав, то мы имели перед собой кошмар любого агента госбезопасности, один из худших возможных сценариев. Много ли может быть шансов на успех при охоте на кого-то или что-то, чьи поведенческие стереотипы представляют собой абсолютную загадку?

Я расширил поиск, включив в него некоторые из самых крупных городов Среднего Запада. Возможный кандидат подвернулся в Чикаго: этим утром несколько камер уличного наблюдения зафиксировали лицо мужчины, который мог оказаться нашим «спящим». Программа анализа изображений выдала семидесятипроцентную вероятность сходства. Такую же вероятность компьютер указал для фотографий женщины, сделанных речной камерой в Сент-Луисе. Я позвонил боссу, который тут же отправил в эти города сигнал о чрезвычайной ситуации. Скоро поднятые по тревоге агенты наводнят улицы, а команда наблюдения примется шерстить все имеющиеся данные до последнего байта.

Вечером я получил сообщение первостепенной важности из лаборатории в городе Бетесда, штат Мэриленд. Я настоял, чтобы у каждого, кто имел дело со «спящими» или посещал подвальный этаж, были взяты образцы ДНК — у всех без исключения, включая исследователей и врачей. Можете назвать это паранойей, но я не хотел рисковать. В Бетесде провели анализ, проверяя, не содержат ли какие-нибудь из цепочек ДНК те же генетические отклонения, что и у «спящих». Если двое пациентов могли очнуться, встать и пойти гулять, как ни в чем не бывало, почему бы и другим не последовать их примеру?

Однако отчет сообщил отрицательные результаты — соответствий не было.

Тем не менее меня продолжало грызть беспокойство. Кто или что такое эти «спящие»? Откуда они взялись? Из космоса, как предполагал По Уэффл? Действительно ли эти тела — всего лишь удобное вместилище для гипотетической мыслительной энергии? Но что им понадобилось здесь? И не появлялись ли они у нас и прежде? Пустовавшие ячейки в пещере заставляли предположить, что появлялись. Кем или чем бы эти существа ни оказались, вполне возможно, что это не первый их визит. Уж слишком хорошо все спланировано и обустроено — все эти тела, запрятанные про запас в пустынной местности до какого-то нужного момента. Вполне возможно, что подобные ситуации повторяются регулярно.

От этой мысли по моей спине прошла холодная дрожь. Сколько этих тварей разгуливает на свободе? Чем они занимаются? Глубоко ли они проникли в правительство? Как знать, насколько они внедрились — если внедрились — в процессы принятия решений в моей стране и в других державах. Я ведь не знал даже, кто мой босс.

Одного взгляда на список блюд, предлагаемых больничной столовой, хватило, чтобы я потащился обратно в закусочную через улицу. Впрочем, аппетит все равно меня покинул.

Около восьми часов я неожиданно для себя оказался перед дверью маленького кабинета, который больница отвела По Уэффлу. Он сидел за своим письменным столом, корпя над какими-то бумагами. Подняв голову и увидев, что я топчусь возле порога, он спросил:

— Есть новости?

Я покачал головой. Пока что я не был готов доверять По и потому не стал упоминать о том, что «спящих», возможно, засекли в Чикаго и Сент-Луисе.

— Насколько я понимаю, моя теория вас обеспокоила, — сказал По. Он помахал рукой, приглашая меня в кабинет. Я вошел и уселся на хлипкий стульчик возле письменного стола. — Если это может послужить вам утешением: основная часть научного сообщества питает на ее счет серьезные сомнения… и это еще мягко сказано.

— Эти пришельцы… они паразиты?

— Гипотетические пришельцы. И я пока не знаю, как их классифицировать. Но если они действительно существуют, то, по всей видимости, им время от времени требуется телесное обиталище. Впрочем, «паразиты» может быть верным термином, а может, и нет.

— Даже если ваши теории неверны, мы знаем, что они могут впадать в спячку.

— Тела, вы имеете в виду. Тела могут быть человеческими, возможно, клонированными и модифицированными…

— Вряд ли. Если бы они были клонированы, оригиналы имелись бы в базах данных.

По откинулся на спинку стула.

— Полагаю, вы правы. Об этом я не подумал.

— А они не могут… — Я безуспешно пытался облечь свой вопрос в слова; По терпеливо ждал. — Могут ли они оказаться заразными для людей? Я имею в виду — немодифицированных людей?

Он пожал плечами.

— Здесь я могу лишь гадать, как и вы. И опять же употребляемый вами термин слишком насыщен значениями — я не уверен, что слово «заразный» правильно описывает ситуацию. Позвольте напомнить еще раз: все это лишь гипотезы. Я набросал сценарий, какие-то свои предположения, подкрепленные только моей же интерпретацией кучки кривых на диаграмме напряжений двух коконов.

— Но в других коконах такого не было.

— Верно, — кивнул По. — Однако заходить дальше этого сценария, вдаваться в детали относительно того, кем или чем являются эти существа, в описания их различных характеристик на данном этапе — значит, лишь строить догадки. — Он постучал по тонкому экрану устройства для чтения и записи на своем столе. — К тому же все оказывается гораздо запутаннее, чем мне поначалу представлялось. Эти ритмы на графиках… они потрясающе сложные. Я даже обнаружил вложенные ритмы, почти фракталы. Эти волны распадаются на множество подструктур.

— И что это значит?

— Это все, что я могу сказать, Марлон. Я понятия не имею, что это значит.

Похоже, По сам начинал сомневаться в своей теории. Я не мог сказать, радовало меня это или нет. Я сменил тему и спросил его насчет Клариссы. Вопрос на мгновение сбил его с толку.

— Что я знаю о Клариссе? — Он подумал. — Да в общем-то ничего. Я никогда о ней не слышал до того, как приехал сюда: но в этом нет ничего удивительного, она не так уж много публиковалась. Полагаю, ее пригласили изучать этот феномен, потому что она талантлива, потому что тема связана с ее специальностью… ну, и потому что оказалась поблизости.

