Оливье Паке Умереть сто раз, сто раз подняться

^{Иллюстрация Андрея БАЛДИНА}

Первая пуля прошла насквозь через левое плечо, перебив ключицу. Она глубоко впилась в деревянный косяк оконной рамы. Вторая попала прямо в сердце — струя крови хлынула на кафельный пол. Третья пробила правое легкое; следующая засела в печени, а остальные изрешетили кишечник. Колени подогнулись. Я поскользнулся в кровавой луже и грузно осел на пол. Вторая очередь прошила меня сверху донизу, буквально пришпилив к окну. Осколки стекла покрыли кожу множеством мелких порезов. Следующая пуля снесла мне половину челюсти, еще одна…

— Стоп! — заорал Бруно. — Черт подери, Левис, я что, по-китайски говорю?! Никаких выстрелов в голову; сколько раз надо повторять, чтобы до вас наконец дошло? Этому клону всего три месяца. Вот черт, он мне был нужен для роли на следующей неделе. Предупреждаю тебя, Левис: ты сам оплатишь новый экземпляр. Обещаю — это будет отражено в твоем следующем контракте.

— Да это все из-за оружия, Франсис. Не привык я к этим автоматам.

Франсис Эхарт с ворчанием поднялся со стула. На самом деле его раздражала потеря не клона, а кибермозга. Девятимиллиметровая пуля пробила металлическую оболочку и повредила участок, отвечающий за сенсорную память. Карта памяти, где была записана эта сцена, превратилась во множество кремниевых осколков. Восстановлению не подлежит.

Левис не упустил своего шанса. Дело было в одном-двух сантиметрах. Попади пуля в середину лба, из строя вышел бы двигательный блок. Хирурги зачинили бы раны, заменили электронные элементы, командующие движениями робота, и тот мог бы еще послужить каскадером или жертвой. А в данном случае Франсис потерял воспоминания и ощущения смерти, хранившиеся в картах памяти.

— В качестве компенсации я могу предоставить тебе память моего клона из роли Юлия Цезаря. Вчерашняя.

— Так она у тебя с собой? Но твой клон должен был проиграть всю сцену до того, как позволить себя убить, а там много реплик. У того, которого ты испортил, была именно смерть.

— Нет, с этим все уладили. Клон произносит только одну реплику, получая удар ножом.

— И ты, Брут? Ладно, давай карту.

Ассистентка принесла Левису кофр. Он порылся там, вытащил бархатный футляр и протянул Фрэнсису.

— Сейчас проверим. Этим вечером она мне понадобится.

— Вечно твои шуточки.

— Ты что, никогда не пробовал? Когда я включаю карту, информация передается прямо в нужный участок мозга, но это не более чем блеф. Мой интерфейс дает команду только тем мускулам, которым это нужно по программе, и не дает никаких приказов гипоталамусу. Мое сердце не подвергается ни малейшему риску.

— И тем не менее. Это похоже на контролируемое самоубийство.

— Я не Гедда Габблер и никогда не находил красоты в подобных вещах. Но, по правде говоря, приближать смерть — тоже времяпрепровождение, и у меня имеются для этого средства. С этими имплантатами никаких наркотиков не надо.

Франсис положил руку себе на затылок и принялся искать кнопку выброса. Он услышал характерное легкое шипение и щелканье выходящей карты. В правой руке оказалась пластинка, сверкнувшая в свете прожекторов. Четыре сантиметра длиной, сантиметр шириной и толщиной в три миллиметра. Этот крохотный предмет содержал в себе текст роли и инструкции режиссера: как встать, как повернуться, как грозно нахмурить брови, и главное — как умереть.

Вообще-то, артисты-люди не нуждались в подобной искусственной памяти. Но дело в том, что карта также была незаменимой базой личных данных. Каждый мог снова воспроизвести уже сыгранную сцену, снова найти и проанализировать чувства и ощущения. Мог беспристрастно посмотреть на свою игру со стороны, при этом отвлечься от самого себя, найти новые акценты для следующего выступления. И все это было на карточке в четыре квадратных сантиметра, гладкой и блестящей, без малейшей шероховатости.

Ценой потери миллионов нейронов — это требовалось для установки нейронного интерфейса — Франсис вышел на новый уровень в своей профессии. Он мог экспериментировать, создавая тысячи вариантов прочтения текста, запоминать все эффекты и ощущения, одинаково хорошо улавливать малейшие нюансы голоса и положения тела. Он испытывал, наблюдал реакции, становясь собственным учителем, поправляя сам себя. Одновременно наблюдающий и наблюдаемый. Абсолютное зеркало.

Он положил в карман свою карту и достал из футляра карту Левиса. Подул на нее, убирая несуществующие пылинки. На самом деле не более чем ритуальный жест. Нажал кнопку «читать на повышенной скорости».

— Ну вот, теперь у меня есть все необходимое: реплика, удары ножа, ощущения. Твой клон не так уж и плох, Левис! Он хорошо улавливает замысел автора.

— Программист как следует оттянулся со сценой агонии. Он добросовестно проделал всю работу даже ради одного-единственного представления. Ты обратил внимание, с каким достоинством клон повернулся и рухнул с поднятой рукой? Настоящий Цезарь! Не знаю, в чем была идея, но, по-моему, это в какой-то мере становится блефом.

— С этими роботами-клонами можно изобразить все, что угодно. Жаль только, невозможно наделить их внутренними эмоциями. Тогда они бы смогли полностью заменить нас.

— Ну вот еще!

— Так нам же платят за то, что мы становимся бездушными инструментами… Носителями текста, не более. Клоны демонстрируют эмоции так же, как мы произносим фразы, написанные другими. Зритель видит лишь одежду, оболочку. А внутри — пустота.

— И это говоришь ты? Твое имя повсюду, режиссеры дерутся за твое участие в фильме, тебя приглашают на все фестивали, во все телепередачи! Да при чем тут текст! Все хотят видеть тебя, твой неповторимый презрительный взгляд, все того же Мизантропа.

— Только текст, мой дорогой. Роль.

