Линда Нагата Освободительница[2]

Одна в темной спальне, Ханан могла наконец заняться созданием призрака — электронной копии собственного сознания. Программа выполнялась автоматически: только запустить ее — и атриум в мозгу начинал перерабатывать информации, моделируя призрак.

«Теперь ты будешь свободна» — донеслись из далекого прошлого слова матери.

Но свободным был лишь призрак — не Ханан. Двойник сознания, точная и в то же время самостоятельная копия, мог бывать в недоступных для Ханан местах, а когда возвращался, увиденное включалось в память Ханан.

Пока призрак обретал форму, она, покачиваясь в кресле, прислушивалась через открытую дверь к мягким шагам Сеида.

Ее встревожил звонкий писк. Из-за туалетного столика послышался сухой шелест. Ханан насторожилась — должно быть, заветный зверек проголодался, раз так шумит. Она послала короткий электронный сигнал через атриум. Тут же крошечная летучая мышь вылетела из укрытия и, пронесясь по комнате, спланировала на колени Ханан. Та бережно подняла мышь, уцепившуюся острыми коготками за пальцы хозяйки в поисках опоры.

«Я никому не сделала больно», — думала Ханан, поглаживая Черный бархатистый мех. Давным-давно это создание контрабандой завезли в страну с партией гуманитарной помощи для голодающих детей Душного квартала. Тельце мыши легко умещалось в ладони, и Ханан баюкала ее, не переставая удивляться уютной домашности зверька. Под слегка нависающим лбом глаз почти не видно, поэтому мордочка кажется навсегда застывшей в грустной гримаске: большие, будто измятые уши, вывороченные собачьи ноздри.

Атриум сообщил о готовности призрака. Ханан приказала мыши подготовиться к трансляции. Ее ментальная копия, записанная атриумом, перемещалась в мышь. Теперь Ханан существует в двух экземплярах, как две разделенные и независимые сущности, два разнонаправленных сознания.

Но, как всегда, Ханан медлила отпускать призрак, трудно было доверить ему то, что хотелось сделать самой (хотя это и была она сама). Она в нерешительности гладила мышь, проводя пальцем по тонкой косточке у основания крыла, где нащупывалось небольшое утолщение, маленькое смертоносное устройство, имплантированное конструкторами этого существа. Если мышь когда-нибудь обнаружат, устройство среагирует на сигнал атриума и впрыснет в кровь мыши быстродействующий яд. Через полторы секунды яд достигнет мозга и сотрет всю информацию об атриуме и о призраке. Это шишечка под крылом успокоила Ханан. Она постояла, все еще держа крошечное существо, потом подошла к двери на веранду и, отдернув прозрачную штору, выпустила. Сорвавшись с ее ладони, летучая мышь исчезла в темноте.

— Ханан?

Она поспешно обернулась — на пороге стоял Сеид.

— Ах, ты напугал меня. Я задумалась.

Нежно улыбаясь, он подошел к ней:

— О чем? Я надеюсь, не о Дядюшке?

Ханан вздрогнула:

— Нет. Хватит о нем на сегодня.

Он коснулся ее щеки:

— Но ты чем-то обеспокоена…

Уже зная, чем отвлечь его, она дразняще улыбнулась:

— Так успокой же меня!

Усмехнувшись, он принял вызов.

Однако и позже сон не приходил. Ласки Сеида не могли отогнать ее тревожных мыслей. Она лежала в темноте, слушая легкое дыхание мужа, вспоминая прошедшие события, пытаясь найти оправдание унизительной бессмысленности дня. Если бы только она могла видеть вещи в истинном свете!

В кабинете она давала подробные указания слуге:

— В Душном квартале за фабрикой фейерверков есть маленькая гостиница. В пристройке живет девочка-сирота десяти или двенадцати лет. Она там прислуживает. У нее на руках еще пятеро детей — младшие братья и сестры. Соберите их и отвезите в школу Святой Марии, там уже приготовлено место для них.

— Да, мэм.

— Как всегда, ты не должен называть моего имени.

— Я понимаю, мэм.

И тогда она заметила свою дочку, Сари, потерянно остановившуюся в дверях. Ханан отпустила слугу и позвала Сари:

— Дорогая, что случилось?

Сари бросилась к ней:

— Мама, зачем пришел Дядя? — спрашивала она жалобно, прижимаясь к ней всем телом. — Я его боюсь.

— Тс-с, дорогая, — шепнула Ханан. — Он просто к папе. У них дела. Ты вовсе не должна его бояться. Он любит тебя.

— Почему тогда ты его боишься, мамочка?

Ханан взглянула через открытую дверь кабинета на веранду, где Сеид беседовал с гостем под влажным облачком из мельчайших капелек воды, защищающим особняк от палящего солнца.

Сеид мог найти общий язык с кем угодно, даже с таким извергом, как Дядюшка.

— Дядя любит тебя, — повторила Ханан, — и меня тоже. Ты должна помнить, что семья для него важнее всего на свете.

— Но ему так трудно угодить! Когда я подавала ему сок, он только и сказал, чтоб я ходила тише и чтобы осторожнее ставила стакан. Сказал, что причесывать меня должна ты, потому что у меня получается некрасиво. — Из ее больших темных глаз полились по смуглым щекам слезы.

Сердце Ханан запылало. Зачем он приходит сюда, если ему здесь все не нравится?! Почему он такой злобный человек? Но, вытирая слезы Сари, она говорила:

— Дядюшка просто хочет, чтобы ты выросла хорошей девушкой, достойным членом семьи. Теперь иди, позови брата. Он должен подойти поздороваться, иначе Дядюшка обидится и никогда больше не придет к нам!

Сари хитро улыбнулась такой шутке.

— Если бы достичь этого было так просто! — прошептала она и убежала в детскую искать Хамаля.

Ханан выпрямилась. Взглянув на веранду, она наткнулась на строгий пристальный взгляд. На секунду она испугалась. Неужели он слышал последние слова Сари? Но нет, Дядя, улыбнувшись, поманил ее. Ханан покорно вышла из кабинета, тихо ступая босиком по коврам, узкая шелковая юбка мягко скользила по бедрам.

— О, Ханан, — по-акульи улыбался Дядя, — присоединяйся. Сеид говорит, ты нашла места в благотворительных школах еще для трех семей.

— Да, — ответила Ханан, присаживаясь, — и еще одно сегодня. Но нашлась очень маленькая комната, а нуждающихся так много.

— Наверняка не так много, как ты думаешь. — Дядя откинулся на спинку стула, сложив руки на откормленном животе. — Если бы обитатели трущоб имели мозги, чтобы уметь пользоваться лучшей-жизнью, президент давно бы построил школы в Душном квартале, все бы получили образование. К тому же попытка сделать это уже была, не так ли?

Ханан опустила глаза — только покорность спасает ее от этого человека.

— Да, Дядя.

Но ей показалось, что в отполированном серебре кофейника промелькнуло лицо ее матери. Большие темные глаза смотрели с непреклонным осуждением. Ханан вздрогнула. Анна Шукода умерла тридцать лет назад.

Дядя обратился к Сеиду:

— Как можно только думать об этом — строить школу в Духовке! Тогда нужно построить сразу еще и ясли, чтоб двенадцатилетние школьницы могли оставлять там своих детей. — Он самодовольно рассмеялся.

Сеид мягко отшучивался, хотя в его спокойных глазах отражалось замешательство. Ханан опять посмотрела на серебряную поверхность кофейника, но на этот раз увидела только свое отражение.

«Вот она, Ханан-совершенство», — насмешливо думала она. Женщина с необычно светлой кожей, полными губами, гармоничными чертами лица; ее деяния всегда милосердны и величественны, ее любовь к людям широко известна; любящая мать двоих детей, любимая жена преуспевающего бизнесмена, племянница шефа секретной полиции, верного слуги государства. Такой ее знали в обществе. Она же видела другую картину. Ханан-фальшивка. Обманщица, живущая в неимоверном страхе, каждый день ожидающая разоблачения.

Она нервно всматривалась в отражение. «Нет, ничего не видно», — думала она. Ничто в ее облике не говорило об атриуме, никто не сможет заподозрить ее в обладании им, даже Сеид. А ведь атриум у нее есть. И если бы она только посмела, то могла бы с помощью этого устройства подключиться к мировой сети. Биоэлектронный орган позволяет принимать и гостей-призраков, правда, она никогда бы не рискнула допустить туда кого-либо. Атриум был сконструирован иностранцами, а введен в ее мозг матерью, когда Ханан была совсем маленькой. «Теперь ты будешь свободна!» — повторяла всегда Анна Шукода. Но атриум был запрещен, и Ханан знала, что это смертельный дефект, который однажды убьет ее, так же, наверняка, как опухоль, разрастающаяся в мозге старухи.

Анну Шукоду подобные мелочи не заботили. Она упрямо следовала своей политической программе, выступая за всеобщее образование в трущобах и обличая правительство. Она коллекционировала врагов, как другие женщины коллекционируют, к примеру, духи. Дядя приказал своему младшему брату развестись с ней, но тот отказался. А Дядя не терпит непослушания. Даже спустя двадцать четыре года Ханан отчетливо помнила последний митинг, организованный матерью, звуки и запахи страха, когда войска правительства открыли огонь по безоружной толпе. Какой-то полицейский, в закрывающем лицо шлеме, вырвал ее, плачущую, из рук отца. Через мгновение отец уже лежал на земле, изрешеченный пулями.

