Кейт Вильгельм Творцы музыки

^{Иллюстрация Сергея ШЕХОВА}

Когда Джейк пришел на собеседование в журнал «Творцы музыки», он сознался, что знает о предмете очень мало, почти ничего. Он разослал пару десятков резюме, но откликнулся только этот журнал, однако Джейк понимал: надо заранее и честно предупредить о своих ограниченных познаниях в этой области.

Марша, дежурный редактор, кивнула:

— У нас есть критики и обозреватели. Я читала ваши рассказы в… как там называется газета?.. Где же я ее видела? В Манси? В любом случае, мне нравится, как вы пишете. И от вас потребуется в основном то же самое. Краткие биографические очерки о молодых перспективных музыкантах, их личные истории привлекут внимание аудитории.

На работу Джейка приняли семнадцать месяцев назад, а полгода назад он снова начал рассылать резюме. Вся его работа сводилась к заполнению «подвала». Тысяча слов рассказа урезалась до семи или даже пяти сотен, сколько требовалось для подверстки.

И вот новое задание. Марша назвала фамилию творческого деятеля и его адрес, и Джейк уставился на редакторшу во все глаза:

— Многообещающий?! Да этому парню стукнуло девяносто два, когда он помер!

— Он был значительной фигурой для многих всемирно известных музыкантов. Он достоин более чем обычного некролога, ведь это последнее, что мы можем для него сделать.

«Ничего не поделаешь», — мрачно думал Джейк, проезжая во взятой напрокат машине по торговым районам в окрестностях Мемфиса, штат Теннеси. Длинные ряды магазинов, ресторанов и офисов, заправка, торговый склад матрасов, стоянка подержанных автомобилей… Он снизил скорость, когда увидел огороженный белым забором яркий склон газона и большую магнолию. Сверив номер дома, он припарковался на обочине и снова заглянул в записи: Луэллен Жермен, она всю жизнь была компаньонкой старика или что-то вроде того. «Один час, — уже решил для себя журналист. — Больше тут не понадобится, остальное вытащу из Гугла или Википедии».

Дом был трехэтажный, белый с синей отделкой, окруженный многочисленными кустарниками и цветущими растениями. Здание, видимо, содержалось в хорошем состоянии и казалось столь же неуместным в соседстве с неказистым окружением, как и Джейк в своей работе — поиске перспективных музыкантов или старого деятеля, который неделю назад скончался.

Журналист взошел на широкую веранду, где стояли вазоны с цветущими геранями. Одиннадцать часов, он приехал как раз вовремя.

Луэллен Жермен открыла дверь:

— Мистер Манфред? Я Луэллен. Заходите.

Он был моложе, чем она ожидала. Темные, слегка отросшие волосы, темные глаза. Высокий, не слишком атлетического сложения. «Раздень его, — подумала она, оглядев молодого человека с ног до головы, — и, вероятнее всего, он окажется бледным и тощим».

На ум пришла ощипанная курица, но поскольку он был одет в помятую спортивную куртку и джинсы, трудно было утверждать наверняка.

— Проходите сюда, — сказала она, мановением руки приглашая его следовать за ней.

Джейк вошел в широкую светлую залу, где размещались несколько крупных кашпо с комнатными цветами. С одной стороны сводчатый проход открывал путь в полуподвальное помещение, словно утопленное в землю, широкие ступени вели на пару футов вниз, в комнату размером со стадион. Проходя через нее, молодой человек окинул взглядом многочисленные растения в горшках, расставленные группами стулья, расположенные по обеим сторонам камина диванчики… Еще несколько широких ступеней вели наверх.

Она шла все дальше, в глубину дома:

— Я думаю, нам будет удобнее в общей гостиной, — пояснила она. — Сюда, пожалуйста.

Она остановилась у двери и жестом пригласила его войти. Эта комната выходила окнами на другую сторону имения, здесь были клумбы и лужайки, а чуть дальше стоял массивный дуб, обросший пробивающимся из-под коры испанским лишайником. Все вместе выглядело как великолепный луг, играющий всеми красками цветущих растений. «Современная Америка с фасада, — подумал он, — на заднем дворе превращается в прошлый век».

Плетенная из ротанга мебель с подушками цвета лайма, бледно-розовый ковер и снежно-белые, подвязанные розовыми лентами занавески на широких окнах делали комнату похожей на декорацию для журнала по домашнему дизайну. Джейк ощутил острую потребность выйти обратно на крыльцо и хорошенько вытереть ноги, прежде чем вернуться сюда.

Луэллен села и жестом пригласила его последовать ее примеру. Светлая негритянка, стройная, лицо без морщин, волосы серебристые — возраст невозможно угадать. Верная любовница-компаньонка старика? Служанка? «Ведет себя так, словно имение принадлежит ей», — смущенно подумал Джейк, сожалея, что дома не подготовился к встрече.

— Ну, мистер Манфред, так почему ваш журнал хочет опубликовать статью о Бобе Ренджере?

— Мы представляем портреты людей, играющих важную роль в музыкальном мире, — ответил журналист.

— Но он же уже… Возможно, когда-то — да, но это было очень давно.

— Он вдохновил многих великих творческих деятелей, некоторых вывел в люди, и это делает его личность весьма значительной, — пояснил Джейк.

— И многие из них тоже покинули этот мир, как и Боб, — с мягким упреком сказала она.

Джейк осознавал, что уже потерял это интервью, и не понимал, как и почему это произошло, но Луэллен взяла нить беседы в свои руки, а он словно лишился дара речи. Журналист вытянул из кармана наладонник, деловито раскрыл его и снова взглянул на женщину. Она легко улыбнулась:

— Почему бы вам просто не задать мне несколько вопросов? — предложила она тем же мягким тоном, каким говорила раньше.

Ее голос был прекрасен, низкий и сердечный. Джейк решил, что это из-за акцента. Он был чарующим.