Левис пожал плечами и, ворча, покинул съемочную площадку. Франсис бросил последний взгляд на труп своего клона. Ассистенты подтирали пятна с пола. Техническая группа привезла серый металлический контейнер на колесиках. Двое приблизились к роботу-клону, подняли его и кинули в ящик. Труп упал туда с громким хрустом. Вытянутая нога беспомощно торчала наружу. Женщина из технической команды с яростью ударила по колену, сломав его. Остальные подобрали обломки, без всяких церемоний побросав это в контейнер. Меньше чем через четверть часа съемочная площадка снова сияла чистотой, никаких следов только что произошедшего инцидента. Магия кино.

Женщина из технической группы подошла к Франсису с тактильным экраном.

— Вы подпишете распоряжение о переработке вашего клона?

— Уже?

— Чем быстрее начнем, тем меньше вещества потеряем из-за разложения. Достаточно лишь отделить голову.

— Как креветке.

— Что?

— Где подписать?

Женщина подала ему экран, Франсис приложил палец, и команда сразу же удалилась, толкая свой контейнер с кровавыми следами на металлических боках.

— Бруно?

— Да, Франсис?

— Как ты думаешь, когда я умру, с моим телом сотворят что-то в таком же духе? В металлический ящик — и на переработку?

— Нет, скорее всего, тебя ожидают похороны национального масштаба с длинными очередями поклонников. Женщины будут плакать, политики — произносить речи. Если я останусь жив, обещаю заснять все на видеокамеру и добавить адажио Альбиноно в качестве музыкального сопровождения.

— Вы, режиссеры, можете видеть реальность только через объектив. По крайней мере, все неплохо развлекутся.

— Эй, Франсис, а ты часом не становишься сентиментальным? Можно подумать, тебя расстроила потеря клона.

— Нет, конечно, это всего-навсего робот в человеческой коже, но представь себя на его месте. Ты бы позволил себя убить, как кролика? Только представь: все поменять местами и убить оригинал, отправить все человечество на переработку, а клонов оставить жить.

— Клоны способны лишь выполнять указания, они не играют. Ты все еще незаменим, Франсис, и поверь, что иногда меня это просто бесит!

— Да, но клон… Ты думаешь, он знает, что он не артист?

Франсис вышел от режиссера Бруно Лиша, договорившись встретиться с ним на следующей неделе. Они собирались приступить к съемкам новой серии фильма «Смертельная дрожь». Его партнершей будет Мег Лоу. Они прекрасно знали друг друга.

Франсиса не покидала мысль о роботе-клоне, который как раз сейчас должен появиться на свет в лаборатории. Его жизнь продлится всего лишь один день. Таков сценарий: персонаж Франсиса умрет очень быстро. Эфемер.

Артист вышел из такси и подошел к девушке, стоявшей на тротуаре. Та без конца поправляла юбку.

Выбрав такую короткую юбку, она сама себя наказала. Как только она делала шаг, ткань сразу же забивалась между ног. Должно быть, клиенты по достоинству оценили ее вид, но женщина все равно чувствовала себя на редкость неуютно.

Роза далеко не всегда выставляла себя на тротуаре, пританцовывая на высоченных каблуках. Ей платили достаточно много, а ради этого можно смириться и с веревочкой стрингов, врезающейся в бедра, и с бюстгальтером, в котором невозможно дышать. По крайней мере, она избегала холодных улиц и загородной местности. Там едва ли можно поймать такую крупную дичь, как артист Франсис Эхарт, Дон Ливери из «Родиться в Палермо», Гамлет из «Увидеть Копенгаген и умереть» и особенно Марк О'Фланнаган из «Океанских беглецов». Роза плакала в кино, глядя, как он погибает в кораблекрушении. Ни один мужчина в жизни не заставлял ее столько плакать.

Роза удивилась — такой богач и живет в доме, выходящем прямо на бульвар. Здесь же постоянный шум машин! На входной табличке значится только имя: «Франсис Эхарт».

— Это ваш дом? Классно! Я думала, это будет что-то более уединенное, вроде усадьбы.

— Меня убаюкивает гул машин.

— Правда?

— А вы не верьте всему, что я говорю.

Он открыл дверь светлого дерева, и Роза вошла во внутренний дворик. В полумраке она различала два деревца и зеленые растения, вьющиеся по белой стене. Она подождала, пока Эхарт зажжет светильник, и только тогда осторожно последовала за своим клиентом, глядя себе под ноги. Пол, выложенный декоративным камнем, был настоящим вызовом для ее каблуков-шпилек. Шагнув в холл, она сразу же заметила скульптуру, стоявшую прямо напротив входа.

Это было нечто вроде маленького макета театра, полтора метра в высоту. С крышей и балконом, нависавшими над квадратной сценой. На сцене — две позолоченные головы, одна из них — в короне, находились в равновесии, чуть покачиваясь. Рты персонажей были искусно проработаны до малейшей морщинки. Роза положила руку на одну из голов: металл. Она повернулась к Эхарту, когда из скульптуры раздался громкий голос:

— Король дарует мир Европе.

Другой голос, более теплый и грубый одновременно, с тем же металлическим акцентом произнес:

— Мир венчает Короля славой.

Диалог. Растерявшись, Роза наблюдала, как из металлических ртов выходят слова, одно за другим. Искаженные звуки явно были не человеческими, но слова можно было легко понять.

— И мир даст счастье народам.

— О, Король, обожаемый отец своих народов, их счастье покажет Европе славу твоего трона.

Головы замолчали, снова принимая бесстрастный вид.

— Говорящие автоматы аббата Микала, — уточнил Эхарт, прежде чем Роза пришла в себя. — Эта модель датируется 1870 годом, но изобретатель предпочел разрушить свое творение, сочтя несовершенным, несмотря на отчеты Академии наук. Я заказал эту копию. Здесь используются механизмы, изобретенные Кемпеленом, другим знаменитым механиком.

— Как это ужасно, не по-человечески.

— Современный вокальный синтез, разумеется, звучит намного эффектнее, но в девятнадцатом веке все происходило посредством механики и труб. Пойдемте.

