Тим Скоренко Реванш Рассказ

1.

Я верчу в руке красный шар с цифрой на боку. Он увесистый и гладкий, так и хочется метнуть его в розовую лысину официанта, идущего между столиков в дальний конец помещения.

Я размахиваюсь и бросаю. Попадаю. Официант спотыкается и падает, с грохотом разбиваются о булыжный пол кувшины и тарелки, в кого-то летят ошмётки еды. Я смотрю на него. Он тяжело поднимается, оглядывается на меня с укоризной. Я показываю ему язык. Он потирает голову. По бритому затылку стекает струйка крови.

— Сука, — ехидно усмехается Лосось.

Я беру кий. Мой удар: Лосось, как всегда, ошибся на пустом месте.

— Хорошо, что ты не в бейсбол играешь, — он любит меня поддеть.

Я молча загоняю свой шар в лузу. Я играю уверенно, без остановок.

Раздаётся вопль.

— Риггер!

Это Босс. Наверняка из-за официанта. Будет ругаться. Да пошёл он на хрен, сам захочет — сам явится. Продолжаю игру.

На столе один мой шар до чёрного. Кладу его с чётким выходом на центральную лузу. Показываю пальцем:

— Сюда.

Лосось хмурится. Я кладу чёрный.

— Когда отдашь? — интересуюсь.

— Завтра.

Сейчас я его ударю. Он это понимает и лезет в карман.

— Вот десять. Остальные завтра, больше совсем ничего нет.

— Ладно.

Крик Босса повторяется. Урод, как он меня достал.

Медленно иду в дальний конец зала. У стола по дороге сидит Бельва. Её бюст, как всегда, не держится в рамках корсажа. Щипаю её за грудь. Она взвизгивает и отшатывается. Нагибаюсь к её лицу и закусываю зубами её верхнюю губу. Она просовывает язык мне в рот, мы целуемся.

— Риггер, — спокойный голос позади меня. — Подойди к шефу. Может, легко ещё отделаешься.

Отрываюсь от Бельвы.

— Тебе делать нечего? — спрашиваю у Носорога.

Носорог хмурится, пожимает плечами, исчезает.

Иду дальше. Вот и кабинка Босса. Она отделена от всего помещения. Из-за занавесей пахнет рыбой. Любитель падали, блин.

Отодвигаю занавесь, захожу.

Жирный сидит на своём диванчике, весь перемазанный каким-то дерьмом, в руке у него рыбий оглодыш. Справа очередная тёлка, абсолютно голая, костлявая, даже какая-то синеватая. Груди нет совсем. Где он берёт этих уродищ?

За диваном — быки, не помню их имён. Одинаковые и тупые.

Жирный улыбается. Как же он мерзок.

— Риггер, куда шёл официант? — спрашивает с ехидцей.

— К тебе, — отвечаю я.

— Правильно. Если ты это знал, зачем бросил шарик?

Он поигрывает кастетом с шипами. Каждый шип — сантиметра два, острый, твёрдый.

Я молчу. Смотрю на Жирного нагло, потому что иначе не умею.

— А, Риггер? Я жду ответа.

— Да мне похрен, что ты ждёшь, — я отворачиваюсь и выхожу из кабинки.

— Стоять! — рык следом.

Быки выскакивают. Я чую их даже спиной. Я оборачиваюсь и вламываю первому с разворота. Его нос хрустит и размазывается по лицу. Он падает на спину. Второй притормаживает и достаёт мачете. Я демонстративно раскрываюсь и иду на него. Он замахивается и бьёт. Я подныриваю под удар, перехватываю меч за рукоять, вырываю из руки. Следующим движением я перерубаю ему ногу ниже колена. Он падает, стонет. С окровавленным мачете в руке я захожу обратно к Жирному.

— Риггер, тебе не кажется, что слишком обнаглел?

Я вонзаю мачете в стол перед ним. Костлявая шлюха отпрыгивает с визгом.

— А что ты мне сделаешь? — спрашиваю.

Он улыбается даже немного по-доброму.

— Думаешь, я не найду на тебя управы? Всегда находил и теперь найду, — говорит он.

Меня сжимают тиски. Это первый бык очухался и схватил меня сзади. Жирный встаёт, отталкивает стол в сторону.

— Ублюдок грёбаный, — говорит он спокойно и замахивается.

Кастет въезжает мне в щёку. Это больно. Я чувствую, как рвётся кожа.