Не дождавшись вопроса, Луэллен начала сама:

— Полагаю, первое, что нам следует прояснить, была ли я дамой сердца Боба, его любовницей. Ответ — нет. Он любил Лео Корнинга, был привязан к нему лет шестьдесят, если не больше. А я просто певица нашей группы

— Он был… голубым? — Этой информации не нашлось ни в одном некрологе, которые он просмотрел.

— Гомосексуалистом, — поправила Луэллен. — Когда я была молода, — добавила она, — слово «голубой» означало «светлый, радостный, невинный» и было связано с детством…

— Когда он привез свою группу сюда, в Мемфис? — спросил Джейк.

— Менялись времена, менялась и музыка, — сказала она. — Прошли «Битлз», Элвис, тяжелый рок, металл… Многие музыканты сменили свои предпочтения и уехали туда, где могли зарабатывать на жизнь. Казалось, люди все меньше и меньше интересуются джазом и блюзом. Мать Боба умерла примерно в то время, когда он опустился на самое дно, и она оставила ему дом. Он здесь вырос: малыш в семье из четырех девочек, престарелой тетушки, отца-адвоката, позже ставшего судьей, и матери, которая играла в церкви на органе и наказывала сыну держаться подальше от ее рояля, если он не в состоянии исполнять правильную музыку. В восемнадцать лет он покинул свое гнездо и оказался в Новом Орлеане — нашел местечко, где не чувствовал себя грешником среди ангелов. Мы, некоторые члены группы, приехали сюда сорок два года назад. Боб и Лео до сих пор здесь, их прах покоится вон там, — качнула она головой, — под дубом. Когда придет мое время, я тоже окажусь там.

По коже Джейка побежали мурашки. Слишком быстро он спросил:

— А скажите, группа после переезда выступала в каком-то клубе в Мемфисе?

— Мы играли прямо здесь, в доме. Пойдемте, я вам покажу.

Она провела его по другому коридору на один лестничный пролет вниз, в полуподвальную залу, которая была столь же громадна, как и первое помещение, через которое они проходили. Огромное окно во всю стену, стеклянные двери; дальняя часть комнаты полностью занята роялем. Ударная установка — наверняка полная и очень дорогая, а на двух стульях лежали гитара и кларнет. Остальное пространство отдано полудюжине маленьких круглых столиков со стульями.

— Ого! — воскликнул Джейк. — Собственный клуб.

— Поначалу с нами был Красавчик Билли, — рассказывала Луэллен. — Он заболел раком и умер в течение нескольких месяцев, попросив Боба сохранить барабаны и найти того, кто сумеет с ними управляться… — Потом она кивнула в сторону кларнета: — На нем играл Лео. Он покинул нас четыре года назад. Мог извлекать мелодию из чего угодно, лишь бы дуть, — горн, труба, саксофон, зажатая в руках травинка… — Она улыбнулась при этих словах и добавила: — Кларнет тоже остался в доме. Гитара — моя.

— Дом завещан вам?

Женщина выглядела здоровой и полной сил, хотя ей, вероятно, было за семьдесят, но разговоры о прахе под деревом подразумевали, что она останется в доме до тех пор, пока не придет ее время.

— О нет, — ответила она. — Теперь дом принадлежит Бетани Стедман, прапраправнучатой племяннице… На самом деле я не знаю, сколько там должно быть «пра», но надеюсь, этих достаточно. Боб завещал рояль ее дочке Синди.

«Еще два персонажа, о которых я и понятия не имел», — подумал Джейк. Разве это все поместится в несколько сотен слов, которые ему позволят оставить?

— Как же она перетащит рояль наверх отсюда, из цоколя? — спросил он, рассматривая ступеньки, по которым они спустились.

— Боб нанимал людей, которые отрыли и убрали землю около дома, расчистили пространство на заднем дворе и построили вон тот пологий пандус, чтобы спустить инструмент сверху, — пояснила Луэллен. — Там было что-то вроде салона — так называла помещение его мать: первая комната, куда вы попали, когда только пришли. Она там устраивала музыкальные вечера. Понимаете, свою музыку он никогда не играл в ее салоне, да и не собирался. Вот и перенес рояль. — Она замолчала на секунду, потом продолжила: — Я поставлю вам пленку, которую мы втроем записали, до того как Лео покинул нас. Качество, конечно, не студийное, но общее представление вы получите. — Она подошла к комоду около стены и вынула из ящика старый кассетный магнитофон. — Пока вы слушаете, я приготовлю лимонад. Просто нажмите на кнопку, когда запись кончится. Если захотите, можете пройти через стеклянную дверь вверх по склону и навестить Боба и Лео под дубом.

Джейк посмотрел на нее изучающим взглядом, но она невозмутимо щелкала кнопками магнитофона. «Нанести визит двум очень старым и очень покойным мертвецам? Да ни за что!» — подумал он, взглянув на часы. Десять минут — и его здесь не будет. У него уже достаточно материала для заполнения отведенного журналом местечка, просто еще один бессмысленный клочок информации.

Как только началась музыка, Луэллен ушла наверх.

Зазвучала незамысловатая партия фортепиано с первых аккордов «Блюза в ночи». Мелодия усложнялась импровизациями, вступил кларнет, фоном пошла гитара. Словно слышался непринужденный разговор трех собеседников, перебивающих друг друга, импровизирующих, выстраивающих свои музыкальные фразы, и затем Луэллен запела печальным задушевным голосом, прекрасным чистым контральто:

Мне мама твердила, смешливой малютке…

Кларнет и фортепьяно заиграли, как сумасшедшие, заглушая песню.

Через некоторое время голос врезался в звучание инструментов, и певица завладела сценой:

Она убеждала и предупреждала: «И станешь ты петь блюз…»

Она спела еще несколько строк, перед тем как кларнет перебил ее, а потом началось нечто такое, что Джейк определил для себя как дружеская баталия, где то одна импровизация, то другая одерживали верх, чтобы через минуту вновь уступить сопернику.

