Ленинград

26 нояб. 1927 года, суббота, Ленинград. Hotel Europe

B субботу в 10 часов утра мы прибыли в Ленинград. На вокзале нас встретили глава ленинградского отделения БОКС и еще один его представитель. Поданный для нас автомобиль с большой помпой доставил меня в Hotel Europe. Пока мы ехали, меня поразили красота города, широкие улицы и прекрасные здания, атмосфера изящества и элегантности, которой нет в Москве. Гостиница оказалась гораздо более импозантной и комфортабельной, чем пресловутая Bolshaya Moskovskaya в Москве. Лакеи открыли двери машины, и мы вошли через вращающиеся двери в прекрасный вестибюль. Здесь витал дух роскоши, предупредительности и порядка – подлинное утешение для души, истерзанной обшарпанными залами, гнусным обслуживанием и протекающими трубами в Grand Hotel – при всем старинном великолепии его номеров.

Каждому из нас (троих) предоставили по отдельному просторному номеру с ванной, а затем мы отправились в ресторан на крыше – завтракать. Зал здесь по-настоящему очаровательный: растения в горшках, стены ярких цветов, лампы с абажурами. Тотчас же появился проворный репортер, который взял у меня интервью, пока я завтракал холодным мясом, булочками и какао.

После завтрака меня повезли кататься по городу в открытой машине. Не думаю, что когда-нибудь в своей жизни я видел более красивый город. Серый туман, который обычно висит над Ленинградом, сейчас лишь мягко окутывал поразительные по красоте старинные здания и купола величественных церквей.

Мраморные колонны зданий и памятники были покрыты инеем, который придавал камню чудесные пастельные тона. Мы проехали мимо Зимнего дворца, которому реставрация, проведенная в нынешнем году, вернула его первоначальные цвета – белый и темно-зеленый. Мы остановились у огромного собора ев. Исаака[243]. Внутри под высоким куполом виднелись стальные леса, которые были установлены еще до революции, – здесь хотели создать несколько мозаичных композиций. Когда было закончено всего восемь изображений, работы прервались. Сейчас не удается выкроить деньги на завершение работ, потому леса, которые портят интерьер собора, будут разобраны. Священник подвел нас к алтарю. Здесь по обеим сторонам золотых дверей, ведущих во внутреннее святилище, расположены четыре великолепные мозаичные картины. На эти врата пошло 300 пудов золота[244].

Мы вошли в алтарное пространство, но моей секретарше пришлось постоять в дверях, потому что ни одной женщине входить сюда не дозволяется. Стены облицованы плитами из зеленого малахита и других ценных пород камня. На столе (престоле. – Ред.) стоял какой-то предмет, накрытый стеклянным колпаком. «Это что, птичье гнездо?» – спросил я. Оказалось, это терновый венец, привезенный из Иерусалима. При всем своем богатстве и великолепии интерьер собора не отличается вдохновляющей красотой.

Мы проезжали мимо многих интересных мест, например завода резиновых изделий, на котором работают 7000 человек. Миновали мосты через каналы, церкви, широкие проспекты… Наконец мы свернули во двор и оказались в БОКС, которое занимает залы в очень красивом особняке на набережной Невы. После короткой беседы с представителями БОКС мы переехали на другую сторону реки и подъехали к Петропавловской крепости[245]. Сначала мы прошли в старый собор с очень высоким и острым золотым шпилем, где нам показали гробницы царей, правивших последние триста лет, и их жен. Все они выполнены из мрамора и украшены золотыми крестами. Потом мы пересекли заснеженный двор и подошли к разрушенной крепости, стены которой тянулись вдоль кромки воды. Внутри здания идут камеры, – одна за другой, в страшной монотонности. Каждая из них представляет собой большую комнату с каменными стенами и высоко расположенным зарешеченным окошком, в каждой камере – железная койка, железный стол и умывальник в углу В каждой тяжелой железной двери есть узкая застекленная щель, через которую охрана заглядывала в камеру, кроме щели есть также маленькая дверца на петлях, через которую в камеру подавали еду Заключенные в камере были совершенно изолированы, через толстые каменные стены к ним не проникал ни один звук, но они все же находили способ общаться друг с другом, перестукиваясь через стены. Одна из камер применялась для абсолютной изоляции заключенного, так как примыкающие к ней помещения использовались как склады, и потому сидящий в такой камере не мог даже перестукиваться с соседями. Еще одна камера являлась карцером для провинившихся. В ней имелся толстый деревянный щит, который опускали на окно, и заключенный оказывался в полной темноте. В камерах этой крепости содержались Вера Фигнер[246], декабристы и другие знаменитые революционеры[247].

По дороге домой мы проехали мимо самого прекрасного храма из всех мною виденных. Оказалось, что это татарская мечеть[248] с большим конусообразным куполом, оригинально выложенным голубым и белым материалом, напоминающим фарфор. По углам здания возвышаются два миниатюрных конусообразных купола той же работы.

Вечером наши неуемные хозяева отправили нас на оперу «Евгений Онегин», которая, несмотря на хорошую музыку Чайковского, была так скучна, что мы ушли после первого акта. Сюжеты у старых русских опер чрезвычайно пресные. В ресторане под крышей, где мы встретились со своими хозяевами из БОКС, давали представление кабаре. Вовсю гремел якобы джазовый оркестрик, посетители смело пытались танцевать фокстрот и чарльстон. Здесь царил НЭП, и новые буржуа вовсю наслаждались жизнью[249]. Нэпманы – это частные предприниматели, их жены, любовницы и дети. Коммунисты ненавидят их и следят за ними, поскольку считают, что они стремятся расшатать коммунистический режим. Из-за их «красивой жизни» за ними шпионят, их облагают налогами.

27 нояб. 1927 года, воскресенье, Ленинград. Hotel Europe

Серость и сырость.

Утром мы проехали от Ленинграда 15 верст до Царского Села, которое теперь называется Детское село[250]. Здесь расположен царский летний дворец. Сам город состоит из красивых домов, в которых жили члены императорского правительства и другие высокопоставленные лица, среди них – 15 еврейских семей, которым один из царей даровал постоянную привилегию проживать здесь за то, что их предки несли военную службу. Здесь имеются обширный парк, павильоны, церкви, армейские казармы и, наконец, сам дворец, который не кажется более внушительным, чем многие другие здания в городе. Мне они совершенно не понравились. Все это – деревня и дворец – выполнено в духе дешевого курорта. Дворец в настоящее время является музеем и сохраняется в том виде, какой он имел в понедельник 30 июля 1917 года, когда его внезапно покинул последний царь. На его столе лежит большой отрывной календарь с последним листом, соответствующим этой дате.

Наша экскурсия по сотням комнат дворца заняла почти два часа, и в конце концов я сделал вывод, что это худший дворец, который я когда-либо видел. Титаническая попытка расходовать как можно больше средств, чтобы создать атмосферу величия, и в результате – дурной вкус и удручающее уродство, на которые невозможно смотреть. Мне стало достаточно ясно, почему от этих людей нужно было избавиться. Особенно негармоничны комнаты Николая – они загромождены мебелью, безделушками и коврами, очень широкими турецкими диванами, которые не соответствуют остальной мебели, стены просто залеплены картинами и фотографиями, как будто владелец сделал попытку показать все подарки, которые он получил. В его ванной, как и во всех других ванных комнатах в доме, нет настоящей ванны. Здесь находится большой плавательный бассейн, выложенный плиткой, но если бы бедняга захотел принять ванну, то он был бы вынужден делать это с помощью губки, фарфоровой чаши и кувшина, стоявших на подставке. Единственные удобные кровати во дворце я нашел в спальне Екатерины (это была широкая и на вид мягкая кровать) и в спаленке матроса, который, как здесь поясняется, жил во дворце в качестве приятеля Николая III[251], юного наследника престола.

На втором этаже находились комнаты детей. Кроме того, внизу, в одном из залов для торжественных приемов, один из царей (это был чадолюбивый Александр II) приказал соорудить для своих детей большую горку Здесь также находились большие игрушечные автомобили и другие игрушки, которые придавали комнате странный вид. Но он был царем и мог приказывать. На том же втором этаже находились классные комнаты для детей разного возраста. Наверное, из всех комнат родственников царя, а также его собственных лишь об одной или о двух можно сказать, что они действительно художественно оформлены и хорошо обставлены. Интересны также гостиные дочерей последнего царя, их гардеробы и обширные комнаты последнего наследника, милого ребенка, но калеки. Несколько комнат забиты его игрушками – здесь разные вещи, игрушечные животные, механические игрушки, автомобили, корабли, моторы, череда шкафов с форменной одеждой бедного ребенка, его спальня с маленькой кроватью, на вид очень неудобной, ванная комната, в которой есть только миска и кувшин [для умывания] и туалет. На столах разложены все скобы и ремни, которые он вынужден был носить.

Будуар последней царицы представляет собой изумительный лабиринт из предметов обстановки и множества других предметов. Он больше походит на будуар актрисы или режиссера, чем на спальню царицы. Многочисленные туалетные столики и бюро заполнены безделушками, вазами и фотографиями, а стены завешаны небольшими фотографиями и картинами. Гид заверил нас, что комната сохраняется в том виде, который она имела при жизни царицы. Ее гардероб, занимающий большую комнату, состоял из длинных уродливых мантий из атласа, бархата и кружев, а также больших шляп, которые вряд ли вызвали бы зависть у современной девушки из модного магазина. Царский гардероб, состоящий из разнообразной форменной одежды, еще более обширен. Здесь, наверное, сотни различных мундиров самых разных орденов – К. R, Shriners, Elks и т. д.[252]

Там были также залы, заполненные подарками членам императорской фамилии, например, замечательная коллекция больших блюд, подаренных Николаю крестьянами в одном из его путешествий по стране, и подарки от правителей иностранных государств.

Когда все это закончилось и мы снова спустились в прихожую, где ярко пылал огонь в камине, я испытал большое облегчение. У входа стояли сани, запряженные двумя лошадьми серой масти, ими управлял солдат, который предложил нам прокатиться по дворцовому парку. Снег с копыт коней бил прямо нам в лица. Пока мы ездили по территории парка, который теперь стал общественным, возмущенные пешеходы, не привыкшие к тому, чтобы их беспокоили какие-то транспортные средства, сходили с тропинок в глубокий снег и осыпали нас проклятиями. Одна старуха даже предложила повесить нас на дереве, что дало мне возможность почувствовать себя царем. Я явно возбуждал ненависть у пролетариата.

Затем мы поехали на машине домой. На окраине города находятся дома крестьян, которые работают на этой земле. Это бревенчатые дома, они достаточно хорошо выглядят; многие из них – совсем новые, с отделкой окон и дверей из резного дерева, окрашенного в яркие цвета. Но в целом сельская местность здесь – это обширные пустынные участки заснеженных равнин.

Вечером мы отправились в Государственный цирк. Это стационарное здание с ярусами кресел, окружающими арену, и очень высоким потолком – примерно в половину высоты старого здания Madison Square в Н.-Й. Программа меняется еженедельно, руководство цирка заключает контракты с гастролирующими труппами, большинство из которых – иностранные. Государственный цирк находится в ведении Департамента образования и его подразделения, отвечающего за театры.