Они поднялись этажом выше, и Роза увидела целую галерею богато одетых фарфоровых кукол. Эхарт подошел к маркизу высотой чуть больше полуметра, в красном рединготе и с босыми ногами. Тот сидел за мозаичным столиком с птичьим пером в руке.

— Хотите, чтобы он что-нибудь написал? — спросил артист.

— Я даже и не знаю…

Эхарт улыбнулся, открыл дверцу и вставил диск с программой. Снова все закрыл и повернул рычаг. Тотчас же фарфоровый маркиз обмакнул перо в чернильницу и написал несколько слов на лежащем перед ним листке бумаги. Поставив последнюю точку, он остановился. Посреди листа появилась фраза, написанная по всем правилам старинной каллиграфии: «Я даже и не знаю».

— Автомат Пьера Жака-Дроза, та же эпоха, к которой принадлежат говорящие головы. Единственный экземпляр в мире, предок всех наших компьютеров и всего, что программируется.

— Вы их коллекционируете?

— Скорее, коплю. Подобные предметы нынче мало кого интересуют, музеи от них избавляются. Никто больше не считает эти предметы чем-то, заслуживающим внимания. Киборги и андроиды вытеснили их из истории техники.

— Тогда почему же вы храните все это?

— А они мои двоюродные братья.

Эхарт не дал Розе возможности задать другие вопросы и повел ее в салон. Она немного полюбовалась трофеями на камине и каннским призом за лучшую мужскую роль в фильме «Прощай, любовь». Она искренне восхищалась каждой наградой, но артисту это быстро наскучило. Он налил себе стакан виски, предложил Розе портвейна и начал просматривать почту. Закончив свою работу, Эхарт поднялся и бросил ей: «Ну что, идемте?».

Роза с готовностью последовала за своим клиентом в комнату.

Кровать под балдахином, тяжелые бархатные портьеры цвета бордо, старинная мебель. Казалось, время здесь остановилось, как будто застыло во льду.

У ножки прикроватного столика Роза заметила корзинку, полную каких-то металлических прямоугольников, но предпочла ни о чем не спрашивать. Она начала стаскивать с себя юбку.

— Нет-нет, не трудитесь, мы же обо всем договорились.

— Но, месье, за эти деньги я могу вам много чего сделать. А так как я очень люблю ваши фильмы, вы сможете меня даже поцеловать.

— Вы не поняли. Я оплачиваю ваши услуги, а вы принимаете мои фантазии.

— Немного дороговато за такое, но раз уж вы так решили… Предупреждаю: я не принимаю наркотиков, это отмечено в моем контракте.

— Успокойтесь, располагайтесь, и все пройдет хорошо. Я сейчас лягу на кровать, если это вас не обеспокоит.

— Только укладывайтесь с краю, я останусь на ковре. Я не хотела бы вывихнуть себе спину.

Эхарт потянулся к корзинке и вынул оттуда два металлических прямоугольника. Один он положил на столик у кровати, другой взял в правую руку и улегся с ним на кровать.

— Ну вот, не беспокойтесь, пока вы будете работать, я использую карту памяти. У меня будут немного странные реакции, но дело в том, что мне надо воспроизвести сцену.

— А что это такое?

— У большинства артистов есть нейронный интерфейс — он воспринимает карты памяти вроде той, которую я сейчас держу в руке. Ими пользуются, чтобы проиграть сцену для режиссера или в театре, когда все уже порядком устали. Можно их немного изменить, чтобы оставить место импровизации, но в кино все строго — там дело касается бюджета и экранного времени.

— Не понимаю. Эта карта дает вам возможность играть? Как автомату с его программой?

— Почти. Интерфейс связан с мускулами моего лица, с моим голосом, конечностями, но не с жизненными функциями. Все это не более чем разновидность симуляции. Вроде того пишущего автомата. Разница в том, что я могу выключать некоторые функции. Сейчас я прочитаю карту, которую уже записали и приготовили для робота-клона.

— Какие у вас странные шутки.

— Иногда об этом пишут в газетах. Роботов-клонов используют в качестве каскадеров или в той сцене, где герой должен умереть. Спецэффекты — это, конечно, неплохо, но не для крупного плана. Здесь же у вас будет полное впечатление, что на ваших глазах убили живое существо, даже если это всего-навсего робот-клон.

— Вы убиваете клонов? Но это же преступление!

— У них нет сознания. Видите ли, клонирование не может дать им полноценно действующий мозг. Им вкладывают кибермозг, но они не думают и не испытывают никаких чувств. Они собраны, как и всякие роботы. Машины с человеческой кожей и некоторым количеством крови, но все же это машины. Они не страдают. Впрочем, к счастью для меня, иначе я не смог бы воспользоваться вашими услугами и доставить себе маленькое удовольствие. Мне передали карту памяти клона, погибшего во время театральной постановки. Я сейчас буду ее читать, а вы в это время займитесь мной.

Роза выпрямилась, стоя на коленях у его кровати.

— Мутное оно какое-то, ваше дело. Мне бы не хотелось таких историй.

Эхарт приподнялся на локтях и, улыбаясь, посмотрел на молодую женщину. В глазах его мелькнула какая-то нехорошая искорка, которая сразу не понравилась Розе.

— Вспомните автомат. Я считаю данные, мое тело воспроизведет всю сцену. Я проживу ощущения клона, записанные кибермозгом. Мое тело будет реагировать, но все останется на поверхности. Успокойтесь, я не собираюсь умирать. Это просто игра!

Роза нахмурилась. Эхарт продолжал смотреть на нее с улыбкой. Роза пожала плечами и начала расстегивать его штаны.

— Подождите, милочка, я сейчас поставлю музыку.

Эхарт снова поднялся, взял на столике пульт и набрал: «Шуберт. Квартет для смычковых ре минор. Аллегро».

Музыка зазвучала, Роза принялась за дело. Эхарт распростерся на кровати, положив руку под голову, и внимал неистовым звукам скрипок и пианиссимо, которые сменяли друг друга. Завораживающая нежность охватывала его. Дыхание становилось все глубже, и он наконец нажал кнопку у себя на шее.

