1. НЭП (1921-1925 гг.): «всерьез и надолго»?

«Ленин против коммунизма»

С 1921 г. гражданская война продолжалась на окраинах: на Дальнем Востоке и в Средней Азии. За эти годы экономике страны был нанесен огромный урон. К 1921 г. промышленное производство сократилось в семь раз, а продукция сельского хозяйства – почти наполовину. Процесс экономического развития затормозился и из-за того, что политика «военного коммунизма» убивала стремление к производительному труду, вела в экономический и политический тупик.

Необходимость отказа от продразверстки уже с середины 1920 г. осознавалась немалым числом партийных и советских работников.

В начале февраля 1921 г. в обстановке растущего недовольства широких масс Ленин и другие руководители партии пришли к мысли о необходимости «удовлетворить желание беспартийного крестьянства о замене продразверстки. хлебным налогом» и «расширить свободу использования земледельцем его излишков сверх налога в местном хозяйственном обороте»[404]. Эти идеи оформил своими решениями в марте 1921 г. X съезд РКП(б). Резолюция съезда «О замене продразверстки натуральным налогом» означала начало перехода к новой экономической политике (НЭПу). Теперь землевладельцу устанавливали натуральный налог в зависимости от количества пахотной земли. Остальной продукцией производитель мог распоряжаться сам. Введение НЭПа растянулось на несколько лет. Первоначально Ленин рассчитывал на товарообмен (обмен продуктами производства по твердым ценам и только через государственные или кооперативные магазины), но к осени 1921 г. признал неизбежность товарно-денежных отношений.

Многие увидели в переходе к НЭПу крах идей Октября и начало капитуляции перед буржуазией. Немало коммунистов в 1921 г. вышло из партии в знак несогласия с новой экономической политикой. Членов партии волновало, как совместить программу РКП(б), нацеленную на построение бесклассового, бестоварного, безгосударственного общества с новыми реалиями. Один из лидеров меньшевиков, Ю. О. Мартов, когда-то близкий друг Ленина, а потом его принципиальный политический противник, издал летом 1921 г. брошюру «Ленин против коммунизма». Он видел два выхода из новой ситуации: либо развитие политической демократии (свободные Советы, свобода печати, свободная организация масс), действительное участие народа в государственном управлении и в результате отказ большевиков от монополии на власть; либо перерождение коммунистической диктатуры в бонапартистскую. По мнению Мартова, поскольку первый путь был для Ленина неприемлем («враждебность демократии в нем сидит глубже, чем вера в коммунизм»[405]), то остается превращение диктатуры большевистской партии в «военно-бюрократическую диктатуру». Эти прогнозы должна была или опровергнуть, или подтвердить реальная жизнь.

В экономике НЭП включал продналог (до 1925 г. в натуральной форме), свободу торговли, разрешение аренды и открытия небольших частных предприятий, наем рабочей силы, отмену карточной системы и уравнительного распределения, платность всех услуг, привлечение иностранного капитала путем предоставления концессий, перевод государственной промышленности на полный хозяйственный расчет и самоокупаемость. Вместо главков начала действовать система трестов и синдикатов, отвечавших за результаты деятельности своим имуществом. В торговле наряду с государственными и кооперативными магазинами появились частные. Вместе с тем в силу политических соображений допускались исключения из общих принципов: дотация тяжелой промышленности, карточное снабжение рабочих в этой сфере в 1921-1923 гг.

Но НЭП был не только экономической политикой. Это – комплекс мер экономического, политического и идеологического характера. С политикой «военного коммунизма» его объединяло стремление сохранить монопольную власть Коммунистической партии с целью построения социализма и коммунизма. Отсюда внутренняя противоречивость НЭПа, пытавшегося сочетать определенные экономические уступки частному товаропроизводителю под контролем государства с политической диктатурой Коммунистической партии.

Призрак «гражданского мира»

Успокоение в стране наступило далеко не сразу. Во многих районах в 1921-1922 гг. продолжалось повстанческое движение (Северный Кавказ, Сибирь, Тамбовщина, Украина). Во многих случаях оно превращалось в политический бандитизм, т. е. вооруженные нападения на государственные учреждения и частных лиц, отличающиеся повышенной жестокостью и сочетающиеся с политическими и идеологическими лозунгами.

В этих боях Красная Армия потеряла около 60 тыс. убитыми. О потерях повстанцев можно только догадываться. Но к середине 1920-х гг. Красная Армия была сокращена почти в 10 раз, до 600 тыс. человек. Основную ее часть до 1936 г. составили территориально-милиционные части. Эти соединения состояли из лиц постоянного и переменного состава. Постоянный состав – небольшое количество командиров, политработников, технических специалистов и т. д., которые состояли в кадрах армии. Переменный состав – призванные в армию, которые проходили в частях краткосрочные сборы (несколько месяцев).

До конца 1920-х гг. существовал Туркестанский фронт. Здесь, в Средней Азии, сформировалось мощное басмаческое движение. Оно возникло на основе возмущения злоупотреблениями новой власти, идей борьбы с «неверными», неприятие земельно-водной реформы и цивилизационных преобразований (равноправие женщин, отмена калыма, ликвидация неграмотности), защита вековых традиций.

Изменение экономической политики, завершение гражданской войны потребовали определенной смены политического курса, политических реформ. Ленин в письме Г. И. Мясникову, члену партии с 1906 г., писал: «Да, кто не понимает смены лозунга «гражданская война» лозунгом «гражданский мир», тот смешон, если не хуже»[406]. Были разработаны Кодекс законов о труде, Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы, несколько ограничены полномочия ВЧК с одновременным ее переименованием в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ), объявлена амнистия белой эмиграции и т. п. Хотя политический контроль за настроениями граждан становился все более масштабным и разнообразным, власть первоначально несколько расширила поле духовной жизни интеллигенции.

В начале 1920-х гг. ряд политических деятелей, не разделявших взгляды большевиков, получили возможность участвовать в общественной и государственной жизни. Это происходило в силу необходимости: Советская власть нуждалась в квалифицированных кадрах. Бывшие анархисты, меньшевики, левые и правые эсеры успешно работали в хозяйственных органах, в том числе в Госплане и ВСНХ. Бывший конституционный демократ Н. Н. Кутлер, например, был одним из главных организаторов денежной реформы в России в 1922-1924 гг.

Характерным для 1920-х гг. было возникновение в интеллигентских кругах, как в нашей стране, так и в эмиграции, такого сложного течения общественной мысли, как «сменовеховство». Свое название оно получило от сборника статей «Смена вех», вышедшего летом 1921 г. в Праге. Давние противники большевиков, «сменовеховцы», сочли, что Советская власть вступила на путь строительства национального буржуазного государства, и призывали к сотрудничеству с ней.

Но идея «гражданского мира», одобренная Лениным в частном письме, не обрела реальную силу. Гражданская война продолжалась не только на окраинах огромной страны, но прежде всего в головах массы людей и особенно в умах огромного большинства членов правящей партии. Стремление власти привлечь на свою сторону специалистов, необходимых для экономического прогресса, сочеталось одновременно с подавлением тех, кто мог представлять потенциальную опасность для господства Коммунистической партии. Был взят курс на полную ликвидацию партий меньшевиков и эсеров: летом 1922 г. прошел процесс над руководителями партии правых эсеров, состоялись аресты активистов, их ссылка. В 1923 г. на Соловецких островах был создан один из первых лагерей «Особого назначения» для политических заключенных. В 1922 г. были высланы за границу более 70 видных деятелей российской интеллигенции, особенно гуманитарной (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, П. А. Сорокин и др.). Последнее событие вошло в историю под названием «философского парохода».

Особую опасность власть видела в религиозных исповеданиях, имевших массовую поддержку населения. В первую очередь это касалось православной церкви. Политика большевиков имела открытую атеистическую и богоборческую направленность. Отлучение от религии, столетиями утверждавшейся в сознании народа, должно было привести к возникновению духовного вакуума, который, по мнению большевистских идеологов, значительно проще было бы заполнить верой в коммунистические идеалы. После Октября 1917 г. многие служители церкви уехали за границу. В 1921 г. в Югославии возникла Русская Зарубежная Церковь. Она призывала к насильственному свержению Советской власти. Иначе относилось к Советской власти другое движение духовенства – «обновленчество». Его деятели в целом были сторонниками соглашения с Советами.

В 1922 г. под предлогом борьбы с голодом началась кампания по изъятию церковных ценностей, вызвавшая массовые протесты. В г. Шуя 15 марта 1922 г. между прихожанами и красноармейцами произошло столкновение, повлекшее многочисленные человеческие жертвы. Позднее кровь пролилась в Иваново-Вознесенске, Смоленске, Старой Руссе и других местах. Всего в ходе более тысячи инцидентов погибло более 1000 человек. В ответ на служителей церкви и их сторонников обрушились репрессии. Ленин писал членам Политбюро ЦК 19 марта 1922 г.: «… Именно теперь…, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются… тысячи трупов, мы можем... провести изъятие церковных ценностей с самой... беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. мы можем обеспечить себе фонд в несколько сот миллионов золотых рублей. Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности. совершенно немыслимо. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать...» [407]

Между тем, вместо ожидаемых миллиардов на 1 марта 1924 г. на счетах Комиссии по борьбе с последствиями голода лежало всего 15,5 млн рублей золотом, полученных от церковных ценностей. Из церквей были переданы художественные изделия из драгоценных металлов в музеи и научные учреждения на сумму в 343 тыс. золотых рублей. При первоначальном дефиците хлеба в 200 млн пудов на средства, полученные от изъятия церковных ценностей, за границей было закуплено всего 3 млн пудов. Значительная часть денег ушла на другие нужды, в том числе на коммунистическую пропаганду за рубежом[408].

Изъятие ценностей для борьбы с голодом было лишь предлогом. Главной была задача «укрощения» православной российской церкви и других религиозных структур. В богоборчестве важная роль отводилась органам ВЧК-ОГПУ. Они использовали казни (было расстреляно около 8 тыс. священников, монахов и монахинь), отправку служителей церкви на Соловки, вербовку агентуры, поддержку «обновленцев» для раскола церкви. Был арестован патриарх Тихон. После его смерти в 1925 г. власть запретила выборы нового патриарха. Подобные меры проводились также против буддизма, ислама, иудаизма и других вероисповеданий.

Важную роль в поисках компромисса между церковью и государством сыграл патриарший местоблюститель Сергий (Страгородский), ставший с декабря 1925 г. фактическим главой Российской православной церкви. В июле 1927 г. по его инициативе Синод обратился с посланием к мирянам и духовенству, призывая быть лояльными по отношению к Советской власти. Этот шаг на короткое время способствовал стабилизации отношений между церковью и государством, смягчил процесс целенаправленного разграбления храмов властями, дал возможность органам Советской власти опереться в осуществлении своей политики на более широкие слои населения. Но ослабленная православная церковь смирилась с отстранением от духовного руководства народом и была вынуждена признать свое подчиненное положение по отношению к Советскому государству.

Социально-экономическое положение

Первые шаги нэповской экономики были крайне трудными. Упадок сельскохозяйственного производства привел в 1921 г. к колоссальному голоду. В Поволжье, на Украине и других местах погибло до 5 млн человек. Распространенным явлением в этих районах стали каннибализм и трупоедство. Секретное постановление Политбюро предписывало не отдавать таких людей под суд, а помещать в психиатрические больницы. За рубежом организатором помощи голодающим стал известный полярный исследователь Ф. Нансен. Большую роль сыграла «Американская администрация помощи» (АРА), поставившая в Советскую Россию бесплатно многие тонны продуктов и товаров. Массовая безработица сочеталась с высокой преступностью и бандитизмом. Бушевала инфляция. Стоимость рубля в 1921 г. упала по сравнению с 1913 г. в 5600 раз. За 1922 г. цены выросли в 256 раз, а за 1923 г. – в 263 раза.

Восстановление экономики началось с сельского хозяйства и легкой промышленности. В 1925 г. валовой сбор зерна в СССР превысил среднегодовой сбор зерновых в Российской империи накануне Первой мировой войны. Достаточно высоким был и прирост промышленного производства. Продолжал осуществляться принятый в декабре 1920 г. план ГОЭЛРО – план электрификации России. В 1926 г. была построена первая крупная электростанция – Волховская ГЭС. Был превышен уровень дореволюционной России по выработке электроэнергии, добыче нефти, угля. Этому способствовало возвращение из армии в деревню и город миллионов работоспособных мужчин, а также высокая заинтересованность людей в результатах труда.