Дядя считал, что семья превыше всего, и ничего важнее семьи для Дяди не существовало… кроме семейной репутации. Ради этого он бы пожертвовал и Ханан так же легко, как ее отцом.

Сеид тронул ее за руку. От неожиданности Ханан подскочила.

— Ханан, Дядя с тобой разговаривает.

— Где ваш сын? — резко повторил Дядя с зарождающимся подозрением. — Сеид сказал, он сдал математику на «отлично». Я хочу поздравить его.

Покраснев, Ханан ответила:

— Простите, Дядя. Когда Хамаль делает уроки, внешний мир для него не существует. Сари пошла за ним.

Дядюшка растянул губы в ледяной улыбке.

— Да-да, Хамаль — милый мальчик. Вырастет — будет работать в аппарате президента.

— Да, Дядя.

«Да-дядя, да-дядя» — насмешливо отозвалось в ее разгневанном сердце. Она скорее умрет, чем позволит превратить своего милого Хамаля в Дядиного протеже.

Ее взгляд скользнул за ограду веранды и выше, к «потолку» сада. Из специальных трубочек на крыше сочился туман, который поднимался прохладным облаком над домом. И потому здесь было всегда свежо, даже когда город плавился от жары.

Послышались звонкие шаги по каменной дорожке.

«Сколько людей!» У Ханан не укладывалось в голове, как может такое множество народу десятками лет существовать в столь ужасных условиях. Недостает воды и пищи. Свирепствуют болезни. Родители умирают, не успев поставить детей на ноги, и каждое новое поколение вынуждено создавать свою культуру заново, ловя слабое убывающее эхо некогда богатого прошлого.

Мышь почуяла запрограммированный запах. Она зависла и нырнула вниз по следу. Ханан удивилась, увидев школу, — значит, девочка уже под защитой сестры Марии. Ханан развернула мышь — ей достаточно было знать, что дети теперь в хороших руках, проведывать их нет времени. Пора думать о других. Мышь уже летела в самое пекло Душного квартала присмотреть за остальными детьми, которых Ханан считала своими подопечными. Только уже подыскав место в школе или миссии, принимающей бездомных детей, она забирала их из трущоб, а до этого только наблюдала.

Анна Шукода доказала бесполезность попыток улучшить положение изнутри. Ее социальное движение милосердия вылилось в кровавый мятеж. Политические кампании выродились в массовые убийства. Сама она была предательски убита в ссылке.

К рассвету призрак облетел всех детей. Мышь очень устала. Пришло время возвращаться домой. Ханан настроила мышь на свой собственный запах и направила ее к сияющему центру города. Но мышь почему-то рвалась обратно в трущобы. Призрак забеспокоился — мышь никогда не нарушала приказов Настоящий ужас охватил Ханан-призрака тогда, когда она поняла, что мышь все-таки беспрекословно следует указаниям: она летела по следу Ханан. В Душном квартале. Ночью!

Это невозможно! Ведь настоящая Ханан спит сейчас у себя дома, в центре города, далеко отсюда. И все же в хаосе запахов ночи ясно выделялся один. Ее собственный запах.

Оставалось слушаться мышь. Она неслась над трущобами, и бродяги, которые уже сворачивали свои тенты в ожидании рассвета, не замечали ее. Запах усиливался. Не могло быть уже никаких сомнений, что настоящая Ханан где-то здесь, в этом ужасном месте. Но почему? Только ее добрые дела могли достичь трущоб, но она сама или кто-нибудь из ее семьи — никогда.

Небо на востоке посветлело, и навстречу из утренних сумерек выплыло здание. Оно казалось не на своем месте среди ветхих лачуг — слишком современное и ухоженное. Мышь перелетела высокую ограду и нырнула в затемненный двор. Локатор отметил очертания кустов и деревьев, золотые блики потревоженных насекомых. Мышь опустилась на тростниковую циновку, закрывающую темное окно. Циновка тихо закачалась. В темной комнате за окном слышались голоса просыпающихся женщин — они желали друг другу доброго утра. След Ханан вел сюда.

Ханан-призрак мучилась в догадках. Как могла настоящая Ханан попасть сюда? Может, она стала жертвой преступления? Шантажа?

«А где тогда дети?»

Смерч дикой паники закружил ее. Она втянула воздух — запаха детей не слышалось абсолютно, это ее чуть-чуть успокоило.

Лучи солнца уже заглядывали во двор, когда мышь, цепляясь за края циновки, переползла на подоконник открытого окна. Инфракрасные глаза различили в комнате четыре фигуры. Женщины уже проснулись, но еще не встали. Одна казалась больной и старой, она поднялась и, сгорбившись, села на матрасе. Две другие помоложе — среднего возраста. Четвертая, хрупкая девочка-подросток, встала посреди комнаты, смеясь какой-то шутке. Подойдя к окну, она потянула шнур, чтобы убрать циновку. Мышь, испугавшись, взлетела к потолку и, попискивая, стала порхать по комнате над женщинами, старавшимися увернуться от перепончатых крыльев. В комнате поднялась суматоха, женщины изумленно вскрикивали и махали руками. В конце концов мышь нашла окно и стрелой вылетела на улицу. Ханан поспешно направила ее к дому.

«Это была не я», — думала Ханан, сидя на веранде, озадаченная принесенными призраком новостями.

Дети занимались с учителями. Сеид ушел по делам. Слуги уже убрали тарелки после завтрака, а Ханан все сидела за столом, вспоминая лицо, виденное ее призраком в лучах рассвета. Лицо девочки тринадцати — четырнадцати лет. Ханан помнила это лицо. У нее было такое же, когда ей было тринадцать.

«Это была не я».

Кто же тогда? Запах был совершенно идентичным, с соответствующими возрасту примесями. Нет людей с одинаковым запахом, это она знала точно. Кроме однояйцевых близнецов. Но эта девочка не может быть ее близнецом. Ханан — тридцать восемь лет. «Мама, неужели ты так ненавидела меня?» — прошептала Ханан.

Анна Шукода презирала всякие условности и традиции. Она всегда скептически отзывалась о законах, стоящих на страже морали и святости человеческой жизни. Ее привлекали идеи атриума, генной инженерии, контроля над рождаемостью. Она верила, что все человеческие жизни одинаково важны. Среди своих она была чужой, возмутительница толпы, жаждущая переделать мир. Ее политическая деятельность приводила Дядю в бешенство. В наказание он отобрал у нее Ханан, когда погиб его младший брат. Мать никогда не старалась вернуть дочь.

«Не такую дочь ты хотела», — поняла Ханан. Она представила себе тогдашнее состояние матери: озлобленная, без мужа, отрезанная от своей семьи и своего класса, собственная дочь предательски далека от ее убеждений. И все же — непобежденная, незапуганная, добивающаяся реализации своих планов. «Попробовать снова — только ты могла додуматься до такого, мама!» Слезы брызнули из глаз Ханан, слезы несправедливо отверженной. Поместить неудавшуюся дочь обратно во чрево, переродить ее, воспитать ее по-другому, чтобы конечный продукт был более… качественным.

Сердце Ханан переполнилось яростью. «Я не настолько ужасна! Я не заслужила переделки!»

— С вами все в порядке, мэм?

Она вздрогнула. Ее глаза, полные ужаса, уставились на слугу, смиренно ожидающего ее указаний. Ханан, борясь с волнением, старалась придать лицу выражение холодного спокойствия.

— Да, все прекрасно. Теперь оставьте меня.

Слуга неуверенно кивнул и ушел.

Она существовала дважды. И эта ее вторая жизнь проходила в Душном квартале. Клон, почти наверняка нелегальный. Младшая сестренка. Дядя не должен узнать о девочке, иначе он убьет ее.

Сгоряча она подумала: хорошо, если бы этой сестры вообще не было на свете. Но теперь вовсе не хотела, чтобы клон погиб. Ее разобрало страстное любопытство — что он из себя представляет? Какой она стала в других обстоятельствах?

Ханан порывисто поднялась с места и направилась в комнату, где быстро переменила утренний туалет на шальвар-камиз, обула расшитые бисером сандалии, покрыла голову легким шарфом.

— Мне нужен сопровождающий, — сказала она слугам, — у меня дела в городе.

Ханан ехала на заднем сиденье «мерседеса» (вел машину слуга) и смотрела в окно, невидимая за тонированным стеклом. Из-за плохих дорог транспорт двигался медленно — грузовые и легковые автомобили, ярко раскрашенные коляски велорикш, управляемые мускулистыми, обливающимися потом людьми. Она подъехала к небольшому магазину, рекламирующему лекарственные травы. Ханан вышла под жгучее солнце, слуга поспешил было открыть перед нею дверь, но она приказала:

— Оставайтесь здесь, я буду через минуту.

Тот недовольно нахмурился — он должен был держать ее в поле зрения постоянно. Но твердый взгляд Ханан убедил его на этот раз сделать исключение. Она вошла в магазин, и их разделила дверь. Из задней комнаты ей навстречу появилась молодая женщина. Ханан достала кредитную карточку:

— Мне нужно получить информацию. Двухэтажное здание за высокой оградой. Между каналом и складом Чу Фонг. Что это такое? — отчеканила она.