Зарплата русских артистов ограничена примерно 10 рублями в день; если артисты иностранные, то их выступления можно оплачивать по иностранным ставкам – так, собственно говоря, и делается. Меня посетила одна интересная мысль. Если у актера российского цирка появляется хорошая сценическая идея, а он получает только 10 рублей в день, то где он может взять деньги, чтобы реализовать эту идею? На эту мысль меня навел уникальный номер, который назывался «американским аттракционом», хотя в действительности он был итальянским. А причина, по которой его назвали американским, заключалась в том, что американцы, несмотря на то, что они отметились здесь войной, по-прежнему популярны в России, а итальянцы – нет. Так или иначе, «американский аттракцион» состоял из огромной пушки – скорее всего, сделанной из папье-маше. Молодой человек, одетый, как авиатор, вылетал из нее высоко в воздух и попадал в сетку футах в 75 (около 23 м. Ред.) от земли. Мне номер понравился. Предположим, сказал я себе, у русского циркового актера появилась идея такого номера. Откуда он возьмет на это деньги? В конце концов я решил прояснить этот вопрос, и оказалось, что он должен обраться в местный Совет своего города или своей области. Если идея будет одобрена, то есть там посчитают, что она хороша для русского народа, то местный Совет либо сам ее профинансирует, либо попросит это сделать государство. Вот так примерно делаются дела в сегодняшней России…

Но вернемся в цирк: билеты на наши места (лучшие, в ложе у арены) стоили по 3,5 рубля.

Программа была отличной, ни одного плохого номера. Всего было около десятка номеров – и три антракта, во время которых зрители шли в буфет, пили чай и пиво, ели бутерброды и яблоки. Публика была более «пролетарской» и грубой, нежели обычная русская театральная публика. Тем не менее были чудесные акробаты, жонглеры, всадники, дрессированные лошади, два очень смешных клоуна, один карлик и в завершение, как кульминация, так называемый американский аттракцион. На большом грузовике вывезли огромную пушку; потребовалось некоторое время, чтобы подготовиться к действию, поставить пушку под прямым углом и т. д. Все это время некоторые зрители просидели, зажав ладонями уши. Но выстрел не был громким – думаю, всю работу сделали пружины.

И еще одну вещь я заметил – русским нравились те же глупые клоунские шутки, которые заставляют хохотать американских зрителей. Смех был громким, аплодисменты – бурными.

Несмотря на то что русский цирк отличался от моих детских воспоминаний о представлении передвижного цирка, которое давалось в шатре, атмосфера была очень схожей, и запахи пыли и пота лошадей, скачущих по арене, напоминали об американском цирке.

Затем мы вернулись в отель, и я крепко уснул в доставшемся мне огромном и диковинном номере.

28 нояб. 1927 года. понедельник. Ленинград. Hotel Europe

Еще один серый и слякотный день. И обычный русский завтрак – холодное мясо и горячий шоколад. Я здесь постоянно окружен людьми из БОКС – Ленинградского отделениям Советского общества культурной связи. Я не знаю, как их зовут, но именно они предоставляют мне машины, организуют интервью и туры. В назначенное время вы приезжаете, входите, беседуете, выходите, снова садитесь в авто и т. д. Дураку в такой обстановке легко получить ложное представление о собственной значимости… Но мне часто – да почти постоянно – хочется оставить все это, бежать из России и оказаться дома, на 57-й улице, или в маленьком домике в Маунт-Киско.

В 10 часов утра – интервью с заместителем председателя Ленинградского областного совета Иваном Ивановичем Кондратьевым. Этот очень простой на вид молодой человек, до революции был рабочим-металлистом. А теперь вопросы и ответы:

– Вы избирались из этого района?

Я избирался местным Советом и сессией Советов как вице-президент этой области [читай: заместитель председателя Ленинградского областного Совета – Ред.].

– В чем заключается ваша деятельность?

Я веду административную работу в городе и в губернии, как у губернатора штата. Я руковожу работой местного Совета, и, поскольку в Ленинграде нет Городского совета, то это Областной совет.

– Под вашим управлением находятся фабрики, магазины и т. п.?

Да. У нас есть два вида промышленных предприятий: предприятия общегосударственного значения и предприятия, имеющие местное значение (здесь 35 % предприятий – общего, или государственного, значения). Промышленность Ленинградской области выпускает продукции на 300 миллионов рублей. Существует отдельный департамент производства и поставок. Главные отрасли промышленности здесь – судостроение, производство машин, турбин, текстильных изделий и т. д.

Местная промышленность должна удовлетворять местные нужды. Это обувные фабрики, бумажные, фабрики строительных материалов. Но правительство в основном развивает в Ленинградской области тяжелую промышленность. Ленинградский Совет проявляет все больше инициативы в управлении своими предприятиями. Мы получаем много правительственных заказов на машины, различные материалы. К сожалению, мы не можем выполнить все эти заказы, поскольку не хватает материалов, денег, оборудования. Основную часть наших капиталов мы используем для расширения производства. Все 15 миллионов рублей прибыли, полученной за прошлый год, мы снова вложили в промышленность, ибо наши потребности в расширении производства быстро растут.

– И что, вам нравится, как были использованы эти 15 миллионов?

Конечно, многие сферы остались без этих средств, но, имей мы не 15, а 150 миллионов, мы бы опять вложили их в промышленность, так как вынуждены удовлетворять нужды страны. Будь у нас больше денег, мы вложили бы их в новые промышленные предприятия, например в новую фабрику по производству искусственного шелка. Мы бы построили новую деревообрабатывающую фабрику. Но ведь нам приходится покупать все оборудование для них за границей. Оборудование для химической индустрии мы вынуждены ввозить из Германии. Были бы у нас деньги, мы бы построили здесь большой химический завод. Но его время придет.

– Но эта программа промышленного развития требует изъятия средств, которые могли бы пойти на строительство жилых домов для рабочих, санаториев, на другие общественные нужды?

Да, это влияет на нашу работу по социальному обеспечению, но определенную часть средств мы все-таки туда вкладываем. Город растет, растет число рабочих в промышленности, растут и их требования.

– Вы сами – из рабочих. Видите ли вы разницу между тем, как рабочий трудится сегодня, и тем, как он работал при царе?

В целом в массах чувствуется большой энтузиазм. Рабочий чувствует, что он здесь хозяин, что его желание – это и желание правительства. Вся система управления заменена. Работник, даже если он не является политически грамотным, это чувствует. При царе благосостояние рабочего не было делом государства; при царе рабочий не был заинтересован в производстве.

– Что вы можете сказать о женском труде в промышленности по сравнению с прежним временем?

Сейчас в промышленности работает гораздо больше женщин.

– Не влияет ли это на безработицу?

Да, конечно. Но рост промышленности способствует уменьшению безработицы. Сейчас в Ленинграде 136000 безработных. Из них 96000 – женщины, причем 60 % из них впервые ищут работу.

– Как скоро, по вашему мнению, удастся ликвидировать безработицу?

Трудно сказать, из-за ненормальных условий, причем не только внутренних, но и внешних. Плюс все увеличивающееся желание женщин работать в промышленности. В то же время не хватает квалифицированных кадров, и мы должны обучать рабочих, чтобы удовлетворить на них спрос.

– Что вы делаете для того, чтобы обучить 136000 безработных?

У нас есть специальные трудовые коллективы (рабочие школы), в которых разным профессиям обучаются 11000 человек; курс обучения длится 7–8 месяцев, потом этих учащихся направляют на фабрики в качестве учеников.

– Значит, учатся только молодые рабочие?

Нет, и молодые, и старые. Для молодежи есть специальные промышленные школы прямо на фабриках.

– Голодают ли безработные?

Вот данные из отчета Ленинградского Совета: безработные получают пособие от правительства (35 рублей для семейного) и 28 рублей от профсоюза, плюс все льготы, которые имеет член профсоюза; он платит номинальную плату – 5 копеек – за занимаемые жилые помещения. Мы организуем общественные работы на улицах, железных дорогах; работа тяжелая – для мужчин; по легче – для женщин; за эту работу они получают от 1 рубля 60 копеек до 2 рублей в день, но многие предпочитают не работать, а получать пособие! (Это только для примера, показать, что они не голодают.) Около 60 % всех безработных – это члены семей, в которых есть работающие. Конечно, есть часть безработных, которая действительно голодает, но другая часть намеренно ведет праздный образ жизни, потому что есть такие люди, которых нельзя заставить работать. Что можно с ними сделать? Ведь у них есть право голоса!

– А почему бы не забрать это право у тех, кто не хочет работать?

Наш бизнес должен видеть, что безработные не голодают. Многие из безработных женщин – это жены работающих. Они не хотят делать домашнюю работу, хотят идти в промышленность, но и не хотят делать грязную работу.

– Что делает советское правительство с лодырем?

Если он категорически отказывается работать, то мы можем исключить его из профсоюза. Но мы достаточно терпеливы с квалифицированными рабочими, когда они отказываются от черной работы.

– И кем в итоге становится бездельник? Нищим? Бандитом?

Такое случается крайне редко. Среди криминального элемента мы ведем воспитательную работу; существуют специальные учреждения, в которых их учат работать.

– А что вы можете сказать о жилищных условиях рабочих? Я видел, что в Москве рабочие живут в очень плохих условиях. Даже в новых домах они живут по пять, по семь человек в одной комнате, не имея отдельной ванной. Разве правительство не стремится поднять уровень жизни рабочих? Разве не лучше для рабочих семей иметь отдельные квартиры?

Когда рабочие совершили революцию, они сделали это не ради ванных, а для того, чтобы взять политическую власть. Мы бедны, а перед нами стоит много задач. Мы можем удовлетворить культурные потребности рабочих только с помощью самих широких масс. И мы чувствуем, что все это делать надо. Условия в Ленинграде лучше, чем в Москве. Например, до революции даже самые культурные люди не только не имели частных бань, но у них и отхожие места были во дворе. Мы были бы очень рады построить для каждой семьи трехкомнатную квартиру с ванной, но такая квартира стоит 12 000 рублей, а на эти деньги мы сейчас сможем обеспечить жильем гораздо больше людей. Кроме того, русский человек привык к общественной бане (бане с парной) и предпочитает ее личной.

Тяга к образованию и культуре у рабочих после революции – огромна. До революции для женщины была только церковь, для мужчины – водка. Если бы мы имели дело с людьми образованными, то у нас не было бы таких колоссальных проблем.

– А что с дорогами?

Наша программа скромна, мы берем пример с США; уже есть департамент развития автосообщений, но нам нужны машины для строительства дорог, а их пока нет.

– Будут ли авто в коллективной или в частной собственности?

В частной, так же как в частной собственности могут быть квартира или дом – при жизни работника. Он может продать или завещать свой дом. После его смерти дом обычно продается, а полученные средства поровну распределяются между его женой и детьми. Автомобиль тоже можно продать. Но, конечно, люди, имеющие дом или машину, платят более высокие налоги – намного выше, чем у других.