Значительным успехом Советской власти во внутренней политике стала финансовая реформа. Ее руководителем был народный комиссар финансов Г. Я. Сокольников. В основе реформы лежала идея двух параллельных денег: старых «совзнаков» и твердых «золотых червонцев». Червонец приравнивался к 10 довоенным (золотым) рублям. Его стоимость обеспечивалась обменом на золото (на 25 %) и на дефицитные промышленные товары (на 75 %). Первые два года реформы эти «параллельные деньги» имели официальное одновременное хождение. К февралю 1924 г. оставшиеся в обращении «совзнаки» были выкуплены у населения Госбанком СССР. С марта 1924 г. в обращение вошли новые рубли (достоинством 1, 3, 5 рублей золотом) и металлическая – серебряная и медная – монета. В 1921 г. был восстановлен Государственный банк. Появились кооперативные банки, биржи.

Переход к НЭПу позволил не только обеспечить страну продовольствием, но и восстановить экспорт зерна. Достижением новой экономической политики стало восстановление численности рабочих на государственных предприятиях, повышение производительности труда. Созданный рыночный механизм внес существенный элемент заинтересованности трудящихся в результатах своего труда. Одновременно появилось социальное законодательство, которого не знала дореволюционная Россия и многие страны Западной Европы: двухнедельный оплачиваемый отпуск для рабочих и служащих, оплата больничных листов, профсоюзные дома отдыха и санатории и т. п.

Г. Я. Сокольников

Образование СССР и политическая система

Столь же противоречивый характер носили принципы и методы решения национального вопроса. Ленин призывал к терпимости и уступчивости в области межнациональных отношений. Шли поиски форм национальной государственности: национально-территориальной (Белорусская, Украинская республики и т. д.), территориальной (Горская, Крымская республики), федеративной (Закавказская федерация). Национально-территориальная автономия дополнялась культурно-национальной (национальные районные советы, школы, библиотеки и т. п.). Но при решении национальных проблем определяющим являлись интересы политики и идеологии, как их понимали руководители РКП(б).

К 1922 г. на территории бывшей Российской империи существовало девять советских республик: РСФСР, Украина, Белоруссия, Азербайджан, Армения, Грузия, Дальневосточная республика, Бухарская и Хорезмская. В РСФСР имелось восемь автономных республик: Башкирская, Горская, Дагестанская, Киргизская (Казахская), Крымская, Татарская, Туркестанская, Якутская – и 14 автономных областей (Вотская или Удмуртская, Калмыцкая, Чеченская, Чувашская и т. д.). Реальной самостоятельности эти государства не имели, так как во главе их стояли члены одной партии – РКП(б). Все основные вопросы предварительно решались в Москве на Политбюро ЦК и на Пленумах ЦК РКП(б). Так, в октябре 1922 г. ЦК РКП(б) принял решение об упразднении Дальневосточной республики и ее вхождении в РСФСР. Затем это было оформлено в советском порядке. Таким же образом в марте 1922 г. произошло образование Закавказской федерации (Азербайджан, Армения, Грузия).

Летом 1922 г., по решению ЦК РКП(б), начался процесс объединения советских республик в единое государство. В «Истории ВКП(б). Краткий курс» о причинах этого говорилось следующее: «Надо было объединить все народные силы для строительства социализма. Надо было организовать крепкую оборону страны. Надо было обеспечить всестороннее развитие всех национальностей нашей родины»[409]. Впоследствии это повторяли официальные учебники по истории КПСС. На деле имелось еще одно крайне важное соображение. О нем Сталин откровенно писал Ленину в личном письме 22 октября 1922 г.: «… мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимцев, требующих настоящей независимости и расценивающих вмешательство Цека РКП как обман и лицемерие со стороны Москвы. Мы переживаем такую полосу развития, когда форма, закон, конституция не могут быть игнорированы, когда молодое поколение коммунистов на окраинах игру в независимость отказывается понимать как игру, упорно принимая слова о независимости за чистую монету и также упорно требуя от нас проведения в жизнь буквы конституций независимых республик. Если мы теперь же не постараемся приспособить форму взаимоотношений между центром и окраинами к фактическим взаимоотношениям, в силу которых окраины во всем основном безусловно должны подчиняться центру,. то через год будет несравненно труднее отстоять фактическое единство советских республик»[410]. Таким образом, по мнению Сталина, право наций на самоопределение, принцип федерации должны были стать лишь ширмой, скрывающей непререкаемую власть Москвы.

Отсюда при выработке формы построения союзного государства столкнулись два основных подхода: идея Сталина об «автономизации» советских республик (вхождение республик в РСФСР) как более надежного варианта и предложение Ленина о новой форме союзного государства на основе равноправного объединения самостоятельных советских республик.

И. В. Сталин с друзьями

Но в любом варианте обязательным являлись руководящая роль коммунистической партии и социалистическая идея как гарант единства нового государственного образования.

В ходе практической реализации ленинского плана произошел так называемый грузинский инцидент. Осенью 1922 г. ЦК КП(б) Грузии высказался за прямое вхождение в СССР, а не в составе Закавказской федерации. Развернулись ожесточенные споры между Закавказским краевым комитетом РКП(б) во главе с Г. К. Орджоникидзе и руководством Грузии. Во время одной из дискуссий Орджоникидзе ударил по лицу своего оппонента Кобахидзе за то, что тот назвал его «сталинским ишаком». Инцидент расследовала комиссия Каменева-Дзержинского, взявшая Орджоникидзе под защиту.

Эта история крайне возмутила Ленина, увидевшего в ней проявление великорусского шовинизма и пренебрежения интересами малых народов. 30 декабря 1922 г., в день открытия I съезда Советов СССР Ленин, уже частично парализованный, продиктовал письмо «К вопросу о национальностях или об «автономизации»». Здесь он подчеркивал необходимость сохранения и укрепления СССР, предлагая, однако, не торопиться с объединением конкретных наркоматов, кроме военного, дипломатического и ОГПУ; резко критиковал Сталина, Дзержинского и Орджоникидзе. Этот документ стал известен тогда лишь узкому кругу руководителей. Он был опубликован только в 1956 г.

Образование СССР 30 декабря 1922 г. произошло в составе четырех республик: РСФСР, Украины, Белоруссии и Закавказской федерации. Затем в результате национально-территориального размежевания Туркестана (Средней Азии) были образованы союзные республики:

Узбекская, Туркменская (1924) и Таджикская (1929) ССР. В январе 1924 г. была принята Конституция СССР. Согласно ей высшим законодательным органом был съезд Советов СССР. Он избирался на основе прямого избирательного права депутатами губернских и республиканских Советов. Права голоса лишались так называемые нетрудовые элементы, выборы не были тайными, они проводились на собраниях трудовых коллективов. На одинаковое число избирателей деревня избирала в несколько раз меньше депутатов, чем рабочие. Республики имели формально право на выход из Союза. Но его механизм не был прописан, поскольку оно не воспринималось всерьез. Столь же формально воспринимались границы республик в условиях господства одной партии.

А. И. Рыков

Между съездами Советов СССР (проходившими раз в два года) три раза в год собирался Центральный Исполнительный Комитет (ЦИК). Он состоял из двух законодательных палат: Совета Союза и Совета Национальностей. ЦИК избирал Президиум ЦИК и назначал Совет Народных Комиссаров (исполнительный и административный орган с рядом законодательных функций). После смерти Ленина председателем СНК до конца 1930 г. был А. И. Рыков. Количество председателей Президиума ЦИК равнялось числу союзных республик. Они должны были выполнять свои обязанности по очереди. Первыми председателями Президиума ЦИК были М. И. Калинин от РСФСР, Г. И. Петровский от Украины, А. Г. Червяков от Белоруссии и Н. Н. Нариманов от Закавказской федерации. Организационной работой руководил секретарь Президиума. Эту должность до марта 1935 г. занимал А. С. Енукидзе.

В 1922 г. была создана прокуратура для контроля за соблюдением законов. Более четкой стала судебная система. Одновременно расширялись внесудебные полномочия ОГПУ. С 1924 г. действовало Особое совещание при ОГПУ, выносившее приговоры без суда. До 1926 г. сохранялся институт заложничества. В 1926 г. Дзержинский распорядился «захватить достаточное количество заложников» на Украине в связи с опасностью нападения петлюровцев[411].

Повседневная жизнь в годы НЭПа

Введение новой экономической политики далеко не сразу привело к реальным положительным переменам в жизни подавляющего большинства населения. Голод, невозможность купить одежду и обувь были обычным состоянием в 1921 г. В крупных городах к этому добавлялось отсутствие транспорта, дров для отопления квартир, неработающая канализация.

Но уже в 1922 г. горожанин мог сделать выбор между рынком, кооперативом, частником и государственным магазином. Правда, погоня за прибылью рождала проблему недоброкачественных продуктов на прилавках. Это могли быть шоколад из прогорклого кокосового масла, кошачье мясо вместо кролика, испорченная колбаса. И все же одна из ленинградок в 1924 г. писала родственникам в Париж: «У нас уже есть возможность иметь хлеб ежедневно свежий и сколько надо для утоления голода, картофель, огурцы доступны; мы не давимся пшеном, не гложем селедочные головки, не скоблим вонючую воблу. и едим человеческую пищу»[412]. К середине 1920-х гг. люди стали лучше одеваться. Писатель К. И. Чуковский записал в дневнике 1 апреля 1925 г.: «Этот год – год новых вещей. Я новую ручку макаю в новую чернильницу. Передо мной тикают новые часики. В шкафу у меня новый костюм, а на вешалке новое пальто»[413].

Серьезной проблемой оставалось здоровье населения. В Петрограде в 1923 г. средний рост юношей составлял около 160 см, а девушек около 150 см. Каждый седьмой молодой рабочий болел туберкулезом. Но постепенно создавались условия для отдыха и лечения. Впервые у рабочих появилась возможность провести отпуск в доме отдыха или санатории. И хотя путевок было немного, но они полностью или частично оплачивались профсоюзом. Власть пропагандировала занятия физкультурой и спортом, ставя их под свой контроль. Российское общество туристов превратилось в Общество пролетарского туризма. Возобновились чемпионаты страны по различным видам спорта.

В свободное время горожане все более охотно ходили в гости, на танцы, в кино, в театр, в музеи. Служащие и интеллигенция стали вновь выезжать летом на дачи. Рабочие чаще ездили к родственникам в деревню. Происходили изменения в городском транспорте. В ряде городов появился трамвай. В Москве и Ленинграде начали ходить автобусы и первые такси. В 1924 г. в столице милиция стала требовать от прохожих пересекать улицы по сигналу регулировщика.

Новые возможности открывались для молодежи из рабочих и крестьян. Облегченные условия поступления в вузы и военные училища, служба в армии, вступление в комсомол и в партию позволяли изменить образ жизни, приобщиться к новой элите.

Но жизнь оставалась в целом трудной и скудной. Это потом 1920-е гг. часто вспоминали с ностальгией, потому что следующие два десятилетия были неизмеримо более тяжелыми. Главным типом жилья в крупных городах стала коммунальная квартира, т. е. квартира в которой жило несколько (от двух до десяти и более) семей. Особенно тяжелое положение сложилось в Москве. Местом общения весьма разных людей стала кухня. Нередко здесь вспыхивали ссоры и скандалы. Во главе такого дома стоял назначаемый государством управдом (управляющий домом). Большой частью квартир распоряжались жилищно-арендные кооперативные товарищества (ЖАКТы), на которые и легла забота о жилищном фонде. В середине 1920-х гг. появились строительные кооперативы, в первую очередь для рабочих. В особых условиях жила партийно-советская номенклатура. Высшие руководители страны с 1918 г. занимали квартиры в Кремле. В других городах, как правило, руководство размещалось в особых домах, имея отдельные квартиры. Но даже в коммунальных квартирах часть жильцов имела прислугу, обычно девушек, приехавших из деревни в поисках заработка.

По-прежнему крайне высокой оставалась преступность. Ее питали последствия революции, массовая безработица. Волну бандитизма удалось сбить чрезвычайными мерами к середине 1920-х гг. Зато процветало хулиганство. Примитивность интересов, низкий культурный и образовательный уровень, разрушение религиозной веры как основы нравственного поведения, мягкость наказаний оборачивались распущенностью, чувством вседозволенности.