Женщина взяла карточку и задумалась.

— Ах да. Это миссия.

— Христианская миссия? — Ханан удивилась. Мать никогда не интересовалась ни христианством, ни исламом, ни другими религиями.

— Нет. Она называется «Непреклонный цветок», не религиозная миссия. — Она взглянула на кредитку, потом опять на Ханан. — Дальше — дорого будет стоить.

— Я заплачу.

— Это политическое убежище для сторонников Анны Шукоды. Говорят, там живет ее дочь.

Ханан прижала руки к телу, чтоб не дрожали.

— Спасибо, — кивнула она.

Молодая женщина вернула кредитку, сняв со счета некую сумму, но Ханан даже не потрудилась проверить, какую.

В этот вечер Ханан-призрак отправилась в миссию «Непреклонный цветок». Управлять голодной мышью было трудно, и она дала ей пару минут поохотиться в саду, прежде чем направить непосредственно к зданию. Мышь настроилась на запах Ханан и тут же взяла след, он вел к открытому окну. Ханан медлила. Она никогда не позволяла мыши проникать глубоко внутрь неизвестного здания. Что, если ее увидят? Судя по запахам, здесь было много людей. Что, если кто-нибудь прибьет ее шваброй? Но любопытство толкало ее вперед. Вскарабкавшись на подоконник, она глазами мыши разглядывала уже знакомую спальню. Комната была пуста, матрасы и одеяла аккуратно сложены в углу. Слабая лампочка горела над входом. Ханан влетела в комнату и устремилась дальше — через открытую дверь, по длинному коридору, освещенному только полосками света, пробивающимися из-под дверей.

След вел направо. Она летела над самым потолком, обдаваемая волнами собственного запаха. Пискнув, мышь присела на дверной косяк. Из ближайшей комнаты доносились голоса. Она перепорхнула туда. Яркое сияние люстры на мгновение ослепило ее. Когда же искусственные глаза адаптировались к свету, она увидела себя.

Хорошенькая девушка в полупрозрачной, застегнутой на груди блузке и голубом саронге, черные волосы аккуратно собраны в пучок на затылке. Мягким голосом она повторяла слова, обучая чтению семерых взрослых мужчин. У каждого в руках было по электронной книге, откуда они по очереди читали. Призрак узнал текст. Когда Ханан было десять лет, мать зачитывала ей отрывки. Слова врезались в память, хотя тогда она, конечно, плохо понимала их значение. Учебник Анны Шукоды «Полноправие: как простому человеку стать свободным» был запрещен в республике двадцать лет назад.

Ари — так звали клона. Обычное имя. Она работала учительницей в миссии. И несомненно была дочерью Шукоды. Вот и все, что удалось выяснить Ханан за этот час. Ей хотелось знать больше, задавать вопросы. Значит, пришло время увидеться с Ари.

В Душный квартал ее сопровождал слуга. Он неодобрительно нахмурился, услышав о цели поездки, но промолчал. Когда они подъехали к миссии, он последовал за Ханан к распахнутым воротам, установив в «мерседесе» систему защиты.

Дорожка, экономно залитая обновленным бетоном, шла через сад с молодыми фруктовыми деревьями и сочными овощами, по стенам вился виноград. Несколько седых женщин, ухаживавших за растениями, оторвались от работы, глядя на Ханан. Одна из них тихо поздоровалась. Ханан вежливо ответила ей.

— Ждите меня здесь, — приказала она слуге и поднялась по ступенькам здания миссии.

Воздух внутри можно было назвать прохладным лишь по сравнению с палящим зноем снаружи.

Ханан вспомнила о холодном тумане над ее собственным садом. Она остановилась в холле. По коридору шла женщина ее возраста, одетая в поношенное, но чистое платье.

— Мадам? — вопросительно улыбнулась она.

— Добрый день, — сказала Ханан, — простите, что я не предупредила о себе. Я хочу встретиться с Ари. Я слышала о ней много хорошего и теперь хочу увидеть ее, может быть, помочь ей.

Открытость женщины тут же сменилась подозрительностью.

— Да, здесь есть Ари, — сказала она, — но это просто начинающая учительница, может, вы хотели бы…

— Нет, — прервала Ханан, настаивая на своем. — Я хотела бы повидать Ари, дочь Анны Шукоды.

Лицо женщины застыло, словно маска из слоновой кости.

— Здесь таких нет, — отрезала она, — мы не имеем никакого отношения к политике. Это просто школа для бедных. И пожалуйста, не произносите этого имени в наших стенах.

Ханан не изменила тона:

— Пожалуйста, скажите Ари, что ее хочет видеть старшая дочь Анны Шукоды.

Женщина подозрительно прищурилась, но, когда она всмотрелась в черты Ханан, губы ее дрогнули:

— Вы…

— Да, ведь вы узнаете меня?

— Да, я… я…

— Позовите Ари, мне нужно поговорить с ней.

Женщина неуверенно кивнула:

— Пожалуйста, идите за мной.

Ханан проследовала за ней по тускло освещенному коридору. Пахло цветами и жареными овощами. Те же запахи, что слышала ночью мышь, только теперь они воспринимались гораздо слабее.

Она остановилась у дверей, откуда доносился голос Ари.

— У нее урок, — сказала женщина.

— Вызовите ее сейчас. Мне нельзя оставаться здесь слишком долго. Это опасно для нас обеих.

— Хорошо, мэм. — Она осторожно раздвинула шторы. — Ари, — шепнула она. — Ари!

Ари удивленно подняла голову. Ханан жадно уставилась за нее. Такая молодая, такая красивая.

— Ари, иди сюда, — поманила женщина, — важное дело.

Ари извинилась и тихо подошла к дверям. Ее взгляд скользнул по лицу женщины и остановился на Ханан. В ее глазах светилось узнавание:

— Значит, ты уже пришла.

Они сели на подушки в комнате. Раздвинутые двери впускали зной раскаленного двора. Ари подала Ханан сок безо льда.

— Как ты нашла меня?

— Я не могу этого сказать. Во всяком случае, больше никто не знает, что ты здесь. Ты поняла, кто я?

Ханан прищурилась:

— А ты сама знаешь?

Ари устало кивнула.

— Мать была честной во всем. Они ничего не скрывала от меня. Я — это ты, я — копия, выращенная из твоей клетки, но воспитали меня по-другому.

Отчаяние пронзило Ханан. Глотнув сока, она отвлеклась на минуту его сладким освежающим ароматом.

— Ну почему? — наконец выдавила она.

— Этот вопрос давно тебя мучает, правда? — сказала Ари. Она вздохнула. — Анна Шукода лишилась своей первой дочери. Она потеряла тебя, Ханан. Мы с ней — одно целое. Ты должна понять… Она осталась совсем одна. Ее муж давно погиб, дочь отняли, политическая карьера не удалась. Три года тюрем. Ей нужно было передать кому-то свой опыт.

— Но я-то не умирала, — сквозь зубы проговорила Ханан.

Ари грустно покачала головой:

— Она чувствовала, что виновата перед тобой, хотела искупить свою вину. Она хотела как лучше… — Ари замолкла. — Прости, наверно, тебе больно слушать все это.

Ханан боролась со своими эмоциями, пока не собрала их в теплый неподвижный ком.

— Она, должно быть, умерла сразу после твоего рождения?

— Да, я не знала ее.

— Как же ты выжила?

— Последовательницы заботились обо мне.

Недоумение Ханан отразилось на ее лице. Ари понимающе улыбнулась.

— Последовательницы — это три женщины, которые посвятили всю свою жизнь матери. Они не стали выходить замуж. Они вырастили меня, дали мне образование. О матери я знаю из их воспоминаний. Я обязана этим женщинам жизнью.

«Чем же орудие обязано своему создателю?» — думала Ханан.

— И ты продолжила дело матери?

— Да, но я решила быть незаметнее. Я ей и не ровня, и не замена. Делаю, что могу, как и ты.

— Не так уж важно то, что я делаю, — смутилась Ханан.

— Но не для тех, кому ты помогаешь.

Ханан не хотелось говорить о своих благодеяниях. Она давно смирилась со своим положением.

— Ты учишь по запрещенным книгам, — сказала она.

— Да.

Ханан смотрела на свои длинные сцепленные пальцы.

— Это очень опасно. Тебя казнят, если узнают об этом. Само твое существование незаконно. Если они узнают, что ты есть на самом деле…

— Да, Последовательницы мне говорили. Я не хочу умирать, но бросать работу тоже не хочу, она слишком важна.

— Это большой риск!

— Не обижайся, но мне кажется, никому и в голову не придет, что мы с тобой — одно.

Гнев вспыхнул в груди Ханан.

— Ты думаешь, я из-за этого? Думаешь, я пришла, потому что боюсь этой связи?

На лице Ари мелькнуло сомнение.

— У тебя дети. Вполне естественно, что ты беспокоишься о таких вещах. Может быть, тебе не следовало приходить сюда.

— Может быть, тебе следовало бы скрывать свое происхождение.

Но Ари возразила:

— Я не хочу прятаться. Имя Анны Шукоды дает мне здесь определенное положение. А если меня и арестуют, то казнят за атриум гораздо раньше, чем узнают, — как ты выразилась, — что я есть на самом деле.

Ханан услышала, как сердце дало сбой.

— У тебя есть атриум? — вырвалось у нее.