Каска ударил первым. Кинжал погрузился в мое тело, моментально пресекая дыхание. У меня еще оставалось достаточно сил, чтобы схватить его за руку, но новый нападающий пронзил мне плечо. Последовали удары других заговорщиков — в спину и в бока. Двадцать хорошо подготовленных ударов, двадцать хорошо заточенных ножей. Последний из убийц предстал передо мной с поднятым ножом. Увидев его, я не смог не воскликнуть:

— И ты, Брут?

— Пади же, Цезарь!

Нож погрузился мне прямо в сердце. Я в последний раз посмотрел на небо — это Олимп, который скрывался от меня. Моя рука поднималась и все тянулась к нему…

— Месье Эхарт! Месье Эхарт, проснитесь! Я прошу вас!

Артист привстал и вынул из шеи карту памяти. Положил ее на столик и выбрал другую. Он даже не повернул голову к той, что появилась в комнате.

Роза отошла от кровати, прикусив кончик языка. Она с трудом удерживалась от смеха при виде сцены, разворачивающейся на ее глазах.

Женщина застыла в дверях. Высокая, со светлыми волосами, уложенными в строгую прическу, она оставалась безмолвной, не выказывая никакого удивления. Франсис же, сидя на краю кровати с расстегнутыми штанами, сохранял царственный вид, высокомерный и презрительный.

Двое смотрели друг на друга, словно ожидая мифических трех ударов из-за кулис. Женщина первой нарушила молчание.

— Ты мог бы приберечь для меня реплику «О, небо, жена», а я бы удержалась от припадка ревности. Даже не рассчитывай, что я расплачусь. Готова спорить, ты сейчас мне заявишь, что репетировал роль с новой комедианткой.

— Вовсе нет, это проститутка.

— Ага, статистка.

— Многие статистки хотели бы иметь такой типаж и участвовать в такой мизансцене.

— Ты меня разочаровываешь, Франсис. Я обычно читаю в журналах о твоих похождениях. И снова вижу тот же глупейший беспорядок. Как это смешно!

— А чего ты хотела, Ребекка; я всегда мечтал закончить, как Цезарь.

У жены Эхарта начался нервный тик; правое веко дернулось вверх. Лицо ее внезапно побагровело.

— Худшее в том, что ты действительно способен устроить всю эту мизансцену твоей чертовой игрой словами. Ты всякий раз что-то придумываешь.

— Счастлив, что ты это оценила по достоинству, Ребекка.

Та повернулась к Розе, смерила ее взглядом и снова посмотрела на мужа.

— Ты хочешь, чтобы я сейчас ушла, хлопнув дверью, и потребовала развода. Но после того, как я столько лет терпела твой скверный характер, омерзительные фантазии и злость, я не доставлю тебе такого удовольствия. Ты был очень рад, что когда встретил меня, я была скромной программисткой роботов-клонов. Ты воспользовался мною, чтобы улучшить систему интерфейса и оставить позади всех конкурентов.

— Но с тех пор ты открыла свою собственную лавочку по клонированию. Ту, которая поставляет весьма дорогостоящих клонов. Мы с тобой составляем неразлучную парочку: Франсис и Ребекка Эхарт!

— Снова одна из твоих ролей. Ты утомителен. С меня достаточно гала-вечеров, на которые ты приходишь со мной, а уходишь с какой-то нимфеткой. Мне надоело, что, когда я тебе звоню, отвечает женский голос. Мне осточертело играть роль умной жены, которая со всем этим мирится. Скажи, Франсис, когда ты ведешь уроки в своей школе, разве ты говоришь ученикам, что надо уничтожать соперников на своем пути, красть их роли, одалживать деньги под проценты, жульничать, лгать? Какой же ты жалкий тип, Франсис!

Эхарт поднялся с кровати. Он потер шею, а затем склонил голову. Его глаза умоляли о прощении, а голос сделался нежным и сладким.

— Да, Ребекка, я скверный человек, я кругом виноват. Я жалкий грешник, воплощенная несправедливость, самый большой злодей, который когда-либо существовал на земле. Каждое мгновение моей жизни полно грязи и пороков. Она — скопище преступлений и разврата, и я вижу: Небо хочет, чтобы я в наказание посвятил оставшиеся дни умерщвлению плоти.

— Дурак! — бросила жена.

— Да, дорогая, говори! Назови меня гнусным предателем, вором, отщепенцем, убийцей, найди для меня еще более уничижительные сравнения. Я не скажу ни слова против, я всего этого заслуживаю. Я желаю лишь на коленях страдать от своей низости, от стыда за все преступления моей жизни.

Актер опустился перед женой на колени.

— Тартюф, акт третий, сцена шестая, — сказала она ледяным тоном. — Как ты можешь все это проделывать! Это уже слишком, с меня достаточно!

— На этот раз твоя реплика достаточно театральна, Ребекка. Можешь идти, я тебя не держу.

— Даю слово, что ты никогда больше не посмеешься ни надо мной, ни над кем-то еще. Твоя комедия слишком затянулась.

— Да не так чтобы очень. И постарайся избегать клише, это дурной тон.

Четким жестом жена дала Эхарту пощечину и покинула комнату, хлопнув дверью. Эхарт встал и потер щеку.

— А знаешь, Роза, надо преподать жене несколько уроков. Если как следует потрудиться, она сможет стать хорошей артисткой.

— Я хочу уйти, месье. Заплатите мне.

Он вынул из заднего кармана джинсов банковскую карту.

— Служащий сообщит вам номер счета.

— Спасибо, месье. До свидания.

Роза в последний раз поправила юбку и пересекла комнату. Когда она открывала дверь, Эхарт догнал ее и взял за руку.

— Подождите. Я знаю, что вы сейчас думаете. Вы представляли себе, что в жизни я такой же, как в ролях, как по телевизору, и сейчас вы разочарованы. Вы стали свидетелем грязной семейной сцены. Сожалею, но мне не стыдно, оттого что я таков, какой есть. Я насыщаю свое искусство лучшим и худшим во мне. Если мы когда-нибудь снова увидимся, позвольте продемонстрировать вам лучшее.