Весьма низким оставался жизненный уровень деревни. Новые понятия здесь причудливо сочетались с вековыми традициями и обычаями. Долго сказывались последствия голода 1921-1922 гг. В Самарской губернии в 1928 г. средний рост призывников 1905 года рождения составил около 166 см, а вес – около 60 кг. Обычными болезнями были трахома, малярия, туберкулез.

«Революционный рыцарский орден»: коммунистическая партия и ее аппарат

При всей важности нормальной работы законодательных, исполнительных и судебных органов, созданных в стране, они имели лишь формальную власть. Фактически верховным руководителем политической системы были органы РКП(б) (с декабря 1925 г. – Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) – ВКП (б)). Что же представляла собой Коммунистическая партия в первые годы НЭПа? Какова была ее внутренняя жизнь?

За годы революции и Гражданской войны в партии произошли серьезные изменения. В 1918-1920 гг., по нашим подсчетам, в нее вступило около 800 тыс. человек, а выбыло по разным причинам примерно 400 тыс. человек. К 1921 г. в РКП(б) оставалось лишь 70 тыс. тех, кто вступил в нее до октября 1917 г. Снижался общеобразовательный и интеллектуальный уровень ее членов. Завершение в основном гражданской войны, переход к НЭПу не стали началом превращения Коммунистической партии в партию «гражданского мира», в партию, о которой писал В. И. Ленин в 1902 г. Наоборот, руководящие партийные органы все меньше зависели от рядовых коммунистов. Объяснить это можно рядом объективных и субъективных причин.

Партия стала военизированной организацией. Эта вынужденная ситуация прославлялась многими партийными лидерами. Еще в 1919 г. известный большевик, критик и писатель А. К. Воронский назвал партию «революционным рыцарским орденом». Вождистская психология, которая была присуща огромной массе новых коммунистов, знавших марксизм лишь в форме лозунгов или отрывочных сведений, создавала атмосферу прославления руководителей. Одновременно вокруг ведущих деятелей партии шел процесс формирования собственных команд нередко по принципу личной преданности.

В 1921 г. прошла «чистка» компартии. В результате из ее рядов было исключено около четверти партийцев. Но наряду со взяточниками, карьеристами исключались выходцы из других партий, из интеллигенции, раздражавшие окружающих своим инакомыслием. Человек высоких нравственных качеств, А. П. Спундэ, председатель Вятского губисполкома, член партии с 1909 г., писал 25 августа 1921 г. жене, члену партии с 1907 г., А. Г. Кравченко об участии в комиссии по чистке партии: «Только что пришел с тяжелого заседания, когда всякого человека со средним образованием стремились исключить. Большинство предложений об исключении провалил. если дело пойдет так и дальше, выйду из комиссии – не хочу нести ответственность за такую работу. ведь хорошего, пожалуй, рабочего прислали, но его «настропалили» на тему – бей интеллигента! – парень и старается! Если к этому прибавить, что парень малоразвитый, то поймешь, что получилось форменное избиение младенцев»[414].

Еще в сентябре 1920 г., после IX партконференции, была образована Центральная контрольная комиссия (ЦКК) для защиты норм партийной демократии, борьбы с карьеризмом, пьянством, склоками и группировками в рядах партии. Контрольные комиссии были созданы в областях и губерниях. Но в реальных условиях 1920-х гг. кроме заботы о чистоте партийной морали, ЦКК сыграла значительную роль в борьбе с инакомыслием в партии под флагом недопущения «групповщины и фракционности». Задуманная как противовес партийному бюрократизму, ЦКК и ее органы на местах на деле стали мощным инструментом в руках партийного аппарата.

Партийные руководители начинали уделять особое внимание подбору делегатов партийных съездов. А. И. Микоян вспоминал, как перед XI съездом РКП(б) в 1922 г. он, по поручению В. И. Ленина и И. В. Сталина, совершил неофициальную поездку в Новониколаевск (Новосибирск). Ее цель заключалась в разговоре с председателем Сибревкома М. М. Лашевичем, чтобы не допустить избрания на съезд большого числа сторонников Л. Д. Троцкого[415]. После XII съезда (1923 г.) в практику подготовки к очередным съездам вошли разнарядки на социальный, профессиональный, партийный стаж будущих делегатов[416].

После смерти Ленина с 15 февраля по 15 мая 1924 г. был проведен массовый прием в партию, так называемый «ленинский призыв». Кандидатами в члены партии из 360 тыс. подавших заявления было принято около 240 тыс. человек. Большинство из них были неграмотными или имели начальное образование. Это делало их удобным инструментом в руках руководства для подавления внутрипартийной оппозиции, для ликвидации подлинной свободы обсуждения. Специальным решением им было дано право решающего голоса при избрании делегатов на XIII съезд партии в мае 1924 г. Подобные «призывы» проходили затем в 1925, 1926, 1927, 1931 и 1932 гг. В результате доля вступивших в большевистскую партию до марта 1917 г. к 1924 г. составляла 2,6 %, а после «ленинского призыва» уменьшилась до 1,7 %[417].

Главным объективным фактором, заставлявшим наращивать роль и влияние партии, была общая геополитическая ситуация, в которой оказался Советский Союз и правящая партия. К концу 1923 г., после провала восстания в Гамбурге, в Германии, окончательно рухнули надежды на победу в ближайшем будущем пролетарской революции в Европе. Перед руководством партии со всей остротой встали вопросы о возможности сохранить власть Коммунистической партии в стране с преобладанием так называемой «мелкой буржуазии» (крестьянства) в условиях НЭПа, с допущением товарно-денежных отношений; о возможности строить и построить социализм. В феврале 1922 г. А. П. Спундэ писал жене: «На меня напала очередная полоса раздумья. На партконференции… оформилось солидное специфически деревенское меньшинство, шедшее под лозунгами денационализации лесов и т. д. Это и, вообще, ряд фактов, иллюстрирующих степень роста мелкобуржуазных настроений, иногда внушает мне такую тревогу за самое наше бытие, что нужна поддержка, чтобы поскорее покончить со слабостью»[418].

Многие авторы сегодня справедливо пишут о насаждении с помощью ВЧК-ОГПУ обстановки страха, особенно в городах. Но важно дополнить, что чувство страха испытывали не только значительные слои населения, но и правящая элита. Материалы политического контроля позволяли ей реально представлять отрицательное отношение большинства населения к существующей власти, особенно в обстановке глубокого экономического кризиса 1921-1923 гг. Да и в последующие годы сохранялась экономическая неудовлетворенность основной массы трудящихся.

Помнившие о «термидоре» французской революции, о реставрации монархии в Англии, о внезапном крахе династии Романовых в феврале 1917 г., руководители большевиков многие годы чувствовали себя как в осажденной крепости. Л. Д. Троцкий в речи 5 апреля 1923 г. на VII Всеукраинской партийной конференции, подчеркивая руководящую роль партии, заметил: «Неизвестно, что еще нас ждет впереди»[419].

В ощущении этих опасностей все руководители партии, при наличии между ними личностных и политических разногласий, были едины. На пленуме ЦК в 1924 г. Н. И. Бухарин, отвечая сторонникам Троцкого, требовавшим в тот момент демократизации партии, говорил: «Наша задача – видеть две опасности: во-первых, опасность, которая исходит от централизации нашего аппарата. Во-вторых, опасность политической демократии, которая может получиться, если демократия пойдет через край. А оппозиция видит одну опасность: в бюрократизации. За бюрократической опасностью они не видят политической демократической опасности. Чтобы поддержать диктатуру пролетариата, надо поддержать диктатуру партии»[420].

Психология «осажденной крепости» рождала подозрительность по отношению к командному составу из бывших царских офицеров и крестьян по происхождению; из нее логически проистекала высылка выдающихся представителей гуманитарной интеллигенции, организация и укрепление идеологической цензуры, наступление на религии, особенно на православную церковь. В ряде районов, где гражданская война носила особо ожесточенный характер, длительное время сохранялись чрезвычайные органы управления. Например, Сибирский революционный комитет (Сибревком) просуществовал до декабря 1925 г.

«Диктатура партии»

В стране с 1919 г. установилась «диктатура партии». Чтобы партийный «обруч» удерживал государство в рамках определенной политики и идеологии, власть нуждалась в беспрекословном подчинении партийных масс. Для этого был нужен разветвленный партийный аппарат, контролирующий подбор и назначение кадров во всех сферах государственной жизни и прежде всего в самой партии. Это вело к свертыванию демократии, имевшейся в руководящем ядре партии. Авторитарный характер в тот период в России имела бы, видимо, любая форма государства. Главное отличие было бы не в самой организации власти в эти годы, а в ее ориентации на будущее развитие политической системы.

Политика укрепления партийного «обруча» шла по нескольким основным направлениям. Во-первых, ужесточение партийной дисциплины. Это, в свою очередь, требовало усилить вертикаль построения самой партии, нарастить и укрепить ее аппарат. Прежде всего это касалось подбора партийных работников и выдвижения их на соответствующие посты.

Процесс укрепления властной партийной вертикали проходил с конфликтами и не без сбоев. В обстановке перехода от войны к миру внутри самой РКП(б) нарастали оппозиционные настроения. Осенью 1920 г. проявилась проблема «верхов» и «низов», т. е. противоречия между положением ответственных работников и рядовой массы партийцев. На партийных конференциях выдвигались лозунги «Долой обуржуазившихся лжекоммунистов, генералов, шкурников, долой привилегированную касту коммунистической верхушки!» В Москве в это же время оформилась группа «рабочей оппозиции», представлявшая в основном видных работников профсоюзов. Ее возглавили член партии первый нарком труда А. Г. Шляпников и первый нарком социального обеспечения А. М. Коллонтай.

В ноябре 1920 г. началась и продолжалась вплоть до X партсъезда так называемая дискуссия о профсоюзах. Отношения между руководством партии и руководством профсоюзов были непростыми и до этого. Руководители самого крупного объединения пролетариата, главной опоры Советской власти, добивались определенной самостоятельности в своих решениях. В марте 1920 г. Политбюро ЦК было вынуждено разбирать протест коммунистической фракции ВЦСПС (Всероссийского центрального совета профессиональных союзов) против требования секретаря ЦК и члена Политбюро Н. Н. Крестинского не выступать в защиту коллегиального управления промышленностью, поскольку это расходится с позицией ЦК[421].

Новое столкновение произошло в ходе V Всероссийской конференции профсоюзов. На заседании ее коммунистической фракции 3 ноября Троцкий выдвинул лозунги «завинчивания гаек», «сращивания» профсоюзов с государственными органами и «перетряхивания» руководства профсоюзов. После этого, по словам Ленина, в Политбюро явился «неслыханно возбужденный т. Томский (М. П. Томский в это время – председатель президиума ВЦСПС и член ЦК РКП(б). – Авт.) и, при полной поддержке уравновешеннейшего т. Рудзутака (Я. Э. Рудзутак в это время – член президиума ВЦСПС и член ЦК РКП(б). – Авт.), стал рассказывать о том, как т. Троцкий говорил. о «перетряхивании» профсоюзов и как он, Томский, с этим полемизировал»»[422]. Обсуждение этого вопроса в последующие недели раскалывает членов ЦК.

30 декабря началась общепартийная дискуссия. В ходе ее появились фракционные программы, оформившиеся в виде платформ: платформа «десяти» (Ленин, Зиновьев, Каменев, Сталин, Томский и др.), Троцкого (А. А. Андреев, Ф. Э. Дзержинский и др.), «буферная» платформа (Н. И. Бухарин, Е. А. Преображенский, Г. Я. Сокольников и др.), группы «демократического централизма» (А. С. Бубнов, Н. Осинский, Т. В. Сапронов и др.), группы Е. Н. Игнатова, группы «рабочей оппозиции» (А. Г. Шляпников, А. М. Коллонтай и др.), старейших деятелей профсоюзного движения В. П. Ногина, Д. Б. Рязанова. В ходе дискуссии «буферная» группа присоединилась к Троцкому, группа Игнатова – к «рабочей оппозиции», сторонники Ногина к платформе «десяти». Кроме общих вопросов о демократизации партии, ее отношениях с рабочим движением в лице профсоюзов, здесь проявились и личные амбиции «партийных генералов», их взаимоотношения. Первый и последний раз в истории партии выборы на X съезд проходили по платформам. Победу одержали сторонники Ленина.