Ари кивнула:

— Мать ввела мне его. Она говорила, что атриумы потому и запрещены, что делают людей свободными.

Приглушенный стон ужаса вырвался из груди Ханан. Подозревала ли Ари о том, что ее атриум тоже сдублирован?

— Тебе не стоило говорить мне этого, — прошипела она, пытаясь закончить мучительный разговор.

Но Ари, спокойно глядя ей в глаза, сказала:

— Я знаю, что мать и тебе дала атриум.

Ханан сдержала протестующий крик. Ее губы сжались в тонкую дрожащую линию. Закрыв глаза, она заставила себя увидеть бесконечные ледяные пространства, громадный, пустой океан вечного холода. Сердце забилось медленнее. Ханан стала дышать ровнее.

— Никогда больше не произноси этих слов! — прошептала она.

Ханан открыла глаза и увидела Ари, озабоченно глядящую на нее.

— Прости, — сказала Ари, — действительно не надо было… Сейчас, наверно, тебе лучше уйти.

— Да, — согласилась Ханан. — Ты не дашь мне… адрес твоего атриума?

Ари улыбнулась, будто только и ждала этой просьбы.

Вернувшись домой, Ханан запросила сочинения Анны Шукоды. В библиотеке Сеида такого, конечно, быть не могло. Она попыталась получить информацию о политической литературе по компьютерной сети, но так как никто из операторов не знал Ханан, доступ к секретным документам был закрыт. В конце концов она заказала их за границей.

Все это время она будто со стороны наблюдала за собой. «Зачем я это делаю?» — этот вопрос измучил ее, хотя ответ был прост: ей необходимо было понять свою мать. Ей нужно знать, что заставило Анну Шукоду избрать жизнь, полную опасностей, когда у нее была прекрасная возможность дожить до глубокой старости в спокойствии и комфорте. Более того, Ханан хотела понять, почему сама она сделала другой выбор.

Компьютер просигналил о получении текстов. Ханан скопировала их в свою электронную книгу и улеглась с ней в постель.

Дети спали. Сеид еще работал со счетами. Прохладный туман окутал дом. Летучая мышь была отправлена к Ари.

Ханан включила экран электронной книги.

Рано утром позвонил Дядя — сообщить, что будет завтракать с ними. За столом Ханан сидела напротив него, чувствуя себя крысой под гипнотическим взглядом кобры. Дядя самодовольно смеялся, шутил с Сеидом и Хамалем. Он даже похвалил Сари и составленный ею букет. Но сквозь эту непринужденность Ханан чувствовала напряжение притаившейся кобры. Она заставила себя съесть тарелку фруктов и немного риса. Пусть кобра проглотит жирную крысу. Она не хотела чувствовать себя виноватой в глазах Дяди.

— Есть одно дельце, которое нам надо обсудить, Сеид, — сказал Дядя после того, как убрали со стола и дети отправились на занятия. — Лучше это сделать в твоем кабинете.

— Конечно, Дядя.

— Ах да, — он хитро взглянул на Ханан, — не присоединишься ли и ты к нам?

Она кивнула. Завтрак болезненно отяжелил желудок. «Пусть съест больную крысу», — подумала Ханан.

Она села на диван в кабинете Сеида. Дядя устроился в кресле-качалке. Сеид попросил чаю и сел рядом с Ханан. Дядя улыбался, глядя на них.

— Я горжусь тобой, Ханан.

Она недоумевающе вскинула брови. Дядя, будто не заметив, продолжал:

— Я всегда говорил: семья превыше всего. Ты знаешь, что это так, Ханан, ведь я приютил тебя, когда умер мой брат, и вырастил как собственную дочь. Я сделал это не потому, что любил тебя. Мы с тобой должны признать, я тебя тогда едва знал. Пусть это звучит жестоко, я даже думал, что совершаю смертельную ошибку, беря тебя под свою крышу, что я рискую своей политической карьерой. Но, несмотря ни на что, я взял тебя, потому что ты была дочерью моего брата.

— Да, Дядя. Я навсегда благодарна вам.

Дядя притворился удивленным:

— Неужели? Но твоя мать была ужасно испорченной женщиной. Из-за нее мой брат покинул приличное общество. Она увлекла его своими сумасбродными идеями.

Ханан чувствовала, как горят ее щеки. От стыда или от гнева — она не могла сказать. Склонив голову, она изучала свои руки: напряжение свело пальцы в дрожащий купол. Смуглая рука мужа легко сжала ей кисть — Сеид напоминал о своей любви.

— И безусловно, Ханан оправдала ваше великодушие, Дядя. — В его голосе улавливалось предупреждение Дядюшке о том, что он не допустит дальнейших оскорблений своей жены.

Ханан склонила голову еще ниже. Подняв плечи, она ругала себя. Неужели она думала, что рискует только собой, вознамерившись отыскать Ари? Как она могла забыть, что Сеиду тоже может достаться.

— Ханан была мне хорошей дочерью, — спокойно сказал Дядя, — истинным утешением бездетного человека.

Ханан удивленно подняла глаза… и наткнулась на тот самый взгляд кобры.

— Но Шукода была растлительницей. И к тому же твоей матерью. Совершенно естественно, что ее жизнь могла быть тебе любопытна. Честно говоря, я удивлен, что ты так долго держалась.

— Дядя, прости! — Ханан разрыдалась. Сеид, пораженный, не знал, что и сказать. Взмахом руки Дядя разрезал воздух, требуя тишины.

— У тебя двое милых детей, Ханан, и уважаемый муж, который любит тебя. Когда поздним вечером тебя охватит тоска, вспомни лучше о своей семье. Подумай о детях. Пойди к мужу в постель, и к утру ты опять будешь свободна и довольна собой.

Ханан схватила Сеида за руку и закивала:

— Спасибо, Дядя, — шептала она, вздрагивая с облегчением, — спасибо!

— Ты думала, что ты делаешь? — кричал Сеид. — Может, думала, никто не заметит? Или служба безопасности ничего для тебя не значит? Почему, Ханан? Ну скажи, почему? Ты же всегда говорила, что ненавидишь свою мать.

Ханан повалилась на диван и снова зарыдала. Каждое гневное слово Сеида отдавалось болью в теле. Другие мужья кричали на своих жен, даже били. Но не Сеид. Каждый день, проведенный вместе, был для них днем любви. Теперь он страдает из-за нее.

— Прости, Сеид. Я не знаю, почему я это сделала. Не знаю, что на меня нашло. Я просто… — Она пыталась найти оправдание, которое успокоило бы его.

— Я узнала, что в Душном квартале люди опять говорят об Анне Шукоде. Я… я никогда не знала ее по-настоящему. Я хотела понять, почему столько людей любят ее, почему я сама не любила ее. Что было в ней особенного. Что заставляет людей спустя столько лет говорить о ней. Ее имя до сих пор вдохновляет людей. Я подумала, есть ли во мне такие силы… Будет ли кто-нибудь помнить обо мне после моей смерти.

— Я рядом, разве не так? — с болью говорил Сеид. Он стоял на коленях, обняв ее. — Ты меня вдохновляешь, Ханан. Я люблю тебя и каждый день благодарю Аллаха за наше счастье. Мне нельзя терять тебя. Пожалуйста, не рискуй Дядиным расположением. Ты и я живем в прекрасном мире. Не разбивай его.

— Я и не хочу, Сеид. Ты и дети — моя жизнь. Я умру без вас.

— Тогда больше никогда этого не делай.

Прохладная щека Сеида коснулась ее пылающей щеки. Ощущая его мужской запах, Ханан притянула Сеида еще ближе, так, что уху стало жарко от его дыхания.

— Что, если бы Дядя не удочерил меня, — выплеснула она наконец ужас, мучивший ее, — где бы я оказалась сейчас?

— Это неважно.

— Сеид, — она молила о понимании, — ты когда-нибудь задумывался, как бы все обернулось при других обстоятельствах? Посмотри на мою жизнь. Если бы отца не убили, если бы мать действительно любила меня, — кем бы я была сегодня?

— Никем. Тебя бы убили, Ханан! Помни: я — тот, кто любит тебя.

Непонимание исчезло, но тревога не покидала его. Весь день он боялся оставить ее одну. На том же диване они беззаветно любили Друг друга, отдаваясь полностью, без остатка. Потом он принес ей чай. Они вышли в сад собрать цветов для его офиса, и Ханан пела ему песни о любви. Хамаль и Сари шумно резвились неподалеку. Да, он был прав. Они живут в прекрасном мире. Отчего же тогда она не в силах забыть Ари?

Пришла ночь. Ханан и Сеид опять остались наедине. Он заснул в ее постели, такого уже давно не случалось. Ханан не могла и спать. Она сидела и смотрела, как он дышит, как спокойно его лицо во сне. Ханан знала его недостатки: раздражительность, когда отрывают от работы, нетерпимость к шалостям детей, щепетильность в отношении ее репутации — и дома и в обществе. С ним было не так-то просто жить. Но сон смягчил его черты. В такие минуты он казался почти совершенством. И это только увеличивало ее страдания.

Она нежно поцеловала его в лоб, будто извиняясь за будущую ложь. Он был ее солнцем. Но Ари была ужасной лунной тенью, мрачно скользящей по его лицу Встав с кровати, она позвала мышь.