Я акробатическим движением извлекаю из правого рукава нож и чиркаю им по руке быка. Тот отдёргивает руку. Кровь бьёт фонтаном. Я изгибаюсь и даю ему ногой в пах. Он сгибается и отпускает меня.

Жирный уже бьёт снова. Его рука с кастетом встречается с моим ножом. Он вскрикивает и отдёргивает кисть. Указательный палец болтается на лоскуте кожи.

Я всаживаю нож Жирному в глаз.

Он садится на диван и затихает. Голова опускается на грудь. Кровь стекает по цветастому кафтану. Девица визжит. Я делаю шаг вперёд и беру её за горло. Какая страшная — даже отыметь не хочется. Всаживаю нож в стол, второй рукой сворачиваю ей шею. Забираю нож. Выхожу из кабинки.

Бык без ноги лежит, прислонившись к ножке стола, чуть поодаль. В его руке арбалет, нацеленный на меня. Он усмехается. За его спиной хмурый Лосось, Носорог, Бельва, лысый официант, две девахи из быдла, Болт.

Бык нажимает на спуск. Я пытаюсь поймать стрелу. Если бы лук — поймал бы. Арбалет — нет. В животе тепло, но боли нет. Ноги слабеют, я спотыкаюсь, опускаюсь на ближайший стул. Бык выпускает вторую стрелу. Мимо.

По моим ногам стекает кровь. Арбалет четырёхзарядный, точно знаю. Третья стрела пробивает грудь. Мир мутнеет. Я сползаю со стула.

2.

Открываю глаза. Всё равно темно. Руки болят. Пытаюсь пошевелиться. Не получается.

Постепенно осознаю своё положение. Я привязан за руки и за ноги к стене, распят, растянут. Вокруг кромешный мрак. Рук не чувствую. Наверное, отекли.

Дёргаюсь. Ни черта не выходит. Да, Босс меня отымеет, причём жёстко. Впрочем, есть за что. Поэтому я не в обиде.

Ору:

— Эй, суки… вы где…?

Слышу шорох.

Открывается дверь, заходит Лосось с факелом.

— Ну здорово, — усмехаюсь.

— Хреново тебе придётся, — констатирует он.

— Зато душу отвёл.

— Да, — в его голосе несбыточная мечта. Он сам никогда на такое не решится.

Я молчу, он тоже. Факел коптит, чёрный едкий дым щиплет мне глаза.

— Не отпустишь?

— Не хочу на твоё место.

— Ну и хрен с тобой.

Снова молчим.

— Ладно, — говорит Лосось. — Я обязан предупредить Босса, когда ты очнёшься. Держись.

Я отворачиваюсь в сторону.

Лосось исчезает. Несколько минут проходят в тишине. Руки, похоже, отмерли окончательно.

Дверь открывается, входит Босс. За ним — быки, у каждого — по факелу. За ними — Голова-с-Плеч, Мартилла и Носорог.

— Ну что, красавчик, веселиться будем? — Жирный зол.

— Будем, — передразниваю я.

Носорог уходит. Чего заходил — вовсе неясно.

Эти факелы дорогие, качественные. Горят ясно, хорошо. Места в камере хватает всем. У стены — металлический столик с инструментами. Голова-с-Плеч уже там, вертит в тонкой руке скальпель. Где он взял такой уродливый балахон? Я никогда бы подобного не надел. Палач должен иметь стиль. Вот был до Головы другой, Киряй, так тот всегда с иголочки был. А этот — мудак какой-то, уродище.

Жирный подходит ко мне, достаёт ножик.

— Ты и раньше, Риггер, зарывался, но вчера ты немножко перебрал.

— Пошёл в задницу.

Он протягивает руку и профессиональным движением перерезает мне сухожилия под коленом. Блин, я только хотел его лягнуть.

— Не брыкайся, всё равно будет больно, — ласково говорил он.

Один из быков подходит. Тот, который меня вчера положил.

Жирный берёт у него факел и суёт мне в промежность. Я реву от боли. Волосы горят.

— А, сука, — приговаривает Жирный, — думаешь, мне приятно было вчера, а?

Отвечать я уже не способен, но сознания не теряю.

Меня окатывают ледяной водой. Уже, в общем, без разницы.

Жирный подзывает Голову. Тот подходит, поигрывая скальпелем.

— Булаву дай.

Голова приносит тяжёлую булаву, больше похожую на кузнечный молот. Жирный берёт размах и лупасит меня по ступне. Слышу хруст костей. Боли не чувствую.