— Ваше лучшее я выплюнула пять минут назад. Не думаю, что захочу попробовать это еще раз.

Эхарт удивленно отступил, а затем зааплодировал.

— Великолепно! Превосходная реплика!

— Жалкий тип!

Роза ушла, хлопнув дверью. И она тоже.

— Я люблю тебя, но наш путь здесь заканчивается. Завтра я уезжаю в Бразилию, и тебя не будет со мной. Никогда больше. Ты хочешь спасти меня, защитить от моих демонов, но все потеряно. Наши худшие грехи всегда настигают нас. Прощай, Росс.

— Стоп, снято!

Крик режиссера и полнейшая тишина. Вся команда на съемочной площадке была загипнотизирована словами Мег Лоу. Молодая артистка буквально излучала очарование, и дело было не только в ее красоте, но и в харизме. Длинноволосая зеленоглазая брюнетка быстро выбилась в премьерши. Совсем неудивительно, что с ней работал сам Бруно Лиш.

И совсем неудивительно, что ее партнером по сцене был Франсис.

Он немного подождал, пока ассистенты придут в себя, вышел из кадра и присел на стульчик. Режиссер подошел и зааплодировал.

— Браво, ваша сцена была просто волшебной. Мег, ты превзошла сама себя. На репетициях ты показала себя прекрасно, но то что сейчас сделала… У меня просто слов нет.

— Я не была удовлетворена вчерашними результатами и взяла свежую карту.

Пока готовили следующую сцену, молодая артистка подошла к режиссеру и Франсису. Декорации не менялись, требовалось лишь проверить, хорошо ли закреплены дверные косяки, и заменить фильтры у прожекторов. Операторы поедали бисквиты, сидя на своих кофрах в углу студии. В соседней комнате терпеливо ждали гримерши, продюсер наблюдал за съемкой из глубины коридора.

— У меня просто мороз по коже, — заметил Франсис. Я играю сцену уже десять лет, но прочие мои партнерши по уровню дарования не достают тебе и до лодыжки. За такое короткое время ты достигла небывалых высот!

— Отчасти благодаря тебе. Чтобы сыграть значительную сцену, требуется хороший партнер.

— Франсис, — добавил Бруно. — Тебя вчера не было на репетиции, но трактовка, которую она только что продемонстрировала, не имеет ничего общего с тем, что было приготовлено. Так намного лучше. Мег, ты в самом деле перепрограммировала карту памяти?

— Да, я перенесла туда картотеку, содержащую тексты, и указания относительно постановки. У меня появилась идея — и все тут.

— Я должен был бы тебя выругать, — продолжил Бруно. — Репетиции для того и существуют, чтобы потом не переделывать приемы. Но ты прекрасно выкрутилась.

— Спасибо. Я все же взяла с собой карту с репетициями, на всякий случай. Скажи, Франсис, ты хочешь почувствовать разницу?

— Разумеется.

Мег положила руку на затылок. Интерфейс издал еле слышный щелчок. Мег вынула кусочек металла. Порывшись в сумочке, она достала еще один и протянула оба Франсису.

— Как же я их различу?

— Только прочитав одну из них.

Мег улыбнулась с самым невинным выражением лица, но в глазах ее прыгали чертики. Она была молода, полна планов и амбиций. Франсис даже пожалел, что она подходит к этому так добросовестно.

Он вложил себе карту с репетиции, включил режим быстрого чтения, но на первых же фразах замедлил.

— …потеряно. Наши худшие грехи всегда настигают нас. Прощай, Росс. Здесь и говорить нечего. Версия со съемок звучит намного двусмысленнее. А здесь создается впечатление, что Маргарет преследует злой рок. Но твоя последняя трактовка вносит в монолог оттенок некоторого сарказма.

— Кто бы мог подумать, что наш ангелочек скрывает в себе такого демона? — добавил Бруно.

— Вы чересчур любезны, месье Лиш.

— Я должен поставить «Отелло» на авиньонском фестивале. И думаю о вас в роли Дездемоны.

— Спасибо, но у меня все еще нет контракта на клонирование. Если все пойдет хорошо, я могла бы его оплатить через пять или десять лет. Мне нравится играть Маргарет, первый раз мне доверили не такую однозначную роль. Надо добиться развития образа, а для отрицательных ролей у меня есть прекрасный учитель.

Франсис издал короткий нервный смешок и положил карты памяти в разные карманы пиджака.

— Я возьму их, очень хочется как следует изучить твою игру. Это редкий случай, когда можно сделать сравнение в подобных условиях.

— А для своих учеников ты такого не делаешь?

— Нет, я преподаю им актерское мастерство, когда у них еще нет нейронного интерфейса. Они работают по старинке, как я до имплантата.

— У меня такое впечатление, что все ими обзавелись. У нас в театральном училище презирали артистов с интерфейсом. Но все равно они его поставили. Вот так.

— Театральные режиссеры используют роботов-клонов для трагедии. Иногда это дороговато в плане хирургии, но зрители предпочитают видеть настоящую смерть.

— Кстати говоря, — вмешался Бруно. — А вот и твой дублер для сцены смерти.

Из комнаты гримеров вышел новый Франсис Эхарт. Лаборантка управляла клоном при помощи коробки с командами, свисающей с его шеи. Ее пальцы колотили по клавишам, составляли коды, и голем передвигался так естественно, что становилось даже страшновато. Обычный робот шел на негнущихся ногах, у клона же не было заметно никакого отличия от оригинала. Гримерша полностью скопировала лицо Фрэнсиса, до крохотной морщинки. Если бы не присутствие лаборантки, этих двоих было бы невозможно отличить друг от друга.

Клон Франсиса поднялся на съемочную площадку и вошел в декорации.

— Совсем новый, и уже должен умереть, — пожаловался Бруно. — Если бы Левис не прострелил голову предыдущего, можно было бы его починить. Сцена-то всего на полчаса.

