Выразители памяти древних
Выразители памяти древнихВыпуск 4
Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / Поэзия
Фото: РИА «Новости»
Теги: Крым , культура
Фаэзия – уникальное поэтическое и философско-культурологическое направление, развивающееся в Крыму с 2003 года. Основано и теоретически разработано поэтом и философом Еленой Коро. «Фаэзия сочетает в себе элементы метареализма в контексте диалога с внутренним творцом, и фантастической поэзии в контексте мифотворчества и создания фаэтом фантастической истории нового формата, включающей и элементы сюжета, и элементы дискурса, и аллюзии на мифологических персонажей как известных, так и эндемиков, связанных непосредственно с местом действия в фаэме. Сплав из реминисценций, мифологем, элементов собственного мифотворчества. Необязателен ярко выраженный сюжет, рассказчик – произвольный интерпретатор ассоциативного ряда образов, каждая ассоциация из этого ряда может превратиться в отдельную историю по свободному произволу творца» (Е. Коро). Основное отличие фаэзии от классической фантастики – поэтическое мировидение; с классическим же метареализмом её растождествляет попытка выхода из пределов дискурса в трансдискурс, из рамок метафоры и даже метаметафоры – в свободу философской трансметафоры. Уникальность фаэзии – в её вращённости в Крым и «крымскость». На настоящий момент философский концепт Фаэт-Крым – геокультурная квинтэссенция сущности полуострова.
Активная творческая группа «Фаэты» образовалась в 2014 году, в Крыму нового формата. Группа проводит презентации, перформансы, вечера-лекции по фаэзии, издаёт фаэтические книги, занимается теоретической разработкой и развитием направления, публикацией статей, эссе.
«Фаэты» о фаэзии
Крым – уникальный источник: тысячелетняя древность – смесь и взвесь голосов и даров. Крым как путь для творящего духа, души, ищущей своих истоков, слышащей голоса древних, отвечающей им изначальными ритмами, звуками, творящими свои времена и пространства, созвучными мирам древних. <…> Так постепенно складывался уникальный по своей структуре образ Крыма: образ дробящихся автономий – от племён и народностей, занимающих определённое географическое пространство на территории Крыма, – до закрытых этнических групп, заселивших кварталы городов. Эти дробящиеся автономии в пределах города сочленялись в единое полифоническое многоголосие. Единым полифоническим организмом становился сам Крым – остров городов и районов. И уже масштабнее, в зависимости от ландшафта, запад, центр, север, юг и восток Крыма звучали особенными полифоническими композициями.
Эта преамбула – иллюстрация идеи фаэзии, её среза уникальных многоголосных созвучий, особому поэтическому звучанию, особой полифонии строф и стихотворений крымских фаэтов. Фаэт, как греческий аэд, как суфийский ашик, – выразитель памяти древних, населявших тот или иной центр полифонического звучания в Крыму.
Елена КОРО , фаэт, основатель и теоретик направления, философ, культуролог.
Говорить о том, что фаэзия в своей культурологической миссии призвана слышать и запоминать язык древности, древние языки, язычество древних… и так далее… можно не просто долго – всегда. Однако фаэзия – явление современное, и появилось оно именно здесь и сейчас. Значит, к этому есть серьёзные предпосылки. И серьёзная потребность именно нынешнего человека, именно современного общества в таких явлениях. Крым снова учится говорить на своём языке. И он уже не лепечущий младенец, а сильная, мудрая, раскрытая всеми чакрами, сознанием и сверхсознанием индивидуальность. Одновременно древняя и юная, как только что возродившийся из пепла Феникс. Фаэзия выглядит сверхново – и наряду с этим основательно, как не просто литературное, но философское и даже социологическое направление, представителям которого есть что сказать. У них есть своё лекарство против социальной порчи.
Марина МАТВЕЕВА , фаэт, литературный критик, публицист.
Фаэзия для меня – это способ взращивания в себе, – и в человеке вообще, – образа Божьего.