Зверек ловил насекомых в саду Она сняла его со шторы — мех был слегка влажным от полетов в клубах тумана. Она задумчиво рассматривала мышь в слабом свете ночника. Жалкое создание, темное и скрытное, бессильное в этом мире. Это и было ее настоящее лицо. Красота, боготворимая Сеидом, была только маской. Если бы он заглянул глубже, он бы увидел другую Ханан. Ари совсем не такая.

Да, Ари совершенно другая, ее полная противоположность Она дерзко использует имя Шукоды, открыто преподает запрещенные тексты, активно влияет на мир. Ари не может быть ее копией. «Я должна защитить ее!» — в ней заговорили материнские чувства. Ханан осознала свой долг. Она стала смотреть на Ари как на своих детей — произошедших из ее плоти, но совершенно самостоятельных.

Она с моделировала призрак в атриуме и передала его в мышь.

— Присмотри за ней, — шепнула она мыши, улетающей в темноту.

Взрывчатка! В поисках запаха Ари Ханан-призрак оказалась в самом центре Душного квартала. Наконец локатор отметил нужный след, формула которого была заложена в банке данных мыши. Пылающей золотой стрелой след устремлялся к аллее за миссией «Непреклонный цветок». Ханан-призрак до предела увеличила скорость.

Она нашла первую мину в ограде, на расстоянии вытянутой руки от ворот. Другая была спрятана за тентом, где спали четверо детей со своей матерью. Ханан подождала еще секунд двадцать, пока мышь искала другие мины. Потом обратилась в библиотеку атриума за адресом Ари. Никогда прежде она не пользовалась атриумом для связи с другими. Это было слишком опасно. Такие переговоры легко было подслушать. Но сейчас раздумывать было некогда.

— Беги! — закричала она, как только Ари откликнулась. — Беги! Здание заминировано и внутри и снаружи. Мой Дядя уже нашел вас. В стены заложены мины, одна — возле твоей спальни. Беги же!

Послышался взволнованный голос Ари:

— Откуда ты знаешь? Ханан, где ты?

— Беги, Ари! Нет времени объяснять.

— Что за мины? Можно их обезвредить?

— Нет, слишком поздно. Их очень много. Беги сейчас. Я не знаю, когда они должны взорваться.

Она облетела двор, прощупывая локатором окна и стены. С облегчением она слушала голос Ари, эхом разносящий предупреждения об опасности.

Люди просыпались. Она видела, как они бежали через двор на улицу. Ари была с ними. Ханан летела над нею, а Ари в ночной рубашке перебегала от палатки к палатке, будя спящих.

— Уходите отсюда! — кричала она. — Уходите от ограды! Облава!

— Ари! — снова позвала Ханан-призрак. — Спасайся сама! Уходи…

Раздался взрыв. Каждая мина расположена со знанием дела, а взрывная волна была направлена на само здание.

Мышь, подброшенная волной, потеряла слух, Ханан едва могла контролировать ее метания.

— Ари! Ари! — кричала она. — Ответь мне, детка! С тобой все нормально?

Ей удалось развернуть мышь в сторону миссии. На этом месте теперь была гора мусора и известки. Горели обломки здания, Ханан видела тела убитых и раненых. Стоны о помощи заполнили пространство Она искала запах Ари, но взрыв унес все следы.

«АРИ!»

— Я здесь, Ханан. — Голос звучал напряженно, будто говорили сквозь зубы.

— Тебя ранило?

— Немного. Ах, Ханан, за что они нас?

Ханан наконец увидела ее: Ари стояла на коленях возле истекающего кровью тела. Это была одна из Последовательниц — та самая старая женщина, что водила ее к Ари.

— Я пошлю тебе деньги, — сказала Ханан, — найду новое жилье.

Ари подняла лицо к небу. Слезы текли по ее щекам.

— Я не знаю, где ты, Ханан, но спасибо тебе. Сегодня ты спасла много жизней. Если бы ты могла спасти еще одну, эту…

А в доме настоящая Ханан еще не спала. Она лежала в кровати, когда услышала далекий взрыв, и приподнялась, прислушиваясь. Раздались звуки сирены. Сеид сонно спросил, что случилось.

— Был взрыв в Душном квартале.

И опять заснул. Ханан встала. Было уже за полночь. Беспокойство стучало в груди, как ночные бабочки в окно. Переодевшись, она прошла в кабинет к телефону. Начала было звонить в атриум Ари, потом вспомнила — телефон записывает все звонки. Положив трубку, она уставилась в пустоту.

Мягко зазвонил телефон. Она испугалась, потом взяла трубку, но услышала только гудки. Сигнал повторился. И вдруг она поняла, что это совсем не телефон, а ее собственный атриум. Она не слышала этого сигнала с тех пор, как мать учила ее пользоваться атриумом. Никто больше не знал номера. Вызов повторился еще раз.

Что делать? Припомнив, вначале запросила данные абонента. Информация заполняла голову, будто потерянная мысль. Абонентом была она сама — ее призрак, управляющий мышью. Она медлила: никогда она не осмеливалась говорить со своим призраком, опасаясь узнать правду о своей душе. (Раздваивалась ли она? Или существовала вовне и тогда, получается, сама оставалась без души?) Кроме того, Ханан считала, что разговоры с призраком распаляют гордыню, что это гораздо преступнее, чем запоминать впечатления призрака и размышлять о них, будто о виденном во сне.

— Да… Я слушаю, — начала она, неуверенная, нужно ли говорить громче.

— Беги! — Собственный голос будто кричал ей в ухо. — Я была вынуждена связаться с Ари. Теперь они знают о нас. Беги из дома пока тебя не схватили!

Глаза Ханан расширились.

— А как же дети?

— Оставь их. Сеид о них позаботится. Дядя его не тронет.

— Я… я не могу…

— Дядя знает об атриуме. Уходи, пока не поздно!

— Но куда я пойду! — закричала она, в панике оглядываясь по сторонам. Дом перестал быть для нее убежищем. — Мне некуда идти. Я не смогу убежать из страны.

— Иди к Ари. Это единственный шанс.

— В миссию? Там не укрыться.

— На улицы! Миссия взорвана. Спрячешься в старом городе, но беги немедленно!

Ханан поспешила к лестнице, ее ночные туфли беззвучно касались натертых полов. Скоро тут будет Дядя… Она бросает детей. Хотелось взглянуть на них в последний раз, но времени не было. Они возненавидят ее после такого внезапного исчезновения. Сеид тоже. Выйдя за дверь, она никогда не сможет вернуться. Попрощаться времени нет.

— Мама? — Испуганный шепот Сари заставил ее остановиться на верхней ступеньке лестницы.

— Сари! Ты должна лечь обратно в кровать.

— Мама, куда ты? Что случилось?

Сердце Ханан разрывалось на части. Сари была очень испугана, Ханан хотелось взять ее, обнять, сказать, что все будет хорошо. Она открыла рот, но не смогла выговорить заготовленной лжи, вместо этого сама собой вырвалась правда:

— Сари. Мне придется уйти. Я совершила… то… что… — Слезы мешали ей видеть. — Дядя придет за мной. Я должна уйти раньше. Сари, я люблю тебя!

Сари кинулась к ней и повисла на шее:

— Возьми меня с собой. Не оставляй меня здесь с Дядей.

Потрясенная Ханан отшатнулась.

— Нет, нет, я не могу взять тебя. Это было бы ужасно. Оставайся здесь, папа тебя защитит.

Обвившись вокруг Ханан, Сари зарыдала:

— Нет! Дядя говорит папе, что делать. И если ты уйдешь, Дядя не будет меня любить. Возьми меня с собой, мама! Как ты можешь оставлять меня здесь!

Ханан покачала головой. Никогда она не возьмет Сари на улицы, в это адское место! Сари там погибнет.

— Все, пусти меня. — Она пыталась разорвать судорожные объятия дочери.

— Ханан! — показался в дверях Сеид, взъерошенный, с полными страха глазами.

Ханан обратилась к Сари:

— Иди к отцу. Он тебя защитит. — Она решительно отстранила девочку и бросилась вниз по лестнице. Сеид кинулся за ней:

— Ханан!

Она развернулась, предупреждающе вытянув руку.

— Не спрашивай ни о чем, — закричала она, — и не пытайся защищать меня. Ты невинен. Чем меньше ты знаешь, тем.

Входная дверь с шумом распахнулась за ее спиной. По выражению лица Сеида Ханан прочитала свою судьбу, по единственному беззвучно выговоренному слову: «ДЯДЯ».

Она медленно повернулась Дядя, оскалившись, стоял на пороге, вперив в нее взгляд. Четыре огромных солдата за ним.

— Изменница! — заорал он. — Обманщица! Шукода! — В его устах это имя звучало как ругательство. — Твой призрак был в городе ночью. Ты что, надеялась утаить от меня атриум?

Сдерживаемая ярость ударила в голову Ханан.

— И у меня получилось! Годами я скрывала это. Вы не подозревали? Никогда не догадывались, что сделала со мною мать?

— Шукода?!! — завопил он.

Его лицо потемнело от бешенства, и Ханан поняла, что он встретил в ней своего старого врага.

— Это сделала Шукода? Почему ты не сказала мне сразу?

— Вы убили моего отца за меньшее. Я не хотела умирать.

— Оставь ее! — закричал Сеид. — Это моя жена!