— Не больно? — зло спрашивает Жирный.

Говорить не могу. Становится больно. Очень больно.

В камеру влетает Носорог и что-то шепчет на ухо Жирному.

Жирный злится. Носорог стоит в ожидании. Жирный выхватывает у Головы скальпель и всаживает его Носорогу в плечо. Носорог отшатывается. Мне смешно, я скалюсь. Носорог тяжелее Жирного килограмм на пятьдесят, причём всё только литые мускулы.

— Что ржёшь? — я получаю скальпель в живот, пытаюсь изогнуться, но верёвки держат крепко.

Голова проявляет инициативу: бьёт меня по зубам. Я выплёвываю кровь.

Жирный стоит неподвижно и думает.

— Повезло тебе, сука, — тихо говорит он. — Приехал какой-то мудак от Синтика. Тебя хочет. Ни с кем больше вести переговоры не будет.

Мне плевать.

Жирный умеет себя сдержать. Он даже не бьёт меня напоследок. Просто уходит, быки — за ним, Мартилла тоже. Красивая, сволочь.

Один факел в руке у Головы. Он подходит ко мне.

— Жаль, я думал подольше поразвлекаться, — шипит он. Я плюю в него кровью.

— Ты это… — подаёт голос Носорог.

Голова перерезает мне горло. Последнее, что я вижу, это забрызганное кровью флегматичное лицо палача.

3.

Две смерти в два дня — для меня многовато. Непривычно.

Просыпаюсь в постели. Как ни странно, в своей. Рядом Бельва. Она гладит меня по жёстким волосам, затем кладёт мне на лоб влажный прохладный компресс. Я протягиваю руку, она гладит мои пальцы. Я никогда не делал ей больно. Она — единственный человек, которому я никогда не делал больно. Наверное, это и есть то, что называют любовью.

— Живой? — она улыбается.

Я улыбаюсь и трогаю рукой её колено. Она закатывает юбку. Её кожа нежная и розовая. И пушистая. Чуть-чуть: я люблю этот пушок.

Она смеётся.

— Ты вовремя проснулся. Через полчаса тебя будет ждать господин Вин.

Вин. Он приятен мне. Впрочем, мне приятны многие из тех, кто приезжает из других провинций.

Управитель Синтик изыскан. Его прислужники тоже. Впрочем, пытки у них тоже, вероятно, весьма изысканны.

Убираю компресс со лба. Бельва протирает мне лоб полотенцем. Я встаю и подхожу к зеркалу. Красиво. Рельефные мышцы, развитый торс и плечи, отличная осанка. Да и в остальном не сплоховал.

— Одеваться будешь или так пойдёшь? — улыбается Бельва.

— Так пойду, конечно, — я поворачиваюсь к ней.

Она смеётся.

Я беру из шкафа свежую рубашку и панталоны. Не понимаю, как люди ходят без нижнего белья. У Болта штаны всегда желтоватые спереди. Это так нужно?

Штаны надеваю кожаные, пояс с широкой пряжкой. Рубаха с узорами, вышитыми Бельвой. Сапог я не ношу. Мягкие мокасины удобнее всего.

— Что ему от меня нужно?

— Не знаю, — она пожимает плечами. Её грудь колышется в вырезе блузы.

— Тогда возьму оружие.

— Неужели ты посмеешь напасть на посланца?

Я смотрю на неё, как на идиотку. Она понимает мой взгляд.

Она знает, что если я захочу, я убью любого. Я доказал это позавчера.

Я выбираю кривую саблю с очень красивой витиеватой гардой. Мне её сделал кузнец Кирра из княжества Муркила. Настоящий мастер. Надо как-нибудь навестить.

Выхожу из комнаты. Бельва остаётся: нужно ещё убрать постель.

Достаю саблю. Она прекрасно сбалансирована, так и хочется что-либо рубануть. Сношу со стены подставку для факела.

Подфутболиваю её ногой. Наружные двери открываются, на пороге появляется Болт. Подставка врезается ему в лоб, он исчезает. Мне весело.

Открываю дверь ногой. Болт сидит на земле, потирая голову.

— К дереву! — командую я.

Болт понуро плетётся к огромному корявому дубу, растущему посередине двора. Кажется, это дерево — мой ровесник. Я принимаю из рук слуги арбалет. Болт уже у дерева, на голове у него — яблоко. Первым выстрелом я разношу яблоко в слякоть.