Валерий ГАЕВСКИЙ , фаэт, прозаик-фантаст, издатель
Елена Коро,
Евпатория
Эллинский день
1.
«Я сегодня не помню, что было вчера…»
А. Блок
Снова Эллады рожок
Посейдоново ухо тревожит.
Медленно плавится день.
В волнах понта томленье, что дленье
И тленье белого пеплоса дня.
К погруженью
коней Гелиосовых в волны
Истлевают длинноты дня.
Нагота его не наслажденьем
Гелиосова взора виденьем
промелькнёт и исчезнет забвеньем...
Эллинским днём
в Посейдоново ухо шепчу:
Я не помню утраты...
2.
«По утрам забываю свои вечера…»
А. Блок
Некто сказал, что имя Эллады
Мойры плетут неустанно,
Но, заснув, забывают.
Эллинский день – на холсте Пенелопы.
Взглянешь вовне из холста
И увидишь понт неизменный,
Имя и тень на песке золотом.
Имя Улисс замирает улиткой,
Спрятав нутро внутрь холста Пенелопы,
Тянутся рожки вовне...
Их и увидишь эллинским днём,
Но о призрачность их не споткнёшься.
Так, отрезвев, тень свою посылаешь
В ухо шепнуть Посейдону:
Я не знаю теней,
Потому что не помню имён...
3.
«Белым днём забываю огни…»
А. Блок
Тени Эллады, как боги, живут в именах
Наречённых младенцев.
Дети теней богов и героев, словно
Тени имён их, эллинским днём
в дар – и с дарами – во славу...
Славный флейтист к берегам
странноприимного понта выводит
имён и детей череду... Имя ему – Гомер...
Должность его – крысолов.
Гомеров рожок Посейдоново ухо ласкает...
Ластится волнами день.
В тугую воронку прибоя,
в Посейдоново ухо – Гомер и герои,
и тени, и дети, и я...
...имя своё отпускаю...
забываю себя...
4.
«По ночам забываю дни…»
А. Блок
Имя, забытое Мойрами в дремоте полудня,
Ночью, стыдясь, Пенелопа с холста изгоняет,
Чтобы с рассветом его воссоздать
по фрагментам.
Кадр один – эллинский день бесконечный.
В кадре втором изменчивый понт,
быстротечный.
Кадр за кадром – смена богов, их имён и героев.
Дети приходят вослед
параллельно их теням.
Девочка, тень, Эвридика,
Ручонкою машет из ночи,
Имя шепнуть ей невмочь,
Ночь вобрала в себя имя.
Мочи нет вынуть себя, словно рыбу
Из Посейдоновой сети...
Боги Эллады, как дети,
Имена раздарили убогим и нищим.
С кем ты осталась, Эллада?
С днём бесконечным и белым...
Имя его дорогое
понт мне не даст позабыть.
Марина МАТВЕЕВА,
Симферополь
* * *
Давай, Заратустра, зараза, колись:
куда мне пойти, чтоб хоть где-то остаться?
Христа, твоего по профессии братца,
я слушала долго, но вот разобраться
в его письменах не смогла. Будто слизь,
сосульки болтаются на бельевых
верёвках: зима подползла незаметно.
И так симметричны, как смыслы в приметах
народных, тела круглобоких, монетно-
холодных, вонзающих угли под дых
чудных идолиц, не готовых прожить
и дня, но силком отправляющих память
в ту степь, где не знало послушников пламя
твоё, Заратустра. Безвременный камень
его заменял. Высекали ножи
сведённые длани, безрадужный зрак.
И холод монетный не плавили знои,
рождённые долгою сушью степною,
которая может быть помнящей Ноя
в своей долготе… Заратустра, ты прав:
огонь – веселей и теплей, и ещё
дешевле, душевней, душистей, душнее.
Я здесь остаюсь. За стеклом – стекленеет.
И скользкие когти слюды, цепенея,
скребутся туда, где уже горячо.
* * *
Он не поэт. Но было странно с ним,
что здесь ещё поэты есть.