Затем Кондратьев вызвал главу Комиссии по строительству жилья для рабочих Президиума Ленинградского Совета и попросил его показать мне, что делает это подразделение. Мне показалось, что этот симпатичный розовощекий молодой человек очень хотел показать новые дома рабочих. Совет предоставил нам машину.

Сначала мы приехали в большой жилой дом, построенный кооперативной строительной бригадой. Снаружи это было очень привлекательное здание со штукатуркой мягкого серого, лавандового и красного цветов.

Здание имело 415 комнат и стоило один миллион рублей. Оно было закончено совсем недавно, и дворы еще не привели в порядок.

Квартиры в здании были одно-, двух- и трехкомнатные, но все без ванных. В каждой секции была всего одна ванная комната, то есть одна ванна на 40 человек, и каждый из жильцов имел право пользоваться ею всего два часа в неделю! Есть предложение оставить эти ванные комнаты только для мытья детей и сооружать парные бани во дворах, потому что, как говорят, русские предпочитают именно их!

Вот чего я не смогу понять никогда, так это стадного инстинкта этих людей – но он точно есть. Такое впечатление, что они просто обязаны работать и жить группами. Их жизнь в деревне, на фабрике и в квартире – это жизнь в коллективе.

Одну из иллюстраций этого можно было видеть в новых квартирах для рабочих.

В каждом коридоре или секции имелась общая кухня. Здесь стояла огромная плита, уставленная кастрюлями и сковородками, кипел суп, варилось мясо, а у плиты стояло с полдюжины женщин-соседок – они мешали варево, следили за своими чайниками. Для того, чтобы работающие женщины готовили еду, им отведено время с 5 до 8 часов вечера.

Первая квартира, в которую мы заглянули, имела две комнаты. Стены, конечно, были только что покрашены в приятные цвета, но мебель тут была самая разнородная и самая дешевая. Здесь жили пять человек: муж с женой, бабушка и двое детей. Во второй, тоже двухкомнатной, квартире жили четверо: муж, жена и двое детей. В третьей, однокомнатной, жили пятеро: муж, жена, бабушка и двое детей. Муж и жена работали, получали на двоих 115 рублей в месяц, платили за квартиру 13 рублей 98 копеек в месяц и считали, что живется им трудно. По ту сторону коридора шесть человек жили в двух комнатах, муж и жена зарабатывали вместе 100 рублей, платили за квартиру 27 рублей в месяц и, по словам бабушки, которая оказалась дома, были всем очень довольны. Для меня в русском доме всегда существовала одна загадка: я не мог понять, где они все спят? Но в одной из маленьких комнат имелись колыбель, две детские кровати и кушетка, а во второй комнате женщина с гордостью указала на хорошую новую «двуспальную кровать». «Конечно, мы довольны, – сказала она, – раньше мы спали на полу в маленькой сырой комнате. Теперь у нас хорошее, теплое, светлое, чистое жилье, две комнаты, а посмотрите на нашу красивую новую кровать!» Я поражаюсь, как муж и жена могут спать на таких узких кроватях. Мне остается думать, что им приходится пристегиваться друг к другу ремнями.

На каждом этаже здания имелся просторный холл для общественной жизни – «Ленинский уголок». Если я не объяснял раньше, что такое «Ленинский уголок», то сделаю это сейчас. Это очаг или центр каждого многоквартирного дома, клуба, фабрики, магазина, школы, театра – любого места, где можно собрать вместе группу работников, или жильцов, или граждан, где молодежи и старикам растолковывают не только доктрины Маркса и достоинства коллективной жизни в том смысле, в каком она практикуется здесь, в России, но и опасность войны всего мира против России, необходимость для масс держаться сплоченно, обучаться обращению с винтовками и гранатами, а также учиться оказывать первую помощь и спасаться самим в случае какого-то бедствия. И повсюду в этих помещениях висят портреты Ленина и Сталина (но уже нет ни одного портрета Троцкого – убрали). А еще тут есть карикатуры или литографии (в самых диких цветах) с изображениями исполинских свиноподобных богачей, которые своими толстыми пятками наступают на горло закованным в цепи рабочим, распростертым у их ног. Есть и другие плакаты: выкрашенные в красный цвет рабочие в плотном боевом строю, вскинув винтовки, ощетинившиеся острыми штыками, отражают наступление полчищ вражеских солдат. И лозунги: «Один за всех, все за одного», «Долой буржуазию!», «Будете помнить, белогвардейцы, Красный Октябрь» и т. п. И афоризмы или цитаты из Маркса и Ленина. И обязательно портреты Маркса и Ленина. И статуя Ленина. По моим оценкам, в России обитает не менее 80 000 000 статуй Ленина. Часто здесь хранятся настоящие револьверы, винтовки, гранаты, пули и т. п. К ним прилагаются открытки или короткие тексты с рисунками, наглядно объясняющие, как всем этим правильно пользоваться. И противогазы – с детальными инструкциями. И каждый вечер сюда обязательно приходит какой-нибудь товарищ, который читает лекцию или дает объяснения, воспламеняя массы образами нависшей над ними опасности. Здесь же осуществляются образовательные программы, например ликвидация безграмотности. Тут могут также проходить лекции о правильном питании, гигиене, об уходе за детьми или домоводстве – даже уроки какого-нибудь ремесла или искусства. Здесь может быть радиоприемник, из которого будут звучать лекции, речи или патриотические песни. Никогда и нигде я не видел ничего подобного. Есть что-то странное, почти мистическое в лихорадочном стремлении этих людей упрочить свои достижения и уверить себя в том, что у них не отберут эти достижения. И обязательно в каждом доме, магазине, лавке, школе, на фабрике, в клубе, в театре есть один-два коммуниста. Дело хорошо себя зарекомендовавших членов партии – наблюдать за тем, чтобы в каждой группе настроения людей соответствовали советской идее. Их называют «партийными работниками», и, чтобы сделать карьеру в политике и таким образом приобрести власть и высокое положение (в России это единственный путь к власти и высокому положению), ты должен быть коммунистом, хорошо зарекомендовавшим себя в партии, готовым выполнить любое дело, которое тебе поручат (и с длинным списком поощрений за работу в той или иной области). В «Ленинских уголках» повсюду блистают эти партийные работники. Находясь в России, я все время размышлял о том, что предвещает в будущем всему миру пропаганда коммунизма – вера в будущее партии и рабочего в России. Мне интересно, что же это даст.

В этом здании находилось общежитие для учеников и молодых рабочих (многие из них осиротели во время Великой [Первой мировой] войны), которых советское правительство обучает, чтобы они стали квалифицированными рабочими. Они также вынуждены выдерживать почти монастырский режим. Их ждут ранние или, по крайней мере, регулярные побудки, следование полезным привычкам, усердие на политических, а также практических занятиях. И за всем этим наблюдает местный Совет, который дает им шанс продвинуться в их духовном и нравственном развитии в правильном направлении. «Да разве может католическая церковь сделать больше этого?» – спрашиваю я вас.

Мы обнаружили, что один из ребят находится дома – в длинной, чисто убранной комнате, где стояло в ряд несколько удобных железных кроватей. Это был крепкий смуглый парень лет 16 со светло-карими глазами и вздернутым носом. Он сказал, что приехал из Белоруссии, что его брат работает на заводе в Ленинграде, а его семья слишком бедна, чтобы поставить его на ноги, поэтому его брат позже забрал его в фабричную школу. Он учится на слесаря (4 часа работы и 4 часа учебы в день), получает 22 рубля в месяц и платит 2 рубля в месяц за место в комнате. Каждые три месяца его заработная плата увеличивается, и он надеялся, что через несколько лет будет получать хорошую зарплату – может быть, 200 рублей в месяц. Он писал письмо домой семье, и после некоторых колебаний смущенно согласился дать нам его прочитать. У него был красивый почерк; письмо начиналось словами «Дорогие мои». Он писал, что очень доволен тем, что оказался в этой школе, что условия жизни здесь куда лучше: «Я живу с двумя парнями в большой чистой комнате с центральным отоплением, у меня здесь удобная кровать, на которой спать куда лучше, чем дома на полу». Можно ли удивляться тому, что молодой русский рабочий стоит за Советскую Россию – или что он, скорее всего, будет делать то, что ему велят: если надо, пойдет воевать и умрет за свою родину?

Затем мы посетили несколько симпатичных на вид новых зданий, которые я заметил еще в первый день. Это очень большие бетонные дома, соединенные между собой арками и покрашенные в привлекательные тона; при каждом доме есть большой двор. Рядом находились старые дома рабочего класса старой России, ветхие одноэтажные домишки, буквально распадавшиеся на части. Но внутри новых зданий я столкнулся с уже знакомым русским запахом. Этот едкий запах состоял из «ароматов» капусты, овчины и табака. В трехкомнатной квартире жили две семьи, у них была своя (а не коммунальная) кухня и свой туалет, но не было ванной. В квартиру вошла соседка, которая пригласила нас зайти к ней и посмотреть ее комнату. Я отметил для себя, что во всем мире людям свойственно гостеприимство. Мы пошли за ней в ее комнату, которая, оказывается, находилась в другом, соседнем доме и тоже в трехкомнатной квартире. Она жила в этой комнате с мужем и дочерью-старшеклассницей. Оказавшись дома, она стала с горечью жаловаться на то, что у ее дочери нет отдельной комнаты, и обратила наше внимание на сырую стену. (Эти дома, как и большая часть домов в Ленинграде, были построены на болотистой земле, и сырость, должно быть, является здесь большой проблемой.). Мы поспешили скрыться от жалобно причитавшей женщины. «Спасибо, – сказала она, – что вы пришли посмотреть, в каких условиях мы живем; надеюсь, что вы сможете что-то для нас сделать». Видимо, она приняла нас за какую-то инспекцию.

Сопровождавший нас начальник отдела сказал, что по программе строительства на следующий год будут обеспечены жильем 15000 человек.

Вечером я отправился в «Совкино» на частный показ трех картин[253]. Они рассказывают о… Одна – о сельской жизни, жизни в русской деревне; это по-настоящему красивая картина с лучшей киносъемкой, которую я когда-либо видел. Хотелось бы, чтобы ее показали в Америке. Другие два фильма связаны с войнами между «красными» и «белыми» в 1918–1922 годах, когда войска Деникина, Юденича и других наймитов Англии, Японии, Франции и Соединенных Штатов вторгались в Россию[254]. (Прекрасная награда за недавнюю прежнюю поддержку Антанты.) Это очень интересные картины – очень. Одна, в частности, о «красном» матросе, который впоследствии стал командиром полка. Теперь он отрезан от основных сил и пытается пробиться к Черному морю, чтобы там помочь Красной Армии. В фильме показано, как он был одурачен привлекательной женщиной, возглавлявшей банду, и что он потом с ней сделал (убил ее).

Вторая картина, тоже военная, рассказывает о противостоянии людей из специальных служб, или шпионов, из двух армий – Красной и Белой. Хотя вначале казалось, что «красный» шпион обязательно расстанется с жизнью, он в конце концов все-таки одолел «белого».