Он попытался встать между Ханан и Дядей, но стоило Дяде только щелкнуть пальцами — и солдаты тут же оттащили Сеида в сторону.

Дядя извлек кем-жезл. Что-то похожее Ханан уже видела в фильмах о полиции Жезл был снабжен микроскопическим медицинским роботом, способным опознать и разрушить любой искусственный орган. Ханан откачнулась, но один из солдат схватил ее за руки. Сеид кричал.

— Уведите отсюда Сари! — рыдала Ханан.

Но поздно. Жезл коснулся ее щеки. Она почувствовала как острое жало пронзило кожу. Робот, будто червячок, вбуравливался в ее голову, в мозг. Ханан с ужасом следила за происходящим, пока все не затмилось адскими вспышками пламени Она не чувствовала своего тела и совсем потеряла связь с миром. В ее ушах стоял грохот падающей воды — звуки проносящегося времени. В неистовом беспорядке мелькали перед глазами картинки из прошлого, потом все смешалось. Она пыталась поймать смысл, схватить воспоминания, но они лились, как вода сквозь пальцы, неуправляемым, нематериальным потоком.

Река поглотила ее. Влекомая течением, она медленно плыла у самого дна, утомленная яркими сновидениями, которые вспыхивали все реже и реже. Обрывки странных бессмысленных снов постепенно растворились во мраке.

Ханан очнулась в постели. В комнате, где прошло ее детство, в Дядином доме. Жара и яркое солнце подсказывали, что уже полдень.

Поняв, что она жива, Ханан удивилась. Она лежала, пытаясь осознать этот факт. Тело слушается. Вот только атриум не реагировал. Теперь нужно научиться жить без него. Пострадал ли мозг от этой потери? Память, похоже, в порядке. Она не стала углубляться в вопрос, возможно ли вообще распознать потерю памяти.

Открылась дверь, и вошел Дядя. Его гнев остыл, лицо выражало скорее глубокое сожаление.

— Ханан, — подвинув стул к кровати, он склонился над ней, — ты должна простить мой гнев. Я думал, ты умышленно скрывала от меня атриум. Но, конечно, виновата в этом не ты. Это все Шукода.

Она слушала, не веря своим ушам. Неужели он простит ее? Но важнее был другой мучивший ее вопрос:

— Дядя, а Сари, Сеид и Хамаль — как они?

Дядя покачал головой:

— Можешь себе представить. Тяжелая душевная травма.

Да, Ханан могла себе представить.

— Я боялась признаться, Дядя, — прошептала она, — я не знала, что вы можете подумать.

Он развел руками:

— Во всяком случае, твой мозг не поврежден, невролог сказал, что скоро ты поправишься. — Он барабанил пальцами по колену. — Я понимаю, почему ты скрывала атриум. Представляю, как ужасно ты чувствовала себя, но я не совсем понимаю, зачем ты использовала его во время мятежа.

Лицо Ханан покрылось холодной испариной. Ей необходимо было видеть детей, это желание причиняло физическую боль.

— Сари плохо, — приблизившись, сказал Дядя, — вчера ночью ее никак не могли успокоить. Пришлось вколоть снотворное. А когда утром проснулся Хамаль, он, узнав о случившемся, кричал на отца, даже пытался его ударить. Сеид склоняется к мысли о разводе.

Дядя еще ниже нагнулся над ней:

— Что за девушка была в миссии? Та, которую ты звала Ари?

Ханан насторожилась. Дядя мог задать такой вопрос только по одной причине. Значит, Ари еще на свободе. Она искоса взглянула на Дядю:

— Не знаю, кто она. Случайно ее встретила. Она показалась мне хорошим человеком. Я хотела сделать пожертвование миссии. Я не знала, что она преподает философию матери.

— Не лги мне, Ханан. У меня и без того достаточно причин, чтоб сердиться на тебя. Кто эта Ари?

Ханан поняла, что Дядя может найти сотни свидетелей, вероятно, он уже знал, что Ари называет себя дочерью Анны Шукоды.

— Может быть, она сестра мне. Мы очень похожи, вы знали это?

От напряжения истерический смех подкатывал к горлу, она старательно сдерживала его.

— Ах да, — сказал Дядя, — итак, ты услышала сплетню о том, что она твоя сестра. Это и послужило поводом. Понимаю. Беспокоиться о кровных узах — вполне достойно, — он удовлетворенно наклонил голову, — ничего нет важнее семьи.

— И я в это верю, Дядя, — осторожно сказала Ханан, — но вы-то сами, вы верите, что она из нашей семьи? Если Ари действительно дочь моего отца, то, зачатая после его смерти, она считается вне закона.

Он безразлично пожал плечами.

— Совершивший это уже наказан.

Ее губы в удивлении раскрылись, образуя маленькое «о». Оказывается, правила имеют исключения для Дядюшкиной семьи. В груди затрепетала надежда. Теперь у нее нет атриума, происхождение Ари тоже не проблема. Можно ли восстановить нормальную жизнь?

— Дядя, может быть, мы возьмем Ари в дом? Если она сестра мне, то должна жить со мной.

Чуть заметная улыбка тронула его губы.

— Я тоже об этом думал. Но вначале мы должны найти ее. Чем дольше мои люди станут ее искать, тем сильнее ими начнет овладевать раздражение. В ярости они могут совершить роковую ошибку, которую мы ни в коем случае не хотим допустить.

Ханан поняла, что он имеет в виду:

— Я понимаю, Дядя, и если я придумаю, чем помочь, то помогу.

Он ушел. Ханан немного подождала, потом дернула дверь — закрыто. Разумеется, телефона не было. Она обошла комнату вдоль и поперек, раздумывая о своей семье, об Ари, о себе, о рыщущих солдатах, о выборе, который она сделала в жизни. Мысли путались. Погас вечер, наступила ночь. Стерильный, пропущенный через кондиционеры, воздух был прохладен. Вернулся слуга за подносом. Она сидела у окна задумавшись, ожидая новостей от Ари. Легкое царапание по стеклу испугало ее.

Вначале ей показалось, что это сухой коричневый лист вздрагивает на подоконнике от ветра. Потом поняла — это мышь! Как она нашла хозяйку? Ханан с ужасом встретила взгляд маленьких искусственных глаз сквозь оконное стекло. Должно быть, за этими глазами еще живет призрак. Безвозвратно утерянная часть ее существа. И тут она осознала, что Ханан-призрак должна знать, где скрывается Ари. Если бы только она могла указать место. Тогда Ханан привела бы Дядю к Ари сама, солдаты не успели бы ничего с ней сделать.

Ханан встала, решительно отодвинула стул с дороги. Под большим окном были встроены жалюзи для вентиляции. Она надавила на одну из пластин, почти спекшуюся с другими — жалюзи давно не пользовались. Пластина качнулась, открыв в стене узкую щель, через которую мышь и пробралась в комнату. Ханан с опозданием спохватилась, не сработает ли сигнализация?

Она взяла мышь, прижала ее мягкое пушистое тельце к щеке. Теперь она может полностью оправдаться перед Дядей. Показать ему мышь, все объяснить. Он оценит ее честность. Но он уничтожит мышь, тогда Ари невозможно будет найти.

Ханан держала мышь на уровне глаз. Если говорить вслух, призрак ее услышит и поймет.

— Найди Ари, — сказала она, — пусть позвонит Дяде. Она должна отказаться от всего, и тогда Дядя простит ее. Он понимает, что она — часть семьи. Потеря атриума не опасна для жизни. Скажи ей, пусть возвращается домой.

Едва она успела вытолкнуть мышь наружу, как в комнату вошел Дядя.

— Ари! — со всей силой отчаяния Ханан-призрак вызывала беглянку.

— Ханан? — ответил сонный неуверенный голос.

— Да! Да! — закричала Ханан.

Она была в ловушке! Осуждена навечно оставаться вне собственного тела. Никогда больше будет нельзя насладиться физическими ощущениями — ни пробежаться, ни пройтись, ни поесть, ни поплакать. Но она не бессильна. Она надеялась, что Сари и Хамалю можно вернуть мать, если Ари будет доставлена Дяде. От страха ни о чем другом она не могла думать.

— Я лечу к тебе, Ари, — передала она, еле держась на уставших крыльях, — есть новости от сестры. За тобой охотятся, но у нас есть шанс… Нужно позвонить Дяде.

— Что?

Призрак Ханан торопливо объяснила:

— Другого выбора нет. Не можешь же ты всю жизнь прятаться. Рано или поздно тебя поймают. Но Дядя знает, что ты часть семьи, сестра Ханан Он простит. Ты дочь его брата, он примет тебя, как принял Ханан. Твоя сестра пожертвовала атриумом. Ты тоже должна избавиться от него. По ее словам, эту потерю можно пережить Ты должна обрести дом.

— Отказаться от атриума?

— Да. Взамен на мирную жизнь, прекрасную жизнь!

Наконец она почуяла запах Ари. Вначале — прерывистый след, потом — четкий, широкий шлейф. Спланировала ниже по следу, проносясь над испуганными лицами бродяг.

— И от матери отказаться?