— Она вам нравится?

По лицу По пробежала легкая усмешка.

— Насколько я понимаю, вас интересует, нет ли у меня к ней претензий из-за того, что она стала одним из моих самых громогласных критиков. Нет, меня это нисколько не раздражает. Фактически, она оказывает мне услугу. То же можно сказать обо всех моих критиках — а я уверяю вас, Кларисса далеко не единственная, и даже отнюдь не самая язвительная среди них.

— Какую услугу?

— Когда я могу ответить на возражения своих самых твердолобых критиков, я становлюсь гораздо увереннее в собственных идеях. Теории для их создателей почти как дети: когда тебе в голову приходит оригинальная идея, как правило, ты слишком вовлечен, слишком близок к ней, чтобы оценить ее должным образом.

— Но что если они так и не примут ваши ответы, даже после того как вы сами уверитесь в том, что правы?

— Тогда это их проблема. Истина не зависит от того, сколько человек в нее верят.

Такой ответ показался мне несерьезным.

— Но ведь ваша научная репутация и возможности финансирования зависят от того, что думают о вас коллеги.

— До определенной степени. Но после того как ты оказался прав относительно нескольких вещей и доказал это к удовлетворению большинства широко мыслящих людей, беспокоиться уже незачем. — По снова блеснул мимолетной улыбкой. — Ты можешь быть «гадким утенком» и, несмотря на это, делать успешную карьеру, до тех пор пока не слишком перегибаешь палку.

— А ваша жена?

И снова вопрос поверг По в замешательство — как я и намеревался. Впрочем, он быстро оправился, и лишь малейший след раздражения остался в его голосе.

— Ну да, я вижу, вы уже слышали о ней. Она не перегибает палку; да она ведь и не ученый. Честно признаюсь, я не верю во многое из того, что она говорит. То есть я верю в то, что она говорит искренне, но не думаю, что ее интерпретация некоторых вещей является корректным описанием реальности. Однако, несмотря на это, я ее люблю. Есть в этом смысл? По-видимому нет, по крайней мере для некоторых людей; однако тем не менее это так.

Для меня в этом был смысл. Я подумал о моей собственной ситуации. Уже больше года я хотел спросить у Сары, выйдет ли она за меня замуж, но снова и снова продолжал откладывать этот вопрос. Сара знала совсем другого человека — вымышленную личность, подлинность которой была подтверждена моими нанимателями. По окончании срока моего контракта, если бы я этого потребовал, правительство — предположительно — обязано сделать эту личность постоянной. Тогда я смог бы стать Арленом Рейерсом, независимым консультантом. По-настоящему.

Однако как знать, что сказала бы Сара, если бы узнала, кто я на самом деле.

И здесь возникал следующий вопрос: а собственно, кто я на самом деле?

Рано или поздно это тебя достает — все это вынюхивание, вся эта ложь, все эти шпионские хитрости. Ты больше не знаешь, кто ты такой. Иногда ты не понимаешь даже, существуешь ли на самом деле. Ты не уверен, есть ли хоть что-нибудь на самом деле. Все вокруг приобретает ощущение хрупкости, паутинности; один хороший рывок — и все, что ты считал знакомым, распадается на части. Может быть, поэтому я и принимал теории По так близко к сердцу: они затрагивали все основы — на уровне, лежащем глубоко под поверхностью.

Одно я знал наверняка: мне нужно уходить с этой работы.

Мой коммуникатор зажужжал особым образом: три коротких гудка, потом три длинных и опять три коротких — что означало срочный вызов. Я попрощался и поспешил укрыться в смотровом кабинете, чтобы ответить.

Новости были хорошими: местная полиция отыскала пропавших охранника и санитара, оба живы и невредимы.

К следующему утру наши люди уже добились передачи двоих подозреваемых. Чтобы избежать осложнений, мы забрали их из окружной тюрьмы и поместили в офисном центре, часть которого арендовало правительство.

Когда я вошел в кабинет, над пленниками нависали четверо широкоплечих верзил. Охранник и санитар, привязанные к офисным креслам с отломанными колесиками, смотрели на них снизу вверх и протестовали, заявляя о своей невиновности. Комната была маленькая и без окон; воздух спертый, в нем висел всепоглощающий запах страха, исходящий от двоих подозреваемых.

Я велел допрашивающим ждать снаружи, пока они мне не понадобятся. Они вышли, на прощание окинув подозреваемых мрачными взглядами. Когда дверь закрылась, я улыбнулся, присел на край стоявшего перед стульями складного столика и произнес:

— Итак, что же произошло?

Я уже знал, что произошло, но хотел услышать рассказ из первых рук. Лицо Шелдана, старика-охранника, было землистым, но он казался более спокойным. Трей, молодой санитар, выглядел перепуганным до смерти.

— Мужчина навалился на меня, — сказал охранник. — Сильный и быстрый. Но потом отпустил. Я пообещал ему… Пообещал, что не стану вмешиваться.

— Не станете вмешиваться во что?

— В то, что им надо было сделать, — сказал санитар.

Его относительно твердый голос удивил меня. Из его глаз не ушло испуганное выражение, но в остальном он казался спокойным.

— И что же это?

Но санитар с охранником покачали головами. Оба заявили, что не имеют об этом никакого понятия.

Я вытянул из них остаток истории, и то, что они рассказали, соответствовало тому, что они ранее сообщили полиции. Двое «спящих» обращались с ними хорошо, пообещали, что их щедро наградят в случае, если «все получится». Суть операции им не раскрывали, но технически подкованный санитар помог «спящим» выбраться из больницы так, чтобы не сработали сигналы тревоги. Он также просветил их насчет датчиков госбезопасности, хотя после короткой серии вопросов я пришел к заключению, что мистер Трей не настолько осведомлен о последних правительственных методах наблюдения, как полагал он сам.