29 нояб. 1927 года, вторник, Ленинград, Hotel Europe

Утром я посетил резиновую фабрику «Красный треугольник», самую крупную в России. Мы пришли в кабинет ее красного директора (это человек, который вышел из рабочих и обучался при новой власти). Александр Адамович Иснен, невысокий грузный мужчина с закрученными усами, густыми бровями и острыми, проницательными глазами на широком добром лице. Директор был одет в старый серый мешковатый костюм и темную рубашку. Он прихрамывал. Иснен проработал на фабрике 21 год рабочим и только после революции поднялся до директора.

На фабрике работают 16000 человек. Здесь осуществляется весь процесс производства резины. Производят шины, перчатки, детали машин — Бог знает, что еще, но больше всего резиновых галош. В небольших количествах, только для обеспечения потребностей страны, производят резиновые шины. Политическая работа на всех предприятиях проводится одинаково.

– Ваша фабрика – только одна из резиновых фабрик России?

Да, это одна из четырех таких фабрик Всероссийского Резинотреста, одна есть в Москве, еще одна – в Одессе.

Наша система организации отличается от тех, что существуют на заводах в Соединенных Штатах. Мы не продаем нашу продукцию, мы только производим и не имеем никакого отношения к продаже. Продажи организует правительство.

– У вас работают иностранные специалисты?

Все 108 наших инженеров – русские, но у нас были специалисты из Америки, и мы регулярно направляем людей в Америку изучать дело и учиться.

– А разве не лучше было бы разделить такой большой завод на несколько меньших? Вопросы транспортировки?

Если бы все сырье было российским, то было бы лучше, чтобы завод был ближе к центру, но 90 % материалов импортируется – в основном по воде.

– Но разве Одесса для этого не лучше, ведь этот порт работает круглый год?

Но Одесса тоже далеко от центра, да и наш порт большую часть года открыт. Что касается технологии, то в целом мы в курсе общемировых методов работы. В прошлом году мы хотели купить в Америке материала на полтора миллиона рублей, но у нас не хватило денег.

– А Рыков говорит, что производство в России в два с половиной раза дороже, чем где-то еще. Это правда?

Нет, не так сильно. Здесь немного дороже.

– А почему?

Потому что у нас много расходов, неизвестных за границей. На каждый рубль производства мы тратим 32 % на социальное обеспечение наших работников, на страхование, отпуска, отпуска по беременности, культурную работу.

– Сколько вы получаете?

225 рублей. Плюс четырехкомнатная квартира. Есть рабочие, которые получают больше меня.

– Сколько получает лучший технический работник?

600 рублей в месяц и жилье.

– А самый низкооплачиваемый работник?

60 рублей. У нас здесь есть система повременной работы, и только 18 рабочих получают всего по 2 рубля в день. У нас восьмичасовой рабочий день, а на опасных и вредных работах – шестичасовой.

– Вы при царе были рабочим. Стал ли сейчас ваш рабочий более квалифицированным, более грамотным, чем раньше?

Квалификация рабочих за 10 лет не могла сильно измениться, но у нас есть технические школы для обучения новой армии квалифицированных рабочих, которые займут места стариков. До революции 60 % рабочих этого завода были неграмотными, сейчас – только 1 %. 51 % работников составляют мужчины, 49 % – женщины.

– Какова производительность труда женщин, если сравнивать с мужчинами?

У нас есть такие виды производства, которые требует женского труда, где нужна не столько физическая сила, сколько тонкое мастерство. В этом отношении они, конечно, лучше мужчин – они могут делать мелкие, тонкие вещи, которые мужчинам так хорошо не удаются.

– То есть вы считаете, что женщинам нужно платить столько же, сколько мужчинам?

Безусловно. У нас нет никакой разницы в оплате труда, как в капиталистических странах, где женщин берут на работу потому, что у них меньше зарплата.

А как и чем живет общество в Америке?

– Главной заботой американского правительства является благосостояние масс, так что американские рабочие – самые обеспеченные в мире.

Когда вы разбираетесь в том, чего достигла Россия под властью простых рабочих – несмотря на то, что здесь никогда не было развитой капиталистической системы, что у нас была империалистическая война, революция, гражданская война и голод, – как вы думаете, чего могла бы достичь советская власть, если бы Россия была до революции индустриально развита, как Америка?

Я ответил, что знаю, что Россия совершила и что она может сделать еще больше – и сделает. Однако поскольку он стал нападать на Америку, я подробно рассказал о бескорыстной работе американских ученых и достижениях американских финансистов в создании промышленности, о 50 %-ном подоходном налоге, о пожертвованиях богачей своей стране, о выходе социальных условий на новую высоту… «Возможно, следующим шагом, – добавил я, – будет советская система, и я уверен: если с этой системой познакомить американские массы, они могли бы ее принять».

Разве эти шаги не предпринимаются только для того, чтобы укреплять капитализм и обманывать массы?

– Нет.

Затем директор лично провел нас по фабрике. Она занимает в длину 40 верст[255]. Я, конечно, не осмотрел всю фабрику, но мы ходили по ней почти два часа и видели процесс подготовки сырого каучука и всевозможные изделия, которые производятся из резины: трубы, канистры для воды, шины, гребни, детали телефонов, водонепроницаемые ткани, резиновые мячики и куклы, галоши, которых хватит на то, чтобы обуть всю Россию, новую систему Форда[256], при которой над одной галошей работают от 8 до 36 человек. В какой-то момент директор любезно завел меня в комнату, где несколько девушек с невинным видом натягивали на черные палки резиновые средства защиты (мужские «пальто»). Это напомнило мне анекдот про то, как мужчина пришел в аптеку и купил одно такое изделие, потом через 30 минут вернулся и купил два, потом полдюжины, и наконец, покачиваясь, снова вернулся в аптеку и купил шесть дюжин «резиновых изделий», сказав, что решил остаться на всю ночь. Пока мы шли с красным директором по проходу, я рассказал ему эту историю, вызвав его громкий смех. Как я заметил, мой красный гид Тривас также очень заинтересовался этим производством.

Когда мы вернулись в кабинет директора, он приказал принести чай и бутерброды с копченой колбасой, а я снова поднял тему его зарплаты.

– Так это правда, что вы получаете всего 225 рублей?

Да, и кроме этого у меня есть право круглосуточно пользоваться одним из заводских автомобилей – как для деловых, так и для личных нужд.

– А почему советский директор получает 225, а не 1000 рублей?

Маркс сказал, что бытие определяет сознание. Если бы я как директор получал в десять раз больше, чем рабочие, это бы психологически меня от них отдаляло.

– Вы хотите быть рядом с рабочими как коммунист или как человек?

Наша политика состоит в том, чтобы расти вместе с ростом сознательности масс.

– А если бы у вас был выбор, то что бы вы предпочли: сидеть на лавочке или здесь, в кресле директора?

Лично я думаю, что в наших условиях легче быть рабочим, чем руководить фабрикой.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Я – член партии, по происхождению – рабочий, в нынешних условиях – директор. Я должен решить, где я буду более полезен, и работать там. Я считаю, что принесу больше пользы правительству как директор, чем как рабочий.

– Но чего вы хотите как человек? Оставим в стороне весь этот ваш долг перед партией и т. д., и т. п.

Очень хорошо, вот я отложил в сторону все соображения о партии и т. д., и т. и. Остался человек по фамилии Янен[257]. Пусть г-н Драйзер ответит на один вопрос: верит ли он как писатель в то, что можно смотреть на человека только с человеческой точки зрения, независимо от его окружения?

– Да. Я вижу человека как единицу в массе. Есть масса и есть единица. Нельзя их смешивать.

Почему вы писатель?

– Я родился писателем.

Ну, тогда я родился директором.

Я со смехом повернулся к Тривасу, с которым заключил пари, что Янен не ответит на мой вопрос. «С вас пять копеек!» – сказал я. И он заплатил.

Поскольку он снова начал нападать на Америку как на грубую, материальную, реакционную страну, я разразился патриотической речью о долге России перед Америкой за ее промышленные технологии, машины и т. д.

Янен: Есть такая пословица – «Вначале ничего не было». Бог создал первого человека и повесил его на стену сохнуть. Откуда Америка получила знания о капиталистической системе? Америка – страна интернациональная. Ее капиталисты, ее финансисты, ее ученые прибыли из разных стран мира. Ее капиталисты, как вы говорите, вначале были никем, вот почему Америка – это демократия. Они были бедными иммигрантами, которые приезжали в Новый Свет, рискуя всем, а там богатые природные ресурсы дали им возможность развивать дело и создавать промышленность. А без этого где бы были ваши капиталисты? Без наших капиталистов, наших финансовых гениев, наших изобретений и всего такого стала бы Америка Америкой?

Я ответил, что прослеживал, как поднимались наши финансовые гиганты и их предприятия – Корнелиус Вандербильт и железные дороги; Джей Кук и финансирование /северян во время] гражданской войны; Джон Д. Рокфеллер и нефтедобыча; Пульман и его спальный вагон; Карнег с его сталелитейной промышленностью и библиотеками; Форд и его автомобиль; Херст; Крокер, Стэнфорд и другие; железнодорожная компания Union Pacific; компания Armour и мясоперерабатывающая промышленность – это очень длинный список. Я кратко рассказал о том, что они сделали для страны, которую нужно было развивать – и которую быстро развивали гении, действовавшие индивидуально и ради собственной выгоды. Я настаивал на том, что сильный ум обладает такими мощностями и способностями к работе, которых нет у слабого ума – и которым последний должен подражать (меньше всего я имею в виду эксплуатацию и тиранию). Лев и ягненок должны лежать на разумном расстоянии друг от друга. Но директор со мною не согласился. Капиталиста нужно стреноживать – или запрягать, как лошадь, и вынуждать влачить тяжелое земное бремя ради маленького простого человека. Здесь, в России, это так. Если человек хочет занимать какую-то должность, то он должен служить за ту же зарплату, что и маленький человек. Я согласился, что эту идею можно осуществить, если пролетариат продолжит поддерживать в стране вооруженную диктатуру и не поддастся на обман со стороны сильного человека большого ума. Полагаю, это можно реализовать, если отлавливать всех молодых людей (как это делает католическая церковь) и психологически обрабатывать их сильные и слабые мозги так, чтобы они считали, что коммунизм прав – и это есть единственная истина. Не уверен [что это возможно]. Вот природа не является ни полностью коллективистской, ни полностью индивидуалистической. То тут, то там встречаются животные-индивидуалисты, а также коллективное стадо. Оба вида имеют право на жизнь, вот только преуспевают в стаде, животные-индивидуалисты, угнетающие других.

– И потому их нужно истреблять, – вставил он.

– Хорошо, – ответил я, – тогда отбирайте своих детей на раннем этапе жизни (до того, как их отберет и обучит религиозный деятель или индивидуалист) и учите их «убивать индивидуалистов».

– Мы будем ловить индивидуалистов и учить их верить в коммунизм.

«Только как этого добиться?» – заметил я, но написал на своей книге: «Я побеседовал с умным человеком и многому у него научился». Он взял мой адрес, чтобы меня разыскать, если ему когда-нибудь разрешат въехать в Америку.