Он был способен с высшей главностью,
возможной в чтении, прочесть.
И бледногубые манерщики
с подрагиваньем пальцев в тон,
и футуристы-недомерки, что
кричат, размахивая ртом,
терялись, что иголки во стоге,
пред этой простотой. Ея,
что свежеранную бересту, где
ножей полянских острия
чертали о деяньях Киевых
варяжьей каменной резьбой,
Ея, святую, как Россия,
во безвременье не упокой!..
Он был из тех, кто в зверью клетку шаг
бросают, словно кость судьбе,
играют в «русскую рулетку» так,
как дети – в салочки. В себе
такие зернят мироскание
на пряжки Млечных поясов…
…Слепой с безногим знают, странные,
о, каков ты, тяжесть слов!..
Они могли бы с высшей важностью,
возможной в чтении, прочесть…
Он – не поэт… но стало страшно с ним того,
что и поэты есть.
Валерий ГАЕВСКИЙ,
Севастополь
Переходное время сфер
Заповеданный выпал снег,
Предречённый маячит город…
Отпускаю душу в побег –
В амазоночью гать Авроры…
Там на греческом буду петь:
«Харистоса пара пали…»
Опалённая светом плеть
Сгонит духов моей земли…
Где на свитках шумит Шумер,
Где танцует Египет рагу,
Переходное время сфер
Мне наполнит по край корчагу…
Пусть расплещется, княже, Тарх,
Свет твоих даждьбоговых рун,
А в седьмицу стокрылый наг
Понесёт нас к планете Нун…
Первозданной накрыв волной,
Пусть расскажет всё океан…
Гильгамеш и угрюмый Ной,
И восьмой буддисткий коан…
Вот комета, как лисий хвост,
В миллионы локтей и стадий…
Вот рубины, вино и воск
И сварожий небесный радий…
* * *
Миры возможны, как возможны мы,
Сплошь уличённые в любовной сваре,
Одной на всех. С куста горошины,
Посыплемся мы вскоре, тварь по паре.
Собой забьём, заполним все углы
На призме огненных уже цивилизаций.
Мы непотребны будем, будем злы,
Потомки звёзд и совершенных граций.
Вскружим бедлам, поразметаем крепи.
С гримасою кичливых неумных бестий
Сожрём послед. Но сладим склеп и цепи,
Своим Гермесам так воздав по чести.
В который раз я ненавижу этих вас?
Мой счёт забыт, да, кажется, и повод…
На лунном пирсе двое кружат вальс.
Над чайкой мёртвой вьётся овод.
Простой совет птенцу «скорей расти»
Похож на обречённый, что ли, вопль…
Но если б можно было так его спасти –
Я бы кричал, чтоб цепенели все и глохли.
Связать потоки, повернуть назад
К туманной паузе бессмертного прибоя.
Забыть значений перекрёстный ряд,
И выбрать кров, и пасть на голубое…
Небесный дом, заступник мой, еси!
Ты заступался, может, не за правых…
Обрящий отречётся внове обрести
То, с чем придёт к превратной славе.
Я ж помышлял к Доверью путь стелить
Соломкой мысли… пухом откровений…
Миры возможны, как возможна нить
Без узелков и судорожных усмирений.
Легко идти, легко лететь почти…
В прозрачных тогах собирая млечность…
И только ожиданьем жизнь огорчить
Сложней, чем жизнью – бесконечность.
Ана ДАО,
Севастополь
Киммерия
Сиреневой зыбью холмистых изгибов
Земля поднималась из моря под утро.
И солнце, взбираясь по девственным гривам,
Ковыль посыпало кермековой пудрой.
Рождённая Первой, взнуздав раджазавра,
Несётся по лугу под свист первоветра.
Ей люди присвоят пристрастные лавры,
Зачатками речи фиксируя веру.
Потом будут руны на скалах горячих
Из творческой топки игривых вулканов,
И, плавясь в веках, пальцы станут изящны,
А горла – изысканны в пенье арканов.