Болт достаёт из кармана второе. Второй выстрел тоже точен.

Нужно поднять настроение. Третью стрелу я всаживаю Болту в правый глаз. Я никогда не промахиваюсь.

Большой дом бурлит. Приезжий ожидает меня в главном зале. Жирный не показывается: он всё ещё зол. Носорог идёт за мной и говорит мне в спину:

— Только, пожалуйста, не нарывайся, Риггер. Сам знаешь.

— Не буду.

Господин Вин сидит на мягком диване. Перед ним бокал с вином и шахматная доска. На ней всего несколько фигур. Вероятно, этюд. Заметив меня, он поднимается.

Он протягивает руку. Я пожимаю её.

— Здравствуйте, господин Вин.

— Здравствуйте, господин Риггер.

— Рад снова видеть вас, господин Вин.

— Взаимно, господин Риггер.

Вин искусственно улыбается. Я тоже.

— Присядем.

Мы садимся. Я рассматриваю этюд. И я знаю его решение.

Вин читает это по моему лицу.

— Не рассказывайте мне решение, господин Риггер. Я сам его найду.

— Я и не собирался, господин Вин.

Он слегка кланяется.

— Вероятно, нам следует приступить к диалогу, господин Вин.

Вин осматривает помещение. Я точно знаю, что Жирный следит за нами. Я даже знаю, в какую стенку нужно ткнуть пальцем, чтобы выдавить ему глаз. Я так уже делал.

У двери стоит Носорог. За дверью — я уверен — Мартилла. Она ждёт момента, когда можно войти и влезть в разговор. И на ночь увести Вина к себе, чтобы выведать у него что-либо.

— Говорите, господин Вин. Полагаю, что нет ничего настолько секретного в наших переговорах.

Вин усмехается. Затем его тонкое лицо принимает серьёзное выражение.

— Господин Риггер, вы — лучший игрок в своей провинции.

— Да, — говорю я.

— В прошлом году в гости к Мессиру Флинну приезжал сам Мессир Синтик.

Мессир Флинн — это Жирный. Думаю, часть челяди не знает этого имени вовсе.

— И?

— И проиграл вам в бильярд.

Да, проиграл. Синтик — очень сильный игрок. И честный. Он сразу сказал мне, что если я буду ему хоть чуть-чуть подыгрывать, в дипломатических отношениях между провинциями будут проблемы. Я выиграл у него по партиям десять — восемь. Обычно я громлю соперников десять — три, десять — четыре. Синтик пожал мне руку и сказал, что будет матч-реванш. Я согласился.

— Вы приехали договориться о матче-реванше. — Да.

— Ставка?

Ставка очень важна. В прошлом году не Синтик вызвал меня, нет. Я вызвал Синтика. И поставил свою свободу. А Синтик поставил самую красивую женщину из своей свиты — на мой выбор. Я выбрал его любимую рабыню. Не потому что она мне понравилась. Красивее Бельвы всё равно нет никого. Просто потому что я такой. Я люблю риск.

Но Синтик был честен. Он отдал мне её, не моргнув и глазом. Я вернул ровно через день с письмом, в котором свидетельствовал Синтику своё уважение. Интересно, что она рассказывала Синтику.

— Наша ставка стоит того.

Я могу не соглашаться на матч-реванш.

— Какая ставка?

— Я не могу говорить здесь, — его глаза холодны.

— Моя прежняя ставка принимается?

— Да.

— Я имею право отказаться от матча-реванша. Я выиграл предыдущую игру.

— Вы не откажетесь, узнав ставку.

Мы смотрим друг на друга. Жирный, наверное, раздувается от любопытства.

Входит Мартилла. На ней короткая юбка, много выше колен, красная. Грудь обнажена, корсет только подталкивает её вверх, выпячивает. На сосках укреплены красные нашлёпки с бантами. Чёрные волосы уложены в сложную причёску.

— Я могу предложить господину Вину исат?

Крепко. Но вкусно.

Вин кивает. Мартилла делает знак рукой, появляется парень из быдла, чисто и красиво одетый. Он несёт, немного неуклюже, поднос с тремя бокалами и бутылью.

— Я не буду, — говорю я.

— Вы не любите исат? — спрашивает Вин.

— Яне пью с утра.

Вин кивает.

Мартилла наливает ему, затем себе. Смотрит на меня вопросительно. Я качаю головой. Мартилла садится рядом с Вином. Она касается его бедром. Если он запустит руку ей под юбку, он не найдёт белья.