Вечером мы снова поехали в «Совкино» и посмотрели две превосходные картины – «Шторм»[258] и «Бабы рязанские»[259]. «Шторм» – это история из времен гражданской войны на юге страны. Русский матрос принимает участие в Октябрьской революции в Петрограде, а затем командует отрядом «красных» на юге. Во время перехода они задерживают небольшую банду, которой руководит молодая, привлекательная и храбрая женщина. Она начинает испытывать на матросе свое обаяние, и, вопреки советам своего помощника, командир разрешает ей поселиться в их комнате. Между ними возникает связь, за которой с неодобрением наблюдает молодой помощник. В одном из захваченных ими городков она подговаривает своих бандитов, которые присоединились к отряду, ограбить прежнего владельца дома, в котором они квартируют. Молодой помощник командира застает их на месте преступления, и женщина его убивает. Когда командир узнает об убийстве, это его потрясает, он мучается угрызениями совести и отдает себя на суд своих людей как человека, который предал друга из-за женщины. Солдаты не хотят его наказывать, они приводят к нему бандитов во главе с женщиной, и матрос сам отдает приказ их расстрелять. Сюжет очень интересен и тщательно проработан, съемки хороши, да и с технической стороны фильм превосходен.

Вторая картина – это просто шедевр. Никогда не видел такой прекрасной операторской работы. Фильм захватывает, очень реалистичны сцены и характеры героев. Место действия – деревня в Рязанской губернии. Главный герой – крупный, упрямый старик-крестьянин с длинной бородой и пронзительными жестокими темными глазами, который железной рукой ведет свое хозяйство. Старший его сын погиб на войне, которая все еще продолжается (1916 год). Отец принял в свой дом его жену, которая теперь живет с ним и его женой. Младший сын, уже взрослый, живет с отцом и сестрой, своенравной девушкой с таким же сильным, как у отца, характером. Она влюбляется в кузнеца и уходит к нему, не получив благословления отца, что по обычаям старой России означает, что этот брак незаконный. Отец собирается женить сына и приглашает в свой дом девушек со всей округи, чтобы выбрать ему жену. Случайно на смотрины попадает девушка из соседней деревни, которая уже знакома с его сыном и нравится ему. Старику она тоже приглянулась, так что он выбирает ее в жены сыну. Следует веселая свадьба, молодые счастливы, но вскоре молодого призывают на войну, и в доме остается старик с тремя женщинами, на плечи которых ложится все хозяйство. Через три года приходит известие о смерти сына, и отец сразу начинает в открытую оказывать знаки внимания молодой вдове. Это замечают две другие женщины, и на голову невинной вдовы обрушивается незаслуженная ненависть. Приходит день, когда старик набрасывается на невестку, насилует ее, и она рожает ребенка. В это время приходит известие, что сын старика жив и возвращается домой. Молодая женщина оказывается в ужасном положении; две другие ее ненавидят, вся деревня ее презирает как аморальную, она с ужасом ждет возвращения мужа. Когда он приезжает, женщины, несмотря на то, что им прекрасно все известно, рассказывают ему об измене жены и о том, что она родила ребенка неизвестно от кого. Он прогоняет жену. В отчаянии она бежит к реке, на берегу которой происходит в это время весеннее гулянье, и бросается в нее. Когда ее тело приносят в дом, туда приходит блудная дочь старика. Она забирает ребенка, говоря, что отдаст его в детский дом, и просит брата сообщить об этом отцу ребенка – их отцу. Она выходит из дома и идет с ребенком по дороге. Сын, который наконец понимает, что здесь произошло, поднимает руку на отца. За исключением небольшой сцены в детском доме, фильм – само художественное совершенство. Колышутся поля пшеницы, зреющей под лучами солнца, живописны костюмы крестьян, хороши деревенские улицы… И как всякая серьезная картина «Совкино», эта тоже имеет социальную направленность.

После сеанса чиновник из объединения «Совкино» по фамилии Тимофеев показал нам клуб на 400 человек – работников Ленинградского отделения «Совкино», которое руководит 800 кинотеатрами в губернии. Это был большой клуб, где велась работа по всем видам деятельности и секциям, которые можно найти в каждом рабочем клубе по месту работы: стенгазеты, газеты, «Ленинский уголок», радио, конференц-зал, библиотека, тир, медицинский корпус, работа с деревней, помощь бездомным детям и т. д. Следует отметить, что все в жизни рабочего строится вокруг его рабочего места: прежде всего это сама его работа, затем страховой отдел по месту работы, местная ячейка Коммунистической партии, медицинский диспансер, отдел культуры, затем его профсоюзный клуб, который не только имеет образовательные кружки, но и дает развлечения и т. д.; работник также голосует по месту своей работы. Как рассказал Тимофеев, он только что вернулся со встречи на заводе, где 800 молодых коммунистов собрались для того, чтобы обсудить, какие картины им нужны. Это была большая дискуссия, в которой приняли участие представители «Сов-кино». Накануне вечером состоялось еще одно большое собрание на резиновой фабрике «Красный Треугольник», где рабочие выражали свои требования к фильмам и критически отзывались о прошлых достижениях. В частности, они хотели видеть больше картин о молодежи и о жизни на селе. Сотрудник сказал, что «Совкино» выделит главные требования публики и постарается их выполнить.

30 нояб. 1927 года, среда, Ленинград, Hotel Europe

Ленинград в чем-то интереснее Москвы, а в чем-то менее интересен. Здесь улицы намного шире и имеют более регулярную планировку, поэтому, а также благодаря тому, что город разделен на острова достаточно широкими водными путями, его виды более впечатляющие. Водные артерии всегда позволяют увидеть город в таких ракурсах, которые без воды просто не существуют.

Что касается моей свиты – группы, которую мне здесь выделили, то это внимательные и доброжелательные, но немного скучные люди. Есть много строго определенных вещей, которые Советы решили обязательно продемонстрировать иностранцам – обычно (я бы даже сказал «всегда») они отражают трудовые свершения советских людей. Поэтому меня тянут и туда и сюда, и все это быстро, очень быстро. А вот прикоснуться к личной, обыденной жизни города или почувствовать ее – не тут-то было. Побездельничать, помечтать где-нибудь вне мест на маршруте – на это нет и часа.

А теперь о Тривасе, моем основном гиде. Какой же это ловкий приспособленец-еврей! Я уверен, что в глубине души он не больший коммунист, чем я, но зато все время о нем [коммунизме] говорит. Вдобавок, по-моему, он делает какие-то деньги на стороне. Утверждает, что получает всего 225 рублей в месяц, но, если только мои догадки не ошибочны, он имеет навар со счетов, которые собирает и столь бережно хранит. Но если заговорить с ним – о, что творят казнокрады и частные концессионеры, эти змеи, которые проникли в сердце великой Советской системы. Расстреливать их надо. Но что он сам мелкий жулик… об этом я не только догадываюсь, а имею веские основания так полагать.

Примерно в 11 в этот день начались порой утомительные – для меня – экскурсии. Музеи – Бог мой! – какими невыносимыми они могут стать! А сегодня должны были быть (в основном) музеи.

Эрмитаж, музей сокровищ искусства, примыкающий к Зимнему дворцу Наш гид, Александр Васильевич Суслов[260], интеллигентный человек, дал очень интересную информацию о различных произведениях искусства. Первые залы были посвящены старинным орнаментам и украшениям пятого-шестого веков, найденным при раскопках в Крыму Это изделия филигранной работы из чистого золота – некоторые из них настолько крошечные, что их с трудом можно разглядеть. В экспозиции выставлены царские регалии из драгоценных камней, бриллианты, жемчуг, рубины, изумруды, которые, наверное, можно было бы с легкостью продать, чтобы купить трактора, не [сильно] ограбив при этом мир сокровищ искусства. Выставлена большая часть огромной коллекции камей, принадлежавших Екатерине Великой, – некоторые из них сделала сама императрица. Благодаря ее интересу к искусству здесь собрана замечательная коллекция живописи, например, 40 картин Рембрандта, Рубенса, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Коро – зал за залом с редкими картинами. Миновав границу старого музея, мы вошли во дворец, который теперь также является музеем. Из окон салона Екатерины мне неожиданно открылся прекрасный вид на реку и на ее другой берег, где возвышался собор Петропавловской крепости с его высоким и тонким шпилем, сияющим на солнце, которого до этого мы в Ленинграде не видели. С другой стороны окна больших залов выходили на площадь, которая была местом величайших сражений революции 1917 года. Сейчас на ней проходят официальные демонстрации, как на Красной площади в Москве.

После окончания нашего тура я присел отдохнуть внизу, в вестибюле.

Из Эрмитажа мы отправились на кинофабрику «Совкино». Сейчас это крупнейшая из киностудий «Советского кино» в России, хотя в Москве ныне строится еще большая. Эта же занимает около семи акров [2,8 га] и по существу является небольшой имитацией подобной студии в Голливуде. Они говорят, что готовятся делать великие дела – и уже по этому выражению вы понимаете, насколько серьезно они себя воспринимают. Большие зарплаты здесь не допускаются, как не принято строить и виллы-дворцы для режиссеров и кинодив. Директор всей киностудии – г-н Гринфельд[261], еврей – получает только 300 рублей в месяц, самая знаменитая звезда – 300 рублей в неделю. Но все равно и тут есть автомобили, мальчики на побегушках, ассистенты и помощники ассистентов – все то же грандиозное шоу и подчиненность, которые возникают всюду, где чувствуют свою значимость. Абы кому сюда не попасть. Они могут сколько угодно называть друг друга «товарищ», но я-то вижу, что нижестоящий «товарищ» снимает шляпу, кланяется и расшаркивается ровно так же, как и всюду. Равенство – радость бедного неумехи. А тут он собирается верховодить… Ну да поживем – увидим.

Главное здание до революции представляло собой огромный увеселительный центр с катком и другими аттракционами. Бывший каток теперь преобразован в основной постановочный павильон, где можно одновременно снимать 40 фильмов. Здесь есть декорации для съемок как уличных сцен, так и интерьеров, рядом снимаются сцены крупным планом, например офицер Красной Армии с револьвером. Реквизиторские похожи на огромные захламленные магазины: всевозможные разновидности мебели, картины, посуда… В отдельном здании была только что завершена отделка особо светлых комнат, в которых местный скульптор будет изготавливать муляжи, статуи и тому подобные предметы для декораций. Используя дерево, покрытое штукатуркой, он очень хорошо имитирует структуру камня.

К тому времени, как мы вернулись в удобный кабинет, сюда приехал директор Гринфельд – человек среднего возраста и небольшого роста, трезвомыслящий еврей, который свободно говорит по-английски. Его очень позабавила моя просьба подать водки и мое удивление тем, что, оказывается, кинофабрика может работать без оной.

Он говорит, что работает по 16 часов в день, на этой должности – только три года. Наконец нашлась водка, и я выпил ее с чаем, открыв таким образом новый замечательный напиток. Затем мы прошли в студию, где были засняты на пленку.

В 6 [вечера], как обычно, мы пообедали в ресторане отеля. Я пытался убедить хоть кого-то отвезти меня в Ленинграде в простой русский ресторан, но нет: иностранцы должны видеть только грандиозное – и показуху на грандиозном.

В семь у меня было интервью.