Тем не менее пока что сбежавшим пациентам удавалось скрываться вполне успешно — мы их так и не нашли. Помимо всего прочего, рассказанное Треем и Шелданом указывало, что «спящие» проснулись сами по себе, как и предполагал По.

«Спящие» заперли охранника и санитара в редко используемом складском помещении невдалеке от больницы. Они оставили вдоволь пищи и воды, несколько устройств для чтения — односторонних, чтобы их нельзя было использовать для связи, — монитор, подключенный к телевизионным каналам, два матраса и одеяла, а также переносной туалет с воздухоочистительным устройством. Все, что только душа пожелает. Когда полицейские их нашли, припасов оставалось еще предостаточно: либо «спящие» были действительно щедры, либо они рассчитывали на то, что охранник с санитаром просидят взаперти гораздо дольше. Однако складской инспектор обнаружил их, заметив замок на помещении, где его не должно быть, и услышав звук работающего внутри телевизора. Он решил, что в помещении склада кто-то нелегально поселился.

Шелдан и Трей рассказали полицейским, что «спящие» говорили на чистом английском языке и казались абсолютно нормальными во всем, за исключением одного аспекта.

— Они, черт побери, умеют убеждать, — повторял Фрэнк Шелдан. Его старческие усталые глаза, не отрываясь, вглядывались в мое лицо. — Ей-богу, мистер! Если бы вы поговорили с ними сами, то сказали бы то же самое. Они уверили нас, что никому не причинят вреда; мол, они никогда никому не причиняли вреда. У них были какие-то неприятности. Большие неприятности. Я не знаю какие и не ведаю, кто они и откуда, но чувствую, что не лгали.

И я знал, что охранник тоже не лжет. Я пришел к выводу, что оба подозреваемых рассказали все настолько правдиво, насколько могли. Я не имел права распорядиться отпустить подозреваемых, но рекомендовал допросчикам подыскать себе другое занятие.

Мой доклад боссу не вселял надежд. Если «спящие» могли где угодно получить помощь с такой же легкостью, как они это сделали в больнице, то отыскать их будет чрезвычайно трудно. Впрочем, если верить, что они действительно не хотят причинять вред, то возможно, нам вовсе незачем тревожиться.

Босс, однако, не желал смотреть на ситуацию оптимистически. Это не тот подход, который усваиваешь, когда работаешь в органах безопасности.

— Я не говорю, что не верю, будто они не хотят вреда, — объяснял я. — Это просто одна из возможностей.

— Это возможность, которую мы должны отбросить до тех пор, пока не будет доказано обратное.

Голос босса доносился из лампы на потолке комнаты отдыха в том же офисном центре. Кому-нибудь, наверное, это могло показаться забавным.

— Жмите на По, — велел мне босс.

— Я жму.

— Сильнее. Нам нужны более удачные идеи. И еще одно: оставьте в покое Клариссу Жарден.

Значит, она была из наших, как я и подозревал. Должно быть, тот, кто следил за моими действиями или читал распечатки моих разговоров, заметил, что я подкапываюсь под нее.

— И последнее, — сказал босс. — Почему вы отпустили допросную команду? Они говорят, что могли бы узнать у подозреваемых больше.

— Они ошибаются.

— Всегда можно узнать немного больше.

Это верно. Немного больше можно узнать всегда. Но я-то имел в виду, что мы получили всю информацию, которая была нам полезна. С какой стати босс оспаривает мои решения? В последнее время он делал это все чаще.

— Я возражаю против возобновления допроса, — твердо сказал я. — У меня есть все факты, необходимые в настоящее время. — Окончательное решение принадлежало мне как главе оперативной бригады, работающей по этому делу. Боссу придется смириться с этим.

Босс невозмутимо дал отбой, но как мне показалось, в его тоне проскользнуло раздражение.

Я понимал озабоченность начальства. Им платили за то, чтобы они беспокоились, а поводов для беспокойства пока что оставалось немало. Если события будут разворачиваться по наихудшему сценарию, у нас могут возникнуть серьезные проблемы. Даже если По в чем-то ошибается, эти «спящие» — весьма специфические люди (или, по крайней мере, существа). Мы знаем, что они могут впадать в спячку, а что еще они могут?

И, возможно, более важный вопрос: чего еще они хотят?

* * *

В полдень я вернулся в больницу, проведал шестерых оставшихся «спящих» — их состояние не изменилось. На пути к временному кабинету По я столкнулся с Клариссой:

— Есть новости? — спросила она, остро взглянув на меня.

Это проверка? Чтобы посмотреть, что я расскажу, а что нет? В глазах Клариссы поблескивал огонек, говоривший: она уже знала все, что я успел сделать в связи с этим заданием. Вероятно, она была из начальства, хотя непостижимая иерархия госбезопасности не позволяла мне выяснить, так ли это.

— Ничего существенного в том, что касается охранника и санитара, — ответил я. — Судя по всему, они добровольно помогали «спящим».

— Собираетесь поговорить об этом с По?

Я кивнул.

Кларисса с бледной улыбкой двинулась прочь.

Я вошел в кабинет По, который, несомненно, был поставлен на прослушку. И мой босс наверняка знал о том, что я это знаю.

Как обычно, По сидел, сгорбившись над экраном, анализируя какую-то диаграмму или таблицу. Я плюхнулся на стул около его стола. Он поднял голову, по-видимому, слегка удивленный или озадаченный моим присутствием, но тут же вернулся к своим данным. Он просматривал графики, время от времени произнося «дальше», перед тем как перейти к следующему.

По игнорировал меня на протяжении пяти минут. Я терпеливо ждал, ничего не говоря. В конце концов он взглянул на меня.

— Я обнаружил новые генетические аномалии в ДНК «спящих», — произнес он без вступления. — Гомеозисные гены (это ключевой набор генов, который у большинства видов на земле регулирует развитие эмбриона) у «спящих» видоизменены и перестроены. Не сомневаюсь, что их конфигурация в ДНК «спящих» должна ускорять развитие. Я запустил тестовую модель, чтобы проверить идею, и хотя процесс еще не завершен, у меня почти нет сомнений, что я прав.