…Послушай тоскливый свисток паровоза, о Боже, такой одинокий свисток…

Кларнет пронзительно вскрикнул, как сигнал поезда, и поглотил ее голос. Кларнет и рояль дуэлировали, но Луэллен не желала лишь слушать: ее сильный голос пробился сквозь музыку обоих — неистовый, страстный, сметающий все препятствия.

…Вот кончатся томные взгляды, вот кончатся сладкие речи, увидишь. Он бросит тебя, и станешь петь блюз в ночи…

С невыразимым страданием и мукой в голосе она вывела свою мелодию поверх волн музыки и завладела песней:

Твердила мне мама, убеждала упрямо: «Ты станешь петь блюз в ночи». И мама была права, похоже. Да, мама, была ты права. О Боже! Блюз в ночи…

Кларнет издал тоскливый свисток паровоза, эхом откликнулось фортепиано, и жалобный рефрен повторился — выразительно, в отчаянии, с надрывом:

Мне мама твердила… Блюз в ночи… Блюз в ночи…

Голос сорвался в стон, поднялся на более высокую октаву, задержался в этой тональности и иссяк почти до шепота:

Блюз в ночи…

Джейк не понял, как это произошло, но он очнулся сидящим около маленького столика.

— Ух ты! — выдохнул он. Когда он подошел выключить магнитофон, его рука слегка дрожала.

Он взглянул на часы: музыка продолжалась почти пятнадцать минут. «Как же неохота тащиться наверх по лестнице, искать Луэллен, благодарить ее и прощаться, вообще разговаривать, — подумал он с удивлением. — А надо бы сказать, как же она великолепна, как великолепно их трио». У него просто не было подходящих слов, он даже не знал таких, которыми смог бы выразить невероятное воздействие, которое оказала на него музыка. Вместо этого он прошел через стеклянные двери на улицу, по бетонному склону, по тропинке, ведущей к дубу…

Луэллен тоже взглянула на часы. Бет могла вернуться в любую минуту, им придется решать, что делать с информацией, которую она раздобыла. Кувшин с лимонадом уже стоял на столе, и она доставала из холодильника ветчину, когда услышала, как входная дверь открылась и закрылась. Одного взгляда на Бет оказалось достаточно, чтобы определить: их дела идут не слишком хорошо. Бежавшая позади матери Синди направилась прямо к холодильнику. Девочка была очень похожа на Бет: те же золотисто-соломенные волосы, темно-синие глаза, упрямый квадратный подбородок. Восьмилетний ребенок, вечно голодный.

— Милая, убери-ка свой нос из холодильника, — велела Луэллен. — Я тут готовлю ланч, и уж пять минут ты вполне способна подождать. Почему бы тебе не вымыть руки?

Синди скорчила рожицу, но пошла к двери и вдруг остановилась:

— А после еды ты меня научишь еще нескольким песенкам?

— Конечно, солнышко. Сразу после ланча. — И как только девочка скрылась из виду, Луэллен повернулась к Бет и спросила: — Что они сказали?

— Мне надо заплатить налоги. Тридцать две тысячи. Без льгот, вычетов и отсрочек. Луэллен, что нам делать?!

— Мы что-нибудь придумаем, — сказала Луэллен. — По тарифу коммерческого объекта?

Бет кивнула. Когда умерла мать дяди Боба, имение находилось в ведении округа и налоги были невысоки. Ни у кого даже мысли не возникало, что дом будет проглочен городом, неумолимо разрастающимся во все стороны. Теперь собственность оказалась в черте города — единственный жилой участок в коммерческом секторе. Хотя налоги страшно увеличились, благодаря возрасту дяди Боба, а также истории его семьи, проживавшей на этом месте долгое время, для него сделали льготу и отсрочили выплату налогов до поры, когда дом сменит владельца. Теперь они должники.

— Мы что-нибудь придумаем, — повторила Луэллен. — Тебе стоит освежиться. Этот человек пришел, чтобы написать статью. Полагаю, мы его тоже пригласим на ланч. Он снаружи, около дуба. Когда будешь спускаться, можешь захватить его и привести сюда, а о делах поговорим позже.

— Сколько бы мы ни говорили, делу это не поможет, Луэллен. Я вернусь через минутку.

Бет чувствовала себя разбитой и презирала себя за это. Если бы она не приехала навестить дядю Боба в первый раз, размышляла она, если бы он так и оставался семейной тайной, она бы до сих пор жила в Нью-Йорке и работала в «Зеленой Америке»[5], по-прежнему несчастная, но не затянутая в трясину новой ответственности. Синди было всего два года, когда Бет впервые приехала в этот дом, и теперь он принадлежит ей.

Тогда, шесть лет назад, Луэллен открыла дверь и оглядела мужчину, женщину и малышку, едва научившуюся ходить:

— Чем я могу вам помочь?

Бет ответила:

— Я Бет Стедман, это мой муж Дэниел, а девочку зовут Синди. Мы приехали познакомиться с дядей Бобом, двоюродным дедушкой моей матери.

— Слава тебе, Господи! Заходите, ребята. Боб где-то здесь.

Бет долго колебалась: ехать — не ехать, но чувствовала, что это необходимо.

«Он выродок, извращенец, — поморщилась мать, когда Бет спросила о дяде Бобе двумя неделями раньше. — Семья отреклась от него десятилетия назад, и я думаю, вряд ли кто-нибудь знает, жив ли он еще».

Бет случайно обнаружила его имя в семейной Библии наряду с сотнями двоюродных и троюродных родственников, теток, дядьев, расселившихся по Югу. Когда Дэниел сказал, что ему надо съездить в Мемфис по делам организации, где они оба работали, она приняла решение познакомиться с дядей Бобом.