Геномы себя разовьют прихотливо,
Гранить самоцветы научатся руки,
И в черепе вспыхнут побеги извилин,
В словесной шихте – космос тысячи звуков.
…У моря, под сенью олив сребролистых,
Вино разливая по кубкам рапанов,
Адепт посвятит в мифологию мистов,
Уйдёт в медитацию – плавать с катраном.
Потом будут дни, круговерти созвездий,
И скалы, и руны сотрутся до пыли.
Где ваджры на троне – поэты безвестны.
И лишь у Тифона останутся крылья.
…Рождённая Первой бредёт сухим руслом –
Цепочка следов на барханчиках донных.
Лежит седина на степи рыже-тусклой,
И белые глади озёр пересохших солёных.
Она помнит гены, в ней ставшие книгой,
Она помнит жизней своих миллионы.
Ждёт ночи с шиповником и ежевикой
В холмах, древним ветром в песок
источённых.
И солнце распухшее пурпурно светит,
Стекая в плавильню морей эфемерно.
Но знает разгадку Рождённая Первой:
Моря превращаются в Тетис…
за час до рассвета.
Злата АНДРОНОВА,
Керчь
Керчь: круг номер ноль
Здесь круг номер ноль. Преддверие. Сумерки
Реальности мнут бока.
Досуг скоротать болтовнёю с умершим –
Задача невелика.
Здесь – это здесь. Хлипь муравейников,
Как ряд гнилых покрывал,
Скрипя, прикрывает сквозняк преддверия,
Что тот Киммерийский вал.
Попробуй-ка выйди с открытою кожей,
Брось щит привычных программ!
Только с ним вера возможна,
Что край земли – где-то там.
Здесь – это здесь. Почтение Чуру
Здесь – почти ремесло.
Здесь, как нигде, чураются чуда –
Чтобы в быт не вросло.
Здесь «сейчас» застывшее, прежнее.
Года хватает здесь,
Чтобы сбить с любого приезжего
Христианскую спесь.
Здесь – это здесь. Местных, знакомых
Встретит в дверях отказ –
И чумная горка роддома –
В третий, в тысячный раз.
Здесь лет в пять поздравят с прибытием.
Поздравленья просты:
В каменоломнях крестят рассчитанной
Хваткою пустоты.
Здесь – это здесь. Чёрные воды.
Зрячий бродит впотьмах,
Покуда в сновидных больничных проходах
Не встретит Хозяйка – Чума.
Здесь курган крадётся на запад,
Переварив верхового.
Здесь змеи мускусный запах –
Кислорода основа.
Здесь – это здесь. Знаки на улицах
Сорной растут травой…
Можешь спокойно жить, не волнуясь,
Если ты веришь ещё, что живой…
Рассвет
Наворковали девять горлиц солнце.
Ещё зимы наследство носят кроны:
Отчётливость и резкость каждой ветки.
Но серый плед, укутывавший плечи,
Разорван в клочья ветром-забиякой.
Змея, случайно встреченная мною,
Заступничество сонно обещала,
В свидетели взяла сырую землю,
На чёрном ручейке – на чешуе –
Играло солнце девятью лучами.
Я знаю, что змея меня запомнит.
Ариолла МИЛОДАН,
Ялта
Impressio
Я люблю дегустировать тонкости,
Как старинные вина, каплями.
На губах, на бокалах, в звонкости
Тишины. Как пугливыми цаплями
На огромном зеркальном озере
Любоваться, не помня дыхания…
Эти мелочи, эти тонкости,
Этот вечный миг ожидания…
Я люблю играть в недосказанность,
Как мираж создавать таинственность,
В недопетость и недосвязанность
Облекая недоединственность.
Останавливать страсть за мгновение
До того, как она насытится,
Мысли, чувства и впечатления
Дневникам изливать, как сыплется.
Я привыкла…
А вместо этого –
Нагло, залпом, на подоконнике! –
Хочешь? – На! …но ни блика светлого!
Крест на Солнце. Фа в пентатонике!