— Пленку назад уже не отмотаешь. Я найду карту памяти моего старого клона, когда играл ту же роль с Байрой Фарах. Я бы очень хотел сравнить эти две записи — нынешнюю и десятилетней давности. У этих машин просто колоссальная устойчивость! Их можно разрубить на части, изрешетить, сжечь, но даже после этого их все равно возможно починить. Только если будет повреждена голова, хирурги бессильны. А вот моя жена греет руки на ошибках Левиса!

Бруно наклонился к Франсису и прошептал:

— Ты немного беспокоишься, верно? Из-за всех твоих историй с женщинами у нее могло бы появиться желание тебе отомстить. Ты боишься за Мег?

— Если она не сделает для меня говорящего клона, то поставит под угрозу контракт своей фирмы с производителями. Голливуд ненавидит, когда такое получает огласку, и Баррандов не хотел бы, чтобы одна из его студий оказалась в центре скандала. Короче, моя жена дура, но не настолько, чтобы подвергнуть опасности свои капиталовложения. Я — ее рекламная витрина.

— И все же ты опасаешься. Я прав?

— Бруно, своей карьерой я обязан прекрасному знанию женщин!

Мег вошла в декорации и заняла место перед клоном. Реквизитор дала ей оружие.

— Начали! — заорал Бруно. — Мег, ты хорошо поняла, как пользоваться твоим пистолетом-бластером?

— Да, у меня такой уже был в «Атаке 2501». Прицеливаешься в живот, и выстрел разрывает все потроха. Во время репетиции я попробовала его на манекене; не беспокойся, я не промахнусь! Для такого короткого эпизода даже карта памяти не нужна.

— Хорошо. Мадемуазель Фишель, устанавливайте автоматический выключатель клона на 45 секунд. Мег, тебе этого хватит?

— Чтобы сыграть сцену? Никаких проблем.

— Только без глупостей, хорошо? Когда клон начнет сцену, даже лаборантка не сможет поставить его на паузу. Во всяком случае сейчас мы снимаем общий план. Если у тебя выражение лица будет не совсем таким, как надо, есть возможность переснять отдельно. Все готовы?

Франсис поднялся со стула и встал за техниками у выхода в коридор. Ему нравилось наблюдать съемки издали. На площадке воцарилась тишина.

— Мотор!

Мег нацелила оружие в живот клона. Внезапно тот закричал, вырвал у девушки пистолет и яростно оттолкнул ее. Затем с выражением сильнейшего гнева на лице он повернулся к съемочной группе. Лаборантка не переставала колотить пальцами по кнопкам пульта управления, остальные же застыли, как в столбняке.

Со звериным воем клон бросился на Эхарта. К счастью, их разделяло довольно значительное расстояние. Пока клон пересекал студию, Франсис успел выбежать в коридор.

Он опрометью кинулся к первой же двери, но та оказалась закрыта. Он толкнул другую, но и этот путь к спасению был отрезан. Клон приближался. Лаборантка не смогла его выключить — значит, с кибермозгом кто-то поработал. Чтобы провернуть такое, врагам достаточно было связаться с каким-нибудь хакером. Ага, открытая дверь! Другой коридор. Какие все же громадные эти студии! Клон продолжал преследовать его, но пока отставал. Франсис представил себе, что это сцена в кино. Противник гонится за ним, играет со своей добычей, как кошка с мышкой. Чем же это все должно закончиться?

Но нет! Он не мышь и не добыча! Он будет бороться! Франсис яростно ударил ногой по очередной двери, и она открылась. Актер ворвался внутрь, не давая клону себя схватить. Тот колебался; это означало, что его «водитель» не предусмотрел смены программы.

Франсис свернул в студию. Никого. Он слишком далеко от съемочной площадки, чтобы рассчитывать на помощь. Кровь стучала в висках, кололо в боку. Он вошел в какой-то зал и остановился перевести дыхание. Внезапно за спиной раздался знакомый голос.

— Здравствуй, дорогой супруг. Ты всегда заставлял меня волноваться, но отныне все кончено.

— Ребекка, тебе нужно поработать над текстом. «Отныне» — это уже перебор.

— Вовсе нет. Ты продолжаешь издеваться надо мной, но ты у меня в руках. Наконец-то настал час мести.

— Ты или слишком много читала, или пересмотрела фильмов. Какая банальность! Ни один режиссер не возьмет сценарий с такими скверными диалогами.

— Ты так и не признаешь себя побежденным? Главное — еще разок меня унизить? Но это сплошное притворство. Ты давно опустошен. Ты пресен и безвкусен.

— Ага, паразитная рифма.

Франсис успокаивал дыхание, глядя на жену, которая нажимала кнопки пульта управления, висящего у нее на шее. Она оделась в черный камзол и спрятала волосы под беретом того же цвета. Лицо ее покраснело, но Франсис не знал, от гнева или от быстрого бега.

Он мысленно прикинул расположение студий. Выход недалеко. Ладно, посмотрим…

— Даже сейчас, перед лицом смерти ты насмехаешься надо всем миром. Ты воспользовался мной, чтобы заполучить лучшие технологии клонирования. Я поддерживала твою карьеру, терпела твое неуважение. Ты всегда так ведешь себя с женщинами? Отлично! У великого Франсиса Эхарта, сотню раз получавшего награды, во время церемоний не нашлось ни одного слова для своей жены. Ты благодарил режиссера, продюсера, партнеров, родителей, братьев, двоюродных сестер… Обо мне, программирующей твоих клонов, ты так и не вспомнил. Я ведь не артистка, да? Я не соответствую великолепному актеру, у которого толпы обожателей. Я всего лишь скромная девушка-техник, которую ты целовал в углу лаборатории, ожидая своей первой значительной роли. Но теперь с этим покончено, наконец-то я буду отмщена.

— Посредством клона? Ну-ну, оригинально! Боюсь, это плохо отразится на твоих делах.

Копия Франсиса Эхарта появилась в дверном проеме рядом с Ребеккой. Он все так же держал оружие в правой руке. Артист направился к другому выходу, но по пути споткнулся о ящики. Ребекка протянула руку к поясу и вынула обычный пистолет.