«Кошмарная встреча. Он ужасно старый, — подумала она тогда. — Лицо испещрено морщинами, кожа темно-ореховая от солнца, а узловатые пальцы искривлены артритом». В тот же день она познакомилась и с Лео. Чуть помоложе дяди Боба, как она предположила, очень черный сгорбленный афроамериканец. Казалось, у него все как-то перекошено: плечи, мешки под глазами, щеки. Когда Синди побежала по комнате, прикасаясь чуть ли не к каждой вещице, он тихонько захихикал, а глаза дяди Боба засветились радостью, и он громко рассмеялся. Девочка потрогала скрученную болезнью кисть дяди Боба и морщинистую ладонь Лео, погладила руку Луэллен и понеслась дальше — к столам, лампам… куда могла добраться.

Тихим голосом дядя Боб произнес:

— Маленький котенок метит свою территорию.

Бет не успела поймать дочурку, и Синди выбежала из комнаты в прихожую и остановилась у двери в цокольный этаж, пытаясь повернуть ручку. Бет и Луэллен вместе догнали ее, и когда Бет подняла Синди, та стала вырываться, не желая сидеть на руках.

— Там полуподвальное помещение, — пояснила Луэллен. — Полагаю, мы не хотим, чтобы она свалилась с лестницы.

Вернувшись в гостиную, Бет передала извивающегося ребенка Дэниелу и обратилась к дяде Бобу:

— Боюсь, она еще не слишком хорошо воспитана.

— Это она услышала музыку, — пояснил дядя Боб, приведя Бет в замешательство. Луэллен и Лео кивнули.

Синди слышала музыку.

Бет вымыла руки, освежила лицо, потом глубоко вздохнула и сказала себе тихим голосом:

— Мы что-нибудь придумаем.

В тот день Бет не поняла, что имел в виду дядя Боб. Теперь она знала. Синди услышала музыку, она слышала ее постоянно, и Бет больше не могла этого отрицать.

Джейк уже направлялся обратно к дому, когда она вышла, чтобы пригласить его на ланч. Они встретились на тропинке и представились друг другу.

— Это великолепное место, — сказал Джейк. — Мирное и прекрасное.

— Нам здесь нравится, — призналась она. — Луэллен говорит, вам надо остаться на ланч. Вы более чем желанный гость.

— Мне бы не хотелось навязываться, — смутился журналист. — Я и так уже отнял у нее столько времени.

— Она просто золото! — улыбнулась Бет. — Всегда говорит, что из ее дома никто не уйдет голодным, и вы не станете исключением.

Милая молодая женщина улыбалась очень натянуто, и Джейк ощутил тревогу, заботы, даже глубокую тоску и отчаяние. Она была красива, молода, на пальце красовалось обручальное кольцо, но в ней не было того, чего ожидаешь от человека, получившего в наследство особняк.

— Вы собираетесь здесь жить? — спросил он по дороге в дом.

— Придется, — ответила она. — Неплохой предмет собственности, не так ли? — быстро добавила она, словно для того, чтобы сменить тему. — Даже несмотря на все окружающие стоянки подержанных машин и дешевые магазинчики, все равно он очень милый. Как только сюда входишь, забываешь, что находится там, в окрестностях.

«Придется? Интересно, что она имела в виду», — задумался Джейк, но переспрашивать не стал. Они вошли в дом через черный ход и попали в небольшую комнатку, где был накрыт ланч.

Луэллен пригласила его за стол, и Джейк сделал слабую попытку протестовать.

— Не глупите, — качнула головой женщина. — Время подкрепиться, ланч на столе, так зачем убегать от такой заманчивой сделки? Сэндвичи с ветчиной и сыром, но если вы не любите мясное, можете взять просто с сыром, как наша Синди.

— Мясо — гадость, — сообщила Синди. — Вы пишете рассказы?

— Статьи о людях, — ответил он. Девочка казалась разочарованной. — Но когда-нибудь мне бы хотелось написать настоящий рассказ о твоем дяде Бобе.

— А разве вы не для этого приехали? — спросила Луэллен.

Он начал было объяснять, какие статьи пишет, но передумал и пожал плечами:

— К сожалению, я не могу воздать должное Бобу, Лео и вам на том мизерном кусочке, который мне обычно отводят. Запись, которую вы дали мне послушать, просто потрясающая. Спасибо вам.

Луэллен кивнула:

— Я так и думала, что вам понравится.

Бет ковыряла вилкой салат, но ела очень мало и в разговоре не участвовала. Она могла бы набрать достаточно денег для уплаты налогов, размышляла она, но придется выскрести все запасы до самого дна, включая кредитные карты. Банковский счет Синди трогать нельзя ни в коем случае — от этого зависит ее будущее образование. Родители Бет всегда дают Синди деньги на день рождения, на Рождество, и большая их часть ложится на этот счет. Бет и Дэниел работали в группе защитников окружающей среды в «Зеленой Америке», платили там очень мало, и женщина знала, что ее родители не станут помогать ей с затратами на новую собственность. Они не простили ее за то, что она вышла замуж за нью-йоркского адвоката-еврея, особенно потому, что он зарабатывал очень немного. Она подозревала, что семья возрадовалась, когда Дэниел получил тяжелую травму в походе. После трех сложных операций он умер. Страховка оказалась недостаточной, и даже теперь, четыре года спустя, она продолжала оплачивать медицинские счета. Она была свободна и могла выйти замуж за подходящего приличного человека, как намекала ей мать, — такого, кто подойдет семье и друзьям. Она закусила губу, подняла глаза и поймала пристальный взгляд Джейка Манфреда.

— Я помогу Луэллен убраться на кухне, — сказала она ему, — а потом, если у вас есть еще вопросы про дядю Боба, мы примемся за них.

— Согласен, — кивнул молодой человек. — Я тоже вам помогу.