Интервью с Платоном, кардиналом реформированной русской православной церкви[262]. По моей просьбе оно было организовано ленинградским отделением БОКС, советского Общества культурной связи с заграницей. Причина, по которой я хотел поговорить с Платоном, состояла в следующем. Я слышал, что при поддержке советской власти он пытался изнутри реформировать православную церковь и сдвинуть ее – насколько это возможно – к такому состоянию, чтобы ее приверженцы по крайней мере не были бы враждебно настроены к социалистической советской интеллигенции и социальным программам. И я слышал, что пока ему удалось охватить треть последователей православной церкви, и что вне зависимости от того, насколько лично он преуспел или не преуспел в этом предприятии, похоже, возглавляемое им движение побудило остальных православных лидеров и их паству стать на – или принять – более либеральную – или менее догматичную религиозную точку зрения… Ну а теперь – само событие.

Вошедший Платон был в простой длинной черной рясе. Его длинные каштановые волосы ниспадали на плечи, длинная борода окаймляла спокойное красивое лицо с большими блестящими серыми глазами. Как это часто бывает у священников, выражением лица он напоминал Христа.

– Сколько людей принадлежало к старой русской церкви?

– 80 % населения.

– Это была национальная религия?

– Да, она была обязательной для всех граждан.

– Вы представляете всю русскую церковь или только ее часть?

– Только часть.

– Какая доля населения принадлежит сейчас к вашей части?

– 32 % верующих – это мои последователи.

– Какая доля населения относится к старой церкви?

– Две трети – к старой, одна треть – к реформированной.

– Какая часть населения ходит сейчас в церковь?

– 50 % прежних прихожан.

– Другими словами, вы считаете, что 50 % из прежних 82 %?

– Да.

– Почему ваша часть отделилась от старой?

После Октябрьской революции положение церкви не соответствовало новому порядку. Руководители старой церкви думали использовать религию для построения христианской жизни в согласии со старой верой. Руководство церкви вступило в конфликт с новой формой правления. В результате произошел полный разрыв со старой церковью, и это вызвало политический террор со стороны правительства. Общие направления деятельности старой церкви после 1917 года были изложены в решениях Конгресса старой церкви[263]. Тихон, ее лидер, заявил, что хочет спасти Россию. После обсуждения некоторые из руководителей церкви обратились в 1922 году к Тихону с петицией, в которой заявили, что если он продолжит старую политику, то это окажет очень плохое влияние на русскую церковь. Патриарх ответил, что до созыва нового Конгресса он отречется от престола. Я должен сказать, что эта петиция была вызвана желанием организовать церковь так, чтобы она более полно удовлетворяла живые потребности масс.

– В чем состояли новые принципы этого движения?

Так называемая реформированная церковь есть результат движения, которое началось в 1905 году, и эти люди были его последователями. Чтобы понять линию церковного движения, необходимо напомнить, что лучшие представители новой церкви в 1905 году хотели очистить умы людей от суеверий и уделять меньше внимания формальностям. Новое руководство имело новое социальное мировоззрение, а также новый взгляд на религию, и по этой причине определенное число людей не присоединилось к новой реформированной церкви. Религиозная масса была реакционной и консервативной с политической точки зрения; некоторые из лидеров были орудием царского правительства и потому выступали против идеи политических изменений. Неграмотные массы утверждали, что новая церковь была политической попыткой Советского правительства уничтожить их церковь. В нынешнем положении правительство не интересуется моей церковью, и моя церковь не имеет никакого отношения к правительству.

– Позволит ли государство вашей церкви развиваться по вашему желанию или оно будет вмешиваться?

Я продолжу свое объяснение. Старая церковь поняла, что она должна исправить свои ошибки, и в ответ на анафему Тихона сделала заявление о том, что она принимает социальную революцию и поддерживает Советское правительство. Поэтому Советское правительство предоставило полные законные права этой реформированной церкви, и через шесть лет мы можем сказать, что со стороны Советского правительства никакого вмешательства нет, и с нашей стороны также нет никакого вмешательства в дела правительства.

– Что предлагает новая церковь из того, что старая церковь давать отказывалась?

Я должен сказать, что старая церковь не отказывалась и не отказывается от церковных реформ, но в политической борьбе, которая началась после Октябрьской революции 1917 года, православные лидеры были и остаются настолько занятыми политикой, что пока они ничего не сделали для подлинных реформ. Старую церковь обычно возглавляли священники из монастырей и епископатов, которые потеряли идеологический контакт с массами. Они по-прежнему хотят держать руководство церкви в своих руках, строить из себя мучеников, если власти их преследуют. Одним из идеалов новой церкви является освобождение верующих масс от влияния этой монастырской группы. Но это не означает, что новое движение полностью против монахов, поскольку оно в целом поддерживает систему. Что касается браков в среде священнослужителей, то Конгресс новой церкви позволил женатым священникам законно занимать высокие церковные посты.

– Это то, что вы считаете одной из важных реформ новой православной церкви?

Я понимаю, что вы имеете в виду, и сейчас вам отвечу. С точки зрения догматики – это серьезная реформа. Раньше женатым священникам не разрешалось занимать высшие должности в церкви. С такой догмой Синод новой церкви не соглашается.

Два дня назад завершился Пленум Священного Синода, который прошел в рамках подготовки к следующему Конгрессу. При этом была принята резолюция о женатых священниках – что не должно быть разницы между простыми священниками и высокопоставленными лицами в их правах на вступление в брак.

Конечно, этот организационный вопрос ни в коем случае не означает принципиального различия между новым и старым. Одна из главных целей новой церкви – воспитывать людей, уменьшать неграмотность и, в целом, приближать массы к культуре. Что касается догм, то мы стоим на строгих восточных формах и находимся в тесном контакте с восточной греческой церковью.

– Так что, не было никаких изменений в догмах?

Нет. У нас – строго православная церковь. Восточные православные церкви имеют своего официального представителя только при новом Священном Синоде нашей церкви, то есть именно его считают представителем Русской православной церкви.

– Совпадают ли в целом догматы православной церкви и католической церкви?

Многие из них одни и те же, но католическая церковь несколько отошла от старых верований. Восточная греческая церковь ближе стоит к базовым принципам христианства.

– Для вас папа римский не является наместником Бога на земле?

Нет.

– И никогда не был?

Нет.

– Но таинства вы в общем признаете одни и те же?

Да.

– Исповедь?

Да.

– Причастие?

Да.

– Крещение?

Да.

– Брак?

Да.

– Кстати, а ваша реформированная церковь сейчас на подъеме или на спуске?

Реформированная церковь, в той мере, в которой она признается подлинным представителем православной церкви, усиливается. Старая церковь признана Советским правительством только в июле 1927 года и теперь будет легализована. Но в настоящее время между ее лидерами идет борьба за власть. В реформированной церкви не может быть борьбы за власть, потому что новый план управления помещен не в одну голову, а в головы всех священников высокого ранга, а масса верующих последователей имеет свой голос при избрании первосвященников.

– Значит, вы советизируете церковь?

Нет, мы только возвращаемся к старым церковным обычаям, когда иерархи были избранными представителями общины.

– Но это было только в первые 300 лет после Христа.

Сама церковь никогда не разрушала эту систему, это государство ставило своих высокопоставленных чиновников в церковь на властные посты. Теперь, когда церковь снова свободна от господства государства, она опять может ввести эту систему.

– Проводит ли ваша церковь какую-либо благотворительную работу ради общества?

В каждой из церковных организаций моей веры есть множество прихожан, которые выполняют в своих общинах социальную работу. Кроме того, сами верующие должны заботиться о церкви, делать уборку и т. д. Они также должны служить делу разумного христианского милосердия, помогать своим ближним…

– Что такое разумное христианское милосердие?

Старая церковь не принимала никаких мер к тому, чтобы материально поддержать своих прихожан, мы же стараемся организовать братскую материальную помощь.

– Как вы будете помогать материально? Больницами и т. д., как Советское правительство?

Христианская религия требует проявления братской любви к верующим в частном плане, но мы считаем все благотворительные организации старой церкви вредными. Поэтому, когда правительство хотело отобрать у церкви право организовывать благотворительные учреждения, мы договорились с государством.

– Так как же вы тогда помогаете?

Мы не считаем, что это особая проблема и не принимаем активного участия в организации каких-то учреждений, но учим братской любви. Например, когда в Крыму произошло землетрясение, мы не оказали прямой помощи, но, когда правительство обратилось к народу, церковь предложила собирать деньги в церкви и отдавать их в фонд. Во время голода властям потребовалась помощь церквей. Старая церковь сказала, что она отдаст все, если дело борьбы с голодом будет организовано ею самой, в чужие же, неизвестно чьи руки никаких ценностей не отдаст. Но новая церковь сказала: хорошо, что есть государственная организация, которая оказывает помощь голодающим, мы будем помогать через нее.

– Иными словами, церковь стремится поддержать государство, а не требовать, чтобы государство подчинилось церкви?

Да.

– Не значит ли это, что вы отказываетесь от Промысла Божия и от водительства Господа, которому вы молитесь?

Нет. Идеологические взгляды новой церкви иные. Мы видим Дух Божий – Его руку – в определенных необходимых социальных переменах, переменах, которые противостоят злу и помогают добру. Так, мы верим, что определенные улучшения в обществе могут иметь источником волю народа (и даже могут возникать благодаря социальной революции) и что это может привести общество или социальные условия в состояние, которое будет не слишком отличаться от Царства Божия на земле, которое однажды наступит. Вера в социальную революцию является важным фактом, именно поэтому некоторые покидают новую церковь, потому что они говорят, что восстание – это неправильно, что классы никогда не должны выступать друг против друга. А мы говорим, что восстание угнетенных против угнетателей есть естественное явление общественного развития, и виним не угнетаемых, а угнетателей. В этом отношении мы продолжаем дело древних библейских пророков.

– А как ваша церковь смотрит на то, что образование детей отдается государству? Или вы хотите как-то на него влиять?

Мы смотрим на это так: умственное развитие личности должно быть добровольным, здесь не может быть никакого принуждения. Следовательно, пока государство заботится об образовании, мы считаем опасным – пока это образование работает на социальное благосостояние масс – настаивать на главенстве религиозных принципов.

– Тем не менее не собирается ли церковь влиять на личность человека потом (когда он вырастет)?

Церковь не оставляет ребенка без своего влияния, она влияет на него через христианскую семью. Детям разрешают свободно участвовать в таинствах церкви. Далее, когда ребенок растет и развивается культурно, он начинает интересоваться всеми сторонами жизни, и вот здесь церковь должна идти ему навстречу со своей проповедью.

– Ну а если ребенок воспитан в современном духе? Наука, Дарвин, история, философия… Как церковь может привлечь к себе, что она ему может предложить?

Если человек, получивший такое образование, не утратил интереса к церкви, то у церкви есть всевозможные материалы для формирования представлений научного характера, в которых он может найти истину. У нас существуют академии богословия, в которых ведется подготовка религиозных ученых.

– Но вы по-прежнему верите в промысел Божий?

Да.

– Однако насколько я понимаю, нынешняя советская или коммунистическая религия не поддерживает веру в промысел Божий. В Москве я видел лозунг «Религия – опиум для народа».

Это я знаю. Тем не менее мы верим, что промысел Божий виден во многом – и более всего в идеалистических принципах современного режима.