— То есть этим телам не должно понадобиться много времени, чтобы развиться в какой-либо оболочке, имитирующей матку?

— Вот именно.

— Значит, их производят на заказ.

По лишь пожал плечами.

Я рассказал ему об охраннике с санитаром.

— Что вы думаете об их поведении? — спросил я.

— Это несомненно интересно, но я не уверен, как подобное можно интерпретировать. Если вас интересует, что мы способны сказать об умственных способностях и интеллекте «спящих», исходя из их генов, боюсь, ответ вас разочарует: не так уж много. Пока что не найдено достаточно связей между генами и сложными поведенческими чертами и особенностями, такими, например, как интеллект. Способности к убеждению, проявленные «спящими», заслуживают внимания как черта характера, однако данные слишком ненадежны. Могу высказать встречную гипотезу: доверчивость или восприимчивость охранника с санитаром оказались выше нормы.

— Возможно, но я в этом сомневаюсь.

По знал, что я разговаривал с ними, и по-видимому, был готов положиться на мое заключение.

— А что насчет их сознания? — спросил я. — Вы по-прежнему считаете, что произошел… перенос?

— Это остается наиболее вероятной гипотезой.

— То есть оно может проникать им в мозг и выходить обратно?

— Вполне уместное предположение.

— Но что происходит с сознанием существа после того, как эта энергия, или излучение, или что бы это ни было, выходит оттуда? Я хочу сказать — что происходит с его мозгом? Что-то вроде клонирования?

— Вы спрашиваете, остается ли что-то у него в мозгу?

— Да. И что там было прежде?

По откинулся на спинку.

— Хорошие вопросы. На данном этапе мы можем только высказывать догадки. Возможно, там не было ничего — никакой сознательной мысли, — ни до поглощения мыслительного излучения, ни после его испускания.

— Но вы же наблюдали у них электрическую активность мозга? И ритмы?

Он пожал плечами.

— Ну и что? Они хоть и необходимы для существования сознания, но далеко не всегда достаточны.

— Но если так… — Я подумал о том, что это означает для людей.

— Это далеко не обязательно относится к нам, — сказал По, уловив ход моих мыслей. — «Спящие» были модифицированы способами, которые мы пока очень мало понимаем. Наш мозг может работать совсем иначе.

— Но что, если нет? Или если разница не имеет значения? А вдруг мы можем быть потенциальными носителями?

— Это захватывающая мысль, и не за гранью возможного. Однако пока у нас нет свидетельств в пользу подобного утверждения.

— Может быть, эти существа представляют собой то, что мы привыкли называть душами? — произнес женский голос.

Я резко повернулся, едва не упав со стула. Разговор с По настолько меня захватил, что я не заметил, как на пороге открытой двери появился новый собеседник.

По, впрочем, ничуть не удивился.

— Марлон, это моя жена Кристал. Она прилетела прошлой ночью, после того как стало ясно, что я останусь здесь дольше, чем предполагал.

Он представил меня как специалиста по безопасности государственного бюджета.

На первый взгляд она казалась бесцветной, даже слегка скучноватой: темные волосы до плеч и симпатичное лицо, которое я, однако, не назвал бы красивым. Но в ее прямой манере держаться и безмятежном выражении лица была тихая уверенность, которая ей невероятно шла. Мне доводилось встречать множество робких фиалок и невыносимых мегер, однако редкие женщины оказывались настолько удачной серединой между этими двумя крайностями. Сара, моя подруга, была скорее робкой фиалкой, но с характером, который потихоньку подталкивал ее к противоположному краю спектра. Здесь же — центральное положение среди средних значений, однако со значительным стандартным отклонением. Теперь я знал, за что По любит свою жену.

Она шагнула к столу и вложила ладонь в руку По. Они казались счастливой парой, даже несмотря на морщины, избороздившие лоб По, когда он переспросил:

— Душами?

Кристал улыбнулась и что-то ответила. Они заговорили об ангелах и духах, но я не слушал: меня снедала зависть. Возможно, это и означает быть счастливым — понимать, кто ты такой. Возможно, ты просто не можешь принять себя таким, как есть, если не знаешь, кто этот человек.

Я вспомнил того человека, которым был прежде, — во всяком случае того, кем родился, хотя я уже давно им не был. Рекс Кимболл. У него оказалось сложное детство, послужившее причиной того, что он был не против порвать контакт со своей семьей после вступления в ряды госбезопасности и с тех пор работать как заведенный, пробиваясь вверх по карьерной лестнице. Его родители развелись, когда ему было три года; воспоминания об отце были туманными и отрывочными. Его отчим оказался хорошим человеком, но он развелся с матерью Рекса, когда тому стукнуло двенадцать. После этого Рекс переехал жить к нему, вместо того чтобы оставаться с матерью, которая поступила на лечение в реабилитационный центр, да так там и осталась.

У отчима, который стал его опекуном и часто заговаривал о том, чтобы его усыновить, вскоре завязались отношения с другой женщиной, у которой уже было трое своих детей, и ее вовсе не радовала перспектива брать на себя ответственность за кого-то еще. Биологически Рекс не был связан ни с кем из своей «семьи» и чаще всего чувствовал себя неприкаянным чужаком.

Я не так уж часто вспоминал Рекса Кимболла.

По и Кристал знали себя, знали друг друга, и несмотря на все свои различия, все свои причуды и пунктики, они вполне друг друга устраивали.

Оба смотрели на меня, словно ждали, чтобы я что-нибудь сказал, когда мой коммуникатор разразился своим безжалостным жужжанием. Я извинился и вышел в смотровой кабинет.

Сбежавшего «спящего» нашли. Однако вряд ли он мог нам многое рассказать. Он был мертв.