Несколько минут спустя они вышли посидеть и поговорить под дубом.

— Это чудесное местечко, — снова отметил Джейк. — Столько цветов! Кто все это устроил?

— Когда умер Лео, — после небольшой паузы начала рассказ Бет, — мы с мужем и Синди, конечно, приехали. Пока Дэниел помогал дяде Бобу составлять завещание, я кое-что здесь посадила. Это было четыре года назад.

Завещание было необходимо, она пришла к такому выводу, когда ее мать заявила: семья не допустит, чтобы пепел Боба Ренджера был развеян около останков «этого черномазого извращенца». Ему устроят благопристойную панихиду и похоронят в фамильном склепе на кладбище, где погребены его отец и мать.

Еще одно воспоминание вспыхнуло в голове Бет. В то посещение, после смерти Лео, они с Луэллен сидели на кухне, когда услышали звуки фортепиано. Дядя Боб находился в гостиной, Дэниел уехал в мемфисский офис, и в доме больше не было никого, кроме Синди. Бет встревоженно взглянула на Луэллен, заваривавшую кофе, и обе женщины замерли. Бет подошла к двери в цокольный этаж и спустилась на несколько ступенек: вполне достаточно, чтобы увидеть Синди, которая сидела за роялем и подбирала мелодию.

— Синди! Перестань! Немедленно прекрати! — крикнула она.

Сосредоточенное выражение не сразу сошло с лица девочки. Она на минутку отвлеклась, чтобы поднять взгляд и осознать приказ. С явной неохотой она соскользнула со скамейки, пересекла зал и стала подниматься по ступенькам.

Бет подвинулась, чтобы дать дочери пройти, и плотно закрыла дверь.

— Синди, тебе никто не позволял спускаться вниз и играть без разрешения. И ты это прекрасно знаешь.

— Он мне разрешил, — ответила Синди.

— Кто разрешил?

— Дядя Лео, — ответила девочка и мимо матери посмотрела на дядю Боба, который тоже вышел в прихожую. — Он сказал, что все будет в порядке, — пояснила она.

— Так и есть, — ответил дядя Боб. — Синди, ты можешь играть на рояле, когда захочешь.

Бет почувствовала озноб и страх, она переживала за дочь, но почти в ту же секунду с облегчением решила, что, скорее всего, у Синди непредсказуемо разыгралось ее богатое воображение. Однако взглянув на дядю Боба, снова встревожилась.

— Если Лео сказал, что можно, и я подтвердил то же самое, значит, так оно и есть, — рассудительно произнес дядя Боб, совсем не так, как он обычно разговаривал с Синди. — Ты, милая, играла его любимую песню.

Бет не могла назвать композицию, которую наигрывала ее дочь. Она звучала, будто девочка слушала музыку и подбирала ноты, чтобы аккомпанировать. Когда она спросила Луэллен, знает ли певица эту мелодию, та покачала головой.

— Милая, — сказала она в тот день. — Боб и Лео творили музыку еще до того, как я с ними познакомилась. Должно быть, это одна из их ранних песен. — Помолчав, она добавила: — Боб говорил мне как-то раз, что хотел бы играть в салоне некую музыку, которой он не слышал никогда и нигде, кроме как в своей голове. Он называл ее «другая музыка».

— Вы всегда были близки с двоюродным дедушкой? — спросил Джейк, возвращая ее из тревожных воспоминаний.

— Нет. Мы с ним впервые встретились шесть лет назад, но после этого частенько его навещали.

Из широких стеклянных дверей доносились начальные такты «Прощай, пташка, прощай». Играли медленно.

— Луэллен учит Синди песням, которые исполняла их группа, — улыбнулась Бет. — Она играет на гитаре и поет, Синди выучивает один кусок, и они переходят к следующему.

— Ваша дочь — большой талант, — признал Джейк.

Бет кивнула. Потом, к своему собственному удивлению, она рассказала ему о последних днях дяди Боба и его смерти.

— Как-то раз в пятницу Синди вернулась из школы домой ужасно расстроенная. Она сказала, что нам срочно надо поехать к дяде Бобу. Дескать, мы обязаны. Он стал болезненным, но его состояние было не критическим. Луэллен не звонила и никак не давала знать. Я попыталась выяснить что-либо у нее по телефону, но она ничего не сказала, и в пятницу вечером мы приехали. В субботу и воскресенье они с Луэллен играли разные старые песни. Они оставили дверь в нижний зал открытой, чтобы дядя Боб мог слышать. Ему это очень нравилось. В понедельник я пошла на кухню, чтобы подогреть ему суп. Луэллен с Синди играли «Лунную реку», одну из его любимых песен. Вы ее знаете?

Джейк кивнул, смутно припоминая мелодию.

— Они как раз играли фразу, — Бет пропела приятным тихим голосом: — С тобою под радугой, друг дорогой, мы рядом стоим под самой дугой… — и сказала: — В этот момент они вдруг затихли. — Она помолчала, опустив на секунду голову, потом мягко продолжила: — Вместе они пришли на кухню, и мы втроем направились в гостиную. Дядя Боб уже умер, и на его лице застыла улыбка.

Несколько минут Джейк и Бет молчали, слушая музыку, доносящуюся из нижнего зала. Темп нарастал, как будто чтение партитуры не составляло никакого труда.

— Мистер Манфред, — напряженно попросила Бет, — пожалуйста, не публикуйте то, что я вам рассказала.

— Конечно, не буду. Я вообще диктофон уже выключил, — сказал он и добавил: — Называйте меня просто Джейк.

— А меня — Бет, — кивнула она и через секунду спросила: — Я так понимаю, вы родились не в Нью-Йорке. Откуда вы?