– Но современный советский режим не доверяет образование детей ни одной религии – в том числе и вашей.

Это правда.

– И вы с этим согласны?

Мы являемся практической церковной организацией и не поднимали этот вопрос. Но мое личное мнение состоит в том, что такое обучение общей культуре, истинное культурное развитие, какое сейчас обеспечивается в России, не противоречит религиозному образованию.

– Если бы образование детей было в ваших руках, то как бы вы начали их воспитывать?

Естественно, мы не могли бы и не стали бы игнорировать принципы и догматы нашей веры. Но поскольку мы сталкиваемся с таким положением дел, когда ребенку дается хорошее общее образование, мы удовлетворяемся работой в семье – или даже, лучше сказать, влиянием церкви на семью. Когда ребенок подрастает, мы даем ему весь материал «за» и «против», и ребенок сам решает для себя, где правда, поскольку мы верим, что человек должен развиваться самостоятельно.

– Как вы думаете, если человек получил образование в советской школе, то не будут ли ваши догматы входить в конфликт с его образованием, противоречить ему?

Я вам отвечу так: если человек, получивший обширное культурное и материалистическое образование, не сможет согласиться с нашими догматами, то это значит, что церковь умрет. Но если бы мы верили, что такое может случиться, мы бы не смогли продолжать свою работу, потому что потребность в вере во что-то останется всегда.

– Не думайте, что я задаю глупые вопросы. Я всегда считал, что религиозные чувства не обязательно противоречат науке. В США католические школы ограничивают образование ребенка только теми предметами, которые не вступают в противоречие с религиозными догматами, коротко говоря, преподаются только практические предметы.

Я это понимаю. Но, как вы видите, здесь возможностей для такого положения дел нет. Нам не разрешают давать образование – только влиять на ребенка, если сможем.

– И все-таки вы верите, что религия не умрет.

Я уверен в этом. Действительно, если говорить о вечном конфликте между гегелевской теорией и религиозной теорией, между теорией божественного разума и материалистического ума, то там, где реализуется тезис материализма, возникает и антитезис – духовное начало.

– А как, по-вашему, не может ли возникнуть новая интерпретация понятия жизни с двух точек зрения – духовной и материальной?

Я изучал философию, но в нескольких словах трудно обсуждать эти вопросы. Думаю, лучше сначала завершить наше обсуждение церковного движения… Итак, сейчас с нами меньшинство, так как мы не ставим перед собой задачи собирать толпы. Мы хотим собрать культурных, образованных людей, которые душой понимают и принимают нашу веру. У нас трудное материальное положение. Старая церковь организует материальный бойкот наших храмов и – где может – даже отбирает вещи у самих верующих, так что мы очень бедны. Но наша организация весьма сильна, имеет связи с иностранными церквями и свои ячейки в заграничных православных церквях. Так что мы уверенно смотрим в будущее.

1 дек. 1927 года. четверг, Ленинград, Hotel Europe

Хотя этот день начался неудачно (наша программа была недостаточно насыщенной для того, чтобы оставаться в городе еще на один день), он оказался очень интересным. Утром мы отправились в Ленинградскую публичную библиотеку, которая считается второй по величине в мире после Библиотеки Конгресса, – в ней 4600000 книг. После революции количество книг в ней удвоилось благодаря национализации крупных частных библиотек. Само здание очень старое; вход в административные помещения был такой дряхлый, что я не сомневался – мы ошиблись адресом. Однако по мере того, как мы проходили через многочисленные залы, их вид быстро улучшался, и в библиотеке стала ощущаться атмосфера былого достоинства и великолепия. На полках, уходящих вверх до самого потолка, теснились бесчисленные тома в кожаных переплетах, а в стеклянных витринах стояли или лежали редкие книги, например вся библиотека Вольтера, купленная Екатериной после его смерти. Тут было много подлинных рукописей таких русских писателей, как Толстой и Достоевский. Я заинтересовался отделом философии, но он был столь огромен, что мне пришлось выбрать какое-нибудь одно направление, и я остановился на черной магии. Меня провели в отдельную комнату, и директор этого отдела и его помощники начали приносить мне ветхие тома по магии, колдовству и т. п. На французском, латыни, древнегреческом. Я с трудом уклонился от сердечной предупредительности библиотекаря, так как у меня не было времени рыться в этих увлекательных старых книгах. В одном из залов располагалась специальная выставка материалов об Октябрьской революции: плакаты, манифесты, газеты и т. п. Интересно было бы ее изучить! Мы посмотрели сверху через окно на длинный читальный зал, заполненный людьми, которые сидели за столами или ждали в очереди у стойки. Совершенно очевидно, что такой читальный зал недостаточно велик, чтобы вместить всех желающих. Сейчас для размещения этой грандиозной библиотеки строится новое здание; оно будет готово через несколько лет. Когда мы уходили, я познакомился со старшим библиотекарем, отцом руководителя [Ленинградского отделения] БОКС, – маленьким пухленьким человеком в очках, который до комичности напоминал своего сына.

На меня произвела большое впечатление советизация этой библиотеки. В кабинете директора библиотеки – большой портрет Ленина, а также портрет Маркса. В читальном зале (главном) – портреты Сталина, Бухарина и др. В одном из великолепных залов – выставка плакатов, картин, брошюр и т. п., имеющих отношение к «Красному Октябрю» и его победе. В библиотеке создан специальный отдел, наводненный книгами по социализму, коммунизму и новой советской идеологии. Короче говоря, интеллигенция лебезит перед рабочим или крестьянином с ружьем. Все сотрудники, от директора и ниже, чрезвычайно вежливы со всеми – особенно с пролетариями; каждый из них – «товарищ» для всех остальных; Маркс, Энгельс, Джордж и т. п. – величайшие и тончайшие осмыслители бытия и сознания… Словом, интеллигенция сейчас низкопоклонствует перед своими собратьями крестьянами и рабочими, поскольку их вооружили и ведут вперед идеалисты, которые говорят им, что они – главные в этой жизни, что хлеб, картошка и искусство должны в первую очередь принадлежать рабочему (на самом деле – ремесленнику) и в последнюю – всем остальным.

О, где же ты, Аристотель?

Нашим гидом был очень заботливый и энергичный молодой человек, который настоял на том, чтобы я осмотрел Академию наук, хотя у меня не было к ней ни малейшего интереса. Но он уже сообщил директору, что мы едем, и я неохотно подчинился при условии, что мы оттуда как можно быстрее сбежим. К счастью, на меня попусту тратил свое время только заместитель директора [вице-президент. – Ред.], а не более важная особа, я задал ему несколько вежливых вопросов, а он (человек весьма энергичный на вид, с лихо закрученными светлыми усами) весьма ловко от меня отделался, перебросив нас в Пушкинский дом. Главная причина моего желания побыстрее покинуть библиотеки, академии и музеи состояла в том, что это был первый солнечный день за время моего пребывания в Ленинграде, и город так ярко сиял в солнечном свете, который отражался в снегу и в золотых куполах и шпилях, что было бы преступлением забиваться куда-то внутрь. Шофер откинул крышу машины, и мы все-таки поехали в Пушкинский дом, не собираясь там надолго оставаться. Музей недавно переехал в очень симпатичное серое каменное здание с большими окнами. Экскурсию для нас любезно проводил сам директор[264]. Я с радостью узнал, что этот музей посвящен не только Пушкину, но и всем русским писателям того периода. Здесь хранились портреты и оригиналы рукописей всех моих любимых русских авторов, но главная экспозиция, конечно, рассказывала о Пушкине, точнее, о разных периодах его жизни от детства до смерти. Оказалось, что его дед был негром и служил при царском дворе; в его портрете действительно проглядывает сходство с Пушкиным. Были тут также картины и статьи о дуэли, в ходе которого поэта убил муж сестры его жены.

Когда мы снова вышли на улицу, зимнее солнце, которое [раньше] на небольшой высоте двигалось по восточному участку неба, уже почти зашло. Мы пересекли по мосту реку и немного проехали по другой части города, чтобы попасть в буддийский храм. Храм, окруженный высокой стеной, своим видом в точности воспроизводит храмы Индии, Сиама и Монголии. Дружелюбный маленький монгол, который моментально вышел нам навстречу, согласился показать интерьер святилища. Внутреннее убранство, столь же странное и выразительное, как и наружная часть изысканного строения, произвело на меня потрясающее впечатление, особенно когда я вошел внутрь и увидел перед собой огромную бронзовую статую. Стены храма были увешаны длинными полосами восточного шелка, справа и слева от двери висели диковинные изображения каких-то китайских фигур. Здесь, в Ленинграде (по-старому – в Санкт-Петербурге), я меньше всего ожидал, что внезапно окажусь в каком-то мистическом индийском храме.

Когда мы в ранних сумерках ехали по городу обратно, нам попался на глаза красный фургон, в котором стоял гроб. За ним шли несколько скорбящих. Гроб был завернут в красную ткань: значит, хоронили коммуниста. Чуть позади сквозь падающий снег виднелся вытянутый верх голубой с серым купол магометанской мечети с ее близнецами-минаретами, стоящими перед храмом на широкой платформе, определенно самое прелестное здание из всех виденных мной до того в России. Небо в этот ранний вечер казалось совсем безжизненным – лишь над самым горизонтом в облаках виднелись слабые розовые отсветы. В воздухе было разлито нечто одновременно веселое и печальное. Я вспомнил об Америке, о Нью-Йорке и стал напевать «Kiss те, Kiss те» Виктора Герберта. Р. К. – а она была со мной – сказала: «О, мне это напомнило Калифорнию. Затосковала по дому, сердце кольнуло, веришь ли – так хочется уехать из России».

В 7 часов вечера мы отправились в Театр юного зрителя. Это один из тех пропагандистских, идеологизированных театров, деятельность которых советский режим поощряет. Они задуманы ради того, чтобы изменить социальную психологию и сознание молодежи. Все это, как я постепенно начинал ощущать, попахивало (ну, если хотите, пованивало,) католической церковью и ее политикой в отношении молодежи, желанием постоянно окрашивать ее психологию в свой цвет, я говорил – и повторяю – что Центральный комитет [коммунистической партии] избавился от одной железной догматической веры только для того, чтобы возвести на ее месте другую – и, по-моему, более опасную.