— Я все предусмотрела, — сказала она. — Я не один раз предупреждала службу безопасности, что над роботами можно потерять контроль, но режиссерам они слишком нужны, чтобы от них можно было избавиться. Знаешь, Франсис, я считаю, что Голливуд предпочтет копию оригиналу «великого артиста Эхарта». Ни зарплаты, ни актерского контракта, послушный, трудолюбивый, прямо солдатик. Достаточно лишь уметь его программировать. Моя фирма располагает целым банком карт памяти, достаточным, чтобы заменить всех настоящих артистов. Твоя смерть будет означать победу над всеми вами. Ты меня научил ненавидеть артистов. Можешь считать это своей удачей. Итак, покончим с этим, Маркиз!

Ребекка приблизилась к клону и положила руку ему на затылок — нежный жест, перед тем как выпустить на свободу зверя. Франсис Эхарт отступил ко второй двери. Клон, потрясая пистолетом, вдруг произнес:

Монархиню свою вы оскорбить посмели?

О нет! Чтоб уползти, вы не найдете щели.

Не пробуйте спастись. Я запер все давно.

Маркиз, сам сатана с тобой был заодно.

Но если он теперь спасти тебя желает,

Пускай из рук моих тебя он вырывает[4].

— Отлично! — воскликнул Франсис. — Руи Блаз, акт пятый, сцена третья. Шпагу ты заменила пистолетом, но в целом идея недурна.

Клон меж тем продолжал:

Он смел вас оскорбить? О! Этот человек!

Чудовище! Вчера он сердце мне рассек!

Меня он унижал, чтоб сделать мне больнее —

Всю душу истерзать насмешкою своею!

Я умолял его… И как он был жесток!

Он с полу приказал поднять его платок!

— Ты можешь не подавать свои реплики, — произнесла Ребекка. — Просто прими свою смерть, дон Саллюст.

— Слишком много чести, ты пока еще не королева, — усмехнулся Франсис. — Твой план был почти совершенен. Ты предполагала, что я побегу сюда, и сама позакрывала все двери.

— Да, когда ты ломился в одну из них, я уж думала, что потеряла тебя.

— Увы, пренебрежение к спорту чуть меня не подвело. Но ты не учла одну крохотную деталь, Ребекка.

— Какую же?

А клон все декламировал свой монолог, не в силах остановиться:

Маркиз! Какие шутки!

Ужель дворянские забыл ты предрассудки?

Дуэль со мной? С кем? Ведь я же твой лакей,

Наемник твой, один из челяди твоей,

Одетый в красную ливрею с галунами…

Какая же дуэль возможна между нами?

Я, жалкий раб, кого ты вправе гнать и бить, —

Я право взял одно — тебя убить.

И я убью тебя, как вора, негодяя,

Как бешеного пса!

— Ребекка, в противоположность сцене с Руи Блазом, задвижка вовсе не заперта. До свидания!

В два прыжка Франсис подскочил к двери, распахнул ее и удрал, не оглядываясь. А вслед ему неслось:

Нет! Месть! Никто меча не сможет отвести.

И ангел демона не в силах уж спасти.

Произнеся эти слова, как того требовала программа, клон ринулся за Эхартом. По сценарию, Руи Блаз должен втолкнуть дона Саллюста в кабинет и там заколоть шпагой. Он будет преследовать Маркиза, пока не исполнит своего намерения. Никто не сможет остановить его.

Ребекка была удивлена реакцией мужа. Она даже не успела выстрелить. Но, в любом случае, ей не очень хотелось воспользоваться своим девятимиллиметровым. Он должен был послужить исключительно для устрашения Франсиса. Пачкать себе руки было бы слишком рискованно. Ребекка отправилась на поиски клона. Она не хотела пропустить развязку; ей обязательно нужно было видеть смерть артиста. Настоящую, окончательную смерть. Она доверяла программированию, своим лучшим техникам, но не удержалась от того, чтобы поучаствовать в спектакле лично. Она внимательно просмотрела данные о частоте контроля и создала такой кибермозг, какой ей был нужен. Практически идеальное преступление. Не останется никаких доказательств умысла. Взбесившийся клон отомстил за своих разломанных и переработанных собратьев, совсем в духе роли Франсиса Эхарта.

Крик. Хрип. Ребекка не услышала пистолетного выстрела, но эта модель известна своей, если так можно выразиться, деликатностью. Женщина вошла в комнату, погруженную в темноту, и нажала выключатель.

Первый Франсис Эхарт, казалось, ждал с пистолетом в руке, чуть наклонив голову вперед. Ребекка взглянула на второго, распростертого на полу, с руками, сложенными на животе. Она не верила своим глазам. У нее получилось! Она приблизилась, чтобы пощупать пульс Франсиса. Ей просто необходимо было это самое убедительное доказательство.

— Мне нужно было его убить.

Ребекка подскочила на месте. Клон заговорил.

— Не стоит на меня сердиться, я далеко не ангел. И ты прекрасно знаешь это.

— Франсис?

— Нет-нет, не надо извинений. Ты и в самом деле считаешь, что сможешь любить меня, в то время как весь мир от меня отвернулся? Твои утешение и поддержка всегда много значили для меня.

— Ты еще помнишь об этом? Ты плакал, прижимался к моей груди. Я просто обожала такие моменты! Ты казался таким слабым, таким…

— Я действительно веду себя как последняя свинья, но это у меня в крови…

— Достаточно, чтобы ты хоть немного изменился.

— Не думаю, что ты сможешь снова помочь мне. Это конец.

— Франсис!

— Я люблю тебя, но здесь наш путь заканчивается. Завтра я отправляюсь в Бразилию, и тебя не будет со мной. Никогда больше. Ты хочешь спасти меня, защитить от моих демонов, но все потеряно. Наши худшие грехи все равно настигают нас. Прощай, Росс.

Услышав это имя, Ребекка поняла свою ошибку. Она испустила придушенный вой и бросилась из комнаты, сопровождаемая клоном. Муж снова провел ее.