X съезд партии, прошедший 8-16 марта 1921 г., в резолюции «По вопросам партийного строительства» заявил о курсе «на рабочую демократию», под которой понималась «такая организационная форма при проведении партийной… политики, которая обеспечивает всем членам партии… активное участие в жизни партии…, а равно и активное участие в партийном строительстве. Форма рабочей демократии исключает всякое «назначенство» как систему, а находит свое выражение в широкой выборности всех учреждений снизу доверху, в их подотчетности, подконтрольности и т. д.»[423].

Но одновременно именно X съезд РКП(б) принял решения, которые означали начало решительного поворота во внутрипартийной жизни от ограниченной демократии к партийному единомыслию.

Внутрипартийная борьба

С переходом к НЭПу в стране появился новый системный элемент политической оппозиции – оппозиция внутри Коммунистической партии. Безусловно, как в любой политической партии, и в большевистской всегда существовали споры по различным вопросам, о чем мы писали выше. Но эти дискуссии неверно относить к понятию «политическая оппозиция». Во-первых, состав меньшинства не был постоянным. Подвергнутые резкой критике в октябре 1917 г. Зиновьев и Каменев оставались в высшем руководстве партии и через несколько месяцев выступали вместе с большинством ЦК против «левых коммунистов» и т. п. Во-вторых, эти споры, при всей их важности, не затрагивали сущность стратегических положений большевизма и велись в рамках курса на скорейшее социалистическое преобразование России как часть мировой социалистической революции. В-третьих, признанный лидер партии В. И. Ленин умел быть «дирижером оркестра» с разнообразным составом «музыкантов» – от И. В. Сталина до Л. Д. Троцкого и от Л. Б. Красина до Ф. Э. Дзержинского. Наконец, само понятие «группировка», «фракция» считалось нормальным элементом внутрипартийной жизни.

Качественный перелом в этом плане произошел в начале 1921 г. Политико-экономический кризис конца 1920 – начала 1921 г., неудача европейской революции, вынужденный переход к НЭПу, угроза раскола партии, проявившаяся в дискуссиях «о верхах и низах» и «о профсоюзах», боязнь термидора, – все это вместе взятое изменило отношение В. И. Ленина к внутрипартийным спорам. На X съезде РКП(б), 8-9 марта 1921 г., под аккомпанемент разговоров о неудаче первого штурма восставшего Кронштадта, он яростно нападал на руководителей группы «рабочей оппозиции» А. М. Коллонтай и А. Г. Шляпникова. В. И. Ленин раз за разом повторял: «Обстановка спора. становится прямо угрозой диктатуре пролетариата. Свобода торговли. неминуемо приведет. к победе капитала, к полной его реставрации. мелкобуржуазная анархическая контрреволюция есть политическая ступень к белогвардейщине. между идеями и лозунгами этой мелкобуржуазной, анархической контрреволюции и лозунгами «рабочей оппозиции» есть связь… теперь довольно нам оппозиций!»[424]

Практическим выводом стали резолюции съезда «О единстве партии» и «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии». Они требовали уничтожения «всякой фракционности», объявляли взгляды «рабочей оппозиции» «выражением мелкобуржуазных и анархических шатаний», грозили ее сторонникам и нарушителям партийной дисциплины исключением из рядов РКП(б)[425]. Это давало возможность в случае конфликта, неподчинения отдельных работников высшим партийным органам обвинить своих противников во «фракционности», в принадлежности к «рабочей оппозиции» или к каким-то другим антипартийным уклонам. Уже 9 августа 1921 г. пленум ЦК, по инициативе В. И. Ленина, рассмотрел вопрос об исключении из состава ЦК лидера «рабочей оппозиции» А. Г. Шляпникова за критику в одной из партийных ячеек резолюции Президиума ВСНХ о сдаче предприятий в аренду. Хотя такое предложение не прошло (не хватило одного голоса), но в решении было сказано: «В случае если т. Шляпников в дальнейшем не изменит своего поведения (выступления с критикой политики ЦК. – Авт.), ЦК поручается созвать такое же. собрание для вторичного рассмотрения вопроса»[426].

С этого момента партийные споры по тем или иным общим проблемам, расхождение во взглядах стали возводиться в ранг внутрипартийной оппозиции, которая не имела теперь права на существование. Партия начала путь к официальному единомыслию. Оппозиционеры должны были или стремиться стать большинством, сделав свои взгляды обязательными для всех, или признать свое поражение и раскаяться, рассчитывая на прощение со стороны победителей. Еще одним качественным отличием от предыдущего периода становится появление в рядах партии нелегальных организаций коммунистов.

Сталин – генеральный секретарь ЦК партии

Показательным стало изменение состава ЦК. Секретари ЦК Н. Н. Крестинский, Е. А. Преображенский и Л. П. Серебряков, которые в ходе дискуссии о профсоюзах поддержали платформу Л. Д. Троцкого и Н. И. Бухарина, не вошли в новый состав ЦК. По инициативе В. И. Ленина секретарями ЦК на пленуме избрали В. М. Михайлова, В. М. Молотова и Е. М. Ярославского. Уже через год В. М. Михайлова и Е. М. Ярославского заменили В. В. Куйбышев и И. В. Сталин. Впервые, после окончания XI съезда, 3 апреля 1922 г. был избран генеральный секретарь ЦК, пост которого занял И. В. Сталин. Все это говорило о том значении, которое придавалось Секретариату ЦК в новых условиях. Резолюции X съезда не могли положить конец реальным внутрипартийным разногласиям. В течение 1921-1922 гг. среди коммунистов шло оживленное неформальное обсуждение «больных» вопросов. К Ленину, в Политбюро ЦК обращались со своими предложениями видные партийные функционеры. Член партии с 1907 г., работник аппарата ЦК и референт ВЧК И. В. Вардин-Мгеладзе 11 апреля 1921 г. предлагал дать возможность социалистическим партиям (анархистам, меньшевикам, эсерам) в пределах советских законов издавать печатные органы и свободно участвовать в выборах в Советы. В мае кандидат в члены ЦК В. В. Осинский выдвинул идею создания «крестьянского советского союза». Эти предложения были отвергнуты.

Наибольший резонанс получили выступления Г. И. Мясникова и руководителей «рабочей оппозиции» А. Г. Шляпникова, А. М. Коллонтай и др. Член партии с 1906 г. Г. И. Мясников, организатор убийства Великого князя Михаила Александровича в Перми в июне 1918 г., теперь в письме в ЦК настаивал на необходимости самодеятельности крестьянства, свободе слова и печати. Ленин ответил ему 5 августа, соглашаясь с необходимостью «гражданского мира», но резко осудил лозунг свободы печати: «Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем»[427]. Оргбюро ЦК 22 августа 1921 г. признало тезисы Мясникова несовместимыми с партийными взглядами. В феврале 1922 г. он был исключен из РКП(б). Весной 1923 г. Мясников и его сторонники создали «Рабочую группу РКП(б)». Ее манифест резко критиковал политику руководства страны. Аббревиатуру «НЭП» они расшифровывали как «новая эксплуатация пролетариата». Мясникова арестовали и выслали в Германию[428]. Ряд коммунистов-интеллигентов образовали группу «Рабочая правда», тяготевшую к меньшевикам.

Не прекратили свою деятельность члены группы «рабочей оппозиции». В феврале 1922 г. членам первого расширенного пленума Исполкома Коммунистического Интернационала было передано так называемое заявление «22-х», а копия передана в ЦК РКП(б). Среди подписавших его были член ЦК А. Г. Шляпников, кандидат в члены ЦК С. П. Медведев и Г. И. Мясников. К заявлению присоединились А. М. Коллонтай и З. Шадурская. Подписанты обвиняли руководящие центры в непримиримой борьбе против «пролетариев, позволяющих себе иметь свое суждение», в подавлении «рабочей самодеятельности», борьбе «с инакомыслием всеми средствами»[429]. Подача заявления была осуждена пленумом Исполкома Коминтерна, XI съездом РКП(б). А. Г. Шляпников, С. П. Медведев и А. М. Коллонтай были предупреждены о возможности исключения из партии в случае «подобного антипартийного отношения»[430].

Однако осуждение Г. И. Мясникова, «22-х» натыкалось на сопротивление как рядовых членов партии, так и немалого числа ее ответственных работников. В июне 1921 г. двадцать один делегат, прибывший на Пермскую губернскую партконференцию от Мотовилихи (заводской район Перми, где долгое время работал Мясников), высказали сочувствие Мясникову. Когда губком запретил Мясникову выступать на конференции, делегаты от Мотовилихи ее покинули. На закрытом заседании XI съезда по поводу «заявления 22-х» 227 делегатов проголосовали за решение, осуждавшее их. За резолюцию В. А. Антонова-Овсеенко, предлагавшую в корне изменить отношение к инакомыслящим, было подано 215 голосов. В. А. Антонов-Овсеенко, в частности, сказал: «По отношению к нашей партии мы вправе требовать, чтобы было иное отношение к инакомыслящим. Это отношение должно быть иное, чем то, которое было необходимо, когда непримиримость оправдывалась обостренностью фракционной борьбы. Мы сейчас вышли из этого периода и можем решать вопросы с гораздо большей терпимостью»[431]. Действительно, все эти группы отражали объективные противоречия внутри большевистской партии, различия в ее социальном составе и по сути были необходимы для ее дальнейшего развития.

Руководство партии было убеждено в обратном. Его пугала сама возможность реальной внутрипартийной демократии. Оно боялось доверить решение кадровых вопросов на местах самим коммунистам.

Склока или принципиальная борьба?

Характерны в этом плане конфликты, разыгравшиеся в 19211922 гг. в двух крупных центрах: Петрограде и Омске, за тысячи километров друг от друга. В Петрограде произошел конфликт кандидата в члены Политбюро ЦК, председателя Петроградского совета Г. Е. Зиновьева с двумя ответственными питерскими работниками: секретарем Петроградского губкома, кандидатом в члены ЦК Н. А. Углановым и секретарем исполкома Петросовета, членом ЦК Н. П. Комаровым. На собрании ответственных партийных работников 19 сентября 1921 г. Н. А. Угланов и некоторые другие выступили с острой критикой Г. Е. Зиновьева за методы руководства.

Последний немедленно, 20 сентября, обратился по телефону к В. И. Ленину, прося вызвать в Москву членов и кандидатов в члены  ЦК Г. Е. Зиновьева, Н. П. Комарова, В. П. Милютина и Н. А. Угланова. Политбюро решило образовать комиссию в составе В. И. Ленина, В. М. Молотова и И. В. Сталина для разбора конфликта. Уже 22 сентября комиссия встретилась с представителями конфликтующих сторон: Г. Е. Зиновьевым, Н. А. Углановым, Н. П. Комаровым, A. С. Куклиным, В. П. Милютиным. Г. Е. Зиновьев пытался обвинить своих оппонентов в «уклоне», подчеркивая принципиальный характер разногласий.

Поскольку речь шла о крупных партийных работниках, хорошо известных в Москве, это обвинение было отвергнуто. В. И. Ленин, B. М. Молотов и И. В. Сталин 29 сентября писали Г. Е. Зиновьеву: «В Питере нет никаких принципиальных разногласий, нет даже уклона к уклону. Не могли эти товарищи так внезапно впасть в уклон. Ни тени фактов мы не видим, доказывающих это. Есть законное желание большинства быть большинством и заменить ту группу, через которую Вы «управляли» другою. Люди выросли, и уже потому их желание законно»[432].

10 октября Политбюро приняло предложение В. И. Ленина: «Откомандировать тт. Каменева, Залуцкого и Орджоникидзе на 2-3 дня в Петроград для наблюдения за исполнением утвержденных Политбюро решений комиссии Молотова, Сталина и Ленина, а равно для содействия к устранению всяких следов фракционности»[433]. Тем не менее по решению Политбюро от 1 декабря 1921 г. из Петрограда были откомандированы Н. А. Угланов и сторонник Зиновьева М. М. Харитонов. Губком 7 декабря большинством голосов (22 против 12) постановил «просить ЦК РКП отменить свое решение», но этого не произошло[434]. Политический авторитет Г. Е. Зиновьева оказался важнее, чем мнение большинства ответственных работников города.