Как бы то ни было, меня с энтузиазмом приветствовали директор Александр Брянцев, маленький человек с круглым честным лицом, мягкими голубыми глазами и жидкой бородкой, которая нелепо смотрелась на его детском лице; худощавый молодой человек – режиссер Евгений Гаккель и, наконец, более внушительно выглядящий мужчина, похожий на Бернарда Шоу, – художник-декоратор Владимир Бейер. В фойе гудела толпа мальчиков и девочек в возрасте от восьми до четырнадцати лет. В этот вечер давали «Разбойников» Шиллера, и режиссер рвался рассказать мне сюжет до начала спектакля. Дело в том, что он несколько перелицевал пьесу, приспособив ее для детей, написал к каждому акту прологи, в которых связал пьесу с жизнью Шиллера, и очень гордился полученными результатами. Зал театра очень хорошо построен, он удобен для молодежной аудитории, широкие кресла стоят полукругом, как в амфитеатре, так что каждый зритель находится недалеко от сцены. Мне очень понравились декорации, обстановка на сцене быстро менялась за счет перемещения длинных серебристых колонн, подвешенных на канатах: они занимали разные позиции и немного меняли планировку. Но мое первое впечатление об игре актеров было очень плохим. Мне показалось, что они увлекаются старомодной декламацией, однако после первого акта я начал привыкать к их крикам и пришел к выводу, что стиль игры очень хорошо подходит для пьесы. Судя по оглушительным аплодисментам, смеху, вздохам и слезам, молодой аудитории исполнение понравилось. После первого акта режиссер снова привел нас в крошечный кабинет директора и познакомил меня с педагогом театра, который изучает потребности детей и их реакцию на пьесы. Существуют анкеты, в которых дети высказывают свои мнения. Эти анкеты, а также наблюдение за зрителями во время спектаклей являются основой для соответствующих выводов.

После спектакля мы опять вернулись в кабинет директора, а по пути зашли за кулисы и поговорили с актерами, которые еще были в гриме и сценических костюмах. Они обступили меня и поприветствовали. Одна девушка вышла вперед и сказала: «Мы хотим поехать в Америку». Я ответил им, что мы будем очень рады видеть их всех в Америке, поскольку они показали себя хорошими актерами. В маленьком кабинете режиссера нам подали чай и французские пирожные, и я задал несколько вопросов.

– Какую мораль вы преподаете детям?

Не только коммунистические, но и общие принципы личного поведения; не стремление к личной удаче, а работа на благо общества. Но наша главная цель – не читать мораль, а показывать чистое искусство. Всякое общество состоит из людей, и мы должны научить их жить вместе. Наш театр – Театр юного зрителя, и мы стараемся вдохновляться нашей аудиторией. Мы были первыми на этом пути, но теперь у нас много последователей.

– Не собирается ли советская власть сделать такой театр частью учебной программы?

Это городской театр, и поэтому он не получает прямой помощи от Центра, но нас поддерживает наш местный Совет. (Театр обходится государству в 250 000 рублей в год.) Мы стараемся воспитывать зрителя так, чтобы, когда он вырастет, он смог ходить в новый театр. Местные органы власти пытаются организовать больше таких театров и обращаются к нам за советами, как распространить эту идею.

– Откуда вы набираете актеров?

Сначала мы, учредители, представляли собой небольшую группу, в нее входили в том числе актеры, которые долгое время мечтали реализовать эту идею. Сначала мы получали деньги от Центрального отдела народного образования в Москве, потом, через два года, – в Ленинграде. В голод ели только хлеб с селедкой. Два года актеры отдавали 30 % своей зарплаты в фонд театра. Директор, уже известный режиссер, работал учителем в школе. Помимо этой первой группы есть целая очередь из актеров, которые приходят к режиссеру и подают заявки на места. Но мы не можем брать случайных людей, мы принимаем только квалифицированных выпускников театральных школ и тех, кто верит в идею детского театра. У нас нет своей актерской школы, но все актеры получают здесь специальную подготовку. Осваивая ремесло актера, необходимо следовать одной сценической линии. Мы следуем системе Станиславского, как и большинство российских театров, включая театр Мейерхольда[265]. Мы не подражаем ему, а принимаем его понимание основополагающих принципов театра. У актера есть разные способы выражения, он должен передавать эмоции аудитории, он должен иметь правильно поставленную речь. Актеры должны действовать в одном ритме, поэтому важно обучаться вокалу, особенно хоровому пению. Третье требование – движение. Актер должен быть ловким, изящным, и для этого у нас есть обучение ритмической гимнастике, физической культуре, танцам, фехтованию, акробатике. Каждый день перед репетициями мы проводим по два урока. Согласно закону о профсоюзах, рабочий день актера не должен превышать 6 часов, но наши актеры работают по 8 часов и даже больше. Каждый вечер проводятся специальные встречи для обсуждения всех аспектов работы.

Что касается декораций, то мы их не создаем специально для каждой пьесы, но имеем определенный общий набор декораций, который адаптируем под конкретный спектакль. Эта оригинальная идея была разработана мной [режиссером]. Мы выбрали для себя это конкретное здание из-за возможностей сцены. Я остановился на амфитеатре и арене, потому что у меня всегда была идея, что молодежная постановка должна иметь динамичный характер и требовать от актера свободы. Поэтому было необходимо найти такую форму сцены, которая не ограничивала бы выразительность или динамику актера. Чтобы обеспечить непрерывный обзор каждому зрителю, необходим круг. Разумеется, такая сцена не подходит для пьесы, которая требует многочисленных перестановок декораций, поэтому мы добавляем к ней некоторые принципы средневековой сцены.

Затем мы взялись обсуждать нынешнее помешательство в России на советизации всех пьес – выворачивании психологии для прививки коммунистических идеалов. Увидев декорации к спектаклю «Хижина дяди Тома», я поинтересовался, когда и как он ставился, а потом спросил: «Чем отличается ваша постановка от стандартной американской? Или вы все сохранили в неприкосновенности?»

Ответ был «Нет», и я сразу же почувствовал осложнение международной обстановки.

Здесь мы должны приспосабливать пьесы к публике. В «Хижине дяди Тома» нужно сосредоточить внимание не на Томе, который является пассивным персонажем, а на активном герое – Джордже. Но, конечно, определенные традиции книги следует сохранить, только направленность меняется.

«Да что вы говорите!» – подумал я, а вслух добавил: «Боюсь, когда об этом узнают наши власти, будут проблемы. Нужно сделать все, что в моих силах, чтобы предотвратить войну».

Итак… Синклер в этом спектакле не существует. Сентиментальная часть выброшена. Евы нет. (Ой, боюсь, что не смогу я предотвратить войну!) Шелби хорошо относится к неграм, пока не продает Элизу и ее дочь (а не сына!). Их приключения во время побега в пьесе есть, и Тома, Элизу и ее дочь продают на торгах. Но Джордж, Элиза и ее муж убегают, и им помогает заводской инженер (новый персонаж). Он ценит Джорджа, который является хорошим работником. Г-н Легри выкупает дочь и Тома. Том и Джордж помогают Элизе и ее дочери бежать.

(Нет сцены с ледоходом! Я уже не уверен, что хочу предотвратить войну!)

Но зато есть три настоящие собаки-волкодава, и в сцене погони все зрители плачут навзрыд (чтобы уменьшить рыдания, пришлось отказаться от музыки). Легри избивает Тома. Дочь Шелби дает Тому револьвер. Легри продает умирающего Тома, а маленький негритенок (Бен) берет револьвер и убивает Легри.

2 дек. 1927 года, пятница, Ленинград. Hotel Europe

Утром я посетил «Красный Путиловец» – большой машиностроительный завод в Ленинграде. Он был построен, как я понял, в 1835 году. До войны, при царе, здесь работало 35 тысяч человек. Сегодня, при коммунистах, – 11 тысяч. Два года назад работало всего 9 тысяч. Они делают двигатели, трактора – точную копию «фордов», а также какие-то специальные машины под заказ. Здесь делают очень крупные и, как мне рассказали, мощные двигатели, но хотя на этом заводе можно занять 35 тысяч человек, заказы на двигатели поступают в Baldwin Со. в США (Фила [Филадельфия], Пенсильвания) и на какую-то крупную компанию в Швейцарии. Я осмотрел завод, что в общем и целом не имело смысла, поскольку я далек от всей этой механики. Мне не понравилась идея преднамеренного хищения фордовского трактора и его копирования. Потом я поговорил с красным директором – человеком, который печется об интересах работников, – и попытался получить общее представление о том, как здесь идет работа. Как обычно, он нарисовал восхитительную картину прогресса, но я, уже зная о том, что заказы на двигатели уходят за рубеж, в эту картину не поверил. Он также сказал, что техническими директорами здесь работают немцы и финны – это тоже ничего хорошего не обещает.

В России слишком много иностранных директоров – и над ними слишком много руководства из местных рабочих – вот к чему все идет. Здесь всегда делается акцент на правах и надлежащем обращении с рабочими и никогда (по крайней мере, мне так показалось) – на самой работе, производительности труда рабочих, их технических навыках или темпе работы. А темп здесь был низким. Слишком много людей тратили время впустую на какую-то несерьезную и легкую работу. Пример: шестеро мужчин толкали по двору тележку – маленькую ручную тележку, на которой лежало три полена. С этим заданием вполне бы мог справиться кто-то один. А когда я поинтересовался, почему это происходит, все, что мне удалось узнать, – это что есть определенные правила профсоюза, по которым в некоторых случаях формирование групп работающих является обязательным, и что эти правила вначале должны быть изменены профсоюзными лидерами в Москве, а уж потом, может быть, что-то удастся изменить и здесь.

Но директор, говоря об общем положении дел, продолжал приводить обычные отговорки. Нехватка машин; нет денег, чтобы закупить их больше, или денег недостаточно, или их выделяют недостаточно быстро. В России не хватает технических специалистов.

– Но тогда, – спросил я, – почему бы временно не сократить программу строительства жилья для рабочих и все эти миллионы, которые идут на новые квартиры и домики со всеми этими улучшениями, не вложить в оборудование?

Советовать легко, но рабочие жили так плохо, что улучшение жилищных условий уже нельзя было откладывать. Кроме того, рабочий не стал бы работать так хорошо, как он работает, если бы его положение не улучшилось. К тому же революция делалась ради улучшения его жизни, поэтому правильно и справедливо, что первые затраты делаются в его интересах.

– Но можно предположить, что такие траты на все, кроме действительно необходимого оборудования, повлекут за собой неспособность России удовлетворять все потребности всех людей. Разве это не приведет к волнениям и контрреволюции?

Нет, потому что, в общем, положение людей в России не такое плохое. Рабочий знает, что центральное правительство делает для него все возможное и что он должен спокойно подождать, пока дела наладятся.

– Так что для коммунистического правительства это медленное или отсроченное удовлетворение потребностей не таит в себе реальной угрозы?

Думаю, что нет.

Я распрощался с ним после еще одного пассажа, в котором он объяснял, почему Америка не одалживает России деньги: оказывается, потому, что американское правительство состоит из банкиров. «Это же, наверное, объясняет, почему, когда в Массачусетсе повесили весьма специфических деятелей Сакко и Ванцетти, американцы (в большинстве своем) остались безразличны к их судьбе?[266] А Он только помотал головой. Я уверен: он был убежден, что видит перед собой буржуа, зараженного грубым материализмом, или кровососа, неспособного ни осознать несчастья обездоленных, ни посочувствовать им.

P.S. Это интервью длилось с 1130 до 17 часов. Пообедав в Hotel Yevro Parsky[267] с моими пятью гидами и сопровождавшими, я в 11 уехал в сопровождении Триваса и Рут Кеннел в Москву. Как я узнал позднее, между Тривасом и Рут произошла яростная перебранка, потому что она отказалась с ним переспать. Мне она заявила, что уверена – если она не согласится ему отдаться (а она не согласилась), то он выдавит ее с должности моего секретаря в поездке, потому что у него больше влияния в Обществе культурной связи, чем у нее.