Я встаю.

— Господин Вин, я считаю, что нам следует продолжить наш разговор в другой комнате. В моей комнате.

Вин кивает. Мартилла обиженно смотрит на него. Затем переводит глаза на меня. Её взгляд становится злым.

Вин проходит к выходу, я — за ним.

Мартилла идёт следом, за ней увязывается Носорог.

Во дворе уже пусто, Болта унесли.

— Не хотите ли пострелять? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Вин. — Вы же знаете, я холодно отношусь к столь варварским развлечениям.

Вин пропускает меня вперёд. Я захожу в здание.

Вин за мной. Мартилла тоже. Носорог остаётся у дверей.

Но я иду не в свою комнату. Там есть уши, я знаю. Я иду в кладовую в дальнем конце постройки. Я останавливаюсь и оборачиваюсь к Мартилле.

— Мартилла. Придёшь. Потом, — я чеканю слова.

Она кланяется и уходит. Если бы не было Вина, она бы плюнула в меня или попыталась бы ударить.

Заходим в кладовку.

Здесь работает электричество. На крыше установлен генератор, работающий от ветряка. И аккумулятор на случай, если ветра нет.

— Цивилизация не умерла окончательно, — говорит Вин.

Я запираю дверь и сажусь на маленький стул.

Всё завалено каким-то хламом, но подслушивать здесь нельзя. Я знаю.

Вин садится на второй стул.

— Слушаю вас, — говорю я.

Он достаёт из-за пазухи коробочку и подаёт мне.

Я принимаю. Это футляр для свитка. Очень дорогой, резной, с инкрустацией перламутром. Открываю. Свиток новый, чуть влажный. Разворачиваю. На желтоватой бумаге сверху сложным готическим шрифтом написано слово «Mortirum». И всё. Больше ни слова.

Я поднимаю глаза.

Он смотрит на меня внимательно, будто верит, что я могу выдать свои эмоции выражением лица.

— С какой стати вы предлагаете мне это? — спрашиваю.

Он прищуривается.

— Потому что иначе вы не согласитесь на реванш. С другой стороны не принимается ваша свобода. С другой стороны принимается ваша жизнь целиком и полностью. Вы будете не просто слугой. Вы будете псом. Но, по-моему, дело стоит свеч.

Mortirum. Я не верю, что оно существует.

— Вы не можете доказать, что это не легенда. Вы показали мне бумагу с написанным на нём словом.

— Я могу доказать.

— Вы имеете право воспользоваться заклинанием?

— Да.

— Доказывайте.

— Вы понимаете, что если кто-нибудь в этой провинции узнает, то будет война?

— Тогда не будет реванша.

Ловлю пальцами таракана.

— На нём.

Он улыбается.

— Можно попробовать.

Он давит таракана большим пальцем прямо на колене. Делает над ним несколько пассов. Берёт у меня свиток, разглаживает. Читает невидимые для меня буквы, тихо, едва слышно. Накрывает насекомое рукой. Убирает руку. Ничего не меняется.

— Возьмите его, — говорит он.

— Ждать до завтра?

— Естественно.

Странно. Скажи мне вчера, что сегодня я увижу mortirum в действии, не поверил бы ни за что.

— Позвольте задать вам вопрос, господин Вин?

— Конечно, господин Риггер.

— Вы прекрасно знаете, что я в любом случае соглашусь на эту игру. Я не могу позволить себе оскорбить Мессира Синтика отказом. Выиграю я или проиграю — дело второе. Зачем вы предлагаете мне в качестве выкупа такую вещь? Очередная красотка из гарема вашего Мессира вполне бы подошла.

Он улыбается.

— Цели Мессира мне неизвестны. Это он назначил цену. Я просто исполнитель.

Я качаю головой.

— Не лукавьте, господин Вин. Вы всё знаете, просто не хотите говорить. Что ж, я приму это как должное. Я полагаю, состояние несчастного насекомого не стоит и проверять. Если официальный вызов готов, мы можем установить правила уже сегодня.

Он склоняет голову.

— В главном зале?

— Да. Я отправлю человека к Мессиру Флинну.

Он поднимается. Я тоже.

— Кстати, и у меня есть к вам вопрос, — говорит Вин. — Так сказать, ответный. Немного некорректный.

— Конечно, — я смотрю на него.