В Омске, вдали от Москвы, конфликт также начался в конце 1921 г. Здесь рядовые коммунисты пытались реализовать право на участие в формировании местного партийного руководства. На общем собрании коммунистов одного из городских районов 2 декабря работа губкома была признана неудовлетворительной. Звучали обвинения в слабом руководстве на местах, в отрыве от рядовой партийной массы и отказе от переброски обюрократившихся партработников к станку. На следующий же день президиум губкома квалифицировал вотум недоверия как стремление «оппозиции недовольных и обиженных людей» подорвать авторитет губкома. В отчете, отправленном в Сибирское бюро ЦК РКП(б), проявившееся недовольство называлось «уклоном в сторону рабочей оппозиции», который «влияния на широкие массы партии не оказывает». Через несколько недель бюро губкома решило выпроводить из города «засидевшихся» и «нездоровых» лиц до открытия губернской партконференции и обратилось за разрешением на это в Сиббюро ЦК. Об этом стало известно оппозиции, и два райкома, в свою очередь, направили в Сиббюро протест.

На губернской партконференции в январе 1922 г. победила оппозиция. Резолюция предлагала новому губкому обратить внимание на «скорейшее проведение в жизнь постановлений X съезда РКП в полном объеме». Фактически новое руководство занялось в свою очередь подбором «нужных» людей и устранением «неугодных» под флагом «рабочей демократии». Губком вознамерился сместить председателя губчека, заведующих губземотделом и губнаробразом, губпродкомиссара, заменив их своими сторонниками. Неуправляемость действий губкома вывела из состояния «нейтралитета» Сиббюро ЦК.

Уже 24 февраля 1922 г. секретарь Сиббюро ЦК И. И. Ходоровский направил секретарю ЦК В. М. Молотову тревожную телеграмму: «Новый Омский губком. ведет линию, грозящую развалом организации. ставим ЦК [в] известность, что можем быть поставлены [в] необходимость поступить так[,] как поступил ЦК с Архангельской и Вологодской [организациями] (Эти организации во второй половине 1921 г. были подвергнуты «чистке» из-за сильного влияния в них сторонников «рабочей оппозиции». – Авт.). Если обстановка потребует, мы своевременно обратимся за санкцией в ЦК, без чего на эту меру идти затрудняемся». Оргбюро ЦК обязало Сиббюро ЦК воздерживаться от применения репрессий до особого разрешения.

В начале марта в Омск выехал член Сиббюро ЦК А. М. Тамарин с заданием добиться утверждения списка президиума Омского губисполкома, подготовленного в Сиббюро. На нескольких собраниях ответственных работников выступавшие обменивались взаимными оскорблениями. А. М. Тамарин заявил, что член президиума губкома Ф. Шемис «недавний кабатчик и сиделец винной лавки». В свою очередь, коммунист Власов предложил А. М. Тамарина предать суду, председателя губчека Тиунова как организатора подпольной группировки против губкома «немедленно расстрелять». Обе стороны вербовали себе сторонников в ячейках.

Решать конфликт пришлось в Москве. Оргбюро ЦК 4 апреля 1922 г. с участием представителей обеих группировок решило создать специальную комиссию во главе с В. В. Куйбышевым. На следующий день комиссия вынесла вердикт: губком виновен в отсутствии «выдержанной партийной линии» и невыполнении директив высших парторганов; отозвать из Омска шестерых членов президиума губкома из семи; в новый состав президиума ввести четырех человек по рекомендации Сиббюро ЦК и трех – по рекомендации Секретариата ЦК.

Но даже после этого партийные «низы» пытались продолжать сопротивление. Опираясь на многие ячейки и райкомы, объединенный пленум губкома совместно с членами контрольной и ревизионной комиссий 19 апреля 1922 г. заявил, что по Уставу партии только губернская партконференция может изменить состав президиума губкома. Было решено обратиться с просьбой в ЦК РКП(б) и Сиббюро ЦК созвать экстренную губернскую партконференцию. До получения ответа членам президиума губкома было предложено оставаться на месте.

Генеральный секретарь ЦК И. В. Сталин 23 апреля направил грозную телеграмму, которая подтверждала необходимость выезда бывшего руководства в Москву и поручала Сиббюро произвести перерегистрацию всей губернской организации «в целях очищения партии от элементов фракционности и разложения». Только после этого «мятежники» сдались. В мае комиссия, прибывшая в Омск, рассмотрела дела 180 коммунистов. Было обновлено руководство многих райкомов и ячеек. На заседании ЦКК 2 июня 1922 г. бывшего секретаря губкома И. Потемкина исключили из партии как «склочный карьеристский элемент», а Ф. Шемиса – как «чуждый склочный элемент». Через несколько недель новый губком решил отправить вернувшихся в Омск И. Потемкина и Ф. Шемиса в Новониколаевск в распоряжение Сиббюро. Секретарь губкома А. И. Кривицкий сообщал 1 июля: «Шлем Шемиса и Потемкина через ГПУ. Если уклонятся поехать добровольно, арестуем и привезем Вам. Ни в коем случае не шлите их обратно». Омская парторганизация была «оздоровлена»[435].

Эти и подобные им дела доказывали руководству партии, что полагаться на реальную «внутрипартийную демократию», решая задачу сохранения власти и укрепления ее вертикали, невозможно. Тем более что руководители, получавшие на время партийное большинство в отдельных регионах под флагом борьбы с «бюрократизмом», принципиально не отличались от своих предшественников. Сохранялась практика преследования «инакомыслящих», а управление становилось нередко «бюрократизмом в кубе». Это доказывает, что причины происходившего были гораздо глубже и сложнее, чем личные качества «отдельных вождей» РКП(б), и даже чем сама идеология Коммунистической партии, хотя, конечно, и эти факторы нельзя сбрасывать со счетов. Борьба за власть и ее сохранение в условиях страны, никогда не имевшей развитого гражданского общества, пережившей тяжелейшую Гражданскую войну с ее обострением ненависти к своим противникам, при отсутствии легальной политической оппозиции, диктовала определенные, часто не осознаваемые на личностном уровне, правила игры.

Партийный «обруч» и его характеристики

Одновременно существовало понимание, что в условиях однопартийной системы в ее ряды будет стремиться большинство активных элементов общества, имеющих на деле различные позиции по многим вопросам жизни страны. Г. Е. Зиновьев говорил, выступая перед коммунистической фракцией II съезда Советов СССР, в январе 1924 г.: «.проявить себя политически или даже на хозяйственной арене можно, только входя в нашу партию или примыкая к ней»[436]. Для того чтобы партийный «обруч» действительно удерживал государство в рамках определенной политики и идеологии, было необходимо прежде всего добиться беспрекословного подчинения партийных масс своему руководству снизу доверху. Для этого и нужен был разветвленный партийный аппарат, контролирующий подбор и назначение кадров во всех сферах государственной жизни, и прежде всего в самой партии. Спор в самих партийных кругах мог идти лишь о формах и методах упрочения партийного аппарата.

Новым важным шагом на пути укрепления аппарата управления стало появление партийной номенклатуры. 12 октября 1923 г. Оргбюро ЦК впервые ввело номенклатуру (от лат. – роспись имен) должностей в госаппарате и общественных организациях, назначение на которые происходило по решению или с согласия партийных органов.

В любом государстве правящая партия ведет учет наиболее энергичных и способных сторонников, предусматривая занятие ими ведущих государственных постов. Но партийная номенклатура в Советской России отличалась рядом важных особенностей. В условиях огосударствления основных сфер жизни она приобретала огромные масштабы, предусматривая утверждение на должности не только в государственных, но и в общественных организациях. Партийные комитеты определяли назначение не только членов партии, но и беспартийных.

Высшая номенклатура состояла из двух групп: 3500 должностей первой группы занимались только с утверждения ЦК, на 1500 должностей второй группы назначение производилось после предварительного уведомления ЦК. Свою номенклатуру имели парткомы на местах: ЦК республик, губкомы (обкомы), уездные (районные) комитеты. В последующие годы номенклатура расширялась, охватывая все новые посты во всех отраслях государственной и общественной жизни. К 1924 г. в Учетно-распределительном отделе ЦК хранились сведения почти на 15 тыс. ответственных работников.

При этом решения готовили фактически не выборные члены ЦК, а сотрудники партийного аппарата. Член партии с 1898 г. В. П. Ногин, выступавший с отчетом Ревизионной комиссии на XI съезде, отмечал, что в отделах ЦК «постоянная, важная. работа, которая иногда определяет судьбу той или другой организации, того или другого работника, проделывается мало кому известными товарищами… это – партийная бюрократия, партийные чиновники.»[437]. Через год, на XII съезде, В. П. Ногин вновь сказал: «В настоящей своей постановке партийный центр будет развиваться в сторону партийного бюрократизма, когда важнейшие вопросы фактически решаются лицами, не избранными съездом и перед ним не ответственными»[438].

Словесные формулы «решение ЦК», «просить ЦК», «обсудить в ЦК» на деле уже означали, что под «ЦК» понимался не коллективный разум членов Центрального Комитета, избранных партийными съездами, а сотрудников аппарата ЦК или внесение вопроса на рассмотрение Секретариата, Оргбюро и Политбюро ЦК. Сами члены этих высших органов, употребляя слово «ЦК», обычно имели в виду собственные решения.

Одновременно шло оформление привилегий для партийных работников и упорядочение их зарплаты, которая в годы «военного коммунизма» не имела большого значения. Проблема привилегий возникла еще в годы гражданской войны, но тогда она в значительной мере носила стихийный характер. «Самоснабжение» части ответственных коммунистов, появление специального «совнаркомовского пайка» и т. п. вещи вызвали возмущение не только широких масс, но и рядовых коммунистов. Деление партии на «верхи» и «низы» стало одним из важных проявлений кризиса на рубеже 1920-1921 гг.

Конечно, и в годы гражданской войны, и в начале 1920-х гг. было немало партийных работников, живших весьма скудно. Приехавший в Вятку на должность председателя губисполкома в июне 1921 г. тот же А. П. Спундэ писал жене: «Атмосфера хорошая. Совершенно нет привилегий. Был у ряда «совбуров» (советских бюрократов. – Авт.) – живут весьма и весьма скромно, пайки тугие… одеты скромно, ни одного кожаного костюма, кроме своего, еще не видел; едят по-монашески. Но зато их никогда не гонят с собраний рабочие, даже когда недовольны».

Теперь привилегии становились системой, утверждаемой руководством партии. До весны 1919 г. большинство партийных органов получали денежные средства от местных Советов. Это, по мнению секретаря ЦК Н. Н. Крестинского, «ставило партийные организации в зависимость от местных исполкомов, и задача контролирования работы исполкомов партийными комитетами затруднялась». Со второго полугодия 1919 г. ЦК начал отпускать часть средств партийным организациям. С начала 1920 г. финансирование партийных органов на местах стало осуществляться через наркомат внутренних дел из центра по указанию ЦК. Средства направлялись в адрес губкомов партии, которые распределяли их по городским и уездным комитетам РКП(б)[439]. Но по-прежнему для финансирования партийных организаций в 1920-е гг. широко привлекались деньги из местного бюджета и средств предприятий. В Воронежской губернии 37,5 % освобожденных секретарей содержалось на партийные средства; 20,7 % – за счет предприятий; 25 % – советских учреждений; совхозов – 11,3%; предприятий транспорта – 5,5 %. Секретари волостных комитетов на 37,8 % оплачивались за счет местного бюджета, секретари деревенских ячеек на 85,4 % – из средств учреждений и местного бюджета, секретари производственных ячеек на 70 % из средств предприятий[440].

В обыденном массовом сознании вступление в правящую партию в большинстве случаев расценивалось как стремление сделать карьеру, не попасть под сокращение, получить работу. Так, доклад Особого отдела ОГПУ о состоянии Красной Армии в 1925 г. отмечал «тягу в партию», вернее к партбилету как гарантию оставления в должности».

При этом членам партии, например, в деревне запрещалось расширять хозяйство, заниматься так называемым хозобрастанием. Это расценивалось как «мелкобуржуазное перерождение». Большинство деревенских коммунистов являлись партийными и советскими служащими, не имели собственного хозяйства. Даже появление большого количества вещей в квартирах коммунистов считалось «онэпиванием». Хотя партийные работники среднего и высшего звена уже к середине 1920-х гг. проживали с точки зрения того времени в весьма приличных условиях.