* * *

На то, чтобы вырвать тело из лап судмедэкспертов графства Кук, ушло несколько часов. Я прибыл сверхзвуковым самолетом как раз к тому моменту, когда местный агент безопасности уже начал терять терпение и принялся кому-то угрожать. После того как я уладил ситуацию и выяснил, какие бумаги нужно подписать и с каким бюрократом подружиться, мы получили тело с минимумом возни и шумихи. Босс хотел оставить тело в Чикаго и воспользоваться помощью местных специалистов или же привезти их на место; я возражал, что разумнее будет перевезти тело в Южную Дакоту, где у нас уже имелась готовая команда. После короткого совещания на высшем уровне мои аргументы взяли верх, хотя меня и не пригласили участвовать в разговоре. Мы погрузили тело на тот же сверхзвуковой самолет, которым я прилетел.

На этот раз ошибки быть не могло: пациент мертв полностью и бесповоротно. Хотя на теле не было никаких отметин, признаков насилия или травмы, сердцебиение и дыхание определенно отсутствовали. Если бы мы специально его не искали, он мог бы стать просто еще одним телом, от которого решили избавиться без лишнего шума.

От чего он умер? Мне подумалось, что причиной смерти мог послужить выход из тела сознания. Или, выражаясь языком древних, он в буквальном смысле испустил дух.

У медиков были другие идеи. Этим же вечером пришел отчет токсикологов.

— Этот парень сжевал целую аптеку, — сообщил мне патологоанатом.

— И что он принимал? — спросил я.

— Да чего он только не принимал!

Дальнейшие тесты показали, что в действительности «спящий» принимал препараты очень выборочно. Он употреблял большое количество различных средств, но во всех случаях их специфическое действие было одинаковым — все они так или иначе воздействовали на мозг. Прямо или опосредованно эти препараты влияли на ритмы нейронных сетей, управляющих значительной частью функций мозга.

— Несмотря на все эти нейростимуляторы, — сказал мне один из врачей, — я сомневаюсь, что он умер счастливым человеком. Такой суп из химикалий, в каком варился его мозг, должен был привести к не меньшей мешанине последствий. Все его мысли и эмоции, наверное, представляли собой хаос. Чего бы этот несчастный ни искал в жизни, он этого не нашел.

Я, однако, не был так уверен.

* * *

По и его жена пригласили меня поужинать в ресторан, в котором никто из нас прежде не бывал. Судя по всему, у четы Уэффлов был обычай посещать по нескольку ресторанов всюду, где бы они ни оказались. Этот был выдержан в манере и духе Дикого Запада: с плевательницами и фальшивыми опилками на полу и головами антилоп по стенам. Генераторы запахов выдавали ощутимый, но не подавляющий аромат скотного двора, сопровождающийся нотками сигарного дыма. Можно было ожидать, что Кристал Уэффл будет чувствовать себя в таком окружении неловко, однако если это и так, то она не показывала виду. Мы уселись в кабинке с подковообразной скамейкой — я и По на противоположных концах, Кристал посередине. Пока мы вкушали свой «ломоть говядины», я обсудил с По отчет патологоанатомов; я заранее позаботился о том, чтобы ему выслали список препаратов, которые были в организме «спящего» на момент смерти.

— Вы можете извлечь из этого что-нибудь дельное? — спросил я.

По ответил не сразу. Тщательно пережевав и проглотив солидный кусок стейка, он откинулся на спинку скамьи и наконец произнес:

— Не знаю. Возможно, это и вписывается…

— Вписывается куда? В вашу гипотезу мыслительной энергии?

— Да.

— А вот скажите, с чего они начинают, эти пришельцы? Мне кажется, здесь ситуация, похожая на старую проблему курицы и яйца… если вы понимаете, что я имею в виду. Допустим, они перелетают из тела в тело, но тогда им необходимо иметь его под рукой каждый раз, когда они решат приземлиться, или переселиться, или как там еще. Паразитам всегда нужен носитель. Скажем, они научились это делать на своей родной планете, где бы она ни была — я не думаю, что это Земля. Однако же они, по-видимому, способны путешествовать — или излучать себя… опять же, называйте как хотите. Если они перемещаются с планеты на планету, каким образом первый прибывший на новое место находит нужный ему тип тела? Эта пещера в Бедлендах была хорошо спрятана и полностью оборудована для встречи новых посетителей. Понятно, что там уже кто-то побывал.

Жена По улыбнулась ему:

— Кажется, ты нашел себе новообращенного. Марлон поверил в твою теорию!

— Думаю, — проговорил По, глядя на меня, — Марлона захватила идея перемещения. Возможно, потому что он находит концепцию столь близкой для себя.

Я не так уж много рассказывал По о себе, но он, очевидно, догадывался о невзгодах и испытаниях, выпадающих на долю агента безопасности, и о моем сумасшедшем образе жизни. Должно быть, он уже делился этими мыслями с Кристал, поскольку она лишь кивнула в ответ на его замечание.

Наверное, По был прав. До сих пор я не думал об этом, но возможно, действительно начинал отождествлять себя с этими существами. Что могло оказаться весьма опасным. Такой подход определенно не годился для человека, работающего в органах безопасности. Еще один гвоздь в крышку гроба моей карьеры.

Но я ничего не мог с этим поделать.

— Итак? — спросил я. — Вы собираетесь всю ночь устраивать мне сеанс психоанализа или мы наконец начнем думать над проблемой?

— Вы немного забегаете вперед. По моему мнению, мы сперва должны сосредоточиться еще на одном или двух аспектах этой гипотезы. Мне кажется, что если мы разгадаем, чего эти гипотетические существа пытаются добиться, то будем понимать гораздо больше, чем сейчас. И возможно, это понимание приведет нас к ответам и на другие вопросы, подобные тому превосходному вопросу, который вы сейчас подняли.

— Как вы думаете, это существо выжило? Удалось ли ему ускользнуть прежде, чем умерло тело?