Напротив показалось здание старой аптеки, где пряталась Ари. Мышь подлетела к крыше и быстро нашла небольшое отверстие в проеденных термитами досках, которое приметила еще ночью. Скоро ее мордочка показалась в комнате. Свет фонарика бил из ниши в стене. Ари сидела на потертой коричневой подушке, снятой, наверно, со старого дивана. Ее обнаженные руки и плечи блестели — места ожогов, смазанные бальзамом. Подле нее на полу сидели еще трое, у двоих в руках — небольшие пистолеты.

— Наша мать предала семью. Из-за нее погиб наш отец, — сказала Ханан-призрак.

Ари раздраженно скривила губы:

— Из-за твоего Дяди погиб наш отец.

Ханан-призрак знала, что Ари права, и спорить не стала, но воспользовалась ее словами:

— Дядя убьет и тебя. Ты должна пойти домой.

— Нет.

Так просто. Даже не расспросив о подробностях. Резкое «нет» заставило почувствовать, как распадается ее мир.

— Так ты и не поняла, кем была мать, — сказала Ари, — я всегда завидовала тебе, потому что ты ее знала. Но, может быть, я ошибалась. Ты, наверно, была слишком близко к ней, чтобы правильно видеть. Но, несмотря на расстояние, на смерть, мать научила меня, что есть вещи более важные, чем просто семья. Я здесь, чтобы зазвучал голос тех людей, у которых нет выбора. Я орудие своей матери. Я ее слуга. Я сама себе дом. Скажи Дяде, что ему придется затравить меня до конца.

— Нет, Ари, ты должна передумать, — молила призрак-Ханан, — если ты не придешь в дом, я никогда не получу обратно своих детей. Ари, они останутся без матери. Иди домой, иди. Они и твои дети тоже…

Ари прервала связь. Еще не веря, Ханан-призрак в ужасе смотрела на нее. На все попытки вызвать ее снова Ари не отвечала. Девочка сидела в холодной полутемной комнате аптеки, глядя в пустоту. Слезы текли по ее щекам, но она не отвечала.

Тогда Ханан вызвала другой адрес.

— Дядя. Это Ханан.

Всего секунду спустя Дядя хрипло ответил:

— Кто это?

— Ханан, — повторила она, чувствуя, как сквозь привычное послушание пробивается гнев.

Дядя был убийцей, она не забывала об этом ни на минуту. Но ей всегда было что терять. Слишком рискованно открыто выходить против него, даже сейчас.

— Ты не Ханан, — сказал он, — я знаю, где она.

Гнев нарастал. Так разгорается в закрытом шкафу огонь, иссушая все вокруг, прежде чем превратиться во всепоглощающее пламя.

— Я призрак Ханан, — сказала она, звонко чеканя каждое слово, — ты отрезал меня от моего тела, Дядя, когда уничтожил атриум. Как я теперь попаду домой?

— Тебе нужно самоуничтожиться, — ответил Дядя.

Неужели она слышит в его голосе страх?

— Ты существуешь незаконно.

— Я теперь с Ари…

Наступила тишина, затишье перед великим боем. Дядя обдумывал возможности, которые может дать этот разговор. Наконец, он сказал:

— Где она?

— И ты отпустишь свою Ханан домой?

— Нет времени торговаться.

— Я только сейчас и могу поторговаться.

Дядя медлил, соображая. Потом сказал:

— Хорошо. Если передашь мне Ари, я отошлю Ханан домой. А потом ты сама прилетишь в мой дом, сядешь мне на руку, и я убью тебя.

Она вздохнула. Для электронного призрака нет потусторонней жизни. Ее смерть будет просто остановкой сигнала, тьмой, пустотой.

— Ханан! — Дядя ждал ответа.

— Поклянись, что ты поймаешь Ари, но не убьешь ее, — прошептала она. — Так ей будет лучше, я знаю. Но ты должен обещать, что ее не убьют.

— Если она дочь моего брата, я сделаю все, что смогу.

Она знала, что большего добиться от Дяди не удастся. И рассказала, как найти аптеку.

Между тем настоящая Ханан, запертая в спальне, с тоской ожидала рассвета. Беспокойно ходила из угла в угол по своей клетке или сидела у окна, напряженно выпрямившись на стуле. И тут она осознала до абсурда очевидную вещь: она всегда была пленницей у Дядюшки. Просто раньше тюрьма была достаточно просторной, чтобы вместить Сеида с детьми. И это создавало иллюзию свободы, усыпляло, ослепляло. И все же это клетка. Теперь, когда ее жизненное пространство сузилось, она ощутила его границы.

Ханан пересекла комнату. Долго смотрела на закрытые жалюзи, опять отошла. Что происходит там, снаружи? Полная безвестность с тех пор, как была отправлена мышь. Дядя отказался сообщать ей что-либо, хотя она рассказала ему все о мыши и объяснила, почему опять воспользовалась ею. Он выслушал ее с непроницаемым лицом. Ханан даже не могла понять, поверил ли он ее словам.

Взгляд уперся в жалюзи. Если бы можно было их снять, планку за планкой, выскользнуть наружу, потом — вниз, на первый этаж. Можно даже выбраться из сада, найти способ связаться с Сеидом. Вместе они смогли бы тайно вывезти детей из страны.

Но Дядя уж постарается поймать их. Сеида могут убить, и осиротевших детей Дядя возьмет под свою опеку. Сердце Ханан стонало от боли. Слишком много потерь, слишком. Нужно ждать. Приближался рассвет. Будь терпелива. Ари придет в дом, и все будет хорошо.

Дверь с шумом распахнулась, Ханан подскочила, будто от выстрела. Дядя. У него было что-то в руке. Он поднес это к ее лицу — посмотреть. Мышь. Он держал ее за кончики крыльев. Полголовы снесено пулей. Сердце Ханан часто забилось. Казалось, она не стерпит, и накопившееся в груди напряжение вырвется наружу нечеловеческим воплем.

Дядя сказал:

— Я хочу, чтоб ты знала: твоя душа больше не раздвоена.

Она медленно кивнула.

— А… Ари? — В горле пересохло, трудно было говорить.

— Ах да, Ари. — Он швырнул зверька в угол, в корзину для мусора. — Я думал об Ари всю ночь, и кое-что мне стало интересно. Откуда тебе известно, что она твоя сестра?

Ханан осторожно покачала головой, в смятении от того, какой оборот принимает дело.

— Простая догадка, Дядя, — неуверенно врала она, — ее внешность, ее положение, несколько вопросов к сестрам миссии.

— Но тесту ты ее не подвергала.

Она затрясла головой, не способная произнести ни единого слова.

— А вот я провел тест. Она ведь не сестра тебе, так?

В ее голове будто кружил серый смерч. Если Дядя знает об этом, Ари, наверно, сдалась. Ее арестовали. Или убили. Она схватилась за спинку стула, чтобы не упасть.

— Вы сказали, что защитите ее!

Дядя равнодушно продолжал:

— Ты говорила, что ни с кем никогда не связывалась через атриум и не пользовалась ни одной библиотекой.

Она, вздрагивая, отвечала:

— Это правда, Дядя. До тех пор, пока… пока не предупредила Ари.

— Тогда скажи мне, как ты научилась клонировать себя?

Ее рот приоткрылся в удивлении.

— Я не делала этого, Дядя. Это мать.

— У Шукоды никогда не было времени на детей.

Ханан с готовностью кивнула:

— Она, вероятно, раскаялась в этом. В последние годы жизни она, видимо, решила зачать Ари. У нее не было выбора. Отец был мертв, она не могла зачать от него.

— Я понимаю, что ребенок способен чувствовать свою вину. В глазах твоей матери ты всегда была неудавшейся дочерью. Ты думала, что будешь лучше в другом варианте?

— Я не делала этого, Дядя, — настаивала она.

Он должен поверить. Как он может не верить ей!

Он сказал:

— Последние два года жизни Анна Шукода провела в государственной тюрьме. Она умерла прямо в камере. У нее не было никакой возможности создать такую мерзость.

— Она же была в ссылке! — простонала Ханан. — Так говорили в новостях. Я сама видела передачу. Наемный убийца застрелил ее в ссылке.

— Просто политически выгодная версия. И ты, как я вижу, учла это.

Он развернулся к выходу. Ханан поспешила за ним, схватила за руку.

— Дядя! Вы должны верить мне!

Его кулак впечатался ей в глаз. Голова запрокинулась. Пол закружился и ударил в плечо. Разноцветные вспышки боли замелькали перед глазами, когда она попыталась встать.

— Дядя! Подождите. Не уходите!

За ним щелкнул замок. Она бросилась на дверь:

— Я не делала этого! Дядя! Это моя мать! Я невиновна. Невиновна! Невиновна! Пожалуйста, верните мне мою жизнь…

Она колотила в дверь, пока не онемели кулаки, потом сползла по стене на пол. Слезы катились по щекам…

Нет ничего важнее семьи. Вот почему Дядя устроил эту убийственную карусель в своей. Вначале отец, потом мать, потом Ари… и все для того, чтобы спасти честь семьи. Следующей жертвой может стать Ханан. А Сеид? Дядя, наверно, уже подозревает ею, во всяком случае, перестанет так доверять. Она вспомнила мышь в пальцах Дяди. Не будет Сеида, Дядя возьмется за Сари и Хамаля. Наставлять подрастающее поколение. А если наставления не пойдут впрок — убивать.