В 1922 г. на XII партконференции было решено положить в основу зарплаты 15 325 кадровых работников постановление Наркомата труда и ВЦСПС о ставках для ответственных работниках на основе существовавшей 17-разрядной тарифной сетки. Зарплата партийных работников располагалась в диапазоне от 12-го (секретари заводских и сельских ячеек, секретари волкомов) до 17-го (члены ЦК и ЦКК, секретари обкомов и губкомов) разрядов. В мае 1924 г. появился циркуляр об установлении единого тарифа для всех ответственных работников – членов РКП(б). Максимальная ставка не должна была превышать ставку 17-го разряда. Это означало введение «партмаксимума». На заседании Политбюро ЦК 24 апреля 1924 г. было принято решение установить максимум зарплаты по СССР для членов партии в 360 руб., хотя тут же допускались «единичные исключения»[441]. Официальное жалованье партработников, конечно, превосходило среднюю зарплату по стране, но уступало заработкам «спецов». Но кроме официальной зарплаты существовали скрытые надбавки: пособия на лечение, продовольственные пайки, гонорары за публикации в печати, доступ к дефицитным товарам.

Таким образом, материальное положение, уровень жизни коммуниста, а тем более работника партийного аппарата, все сильнее зависели от его политической позиции, от его готовности неуклонно исполнять директивы вышестоящих органов.

Еще одной особенностью жизни партийных органов и их отношений с другими государственными и общественными структурами стала система засекречивания партийных решений. Понятно подобное поведение РСДРП и других революционных партий, когда они являлись нелегальными организациями. Понятна повышенная степень секретности в условиях гражданской войны. Наконец, любая правящая партия, любое правительство принимают какие-то постановления по важнейшим вопросам внутренней и внешней политики, которые должны оставаться неизвестными политической оппозиции или другим государствам. Но здесь речь шла о всеобъемлющей системе секретности, которая имела другие цели.

Политбюро ЦК 16 сентября 1921 г., обсудив вопрос о расходовании золотого фонда, внесло в свое постановление следующий пункт: «Поручить Президиуму ВЦИК, СТО, СНК и всем наркоматам строго следить за тем, чтобы в принимаемых ими решениях (в протоколах, отношениях и т. п.) не делались ссылки на решения ЦК[442]. Оргбюро ЦК 30 ноября 1922 г. утвердило порядок хранения секретных постановлений ЦК РКП(б). Вскоре подобный порядок был распространен на решения ЦК союзных республик, краевых, областных и губернских комитетов. В нем, в частности, подчеркивалось, что в делопроизводстве советских, хозяйственных, профсоюзных органов не должно делаться никаких ссылок на партийные решения[443].

Подобные меры принимались и на нижних уровнях партийного аппарата. С 8 апреля 1924 г. все протоколы бюро Ленинградского губкома партии стали секретными. В 1923 г. в Политбюро появилась так называемая Особая папка, в которой хранились самые секретные протоколы заседаний высшего партийного органа. В Ленинградском обкоме такая папка возникла в 1929 г. Секретность имела главной целью спрятать директивную роль партии по отношению ко всем другим субъектам советской политической системы. Совершенно открыто об этом было сказано в постановлении Секретариата ЦК в 1923 г. по делу замнаркома внешней торговли М. И. Фрумкина. Он был строго предупрежден за то, что передал копию постановления пленума ЦК о монополии внешней торговли уполномоченному наркомата на Украине со ссылкой на это постановление в телеграмме торгпредам за рубежом. В решении по этому вопросу было сказано: «.постановления ЦК оформляются в советском порядке в виде законодательных актов или распоряжений. Поэтому сами вопросы часто по существу не являются секретными, но наоборот доводятся до сведения широких слоев населения в советском порядке. Секретным является порядок прохождения вопросов через партийную организацию, постановления которой являются директивой партии тому или другому члену. Поэтому каждый член партии, получив директиву партийного органа, проводит таковую в жизнь от своего имени по занимаемой должности»[444].

К середине 1920-х гг. партия практически полностью контролировала все государственные и общественные структуры: армию, ОГПУ, суд и прокуратуру, хозяйственные органы, профсоюзы и т. д. Прежде всего речь шла о кадровом составе данных структур. Среди ответственных работников и руководителей все больший процент составляли члены партии. Особое положение в государственном аппарате занимали органы ВЧК – ОГПУ, суда и прокуратуры.

В начале 1920-х гг. четко проявилось стремление вмешиваться в работу правоохранительных органов, когда дело касалось местных партийных комитетов. Например, 19 октября 1923 г. бюро Псковского губкома вынесло следующее решение: «Так как еще до сего времени наблюдается передача суду членов РКП(б) без согласования с партийными органами, предложить всем судебным органам все следственные дела на членов РКП(б). согласовать с соответствующими партийными органами...»[445]

Примером партийного вмешательства в судопроизводство в Петрограде можно назвать дело И. Ф. Маврина (член партии с 1913 г.) и А. Н. Ржавина (член партии с мая 1917 г.). Их «проступок» состоял в убийстве на улице человека, «бывшего белогвардейца». Заметим, что А. Н. Ржавин был начальником Агитпропа политотдела XI дивизии. Представитель Петроградской губернской контрольной комиссии (ГКК) доложил, что, по мнению ГКК, «их следовало бы исключить из РКП и дело передать в нарсуд, но, принимая во внимание особые условия (указанным белогвардейцем были расстреляны родственники товарищей, а также и целый ряд других товарищей), а посему. дело в суд не передавать и считать законченным в партийном порядке. Тов. Маврина и Ржавина исключить из партии условно на один год и просить губком перевести их на работу в другой город». Бюро Петроградского губкома 2 июля 1923 г. согласилось с этим мнением и решило направить убийц в распоряжение ЦК с просьбой послать их на работу в Бодайбо[446].

Постепенно право принимать решения по судебным делам сосредоточилось в высших партийных органах. 5 ноября 1924 г. была создана комиссия по судебным делам при Политбюро в составе наркома юстиции Д. И. Курского, председателя ЦКК В. В. Куйбышева и председателя ОГПУ Ф. Э. Дзержинского. 11 ноября 1924 г. Политбюро утвердило их заместителей в этой комиссии: Н. В. Крыленко, М. Ф. Шкирятова и В. Р. Менжинского[447]. Например, замнаркома юстиции и прокурор РСФСР Н. В. Крыленко сообщал прокурору Ленинградской губернии и председателю Ленинградского губсуда 29 сентября 1924 г.: «Согласно постановлению комиссии Политбюро дела. по обвинению. Сидоровича К. К. по ст. 67 УК и . Волкова Р. Д. по ст. 67 и 90 УК назначайте к слушанию. Мера наказания. по усмотрению суда. дела по обвинению. Ряннель Ивана Ивановича. и . Кузнец А. И. . назначайте к слушанию. Высшей меры наказания. не применять»[448].

В начале 1925 г. партийному руководству стало известно о случае дикого самоуправства в Чите. Секретарь Забайкальского губкома РКП(б), председатель губисполкома и завотделом Забайкальского ГПУ в октябре 1924 г. приняли решение об уничтожении безнадежно больных наркоманов (морфинистов). В результате 15 человек были задушены в гараже. В декабре 1924 г. работникам ГПУ поступило указание об уничтожении некой Акуловой, больной сифилисом в остро заразной форме. По ошибке была убита больная Сивакова, не имевшая венерического заболевания. Решением ЦКК ответственные за принятие этих решений были исключены из партии с запрещением занимать ответственные должности. Исполнителям убийства были определены более мягкие наказания[449]. Продолжалось расширение внесудебных прав ОГПУ. 28 марта 1924 г. постановлением ЦИК СССР было образовано Особое совещание при ОГПУ для осуществления административных высылок, ссылок и заключения в концентрационные лагеря. Оно состояло из трех членов коллегии ОГПУ при участии прокурора СССР

Вместе с тем, прямое представительство правоохранительных органов в высших партийных инстанциях было крайне ограничено. Начиная с X съезда и до XIV съезда ВКП(б) включительно, несмотря на огромный численный рост состава ЦК (до 63 членов ЦК и 43 кандидатов в члены ЦК), единственным представителем правоохранительных органов в партийном руководстве оставался Ф. Э. Дзержинский. Но даже он лишь 2 июня 1924 г. был впервые избран кандидатом в члены Политбюро ЦК и кандидатом в члены Оргбюро ЦК. Никто из его заместителей – М. Я. Лацис, В. Р. Менжинский, Я. Х. Петерс, И. С. Уншлихт, Г. Г. Ягода – в эти партийные органы не избирался. Не входили в них руководители советского суда и прокуратуры этих лет Н. В. Крыленко, Д. И. Курский и др.[450]

Руководство ВЧК

Руководство партии тщательно оберегало созданную вертикаль партийного влияния в армии. Постановление Оргбюро ЦК от 11 августа 1924 г. подчеркивало: «Центральный комитет предостерегает военные политорганы и местные партийные организации… от намечающихся в некоторых организациях попыток сужения роли и значения военных политорганов, и тем более прямой замены в деле руководства политработой политаппарата партийным комитетом»[451]. В сентябре 1925 г. ЦК РКП(б) утвердил Положение о Политическом управлении РККА. В нем говорилось, что ПУР работает на правах военного отдела ЦК. В Устав партии, принятый на XIV съезде ВКП (б), был впервые введен раздел «О парторганизациях в Красной Армии»[452].

Внимание обращалось не просто на количество коммунистов в армии. В обстановке развертывавшейся внутрипартийной борьбы большинство ЦК было озабочено сохранением подчиненности военных структур партийно-государственным решениям. В постановлении XIII партконференции (январь 1924 г.) говорилось: «Особенное внимание должно быть посвящено правильной и здоровой постановке партийной работы в армии. За попытки вести фракционную «работу» в рядах Красной Армии партия должна карать особенно сурово»[453]. С целью ослабить позиции в армии сторонников Л. Д. Троцкого с июля 1923 г. назначения высшего политсостава проводились при обязательном рассмотрении кандидатур в ЦК РКП(б)[454].

Переход к НЭПу, по сути, ничего не изменил в кадровой политике партийных комитетов по отношению к экономическим органам. Именно ЦК и губкомы РКП(б) по-прежнему решали вопросы о назначении не только руководящих работников государственных наркоматов, но и руководителей трестов, хотя последние теперь полностью отвечали за результаты своей финансово-экономической деятельности. Так, бюро Ленинградского губкома партии 8 июля 1924 г. утвердило «предложение орготдела губкома» и решило «назначить» членов правления Красочного треста[455]. С точки зрения нормальной экономики ситуация была абсолютно ненормальной, ибо партийный орган, назначая руководителей заводов и трестов, не нес никакой материальной ответственности за качество их работы. Секретные решения и инструкции нацеливали партийные комитеты на всех уровнях на замену беспартийных ответственных служащих на членов партии.

Огульное насаждение коммунистов в хозяйственные органы встречало сопротивление видных руководителей советской экономики и местных работников. Руководитель «Грознефти» И. В. Косиор писал 26 марта 1925 г. председателю ВСНХ Ф. Э. Дзержинскому: «Нас хотят во что бы то ни стало коммунизировать, а свои местные и маленькие предприятия накоммунизировали так, что они проваливаются, либо разваливаются. Я не верю в тех кандидатов из партийных, которых мне дают,. как работать с теми партийцами, которые не справляются с делом».

Опыт работы в экономике заметно трансформировал взгляды самого Ф. Э. Дзержинского. В марте 1925 г. он резко протестовал против назначения коммуниста Грачева руководителем строительства Штеровской районной электростанции партийными органами Донбасса. Председатель ВСНХ объяснял это тем, что во главе строительства всегда были специалисты, а Грачев не специалист, который непременно произведет ломку сложившейся структуры и создаст прецедент для других строек.

В результате губкомы, ЦК союзных республик и Политбюро ЦК все более приобретали роль надведомственной силы, центра согласования интересов представителей различных, в том числе экономических ведомств. Не случайно руководители этих ведомств, не входившие сами в высшие партийные органы, для решения насущных вопросов хозяйственной жизни стремились заручиться поддержкой ключевых политических фигур. В этом плане любопытны письма Л. Б. Красина своей семье, проживавшей за границей. С июня 1920 г. до 18 ноября 1925 г. он занимал пост наркома внешней торговли СССР и РСФСР, совмещая это с дипломатической работой. В ноябре 1923 г. неудовлетворенный принимаемыми решениями, он писал: «. словом, тешешь тот же кол на тех же головах и с тем же успехом». Зато в октябре 1925 г. он в дни пленума ЦК РКП(б), проходившего 3-10 октября, с удовлетворением сообщал: «В «тройке» (Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, И. В. Сталин. – Авт.), впрочем, на этот раз я нашел довольно прочную поддержку, и даже Сталин был очень внимателен, и, несомненно, благодаря его директивам (после моего подробного доклада) мы убереглись от слишком большой ломки и разрушительных перестроек».