— Это зависит от некоторых обстоятельств.

— Каких?

По отодвинул от себя пустую тарелку и откинулся на деревянную спинку скамьи.

— Например, полагаю, от того, удалось ли ему добиться успеха.

— Есть какие-нибудь соображения по поводу того, что оно пыталось сделать?

— Я уже говорил вам, что кривые на диаграмме имеют сложную структуру. Я не знаю, что можно извлечь из этого.

— Может быть, они чересчур сложны для человеческого мозга, даже модифицированного? Паразитам ведь нужен не просто носитель — им необходим подходящий носитель. Не могло ли это существо принимать лекарственные препараты, пытаясь до конца впихнуть себя в слишком простую для него нейронную сеть?

По уставился на меня; его глаза поблескивали.

— Это интересная идея…

* * *

Большую часть оставшейся ночи я провел на передвижном командном пункте. Я отчаянно искал хоть какие-то следы женщины-«спящей», надеясь, что отыщу ее до того, как будет слишком поздно. Мои глаза слезились от изображений, уши болели от подслушанных разговоров, тысячи лиц и голосов накатывались и бились в меня, как волны о берег. Я сосредоточил свое внимание на таких местах, где у нее была возможность достать наркотики: аптеки, клиники, производители, нелегальные лаборатории, исследовательские центры, подпольные дилеры.

Время от времени я давал отдых глазам и ушам и размышлял. Какова природа этих существ? Как они размножаются, едят, испражняются? Или они настолько отличны от нас, что к ним неприменимы подобные понятия?

Я думал о том, как они могли эволюционировать. Что заставило их покинуть свои первоначальные тела — если предположить, что те когда-то были?

Прежде чем пожелать По спокойной ночи, я предложил ему вопросы. И хотя он по-прежнему отказывался углубляться в эту тему, кое-что мне все же удалось выпытать при помощи подталкиваний со стороны его жены. По сказал, что, по его предположению, наши «гипотетические» излучаемые существа путешествуют со скоростью света.

Я спросил По, на что это может быть похоже.

— Это далеко за пределами нашего воображения, — ответил он.

— Они, наверное, как ангелы, — сказала его жена. — Нисходят с небес за одно мгновение.

Они весело переглянулись.

— Если перемещаешься со скоростью света, время не должно иметь значения, — сказал По.

— Вечные, как Бог, — сказала Кристал.

— Вторжение из космоса, — предположил я, добавляя собственную невротическую интерпретацию. — Хотя, возможно, дружелюбное. Или, может быть, мне следовало бы сказать «нейтральное» — ни пользы, ни вреда.

Это побудило По начать разговор о когерентности и рассеивании излучения. Когерентный свет, например лазерные лучи, не очень сильно рассеивается, но некоторая дисперсия все же существует. Возможно, и для этих существ имеются ограничения, за пределами которых они не могут путешествовать, не рискуя «разрушиться».

* * *

Я продолжал думать о том, что рассказали мне По и его жена, когда сидел в душном, лишенном окон командном пункте, просматривая данные в поисках женщины. Я искал ее неустанно, хотя босс больше не стоял с палкой у меня над душой.

К этому моменту у правительста было уже достаточно времени, чтобы собрать одно из своих больших пау-вау. (А вы не хотели бы подключиться к этому телефонному совещанию?) Однако результаты, очевидно, несколько охладили их интерес к «спящим». Босс больше не звонил мне каждые несколько часов. Почти сразу же после того, как мужчина-«спящий» был найден мертвым, ревность правительства пошла на убыль, и уровень угрозы понизился. Возможно, скоро меня даже отзовут с этого задания.

В семь пятнадцать утра я наконец нашел ее — она лежала на мостовой в каком-то переулке. Я тотчас же известил бригаду спасателей Сент-Луиса, надеясь, что еще не слишком поздно.

* * *

Спустя тридцать минут сверхзвуковой самолет оторвался от земли. «Спящую» положили в одну из больниц в Сент-Луисе; она еще цеплялась за жизнь, хотя диагноз не сулил надежд. Доктора отказались перевозить ее в Южную Дакоту. Я мог бы вынудить их изменить решение, но не отважился. Вместо этого я взял с собой По и его жену.

По дороге По говорил о данных, которые надеялся получить.

— Я думал о том, что вы сказали вчера вечером, — сказал он мне. — Предположим, что наша теория верна. Вы упомянули возможность того, что наркотики были нужны «спящим», чтобы адаптировать себя к земным телам. Хотя это хорошее предположение, у меня есть пара возражений. Во-первых, «спящие» были здоровы, когда проснулись, — во всяком случае, охранник и санитар считали именно так. И во-вторых, спрятанные в пещере тела уже были модифицированы, и если мы предполагаем, что тот, кто это сделал, справился с работой, то дальше никаких проблем уже не должно возникнуть. Какая бы наладка им ни требовалась, она могла и должна была быть совершена задолго до прибытия временного резидента.

— Может быть, им было трудно оставаться в своих телах.

— Возможно. Но у меня есть другая идея. Вы, должно быть, помните, что я нашел чрезвычайно сложные вложенные ритмы на диаграммах, зарегистрированных датчиком напряжения на коконах. Так вот, я очень хочу посмотреть на рисунок энцефалограммы «спящей».

— Но если она без сознания, — возразила Кристал, — разве это не должно быть чем-то вроде медленной волны?

— Допустим. Но что я больше всего хотел бы увидеть, так это перенос, если он будет иметь место.

— Такую запись, как на графике напряжений?

— Та запись была чрезвычайно примитивной. На этот раз у нас будут более чувствительные инструменты. Я бы очень хотел посмотреть, на что это похоже. — По взглянул на меня и блеснул улыбкой. — «У блох больших зудит спина от блох других, поменьше; а тех кусает мелюзга — и дальше в бесконечность»[23]. Это написал Огастес де Морган, которого, насколько я понимаю, вдохновил Джонатан Свифт.

