602-Й

Резчику лома Р. Зайнапову

В копровом цехе вечный кавардак,

железо всех времен, мастей, обличий…

То паровоз подкатится сюда

с утробной паровою перекличкой.

То подвезут бескрылый самолет

в горячке отзвеневшего дюраля,

то на вагоне катер приплывет…

Всех под резак — и словно не бывали!

Порой Степану чудилось, что он

палач вот этих горемык железных,

не попусту коптивших небосклон,

проживших век двужильно и полезно.

Он опускал на землю бензорез,

влезал наверх, откуда тишь стекала,

и громыхал хозяйский интерес

по мостикам ботинками Степана.

В его обходе, ревностном и злом,

рассерженно сминалось безразличье:

— Труда-то сколько… И опять на слом!

Но все же вскоре вспыхивала спичка.

А бензорез врезался в кругляки,

обшивку и натруженные скаты,

и паровоз, напыщенный когда-то,

валился от Степановой руки.

Да мало ли таких со всей страны

летят к нему, попыхивая рьяно?

Им раньше явно не было цены,

а нынче есть — и та не по карману.

Дешевле вжать в тысячетонный пресс

уютные, обжитые кабины

и рычагов тридцатилетний блеск…

— Ломай, Степан, работай — все едино!

Так думал он размашисто, спроста,

покуда к серым колоннадам цеха

на памяти тревожной не приехал

особенный, приземистый состав.

Откуда только понабрать смогли,

спустя года, кореженных, побитых,

машин военных, ржавых,

                                      позабытых

в глубоких шрамах матушки-земли?..

Степан присел у танка, закурил.

Пробоины, заклиненная башня…

И словно лбом ударясь в день вчерашний,

на башенке он цифры отличил:

602-й…

            И дернулась рука,

и налегла на воздух, как на тормоз.

602-й в разорванных боках

привез войною срезанную скорость.

602-й…

             И задохнулся он…

Да! Там они… заклинены навечно…

Он за бронею слышал каждый стон

и жаркое дыханье человечье.

Он рвал броню упругим резаком,

как будто вдруг из танковой утробы

они шагнут светло и шлемолобо,

сомнут войны погибельный закон.

Гудело пламя, взламывая танк,

томилось небо без дождя и вздоха…

В копровом цехе вечный кавардак,

в пролетах тесных

                             стиснута

                                           эпоха!