В данной ситуации конечное решение важнейших хозяйственных вопросов, определение стратегических путей развития страны во все большей мере зависело от позиции буквально нескольких членов Политбюро ЦК, имевших прочную опору в рядах ЦК РКП(б).

Таким образом, к середине 1920-х гг. в силу своих родовых и приобретенных в процессе исторического развития черт – централизм, конспиративность, военизированный характер, нетерпимость к инакомыслию, убежденность в обладании высшей истиной, переход реальной власти к партийному аппарату, привилегированность «верхов» и т. д. – Коммунистическая партия практически утратила демократический потенциал, особенно на средних и верхних этажах своей организации. Она стала мощным инструментом в руках партийной бюрократии. Сам этот аппарат должен был выполнять решения, принимавшиеся узким кругом политической элиты. Именно такой партии и ее руководству предстояло определять политику страны, находить решение возникающих проблем, выстраивать отношения с другими субъектами политической системы: государственными и общественными. Многое в этой ситуации зависело от персонального состава высшего политического руководства.

Власть имеющие

Между тем, по мере сосредоточения реальной власти в руках Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК этот круг сужался. В 19211925 гг. в этих органах был 31 человек. Особую роль продолжало играть Политбюро ЦК. В 1921-1925 гг. в него входило всего 14 человек, в том числе 8 членов (Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, В. И. Ленин, А. И. Рыков, И. В. Сталин, М. П. Томский, Л. Д. Троцкий) и 6 кандидатов (Ф. Э. Дзержинский, М. И. Калинин, В. М. Молотов, Я. Э. Рудзутак, Г. Я. Сокольников, М. В. Фрунзе). Пять человек из тридцати одного пребывали на своих постах от нескольких месяцев до одного года[456].

О том, как держались члены Политбюро даже со вторым эшелоном партийной бюрократии, ясное представление дает следующий эпизод. Л. Б. Каменев, член Политбюро ЦК, на заседании коммунистической фракции ВЦИК СССР в октябре 1923 г., раздраженный предварительным голосованием народных избранников по одному из обсуждавшихся вопросов, напомнил им о реалиях политической жизни: «Я думаю, что, конечно, очень хорошо играть в Конституцию, но когда-нибудь надо и прекратить… здесь нужно говорить прямо. Вопрос о сокращении государственного аппарата есть вопрос, который не может решить ни ВЦИК, никто, кроме Центрального комитета партии. Поэтому, если нужно уничтожать НКВД, сливать Наркомат внешней торговли и т. д., то фракция может обратиться в ЦК с предложением обсудить этот вопрос, а конституционную постановку. оставим для торжественных заседаний, когда будут иностранные дипломаты»[457]. Не будем забывать, что под ЦК здесь понималось Политбюро ЦК, т. е орган гораздо более узкий по составу.

Но эта узость высшего круга политической элиты в сочетании с жесткой партийной дисциплиной, все большим ограничением реальной партийной демократии предопределяли и неустойчивость их положения в ходе внутрипартийной борьбы. Эта борьба сочетала личностное соперничество с дискуссией о путях развития страны. Став Генеральным секретарем ЦК, Сталин повседневно подбирал, расставлял, проверял людей из второго эшелона партийного руководства, которые могли стать его союзниками, его опорой. А. А. Андреев, К. Е. Ворошилов, Л. М. Каганович, В. В. Куйбышев, В. М. Молотов, Г. К. Орджоникидзе, вошедшие в эти годы в высший эшелон партийного руководства, многие годы будут его верными соратниками. Невозможно предугадать, сумел бы Ленин оставаться в дальнейшем «дирижером внутрипартийного оркестра», допуская полемику внутри партии, или бы пошел по пути, предсказанному Ю. О. Мартовым летом 1921 г. Но к 1923 г. Ленин был уже лишь номинальным руководителем.

Болезнь и смерть В. И. Ленина

С конца 1921 г. ухудшилось здоровье Ленина. В марте 1922 г. в Москву прибыли для консультаций два известных немецких врача. Один из них, Георг Клемперер, высказал предположение о токсическом воздействии на здоровье пациента свинцовой пули, застрявшей после покушения 30 августа 1918 г. в нескольких миллиметрах от сонной артерии. 23 апреля в Солдатенковской (Боткинской) больнице Ленину была сделана операция по удалению пули. Ее провел специально приглашенный немецкий хирург Ю. Борхарт, которому ассистировал доктор В. Н. Розанов. Но в результате произошло то, чего не предвидели врачи. Соединительная ткань, ранее облекавшая пулю, сместилась и стала давить на сонную артерию. 25 мая 1922 г. у Ленина, находившегося на отдыхе в Горках, произошел первый инсульт. Его последствиями были ограничение подвижности правой руки и правой ноги, расстройство речи. Был срочно вызван немецкий невролог О. Ферстер. Он стал главным лечащим врачом Владимира Ильича до его смерти.

Ленин в Горках. 1922-1923 гг.

Судя по воспоминаниям Троцкого и М. И. Ульяновой, сестры Ленина, Владимир Ильич еще в конце 1921 г. и в мае 1922 г. обращался к Сталину с просьбой достать ему яд (цианистый калий), чтобы воспользоваться им, когда убедится в безнадежности своего положения. Возможно, он вспомнил, что за десять лет до этого, в ноябре 1911 г., в Париже покончили с собой деятели Французской социалистической партии супруги Поль и Лаура Лафарг (дочь К. Маркса), сочтя, что в силу своего возраста они стали бесполезными для активной деятельности. Ленин выступал от имени РСДРП на их похоронах и считал такой поступок вполне допустимым для революционера. Сталин рассказал об этом намерении Ильича другим руководителям (Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Бухарину). Товарищи убедили Владимира Ильича, что время для этого еще не пришло. Действительно, в середине июня наступило улучшение. С середины июля Ленин писал записки, встречался с рядом партийных и советских руководителей.

Уже в период первой болезни и краткого выздоровления он ощутил все возрастающее сопротивление ряда соратников своим предложениям. Кроме спора со Сталиным о форме объединения советских республик, о чем мы скажем ниже, это проявилось в вопросе о монополии внешней торговли. В отсутствие Ленина 5-6 октября 1922 г. пленум ЦК принял решение, по сути, ее значительно ослабляющее. Против этого протестовал нарком внешней торговли Л. Б. Красин, не только старый большевик, но и, говоря современным языком, крупный менеджер до революции 1917 г. Ленин 13 октября 1922 г. направил через Сталина письмо членам ЦК, указывая на опасность такого решения и предлагая отложить решение вопроса на два месяца, до следующего пленума[458]. В ответ Сталин писал членам ЦК, что «письмо т. Ленина не разубедило меня в правильности решения пленума ЦК» и что «сам т. Красин продолжает оставаться в плену ведомственных соображений», и он согласен на отсрочку лишь ввиду «настоятельного предложения Ленина». Такую же позицию заняли Зиновьев и Бухарин. Последний писал Сталину 15 октября, что он против предложений Ленина и Красина, но «ввиду того, что решение ЦК не может быть проведено колеблющимися руками, я голосую за отсрочку»[459]. Настойчивость Ленина принесла свои плоды, и 18 декабря пленум ЦК подтвердил «безусловную необходимость сохранения и организационного укрепления монополии внешней торговли».

Ленин вновь приступил к работе в начале октября 1922 г. Огромные нагрузки сказались очень быстро. 13 декабря повторился легкий приступ болезни. Врачи настояли на полном прекращении работы. В ночь с 15 на 16 декабря в его состоянии наступило резкое ухудшение. 18 декабря пленум ЦК РКП(б) возложил на Сталина «персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных свиданий с работниками, так и переписки». Через три дня с разрешения профессора О. Ферстера Н. К. Крупская записала письмо Ленина Троцкому в связи с успешной защитой последним принципа монополии внешней торговли на пленуме ЦК 18 декабря. Об этом через Каменева стало известно Сталину. 22 декабря Сталин по телефону крайне грубо разговаривал с Крупской и угрожал ей вызовом в Центральную контрольную комиссию за нарушение режима лечения Ленина. На следующий день Надежда Константиновна направила письмо Каменеву: «Лев Борисович, по поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, так как знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Я тоже живая, и нервы у меня напряжены до крайности». В ночь с 22 на 23 декабря у Ленина произошел новый приступ болезни. В результате – паралич правой половины тела.

Понимая свое состояние и оставаясь политиком до последней клеточки мозга, Ленин 23 декабря просит врачей разрешить ему пятиминутную диктовку стенографистке. Получив их согласие, он надиктовал «Письмо к съезду» (первую часть). Уже здесь упоминалась опасность раскола в руководстве партии. 24 декабря Ленин потребовал, чтобы ему было разрешено диктовать его «дневник».

После совещания Каменева, Сталина и Бухарина с врачами было решено: «Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5-10 минут, но это не должно носить характера переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».

24-26 декабря Ленин продолжил диктовать «Письмо к съезду». Здесь он дал характеристики шести руководителей партии: Бухарина, Зиновьева, Каменева, Пятакова, Сталина, Троцкого – и отметил, что главной опасностью с точки зрения возможного раскола являются отношения между Сталиным и Троцким. Фраза «что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева конечно не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому» явно призывала упомянутых руководителей отказаться от взаимной борьбы. 4 января 1923 г. Ленин продиктовал добавление к письму от 24 декабря. В нем он решительно предложил «обдумать способ перемещения Сталина» с поста генерального секретаря и «назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.».

Еще 24 декабря вечером Ленин предупредил свою секретаршу М. А. Володичеву, что все продиктованное 23 и 24 декабря «является абсолютно секретным», потребовал «все, что он диктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорически секретным»[460].

Но на деле уже 23 декабря М. А. Володичева сразу из Горок по телефону передала Сталину текст первой части письма.

Через несколько дней вторая секретарша, Л. А. Фотиева, сообщила Сталину, Троцкому, Каменеву, Зиновьеву и Орджоникидзе содержание диктовок от 24 и 25 декабря 1922 г. 29 декабря в 23 часа Фотиева посетила Каменева в его кремлевской квартире и рассказала о требовании Ленина. По требованию Каменева она зафиксировала это на бумаге. Каменев сделал на этом объяснении приписку, прося узнавших о содержании ленинского письма, не разглашать его. На письме Фотиевой сохранились приписки: «Читал. Сталин. Только т. Троцкому», «Читал. О письме В. И., разумеется, никому из цекистов не рассказывал. Л. Троцкий»[461].

Безусловно, что после знакомства с ленинскими диктовками взаимная неприязнь Сталина и Троцкого лишь усилилась. Зиновьев и Каменев по-прежнему видели для себя главную опасность в лице Троцкого. Но все это оставалось неизвестным даже немногочисленным членам ЦК.

Кроме этого, с 27 декабря 1922-го по 3 марта 1923 г. Ленин продиктовал еще ряд писем и статей («О кооперации», «Лучше меньше, да лучше», «Странички из дневника», «К вопросу о национальностях или об «автономизации» и т. д.). О них много спорят. Одни видят здесь «коренную перемену» взглядов на социализм, другие не находят ничего принципиально нового. Третьи считают, что у Ленина были лишь наброски новых подходов. Возлагая во многом надежды на административные методы борьбы с бюрократизмом, коррупцией (улучшение рабоче-крестьянской инспекции, увеличение числа рабочих в ЦК и т. д.), он видел главное в росте цивилизованности, культуры; развитии различных форм кооперации на добровольной основе. Вместе с тем, говоря о партии, он ограничился характеристикой личных качеств ее руководителей (Н. И. Бухарина, Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева, Г. Л. Пятакова, И. В. Сталина, Л. Д. Троцкого), не ставя проблем серьезной демократизации политической жизни страны, хотя бы в перспективе. Монополия Коммунистической партии на власть не подвергалась им сомнению. К тому же руководители партии уже воспринимали ленинские статьи скорее как размышления тяжелобольного человека, чем как указания к быстрейшей реализации.

Между тем в отношениях Ленина и Сталина вскоре наступило резкое обострение. 5 марта Крупская проговорилась мужу о столкновении со Сталиным 22 декабря. Крайне взволнованный этим Ленин продиктовал следующую записку: «Строго секретно. Лично. Копия тт. Каменеву и Зиновьеву. Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю и сделанным против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением, Ленин». Письмо было передано Сталину лишь7 марта. Одновременно, 5 и 6 марта, Ленин продиктовал записки Троцкому и группе членов ЦК компартии Грузии, где возмущался «грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского» в так называемом «грузинском деле» (рассказ о нем ниже).