По не сказал ничего больше, но я уловил общий смысл.

* * *

Когда мы прибыли в больницу, я не был удивлен, обнаружив, что Кларисса уже там. Она стояла возле двери в комнату, которую больничный персонал превратил в изолятор для «спящей». Состояние пациентки не изменилось. По обеим сторонам двери выстроились несколько охранников в форме. Они даже не шелохнулись, когда я вошел; вместо этого их взгляды переместились на Клариссу.

Итак, теперь я знал, кто здесь командует. Не я, но Кларисса. По ерзал позади меня — ему не терпелось войти внутрь и поговорить с лечащими врачами.

— Мы можем войти? — спросил я у Клариссы.

Она какое-то время подумала над ответом. Затем кивнула охранникам, и те отступили от двери.

— Но я хотела бы поговорить с вами, — добавила она, отзывая меня в глубину коридора.

Поскольку терпение явно не относилось к числу ее достоинств, я сказал По, чтобы он шел в комнату без меня, и последовал за Клариссой в личный кабинет, принадлежавший, по всей видимости, одному из распорядителей больницы. Гигантский стол красного дерева украшала фотография счастливого семейства; настенные полки были заставлены старинными медицинскими приборами. Кларисса опустилась в стоящее за столом плюшевое кресло и жестом предложила мне выбирать из оставшихся стульев.

У меня было нехорошее предчувствие относительно этого разговора.

— Мы полагаем, что вы сделали все, что могли, — начала она.

— То есть проект закончен?

— Во всяком случае, ваше в нем участие.

— Понимаю. Руководство переходит к вам?

Она покачала головой.

— Осталось не так уж много. Как только женщина умрет, что ожидается в скором времени, единственным вопросом будет: что делать с остальными шестью «спящими»? Подозреваю, что они отправятся в какую-нибудь правительственную лабораторию для дальнейшего изучения или устранения.

Правительство обычно не посылало специального человека для передачи сообщения, если в нем не было какого-либо скрытого жала.

— А что насчет меня?

Кларисса сдвинула брови, будто размышляя над сложной проблемой.

— Ваши действия в последнее время неубедительны. Хотя этот проект и доведен до успешного завершения, по крайней мере к настоящему моменту, вы проявили колебание в нескольких ключевых моментах. Мы обеспокоены вашим психологическим состоянием. — Она окинула меня сожалеющим взглядом. — Мы пришли к решению прекратить выплаты по текущему сроку вашей службы.

Технически говоря, я был уволен.

Это не явилось для меня потрясением. Правда, я думал, что они все же немного подождут — засунут меня в какую-нибудь контору в глуши до тех пор, пока мой срок не выйдет. Единственное, что меня удивило: они решили оборвать связь начисто.

Вся прелесть системы, по крайней мере с точки зрения правительства, состояла в том, что недовольные кадры не могли причинить ей особенного вреда. Так она была устроена. Я не мог представлять угрозу для национальной безопасности, потому что не знал почти ничего, за исключением некоторой внутренней информации о правительственных методах наблюдения. А это совсем немного; я был способен навредить системе лишь немногим больше, чем тот больничный санитар.

Внезапно мне подумалось: а может, и он тоже бывший агент?

Самым важным вопросом была моя личность. Согласятся ли они окончательно закрепить ее за мной?

— За достойную службу, — продолжала Кларисса, глядя куда-то в потолок, словно там отображался мой послужной список, — мы установим вашу личность согласно вашему запросу. Все деловые бумаги, налоговые записи, правительственные базы данных, документация о приеме на работу, нотариальные свидетельства и личные рекомендации за вами закреплены. Вы раз и навсегда станете…

— Я не хочу.

Кларисса изумленно взглянула на меня. Честно говоря, я и сам был немного потрясен.

— Не понимаю, — сказала она.

— Я хочу стать самим собой. Тем, кем я родился. Я хочу снова быть Рексом Кимболлом.

Она издала несколько нечленораздельных звуков; ее рот открывался и закрывался, приведя мне на память золотую рыбку, которую я видел в аквариуме в приемной больницы.

— Это мое имя, — пояснил я.

— Невозможно, — выговорила она, наконец отыскав свой голос. — Вы не пользовались этой личностью больше десятка лет. Неужели вы не понимаете, что в вашем резюме окажется пробел, который вы никогда не будете в состоянии объяснить? Вас нигде не возьмут на работу, потому что заподозрят самое худшее: будто вы сидели в какой-нибудь иностранной тюрьме или психбольнице либо занимались преступной деятельностью все эти годы. И мы не станем вас прикрывать, когда вы начнете отрицать это, — просто не сможем. Нельзя допустить, чтобы люди знали, сколько агентов безопасности мы нанимаем, где они бывали, откуда они взялись — это значит открыть врагам наши уязвимые места. Мы установим для вас постоянную личность, но мы не станем публично признавать, что вы у нас служили. Несомненно, самое разумное, что вы можете сделать, это…

— В кои-то веки меня не привлекает самое разумное. Я не желаю закреплять за собой эту личность. Я хочу снова стать тем, кем был изначально.

— А как же ваша семья? Ваша подруга?

— Если она мне действительно подруга, то поймет.

* * *

Я оставил Клариссу брызгать слюной в кабинете. Без сомнения, она не замедлит отправить отчет о том, что у Марлона Мэтерса, он же Рекс Кимболл, начинается буйное помешательство.

И возможно, так оно и есть.

Кто-то мягко взял меня за локоть. Я осознал, что уже час бесцельно расхаживаю взад-вперед по больничным холлам. Остановившись и подняв голову, я обнаружил перед собой Кристал Уэффл.

— У вас все в порядке? — спросила она, внимательно глядя на меня.

— Лучше не бывает.

Кажется, я ее не убедил.

— Есть новости? — спросил я, просто чтобы продолжить разговор.