Бруно первым нашел тело Франсиса. Увидев его безжизненно лежащим на полу, он забеспокоился, но Франсис пошевелился, сел и произнес:

— Все в порядке. Ты был прав: жена захотела меня убить, использовав для этого клона. Она всё предвидела, но я нарушил ее планы. Это чудовище гонялось за мной по всем студиям. Я быстро понял, что просто так от него не удрать. Пока робот не доиграет сцену, его не остановишь. И вот когда я увидел эту темную комнату, я не колебался ни минуты. Я вошел, спрятался за дверью и подождал. Как только клон показался на пороге, я бросился на него и вынул карту памяти.

— Браво! Игра стоила свеч.

— От этого зависела моя жизнь. Единственная проблема состояла в том, что у Ребекки было оружие. Я не мог ждать ее, забившись в уголок. Поэтому я засунул в клона карту Мег с записью твоих съемок, а себе поставил карту со сценой смерти. Видишь, как полезно бывает хранить карты памяти бывших клонов. Самым трудным оказалось отрегулировать хронометраж. На этих интерфейсах кнопки так неудобно расположены.

— Итак, Ребекка пришла и увидела, что ты мертв.

— Ну да. Не знаю, что произошло потом, но раз вы сейчас здесь, значит, моя стратагема сработала. Должно быть, она испугалась, что он выстрелит, и удрала.

Франсис выпрямился и обвел всех беспокойным взглядом. Похлопал себя, будто проверяя, что за это время не рассыпался на куски, и сунул руку в карман пиджака. Неожиданно он подпрыгнул на месте.

— Господи! В суматохе я ошибся картой. Я вставил себе ту, которая с репетицией Мег.

— И что это означает?

— То, что клон сейчас убьет Ребекку. Это продолжение сцены. Надо срочно туда бежать.

Тело Ребекки лежало перед неподвижным роботом-клоном. Ее черный берет упал, и светлые волосы разметались по полу. Выстрел настиг ее, когда она уже почти добралась до спасительного выхода.

Полиция долго расспрашивала артиста и всю съемочную группу. Франсис казался потрясенным. Он и предположить не мог, что жена его настолько ненавидит, чтобы устроить всю эту мизансцену. Он чувствовал себя ответственным за это, и все вокруг хором утешали его. Большая киношная семья поддерживала его в этом несчастье.

Только к десяти вечера он добрался до паркинга. Все или почти все уже ушли. Он подошел к серой «шкоде-октавии» и открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья.

— Номер просто очарователен! — заявила Мег, увидев его. — Меня особенно восхитило твое «О, господи!». Ты и в самом деле великий артист.

— Ребекка чуть не сделала из меня дурака. Я не мог предположить, что она позакрывает все двери в студии. Я думал, она ограничится тем, что натравит на меня клона, но она сумела неплохо поставить всю эту мизансцену. А я смог неплохо выкрутиться. К счастью, я лучше ее знаю расположение студий.

— Когда ты унаследуешь ее долю в фирме по клонированию, ты организуешь мне эксклюзивный контракт, не правда ли, дорогой?

— Договорились. Ребекка никогда не хотела помогать тебе. Она догадывалась, что ты особенная.

— Тем хуже для нее!

Мег наклонилась к Франсису и поцеловала его в шею. Он позволил ей это сделать, но взгляд его блуждал в пустоте, очень далеко отсюда.

— Она попалась в собственную ловушку. У сыщиков не возникло никаких подозрений, настолько очевидны были махинации моей жены. При необходимости Бруно все подтвердит, и эта шлюшка Роза тоже будет свидетельствовать в мою пользу. Бедная девушка, она расписала меня как последнего мерзавца, но в то же время прекрасно понимала, что участвует в спектакле. Преступление с картами памяти в качестве оружия. Только артист мог бы додуматься до такого.

— Чудовища. Нам платят за то, чтобы мы дурачили весь мир, жили только в иллюзиях, без всякой глубины и искренности.

— Ребекка мне говорила, что производители клонов когда-нибудь нас всех заменят своими созданиями. Им этого так хочется, но, сделав это, они совершат ошибку.

— Почему же?

— Мы еще более искусственные и пустые. Сознательность и бессознательность! Искренность и ложь, все та же бесконечная лента, и когда она разворачивается, уже не различаешь, где одно, где другое. Идет речь о том, чтобы обманывать себя или других, о своего рода индукции себя или других. Искусство обманывать посредством чувств и модных сюжетов. Клоны не способны испытывать чувства и обманываться.

Мег нахмурила брови и положила руку на шею Франсису.

— Ой, а я думала, что это слова с карты памяти, — произнесла она извиняющимся тоном.

— Я еще много чего мог бы вспомнить. Это слова артиста двадцатого века. Он был в ужасе от появления клонов, от того, как они соответствуют этой профессии. Перед тобой два пути — или подвергнуться этому, стать бездумным инструментом, или попытаться понять, служить — служа, участвовать, достигать совершенства. У наших клонов нет сознания, но мы точно так же являемся инструментами. Мы практикуем отказ от себя, вот почему мы производим впечатление поверхностных. Мы бьемся за безличное, а в итоге стоим не больше роботов, которых программируют.

— В самом деле никакой разницы? Ничего, что оправдывало бы наше существование? Франсис?

— Поехали.

Мег завела мотор и выехала с паркинга на объездной путь, ведущий к Праге. Фонари встречных машин словно обшаривали интерьер прерывистыми оранжевыми лучами. Франсис прислонил голову к стеклу двери, глядя на темные пейзажи, проносящиеся за окном. Его профессия вызывала у него отвращение, но он знал: это ощущение составляет часть его искусства, является его непременным условием. Слова волнуют поверхность, но они, как свет спасительного маяка в ночи.

— Мег, разница все же существует. Послушай, мой друг. Я говорю о себе самом. Я говорю также и о тебе, комедиант, брат мой. Это я говорю себе о себе самом. Послушай о трудностях актерского ремесла. Поразмышляй как следует сам с собой о своем призвании. Оно вовсе не то, чем ты его считаешь. Выбирай же, кем стать.

Перевела с французского Злата ЛИННИК

© Olivier Paquet. Mourir cent fois, se relever toujours. 2011. Публикуется с разрешения автора.