Джейк рассказал о своем детстве в Манси, о ненавистной работе и трудностях в поиске какого-нибудь другого занятия, которое принесет ему средства на жизнь. Она немного рассказала о своей правильной семье в Вирджинии, о том ужасе, с которым семейство отнеслось к ее замужеству, и очевидном облегчении, когда Дэниел умер. Она сообщила, что дядя Боб был очень деликатным и понимающим, а Лео — добрейшим человеком, какого она когда-либо встречала. Годами они объединяли свои доходы и социальную страховку: Луэллен разработала для дяди Боба этот «план выхода в отставку», который помог им выжить. Один за другим источники дохода исчезали, и ко времени смерти хозяина имения у Луэллен остались лишь небольшой пенсионный счет и сертификат социального страхования. Бет зарабатывала мало, а ее долги были таковы, что она не видела никакого пути сохранить дом и обеспечить Синди. Страховка, налоги, образование дочери, а последние несколько лет еще и уроки музыки… Она может перевестись в мемфисский офис, но зарплата от этого выше не станет, а расходы будут только расти.

— Но я обязана сохранить его, — вздохнула она. — Я обещала дяде Бобу, что Луэллен присоединится к нему и Лео, когда придет ее время. — И добавила через секунду: — И потом, есть еще Синди. Ее место здесь.

Джейк кивнул. Именно так: ее место здесь. Синди как раз играла «Лунную реку» в джазовой обработке, с импровизациями. Не так, как это сделал бы Боб, но словно пробовала его по-детски, на зубок и понемногу врастала в новую роль, предначертанную ей свыше. Эта мысль взволновала Джейка.

— Любой из них сам по себе мог бы стать звездой, — предположил он. — Трио могло бы добиться успеха. Почему они не выбрали этот путь?

— Дядя Боб сказал мне, что они находились именно там, где хотели, и делали именно то, что хотели, и ни один из них не требовал от жизни большего, — ответила она.

В подвальной зале Луэллен встала и погладила Синди по голове:

— Я пойду наверх. А тебе надо порепетировать пьесу для концерта, который у вас будет на следующей неделе. Помнишь?

Синди скорчила рожицу.

— Милая, когда-нибудь твое лицо таким и останется, — предупредила Луэллен.

— Ты всегда так говоришь, а оно все не остается и не остается! А мне бы хотелось…

Улыбаясь, Луэллен прошла через стеклянную дверь и остановилась на пандусе, посмотрела на Бет и Джейка под дубом и послушала, как Синди начинает играть Шопена. Ее улыбка стала отчетливее, и она тихонько рассмеялась, когда девочка стала играть в своей манере. Она вернулась в залу и пошла в дом, наверх, решив не вмешиваться в беседу под деревом.

Она вспомнила один день из очень давних времен. Боб отослал ее, несмотря на протесты.

— Шесть месяцев, девочка моя, и если тебе не понравится, возвращайся, — говорил он.

— Он и меня как-то раз заставил уехать, — признался тогда Лео.

Она подписала шестимесячный контракт с агентом, а по окончании срока вернулась. Словно выходишь в одну дверь, поворачиваешь за угол и входишь в другую.

— Я вернулась, — сказала она в тот день, входя в залу, когда Боб и Лео работали над новой аранжировкой.

Лео тут же запел:

— Привет, крошка, о, привет, крошка, хорошо, что ты вернулась в дом родной!

— Лео, закрой рот! Твой голос и лягушек заставит топиться, — проворчал Боб и обратился к Луэллен: — Добро пожаловать домой, милая. Садись рядом со мной. Есть здесь вещицы, которые хотелось бы попробовать с тобой…

Она села рядом с ним, просмотрела ноты, и они начали:

— Мне надо идти…

— Но, милая, холодно там…

Здесь и сейчас, на кухне мемфисского дома, она услышала музыку воспоминания, свой чистый, молодой голос, хриплый, грубоватый голос Боба, их музыкальный диалог, исполнявшийся впервые, а потом снова и снова, с вариациями. Когда они наконец закончили, то расхохотались, глядя друг на друга: они взмокли от пота. Лицо Лео было похоже на подтаявшую смолу, Боб стирал капли с носа тыльной стороной ладони, а у Луэллен волосы прилипли к голове. Это был счастливейший день в ее жизни.

Лео в тот день сделал вывод:

— Наша малышка больше никогда не уйдет.

— Чертовски верно, — кивнула Луэллен.

Она решила сделать мятный коктейль с коньяком. У нее было чувство, что молодой человек, беседующий с Бет, попал сюда не случайно, а истинная причина не в ерундовой заметке о Бобе.

Бет не выпускала Синди из-под контроля. Она слышала, когда дочь начала репетировать пьесу из концерта и когда стала импровизировать в ритме джаза. Тогда она встала, качая головой:

— Шопен, должно быть, весь извертелся в гробу, а ее учительница заработает инфаркт, если эта артистка сыграет то же самое на концерте.

— Шопен никогда не звучал так классно, — улыбнулся Джейк.

Бет нахмурилась в ответ и направилась к дому. Джейк взглянул на часы первый раз с тех пор как… — он не мог вспомнить, с какого времени, но ощутил легкий шок. Уже шесть, а на самолет надо успеть к восьми тридцати. Он поспешил за Бет.

Луэллен встретила их на кухне и вручила по прохладному запотевшему стаканчику мятно-коньячного коктейля.

— Останетесь на обед? — спросила она.

— Спасибо, не могу. Мне уже надо срочно бежать, Луэллен, вы говорили, что люди приходили послушать музыку вашей группы. Вы брали плату?

— Нет. Иногда кто-то из публики нам подыгрывал. Многие приносили с собой еду. Некоторые оставляли пожертвования и подарки, но мы никогда ни о чем не просили. А что?

— Вы могли бы устроить здесь, внизу, ресторанчик, играть какую-нибудь старую музыку, возможно, привлечь музыкантов…

Бет покачала головой:

— Никто из нас не знает, как обустроить ресторан. Луэллен замечательно готовит, но вряд ли собирается обслуживать голодную толпу. А хорошие блюда требуют материальных вложений.