Она медленно встала и направилась к мусорной корзине. Ханан смотрела, что осталось от летучей мыши. Голова разнесена пулей, а тельце не тронуто. Опустившись на колени, она вытащила мышь, проведя пальцем по гонкой косточке правого крыла, нащупала капсулу. Здесь. Цела. Ханан улыбнулась. Видимо, атриум был разрушен до получения сигнала о самоуничтожении. Она пригнулась, пытаясь укрыть то, что она делала, от видеокамер. Поднеся мышь к самому лицу, она сильно сжала зубами кость. Потом сквозь прорванную кожицу крыла выдавила капсулу и спрятала ее в ладони.

Ближе к полудню вернулся Дядя. Пришел проявить собственную разновидность милосердия.

— Ничего нет важнее семьи, — говорил он, ярость застыла на его лице, — поэтому я не могу допустить, чтобы члены моей семьи были преданы суду. Это было бы унизительно и оскорбительно, стало бы поводом для насмешек. Я считаю, что правосудие должно вершиться в семейном кругу.

Ханан поднялась из-за стола и пошла через комнату прямо на него.

— Поэтому ты убил моего отца? — тихо спросила она. — Чтобы не судить его за государственную измену?

Дядюшка нахмурился, но не ответил ей. Он продолжал:

— Самоубийство как знак раскаяния могло бы замять этот скандал.

— Понятно, — она подходила все ближе, — ты и матери моей помог с самоубийством?

Он обнажил зубы в подобии усмешки. Этот вопрос ему понравился.

— О да. Я приказал застрелить ее.

Ханан медленно кивала, перекатывая мышиную капсулу между большим и указательным пальцами. Яд, содержащийся в капсуле, мог реагировать только в крови.

— И Ари. Ее ты тоже застрелил? Хотя и обещал защитить.

Он неопределенно хмыкнул.

— Хорошо, я согласна, — шептала Ханан. Дядюшка вынужден был наклониться к ней, чтобы лучше слышать. — Самоубийство, совершенное в знак раскаяния, спасет нас от всех неприятностей.

Кончиками пальцев она раздавила капсулу, прозрачное желе затекло под ногти. У нее было несколько секунд, пока яд не окислился на воздухе. Шагнув вперед, она воздела руки, будто в мольбе о помиловании. И резко вонзила ногти ему в горло, оставляя широкие кровавые борозды. Он отшатнулся: «Сука!» — и схватился за горло. Глаза его расширились и закатились. Тело задергалось — легкие спазмы перешли в дикие конвульсии. Теперь он дергался, как шарнирная кукла на ниточках. Он рухнул на ковер, все еще содрогаясь, ноги заколотили по полу, а содержимое мочевого пузыря и желудка изверглось наружу.

Ханан в ужасе отвернулась. Она кинулась в ванную, где принялась судорожно оттирать желе, облепившее ее пальцы. Через секунду она оказалась на коленях — ее рвало. Когда прошли спазмы, она села. На лице испарина. Ханан умылась, еле держась на трясущихся ногах, поправила волосы и стала убирать пол в ванной, стараясь не смотреть в комнату. Управившись в ванной, она вернулась. Дядя лежал на спине с широко раскрытыми глазами, с вывалившимся языком. Ханан передернуло. Теперь она знала, как чувствует себя убийца.

Она долго ползала по полу, пока не нашла раздавленную капсулу. Трясущимися пальцами она вымазала ее содержимым ногти Дядюшки, потом провела ими по расцарапанной шее, чтобы частицы ткани и крови забились под ногти. Эти предосторожности были не очень-то хорошим доказательством. Она больше надеялась, что до этого не дойдет. У Дяди было слишком много тайн, которые слишком легко можно было раскрыть.

Она вымыла руки и вышла в пустой коридор. Семейное дело — частное дело. Здесь не было охраны, ее никто не сторожил. В комнате Дяди она взяла шарф — накрыться — и темные очки. В его кабинете она нашла чековые книжки, по ним можно получать деньги без подписи и документов.

Она вышла через заднюю дверь. Старуха, тридцать лет служившая у Дяди кухаркой, неподвижно стояла в углу кухни. Ханан услышала за спиной ее шепот: «Шукода» — теперь это звучало как благословение.

На улице под палящим солнцем ее хладнокровие растаяло. Она огляделась, чувствуя, что ею овладевает паника. Она не знала, куда идти. Сердце громыхало в груди. У нее не было четкого плана — только смутное стремление исчезнуть в Душном квартале. Домой идти нельзя. Она была предателем, люди президента придут за ней, если заподозрят, что она все еще жива. Итак, она должна скрыться. Уверить мир, что Дядя добился справедливости своим тихим и тайным путем.

Она быстро шла вдоль обочины. Склонив голову, настроив слух и зрение на внешний мир. Людей совсем немного. Полиция не подпускала торговцев и бродяг к Дядюшкиному дому. Ханан предпочла бы сейчас грохот и толпы Душного квартала. Здесь она слишком на виду. Она чувствовала, как установленные на всех углах видеокамеры ловят каждое ее движение.

Ханан прошла не больше двухсот метров. Сзади послышался звук мотора приближающегося автомобиля. Она перешла с обочины на тротуар. В этом районе улица шла между высокими стенами, ограждавшими дома. Скрыться никуда невозможно. В двадцати метрах был перекресток. Она прибавила шагу. Когда машина почти нагнала ее, Ханан побежала.

— Стой! — раздался чей-то крик. — Мы друзья!

Она побежала быстрее. Горячий, будто из печи, воздух обжигал лицо. Машина, въехав на тротуар, притормозила рядом. Навстречу выскочил незнакомый мужчина. Ханан увернулась и попыталась бежать в другую сторону, но он оказался проворнее. Неизвестный схватил ее, зажав рот одной рукой, другой больно сдавил грудь. Ханан чуть не задохнулась, его соленый пот жег ей губы. Он потащил ее к машине и бросил на заднее сиденье, придавив своим телом. Оглушительно хлопнула дверь, и машина рванула вперед. Через минуту солнечный свет исчез, их мотнуло в сторону. Взвизгнули тормоза.

Они остановились в полутемном гараже. Дверь открылась, Ханан вытащили из машины, зажимая рот.

— Сюда, — прошелестел женский шепот.

И Ханан поволокли вниз по лестнице. Сзади щелкнул дверной замок, они остались в абсолютной темноте. Мужчина наконец убрал руку с ее рта, но не отпускал.

— Ты среди друзей, — прохрипел он.

Ханан чувствовала теперь, что в помещении есть еще люди. Слышалось шарканье ног, воздух был полон влагой дыхания… Тонкий луч фонаря ударил ее по глазам и тут же опустился в пол. В этом отраженном свете среди толпы выделялось одно лицо.

— Ари? — тихо прошептала Ханан.

Вторая дочь Анны Шукоды широко улыбнулась. Ханан с восхищением смотрела на нее.

— Прости, прости меня, — шептала она, — когда Дядя пришел ко мне утром… — она смущенно встряхнула головой, — я была уверена, что ты мертва.

— К тому шло, — согласилась Ари, — они узнали, что мы прячемся в старой аптеке. Но наши наблюдатели предупредили, что идут солдаты, и мы убежали через черный ход. Меня ранили отравленной пулей — здесь, видишь?

Она показала Ханан ранку на предплечье.

— Прошла навылет, задев мышцы, но яд подействовал. Я потеряла сознание. Товарищи смогли перенести меня в безопасное место.

— Я так рада. — прошептала Ханан.

— Солдаты целый час искали эту пулю. Я думаю, им нужна была проба моей живой ткани.

— Они нашли ее?

Ари смутилась.

— Извини, Ханан. Только позже я поняла, какую информацию может извлечь твой дядя.

Ханан закрыла лицо руками.

— Прошу, не извиняйся передо мной! Мой призрак втянул тебя во все это. Я действительно верила Дяде, когда он пообещал оставить тебя в живых.

Ари уставилась в грязный пол.

— Я услышала позже, что солдаты нашли летучую мышь в гнилой стене аптеки и застрелили ее. Я еще подумала, может, это была ты…

Ханан грустно кивнула. Она чувствовала себя на дне глубокой ямы.

— Я всегда имела больше, чем способна потерять.

— Ты любишь свою семью. В этом нет ничего постыдного. Рисковать легко, когда некого и нечего терять.

— Неужели тебе только четырнадцать лет? — изумилась Ханан.

Ари задумчиво пожала плечами:

— Мои призраки — хорошие учителя, у них столетний опыт. Но все-таки иногда я чувствую себя инструментом, созданным талантливым мастером.

— Как я могу помочь тебе?

— Теперь, когда ты осталась совсем одна?

Ханан кивнула. Дяди больше нет, но Сари, Хамаль и Сеид до сих пор заключены в клетке, которую он для них выстроил. Было еще терпимо, когда она тоже жила там, с ними. Но теперь ситуация изменилась.

— Борьба будет долгой, — предупредила Ари, — а мы не сможем помочь тебе бежать за границу.

— Я не уеду. Здесь еще слишком много работы. Нужно продолжать дело нашей матери.

Ханан решила не передавать Ари слов Дядюшки — о подробностях смерти Анны Шукоды в тюрьме. Она чувствовала, что миф о материнской любви дает Ари силу и уверенность в себе. Да, Ари была инструментом, но инструментом, созданным Последовательницами, — не Шукодой. Пусть же он хорошо служит своей цели.