— Насколько я знаю, вы весьма… э-э-э… — он думает, — своеобразный человек. Почему Мессир Флинн к вам… столь лоялен?..

Я открываю дверь с силой. Носорог, приникший к ней ухом, отшатывается и потирает лоб. Я выхожу в коридор. Кроме Носорога, там стоят Мартилла и Лосось. Бельвы не видно.

Я пропускаю Вина вперёд. Он проходит.

— Потому что… — говорю я. Вин оборачивается. — …потому что у Мессира нет человека сильнее меня. И более преданного ему.

Вин кивает. Он понимает меня.

4.

Жирный спускается по винтовой лестнице со второго этажа.

За ним — два быка. Мы с Вином сидим на диване в большом зале. На столе — снова шахматы. Вин встаёт. Я даже не шевелюсь. Жирный сурово смотрит на меня, но ничего не говорит. Вин с поклоном протягивает Жирному руку, тот отвечает на рукопожатие.

Жирный садится.

Появляется костлявая девка, с которой он был позавчера. Она одета и выглядит гораздо лучше. В руках у неё — письменные приборы. У двери — Носорог. Мартиллы не видно. Странно.

Жирный хлопает в ладоши. Прибегает дворовой с вином, разливает по бокалам.

— Что ж, приступим, — говорит Жирный.

Вин выкладывает на стол три желтоватых свитка.

— В шесть, — Жирный не оставляет вариантов.

Вин кивает. Свиток перекочёвывает к девице. Она разворачивает его и в требуемом месте ставит шестёрку.

— До десяти.

Мы согласны.

— С левой стороны — господин Иэн Риггер, провинция Санлон, Мессир Флинн.

Девица старательно выводит буквы.

— С правой стороны… — Жирный запинается. — Господин Ин Вин, провинция Синтик, Мессир Синтик.

Я с удивлением смотрю на посланца. Я думал, играть будет Синтик. Первую игру он провёл лично. И я думал, он уже в пути.

— Мессира Синтика задерживают неотложные государственные дела. Поэтому он назначил меня полноправным представителем не только своих интересов в провинции Санлон, но также представителем себя самого, — говорит Вин.

Это плохо. Оскорбив просто господина Вина, можно поссориться с человеком. Оскорбив господина Вина как полноправного представителя Синтика в Санлоне, можно поссориться с государством. Попахивает войной.

Девица пишет.

— Дополнительные условия? — спрашивает Вин.

— Какие ставки? — отвечает вопросом на вопрос Жирный.

— Это наше дело, — говорю я, выразительно смотря на Вина.

Жирный молчит. В присутствии Вина он не хочет применять силу. А иначе меня не возьмёшь.

Я встаю.

— Об остальном договоритесь без меня.

Жирный смотрит ненавидящим взглядом. А потом улыбается.

— У меня есть одно дополнительное условие. За каждую выигранную партию победитель имеет право забрать себе одного раба из свиты соперника.

Свита Вина невелика. Пять человек, не больше. И всё время торчит в его покоях. Приняв такое условие, Вин будет играть будто насмерть. Ему уже нужно выигрывать не менее пяти партий. Но он смелый человек.

— Согласен, — говорит Вин.

Я ухмыляюсь и ухожу. Всё остальное они решат без меня.

5.

По коридору идёт Мартилла. Шлюха грёбаная. Всё в том же наряде.

Хватаю её за шею, вталкиваю в первую попавшуюся комнату. Это обиталище Лосося. Тут не очень чисто. Перед зеркалом сидит какая-то девка из быдла, расчёсывается.

Заваливаю Мартиллу на кровать, задираю юбку, одной рукой расстёгиваю пряжку пояса. Мартилла бьётся, но не слишком. Я весь горю. Кусаю её за губы и нос, она отвечает. Мну её грудь. Вхожу.

Девка у зеркала смотрит дикими глазами. Окно открыто. На нас смотрит парень со двора. Я двигаюсь быстро и ритмично, Мартилла стонет и кусается, девка сидит, парень пялится. Лицо Мартиллы багровеет, я отпускаю руку. Она кашляет, но продолжает помогать мне в движении.

Наконец, я заканчиваю. Отталкиваюсь, встаю, вытираюсь простынёй, застёгиваюсь. Мартилла лежит с раздвинутыми ногами и тяжело дышит.

— Шлюха, — бросаю я.

За дверью никого.

Надеюсь, до завтра не увижу никого из этих уродов. Ни Жирного, ни его быков, ни Носорога.