Невозможно гадать, как бы развивались события, если бы Ленин выздоровел. Мы знаем лишь, что в ночь на 7 марта наступило резкое ухудшение в его состоянии. 10 марта новый инсульт привел к усилению паралича правой половины тела и к потере речи. С этого момента Ленин стал политическим мертвецом. Мозг политика работал, но передать мысли окружающим был не способен. Судьбы партии и страны решались уже без его участия. 15 мая Ленина перевезли в деревню Горки. Особенно тяжелым в отношениях с близкими было время до середины июля. Окружающие часто не понимали желаний парализованного человека. Это нередко вызывало его раздражение и гнев. С середины июля наступило некоторое улучшение. Ленин пытался писать левой рукой, просматривал газеты, отмечая материалы, которые читала ему жена. 18-19 октября 1923 г. он посетил Москву. Он умер в 18 часов 50 минут, 21 января 1924 г., оплакиваемый одними, проклинаемый другими, при равнодушии третьих. Десятилетия вокруг его имени кипят ожесточенные споры. Предметом споров стала даже его могила – Мавзолей на Красной площади. Поэт Б. Пастернак писал: «Предвестьем льгот приходит гений и гнетом мстит за свой уход».

«Кто лучше понимает запах старых штанов Ильича?»[462]

Пленум ЦК 23 сентября 1923 г. заслушал доклад комиссии Политбюро (Ф. Э. Дзержинский, Г. Е. Зиновьев, В. М. Молотов, А. И. Рыков, И. В. Сталин, М. П. Томский) об экономическом и внутрипартийном положении. Часть вины за возникшие забастовки комиссия возложила на группы «Рабочая группа» и «Рабочая правда». Было принято единодушное решение об аресте ряда их участников, а также предложение, чтобы члены партии, знавшие о деятельности таких групп, считали своим партийным долгом сообщать об этом в ГПУ, ЦК и ЦКК. Еще до этого, в мае 1923 г., был арестован член коллегии Наркомата по делам национальностей М. Султан-Галиев. Оппонент И. В. Сталина в вопросах национально-государственного строительства, он был обвинен в «контрреволюционной деятельности»[463].

Партийный аппарат все жестче контролировал основную массу партийных организаций. Об этой тенденции с тревогой говорил в апреле 1923 г. на XII съезде партии бывший секретарь ЦК Е. А. Преображенский: «… у нас приблизительно 30 % всех секретарей наших губкомов являются секретарями… «рекомендованными» Центральным комитетом… Это входит в систему»[464]. Из 191 человека, занимавших посты секретарей губкомов с лета 1922-го по осень 1923 г., 94 были «рекомендованы» или «назначены»[465]. В Политбюро ЦК к 1923 г. сложилась так называемая «тройка» – Зиновьев, Каменев, Сталин, которая на данном этапе больше всего опасалась амбиций Троцкого. Ее члены всячески подчеркивали единство партийного руководства в ситуации тяжелой болезни Ленина. Главным теоретиком был Зиновьев, который на XII и XIII съездах РКП(б) выступал с политическими отчетами ЦК. Примечательный эпизод разыгрался на XII съезде, где впервые отсутствовал Ленин. В ответ на критику Зиновьева со стороны известного большевика В. В. Осинского Сталин заявил: «Я не могу, товарищи, пройти мимо той выходки Осинского, которую он допустил в отношении Зиновьева. Он взял курс на разложение того ядра, которое создалось внутри ЦК за годы работы. я должен его предупредить, что он наткнется на стену, о которую, я боюсь, он расшибет себе голову»[466].

В это время начинался новый этап борьбы против инакомыслия в партийных рядах: дискуссия о внутрипартийной демократии. Она возникла после письма Л. Д. Троцкого от 8 октября 1923 г. к членам ЦК и ЦКК РКП(б) и формально закончилась на XIII конференции РКП(б), проходившей 16-18 января 1924 г. Все ее участники не подвергали сомнению принцип однопартийности и диктатуры РКП(б), но расходились в оценке внутрипартийного положения и перспектив развития самой партии.

Троцкий обвинял большинство ЦК в «зажиме» демократии, обюрокрачивании, неверной экономической политике; вновь настаивал на разделении функций партии и советских органов. 15 октября в ЦК поступило так называемое «заявление 46-ти», под которым стояли подписи бывших членов Оргбюро, секретарей и членов ЦК А. Г. Белобородова, Е. А. Преображенского, Ю. Л. Пятакова, Л. П. Серебрякова и других представителей партийной элиты. По их мнению, «нестерпимый» внутрипартийный режим не давал возможности партийной массе влиять на политику партийного руководства. В результате политический курс не успевал реагировать на серьезные экономические и социальные вопросы.

Л. Д. Троцкий

В ноябре ЦК постановил начать внутрипартийную дискуссию. В декабре 1923 г. Троцкий выступил в газете «Правда» со статьей «Новый курс», содержавшей лозунг «Партия должна подчинить себе свой аппарат». Эта проблема, конечно, требовала реального внимания в новых условиях жизни страны. Статья Л. Д. Троцкого и «заявление 46-ти» нашло поддержку прежде всего среди коммунистов со сравнительно более высоким уровнем образования: вузовских, госучреждений и военных. Например, на собрании штаба политуправления, штаба ЧОН и управления военных сообщений Московского военного округа 14 декабря 1923 г. была принята резолюция, включавшая следующие практические предложения: упразднить «назначенство» как систему, ввести выборность партийных органов и ответственных работников аппарата; обеспечить своевременную, полную и правдивую информацию о важнейших партийных решениях; упразднить с целью «ликвидации казенщины и рабской психологии внутри партии» «институт всяких почетных членов, почетных председателей»; прекратить присвоение имен здравствующих партийных работников любым объектам (городам, улицам и др.); прекратить принятие трафаретных приветствий на каждом собрании; не проводить многочисленные юбилеи, «выродившиеся в чуждые идеям пролетарской революции казенные торжества и к тому же влекущие громадные расходы народных средств» и т. д. За оппозицию проголосовало свыше 70 % студентов-коммунистов Москвы[467].

Партийных лидеров крайне волновала позиция коммунистов-военнослужащих. Уже в сентябре 1923 г. был изменен состав Реввоенсовета СССР. В свою очередь сторонники Л. Д. Троцкого в ходе дискуссии пытались использовать свои кадровые позиции. Начальник ПУРа В. А. Антонов-Овсеенко в декабре 1923 г. стал готовить конференцию коммунистов высших военно-учебных заведений без согласования с ЦК. Наконец, он же в письме в ЦК 27 декабря призвал к порядку «зарвавшихся вождей».

В обстановке поражения оппозиции это дало желанный повод большинству продолжить и усилить натиск на позиции Л. Д. Троцкого в военном ведомстве. Пленум ЦК, проходивший 14-15 января 1924 г., обвинил В. А. Антонова-Овсеенко в «попытках восстановить военных работников против руководящих органов партии и всей партии в целом»[468]. Разбор дела В. А. Антонова-Овсеенко привел к тому, что его пребывание на посту начальника ПУРа было сочтено недопустимым. Он был переброшен на дипломатическую работу. Его преемником стал А. С. Бубнов, работавший до этого заведующим агитационно-пропагандистским отделом ЦК и избранный на XIII съезде партии членом ЦК. Зампредседателя РВСР Э. М. Склянский, занимавший этот пост с 26 октября 1918 г., был освобожден 11 марта 1924 г. и назначен председателем правления треста «Моссукно». Пост председателя РВСР занял М. В. Фрунзе. Командующего Московским военным округом Н. И. Муралова в мае 1924 г. перевели командовать Северо-Кавказским военным округом, а уже в феврале 1925 г. назначили для «особо важных поручений» при РВС СССР, лишив всякой реальной власти. Командующим МВО стал К. Е. Ворошилов, давний недоброжелатель Л. Д. Троцкого.

Сегодня, конечно, невозможно сказать, была ли реальная возможность пройти «по лезвию бритвы» и изыскать возможность в условиях авторитарного режима сосуществования в рамках партии системы «сдержек и противовесов» различных групп правящей элиты. Вместе с тем исторический опыт развития самой большевистской партии, интеллектуальный уровень большинства ее членов, интересы формировавшегося аппарата партийно-государственного чиновничества, страх новой элиты перед угрозой утраты власти при ослаблении «вертикали власти» обусловили решительное осуждение Л. Д. Троцкого и его сторонников. Это, в частности, четко выразил в своем выступлении 11 декабря 1923 г. М. И. Калинин, сказав, что сущность споров «не в демократии, а в удержании революционных завоеваний»[469]. Более 60 % коммунистов были политически неграмотны и мало интересовались идеологическими спорами. К тому же была и другая сторона дискуссии – стремление части руководителей оппозиции вернуть утраченные позиции в партийном аппарате. Среди подписавших «заявление 46-ти» были фамилии В. В. Осинского, Е. А. Преображенского, Ю. Л. Пятакова, И. Н. Смирнова и др., не замеченных в практической работе в особом «демократизме». Аппарат, представлявший позицию большинства руководства, одержал убедительную победу, прежде всего в «верхах» партии. На пленуме 25-27 октября 1923 г. поименным голосованием 102 голосами против 2 при 10 воздержавшихся выступление Троцкого с письмом от 8 октября было признано политически ошибочным.

В результате XIII конференция РКП(б) приняла резолюцию «Об итогах дискуссии и о мелкобуржуазном уклоне в партии», одобренную всеми делегатами против трех и при одном воздержавшемся. Там, в частности, было сказано, что «в лице нынешней оппозиции мы имеем перед собою не только попытку ревизии большевизма, не только прямой отход от ленинизма, но и явно выраженный мелкобуржуазный уклон»[470]. Все это означало политическое уничтожение не только данной оппозиции, но и всех будущих попыток инакомыслящего меньшинства воздействовать на курс правящей партии.

Последнее реальное усилие изменить характер партии в сторону реальной «демократии» провалилось. Внутрипартийная демократия впредь была лишь символом в партийных резолюциях и элементом аппаратного красноречия. На пленуме ЦК в августе 1924 г. была негласно сформирована «семерка» – шесть членов Политбюро ЦК (Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский) и один кандидат (Молотов), которая практически решала все основные вопросы, игнорируя Троцкого. Внутри «семерки» Сталин имел большую свободу по отношению к Зиновьеву и Каменеву).

«Первым звонком» для них стало выступление Сталина на курсах секретарей укомов 17 июня 1924 г. «Об итогах XIII съезда РКП(б). Использовав газетную опечатку (вместо «России нэповской» было напечатано «России нэпмановской»), Сталин сообщил слушателям, что Каменев «выпалил… этот странный лозунг» «по обычной беззаботности насчет вопросов теории, насчет точных теоретических определений». И, не называя Зиновьева, напомнил, что в резолюции XII съезда «было пущено…, конечно, по недосмотру» выражение «диктатура партии», которое якобы является «чепухой» и способно «породить в партии путаницу и неразбериху»[471]. Упрек в теоретических ошибках Каменева и Зиновьева явно имел целью продемонстрировать претензии Сталина на роль теоретика, каким он никогда до этого не считался. Инцидент вызвал возмущение Каменева и Зиновьева. В результате Сталин извинился, поскольку они были ему еще нужны, но важный шаг на будущее был сделан. Главной мишенью пока оставался Троцкий.

Очередным шагом в формировании партийного единомыслия стала дискуссия о статье Л. Д. Троцкого «Уроки Октября» осенью 1924 г. Он атаковал Каменева и Зиновьева, напоминая об их выступлении против взятия власти осенью 1917 г. и обвиняя их в «социал-демократическом уклоне». В защиту Каменева и Зиновьева решительно выступил Сталин. В своей речи «Троцкизм или ленинизм» 19 ноября 1924 г. он подчеркивал: «Раскола не было, а разногласия длились всего несколько дней, потому и только потому, что мы имели в лице Каменева и Зиновьева ленинцев, большевиков»[472]. Новый идеологический спор завершился снятием Троцкого с поста наркома по военным и морским делам и председателя РВС СССР в январе 1925 г. Его сменил М. В. Фрунзе, умерший после операции в октябре 1925 г. Новым руководителем Красной Армии до 1940 г. стал К. Е. Ворошилов, верный сторонник Сталина. Одновременно Сталин, как всегда, выступал в роли умеренного, не поддерживая Зиновьева и Каменева, настаивавших на исключении Троцкого из Политбюро.