— Я имею в виду не полноценный ресторан, а что-то вроде кафе или бистро: стандартное меню из нескольких новоорлеанских особых блюд. Даже не каждый день и не целый день. Только чтобы бизнес окупал себя и, возможно, давал пару долларов сверх того. Вам же надо только, чтобы сохранить дом, выплатить налоги и все такое. Вы сумеете это сделать. Я уверен.

— Спасибо за предложение, — произнесла Бет тоном, подразумевающим, что она не собирается им воспользоваться,

— Милая, дай мне недельку на поездку в Новый Орлеан, и я достану повара, — сказала ей Луэллен и повернулась к Джейку: — Мы это обсудим. Ребята приедут на поминки Боба через две недели. Они связались друг с другом в Новом Орлеане, Батон-Руж, Детройте, даже в Нью-Йорке и собираются провести их как надо. И вы приезжайте, ладно?

* * *

По дороге в Нью-Йорк Джейк постоянно думал о Бет. Ее очаровательные покачивания головой, быстрые внимательные взгляды в его сторону, мягкий голос с виргинским акцентом. «Забудь!» — твердил он себе, зная, что не сможет. В сознание пробилась другая мысль: Роберто Гомес. Единственным положительным моментом его работы были встречи с хорошими и интересными людьми, и Роберто Гомес — один из них. Он держал небольшую студию звукозаписи, которая специализировалась на рекламных роликах для начинающих музыкальных групп. И у него была комнатка, напичканная записывающей аппаратурой.

На следующий день он позвонил Роберто и пригласил на пиво. Спустя две недели они вдвоем отправились в Мемфис на машине. Аренду автомобиля оплатил Джейк. «Все расходы за мой счет», — обещал он, подавив тяжелый стон при мысли о превышении лимита кредитной карты.

Они прибыли в одиннадцать часов утра, надеясь оказаться первыми, но обнаружили, что в доме уже собралась толпа. Он махнул Роберто, мол, шагай за мной, и прошел мимо незнакомцев прямо на кухню. Луэллен заметила его и пояснила присутствующим, что эти люди тоже приглашены. Заодно сообщила, что они позвали всех соседей и придется закончить мероприятие в два часа ночи, а гостям следует вести себя в доме самостоятельно. Она и еще несколько человек готовили большой котелок красной фасоли и другой такой же — с рисом. «Попозже», — помахала рукой она и прогнала их с Роберто из кухни.

Живая музыка заиграла в два часа пополудни и не прекращалась, хотя то и дело стихала, особенно когда зазвучала запись Луэллен: Мне мама твердила… Воцарилась, как Джейк назвал бы это, благоговейная тишина, а по окончании песни раздались шумные аплодисменты. Бет стояла рядом со слезами на глазах.

Роберто словно сделался одержимым, заметил Джейк ближе к вечеру. Отправившись в путь с неохотой, приятель с некоторым пренебрежением отнесся к идее пробуждения Нового Орлеана — бредовой, отжившей свое древности из эпохи динозавров или фальшивке, выставленной на потребу толпы туристов. В свои сорок лет он видел сменяющих друг друга музыкантов, слышал всё и вся, но в тот вечер он носился повсюду со своим диктофоном, собирал автографы и даже отплясывал с ребятами.

Джейк познакомился с таким количеством народа, что далеко не все имена сохранились в памяти: люди с трубами, саксофонами, гитарами, кларнетами. Почти все время он находился около Бет, и только когда в очередной раз осознавал это, то уходил куда-нибудь еще, чтобы через некоторое время вновь испытать ее притяжение и оказаться рядом. Позже, ближе к полуночи, он вышел под дуб, где группа играла песню «Добрый друг река» и пел бас, который не мог быть голосом Поля Робсона, но звучал точно так же. После заиграли «Летнее время», а Луэллен пела. «У нее до сих пор прекрасный голос, — подумал Джейк с удивлением, и благоговением. — До чего же чудесный!»

То тут, то там мелькала Синди, она даже пару раз сыграла на рояле. Когда она исполнила джазового Шопена, зал взорвался аплодисментами. В полночь Бет велела ей идти спать. Она на некоторое время скрылась из виду, но опять пришла.

В полвторого труба заиграла «Когда шествуют святые», голос Луэллен возвысился, и все инструменты смолкли, пока она пела. Когда она закончила, мелодию подхватили одни, потом другие, и вскоре более чем две сотни музыкантов играли и пели все вместе.

В два часа ночи все закончилось.

Джейк вышел к дубу, где увидел Бет и еще несколько человек. Роберто тоже был там, потный, с довольной улыбкой на лице.

— Мужик, я твой должник, — сказал он, когда Джейк подошел поближе. — По гроб жизни.

— Когда будешь готов, — предложил тот, — нам бы надо поискать поблизости действующий мотель.

— Вам, мальчики, мотель не понадобится, — обрадовала подошедшая Луэллен. — Ребята разместились по всему дому, но я придержала для вас комнатку на третьем этаже.

— Вот и отлично, — кивнул Роберто. — А то я уже просто никакой. Как выжатый лимон.

* * *

Следующим утром Джейк проснулся поздно, и Роберто уже ушел. Он обнаружился в маленькой столовой за чашкой кофе с пончиком. Думая, что Роберто будет более чем готов двигаться домой, Джейк был очень удивлен, когда приятель попросил:

— Давай зависнем тут еще чуток. Мне надо кое о чем потолковать с Луэллен.

— Стэн Маркони привез огромную корзину пончиков из Нового Орлеана, — сказала Бет. — Команда начала сворачиваться несколько часов назад. Все было просто потрясающе! — Она выглядела измученной, но довольной. — Несчастная лужайка сильно пострадала, но она стойкая, восстановится! Я изначально планировала здесь самый неприхотливый газон, не требующий особого ухода. Убить эту траву музыкой невозможно!