Выхожу во двор. Голова-с-Плеч тренируется в стрельбе из арбалета. К дереву прикреплена мишень. В ней множество дыр, но яблочко даже не тронуто. Подхожу к палачу.

Он молча отдаёт мне оружие. Бью в центр мишени, попадаю. Смотрю с презрением. Палач нервничает. Бросаю арбалет, иду к себе.

Бельва здесь. Она сидит на постели и вышивает.

Что будет, если прочитать mortirum над живым человеком? Он будет стареть? Он умрёт? Что изменится?

Бельва бессмертна. Мы все, провалиться мне сквозь землю, бессмертны. И так будет всегда.

Почему Синтик решил дать мне такую власть? Обладает ли ею он сам? Я не знаю, как работает эта штука. Может, она единократная для всех. Тогда почему Вин так бездарно потратил свою долю власти?

Целую Бельву в щёку. Она поворачивается ко мне. Она мягкая и тёплая.

Ложусь, кладу голову Бельве на колени. Она гладит мои жёсткие волосы.

Мне не хочется ничего говорить. Хочется просто вжаться в неё, тёплую, мягкую, и лежать так вечно.

— Тебе не женщина нужна, — говорит Бельва тихо, — тебе нужна мама…

Она ещё помнит, что такое мама. Моя мать умерла четыре сотни лет назад. События проносятся в бешеном темпе. Ненавижу.

6.

Утро. Свежо. В окно бьёт солнце. Бельва лежит рядом, уткнувшись мне в плечо и обнимая меня рукой. Я глажу её волосы. Аккуратно выбираюсь из постели, натягиваю панталоны, иду в кладовку.

Таракан мёртв. Он всё так же лежит на полочке, раздавленный Вином.

Всевластие.

Иду во двор. У дерева сидит Болт.

— Иди сюда, польёшь, — говорю я.

Болт лениво подползает к колодцу, крутит ручку. Появляется ведро. Он черпает ковшиком, ждёт, когда я подставлю руки. Вода ледяная.

Я подхватываю ведро и выливаю на Болта. Он вопит, хватается руками за плечи, убегает. Я смеюсь, снова опускаю ведро.

— Пошто Болта обидел? — голос Лосося.

— Сейчас и тебя обижу, — отвечаю, вытягивая ведро.

— Не надо, — он боится.

— Ладно, не буду, — опрокидываю полное ведро на себя.

Хорошо. Холодно, свежо.

Делаю пару кульбитов по двору, сальто, переворот, колесо.

— Бери палку, Лосось! — кричу.

Лосось кидает мне палку, себе выбирает долго. Я не жду: атакую. Он успевает парировать. Мы играем. Удар, удар, ещё удар, и время останавливается. Я вижу, как медленно приближается ко мне справа оружие Лосося, медленно подныриваю под него, медленно перехожу за спину соперника, медленно бью его по шее. Лосось падает вперёд, тоже медленно.

Время продолжает бег. Лосось на земле. Встать не может, его кружит. Ставлю на место обе палки, возвращаюсь в дом.

Бельва проснулась. На её лице — след от подушки. Она откидывает одеяло. Её тело манит своим теплом и уютом. Беру из шкафа полотенце, вытираюсь. Ложусь к Бельве. Она целует меня, я отвечаю, провожу руками по её коже, по груди, животу, по бёдрам. Она распаляется. Я исчезаю под одеялом с головой. Она стонет от удовольствия.

Мне тоже хорошо. Я не знаю, с кем ещё мне может быть так хорошо. Они все разные. Иногда мне и в самом деле нужна мать. Иногда мне нужна женщина. Бельва умеет быть и той, и другой.

Чаще всего мне нужна жертва. На эту роль годятся все остальные.

7.

Иду к Жирному. Он уже не спит. Сидит у стола и что-то пишет. В соседней комнате две бабы из быдла ждут его в постели, если он вдруг захочет. Заглядываю к ним. Одна улыбается. Вторая, кажется, спит.

Жирный оборачивается.

— Куда полез? — говорит он спокойно.

Не обращаю внимания на его слова.

— Босс, зачем ты поставил условие?

Он смотрит на меня исподлобья.

— Какая ставка?

Ответ за ответ.

— Что ж, не хочешь — не говори, — я собираюсь уходить.

Он молчит. Я выхожу.

Во мне внезапно вскипает ненависть. Из окна вижу, как Голова-с-Плеч рубит чурбаны. Иногда он тренируется на людях, но чурбанов гораздо больше.