Кристал поколебалась. В конце концов сказала:

— По вас ищет.

Она провела меня к лестнице. Мы поднялись на два пролета и по коридору дошли до вычислительного центра, где перед большим пультом сидел По Уэффл.

— Пациентка умерла, да? — спросил я.

— В некотором роде, — отозвался По.

Он начал говорить что-то еще, но остановился. Я заметил, как они с Кристал обменялись взглядами.

— Удалось найти что-нибудь интересное? — не отступал я.

— Гораздо интереснее то, чего найти не удалось. — Он показал на экран. — Ее энцефалограмма постоянно наблюдалась и записывалась, так что данных у нас полно. В настоящее время ее головной мозг почти полностью пассивен, она в коматозном состоянии. Однако записи, сделанные до этого, демонстрируют очень интересные ритмы.

Он показал на экран. Для меня это была всего лишь масса извилистых линий.

— То же, что и при последнем переносе?

— В основном. Но на этот раз вложенные ритмы отсутствуют. Никаких подструктур нет. — По поглядел на меня. — А ведь мы бы их непременно увидели, если бы они были; это оборудование на порядок чувствительнее, чем тот график напряжений, с которым мы имели дело в прошлый раз.

— И что это означает? — Я подумал, что знаю ответ, но По, кажется, не хотел обсуждать это. Я не мог его винить: он и без того уже достаточно поставил себя под удар. — У них все получилось, да?

По кивнул.

— Гипотетически, — прибавил он осторожно.

— Они избавились от своих паразитов, — сказал я. — Вы думаете, им для этого и нужно вселяться в чужие тела и мозги?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Может быть, они не могут наладить свои ритмы и структуры без какого-либо твердого носителя. Возможно, для того чтобы очистить подструктуры, нужно нечто вроде кувалды, только на ментальном уровне.

— А может быть, — добавила Кристал, — они просто пользуются случаем, чтобы время от времени получать возможность ощущать, слышать и видеть, чувствовать вкус и запах. Ну, и одновременно занимаются уборкой.

Я сказал:

— Поскольку у них самих бывают паразиты, эти существа… эти путешествующие сознания, или ангелы, если использовать термин Кристал, знают, что означает, когда в тебе кто-то живет. И наверное, поэтому они стараются не подвергать тому же других. Я думаю, существование специально подготовленных тел показывает, что они предпочитают идти этим путем, вместо того чтобы поселяться в других живых, сознательных существах.

— Не спешите приписывать им такие благородные побуждения. Может быть, они просто не способны поселиться в организме, уже обладающем сознанием.

— Проблема курицы и яйца предполагает, что могут или, по крайней мере, когда-то могли.

По кивнул.

— Вы подняли интересный вопрос. Впрочем, все это теории…

Кристал внезапно рассмеялась.

— Что тебя развеселило? — спросил По.

— О, ничего особенного, — отозвалась она, явно не в силах справиться со смехом. — Я просто подумала: вот ты так часто восхищаешься нашей цивилизацией, наукой и технологией, все время говоришь, какие мы великие и могучие. А теперь тебе придется как-то справляться с новыми данными: ты узнал, что существуют существа настолько продвинутые, что мы для них всего-навсего удобный столбик, о который можно почесаться!

По залился краской, но через несколько мгновений на его лице вспыхнула улыбка.

— А я никогда и не отрицал, что существует куча всего, чего мы еще не знаем!

* * *

Я размышлял о том, как в действительности зовут Клариссу. Кто она такая? Где она родилась, к чему стремилась в жизни? Переживала ли она потерю себя так же остро, как и я? Или, может быть, ее совесть чиста и ее не кусала никакая блоха у нее на спине?

В любом случае, она казалась мне достаточно здравомыслящей, чтобы заключить сделку.

— Вы хотите, — медленно проговорила Кларисса, ворочая в мозгу новую идею, — чтобы оставшиеся шестеро «спящих» содержались в лаборатории По?

— Если он согласится.

— Но По ведь чокнутый!

— Я так не считаю.

— Его теории — сплошной бред.

Я лишь улыбнулся в ответ. Кларисса продолжала:

— Необходимо помнить об интересах безопасности.

— Ах, Кларисса, но ведь правительство потеряло интерес к этому делу, не так ли? Я хочу сказать: что может быть страшного в дурацком генетическом эксперименте, в результате которого может получиться лишь кучка безвредных одурманенных наркоманов? Ведь так на это посмотрит правительство, не правда ли?

Кларисса нахмурилась. Однако она знала, что я прав.

— Если ваше предложение будет принято, — сказала она, — а я подозреваю, что так и случится, мне хотелось бы подчеркнуть, что это станет еще одним доказательством того, что наше правительство далеко не настолько помешано на безопасности, как это пытаются представить некоторые люди. Честно говоря, я не понимаю, почему столь много агентов теряют интерес к работе. Наша миссия — защищать и служить людям.

— И вторгаться в их частную жизнь. И лгать им… Да, Кларисса, кроме этого, вы также их защищаете и служите им. Но мне все это осточертело. Я хочу попробовать говорить правду, для разнообразия. И знаете что? Может быть, однажды мы откроем способ говорить правду и защищать людей одновременно! Как знать? Может быть, ответ лежит где-то там, — я простер руку к небесам. — Или здесь, — я показал на свою голову, — в надежном месте, где ваши датчики никогда не смогут ничего прочесть.

* * *

Я отправился прямиком к По.

— Я не смогу платить вам много, — сказал он в замешательстве. — Но я с радостью приму «спящих» в моей лаборатории. Если один из них снова проснется… подумать только, сколько всего мы сможем узнать!

В точности мои мысли.

— Я согласен делать любую черную работу, которую вы мне назначите, — пообещал я. — Должен же я как-то начинать восстанавливать свое резюме.

Перевел с английского Владимир ИВАНОВ

© Kyle Kirkland. Upon Their Backs. 2012. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2012 году.