Крупный афроамериканец заглянул в комнату, обежал присутствующих взглядом, остановился на Роберто и спросил:

— У тебя остались бумаги о передаче? Я еще ни одной не подписал.

— Есть, конечно, — ответил Роберто. — Ты Гвидо, да?

— Точно, мужик.

Роберто вытащил документ из портфеля, лежавшего около стула, и передал его Гвидо, который вошел в комнату.

— На пунктирной линии, приятель. Условия и подпись.

Не просматривая напечатанный текст, Гвидо нацарапал свое имя и добавил еще что-то, чего Джейк не рассмотрел. Махнув рукой всей компании, музыкант ушел. Роберто без единого слова убрал бумагу в портфель.

Уже к вечеру все, кроме Роберто и Джейка, разъехались. Луэллен присоединилась к ним в маленькой столовой. Она погрузилась в кресло, облегченно вздохнув, и обратилась к Роберто:

— Ты сказал, что хочешь поговорить со мной. Я сейчас не слишком сообразительна, но говори, что задумал?

Роберто весь обратился в бизнес. Он собрался выпускать альбом «Возрождение Нового Орлеана».

— Я это всё оцифрую, вычищу шумы, сделаю выборку, а потом уже можно идти дальше, — пояснил он. — Когда вы откроете свое кафе, сможете включать записи по вечерам, когда не будет живой музыки.

Она покачала головой:

— Мы не можем себе позволить роскошь оплачивать ребятам авторские права.

Роберто вытащил из портфеля несколько бумаг, которые собирал, просмотрел и некоторые из них передал Луэллен.

— Я объяснил им вашу ситуацию, рассказал, что вы хотите сохранить это место, чтобы на могилу Боба и Лео не наваливали контейнеры с товарами и не капало масло с машин.

Луэллен просмотрела документы, и у нее перехватило дыхание:

— Передача авторских прав? Ты всю ночь их собирал? Гвидо, Пит, Салли, другие… И все, чего они хотят, — это бесплатная еда, когда мы откроемся?

— Некоторые хотели денег, но мы их в альбом не включим, — самодовольно произнес Роберто. — Они отлучили себя от участия, возжелав презренного бабла. Господь свидетель: для альбома вполне достаточно бессребреников, даже для двух-трех сборников.

— А почему ты спрашиваешь об этом меня? — удивилась она. — Ты можешь сделать все сам, все права у тебя…

— Читайте сверху, — кивнул Роберто. — Это будет ваш альбом. Я только продюсер.

— И как это сработает?

— Основной песней будет ваша, которая звучала вчера вечером: «Блюз в ночи».

Бет встала и сказала:

— Я оставлю вас вдвоем обсудить деловые вопросы.

Джейк тоже поднялся. Они пошли посидеть под дубом.

— Вы и правда собираетесь открыть кафе?

— Мы прикинули, посчитали и пришли к одному варианту, который можно попробовать, — сказала она. — Действительно, Джейк, это была великолепная идея. Никогда бы не подумала, но мы решили, что сможем заставить это работать. А после вчерашнего буйства я просто уверена, что мы справимся. Со временем заведем и живую музыку, сейчас главное — начать.

* * *

С тех пор Джейк приезжал туда много раз, по поводу и без. Он присутствовал на открытии кафе. На десятом дне рождения Синди Бет уже была без обручального кольца.

* * *

Теперь они часто сидят под дубом долгими теплыми летними вечерами. Кафе открыто три вечера в неделю, и иногда они обсуждают, не превратить ли их в четыре, но никакой спешки нет. Столики зарезервированы на месяцы вперед. В выходные, когда играют Синди и компания, зал набит битком, а столики заказаны уже на год вперед. Синди никогда не уезжает надолго. Она редко гастролирует, но иногда ее группа ездит в Нью-Йорк, чтобы записать диск в шикарной студии Роберто. Его первый альбом стал хитом. Как правопреемница Луэллен, Бет получает авторские гонорары и лицензионные вознаграждения — немного, но достаточно.

Часто здесь, под деревом, Бет пытается осмыслить ответ Луэллен на вопрос, была ли в ее жизни любовь.

— Милая, любовь — смешное слово. Означает так много различных вещей, разве не так? Она такая разная. Любовь в семье, любовь к своей стране, любовь матери, любовь к другу, любовь к ближнему. Очень разная. Мне встречались мужчины, я любила, но все это не то… Ни один из них по-настоящему не подходил мне, видимо, мы не были единым целым. Я считаю, есть в жизни нечто гораздо более сильное, чем любовь, о которой обычно говорят, сильнее дружбы, сильнее плотских страстей, больше похожее на последний штрих чего-то незавершенного. Думаю, я поняла, что, когда находишь свое настоящее место в жизни, как-то глупо бежать дальше.

Бет подозревает, что еще не вполне постигла глубину этого высказывания, но тем не менее она находится там, где хочет быть, и делает то, чем хочет заниматься. И у нее есть Джейк. Этого достаточно.

Иногда они говорят об открытии настоящего ресторана в салоне, который никогда не используется. «Возможно, когда-нибудь…» — соглашаются они друг с другом. Джейк ведет рубрику в газете «Ривер ньюс» и пишет книгу о дяде Бобе. Книга продвигается медленно, но за годы Луэллен рассказала так много историй, исполненных невыразимой магии, что нет причин спешить.

Они держатся за руки и разговаривают, а иногда, особенно в отсутствие Синди, когда в нижнем зале темно и тихо, они слушают «другую музыку». Песни меняются, но Джейку больше всего нравится, когда дядя Боб играет на рояле, Лео — на кларнете, а Луэллен поет: Мне мама твердила…

Перевела с английского Татьяна МУРИНА

© Kate Wilhelm. Music Makers. 2011. Публикуется с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy & Science Fiction».