Выпрыгиваю из окна. Плюхаюсь на крышу крыльца, с неё — прямо перед Головой. Он едва успевает отвести топор.

— Ты что? — вопит он.

Бью его под дых. Он сгибается. Вырываю топор. Одним ударом раскраиваю ему череп.

Во мне кипит сила. Если я сейчас её на что-либо не израсходую, то многим может прийтись плохо. Я кромсаю топором тело Головы. Неожиданно я понимаю, что mortirum — вещь полезная, но лишающая многих удовольствий. Убей я сейчас Голову окончательно, мне не придётся пользоваться его услугами как жертвы в будущем.

Он будет меня ненавидеть ещё сильнее. Мне будет ещё приятнее убивать его после.

Оборачиваюсь. На меня смотрит Бельва. Я весь покрыт кровью, у моих ног ошмётки человека. Я читаю во взгляде Бельвы презрение. Впрочем, я не первый раз вижу такой взгляд.

С силой мечу топор в стену. Он вонзается в трёх сантиметрах от головы Бельвы. Не глядя на неё, ухожу. Наверное, я волнуюсь.

8.

Шесть часов вечера. Главный зал полон. Посередине зала — стол. Судья — сам Жирный. Он одет во всё чёрное, белая рубашка с воротничком-стоечкой, галстук-бабочка. Он доволен.

Самое страшное, что ему не безразлично, кто победит. Он хочет, чтобы победил Вин. Этим он ублажил бы посланца и отомстил бы мне. С другой стороны, если победит Вин, я уйду к Синтику. Жирный об этом знает. И его гложет любопытство — что же Синтик предложил взамен?

Вин сидит в правом углу. Он спокоен. Над его головой — герб Синтика.

В зале человек пятьдесят челяди и не меньше сотни дворовых и быдла. Они кричат, радуются. Все одинаковые, все на одну харю. У них тупые глазёнки, красная кожа, сальные волосы. Они омерзительны. Но они болеют за меня.

Я вхожу через левую дверь. Правая сторона моего лица выкрашена в красный цвет. На мне чёрные кожаные штаны, пояс с большой серебряной пряжкой, белая рубашка навыпуск. Я бос. Здесь хороший пол.

Я вскидываю руки вверх. Толпа ликует. Она взрывается восторгом. Вин поднимается. Жирный смотрит на меня с непонятным выражением.

Замечаю Бельву. Она в первом ряду. Она холодна.

Шары на столе, но ещё не уложены в треугольник. Беру один, взвешиваю. Делаю вид, что бросаю в толпу. Люди заслоняются руками, кто-то взвизгивает. Я скалюсь. Снова поднимаю руки.

Жирный разворачивает свиток.

— Итак! Сегодня!..

Толпа затихает.

— Сегодня состоится матч-реванш между представителями нашей провинции и провинции Синтик!

Толпе плевать, что он говорит. Она ревёт.

— От провинции Синтик выступает господин Вин!

— Фу-у-у! — ревёт толпа.

— От провинции Санлон — господин Риггер!

Толпа в восторге. Я хожу вокруг стола и принимаю овации. Вин стоит, скрестив руки на груди.

— Со стороны Санлон на кону свобода господина Риггера!

— Да! — толпа довольна.

— Ставка со стороны провинции Синтик не разглашается!

Снова «Фу-у-у!»

Я доволен. Публика любит меня. Я не могу проиграть.

Жирный делает паузу, чтобы дать публике наораться. Вин спокоен. Я внимаю толпе.

Наконец, шум стихает. Жирный провозглашает:

— Счёт идёт до десяти побед. За каждую победу выигравший имеет право забрать из свиты проигравшего одного человека, — он повышает голос: — и сделать с ним всё, что захочет!!! — орёт он.

Публика беснуется. Жирный знает, как её завести.

— Расчёт происходит по окончании игры! — кричит он.

У Вина очень дорогой кий, заказной. Я замечаю инкрустацию золотом и перламутром. И какие-то рельефные руны.

Я не могу позволить себе дорогой кий. По очень простой причине.

Я подхожу к первому ряду зрителей. Прямо передо мной уродливая рожа какого-то мужика из быдла, страшная, небритая. Мне она не нравится. Я с размаху, подобно копью, вонзаю кий ему в глаз. Мужик пытается увернуться, но ничего не выходит. Кровь брызгает на соседей. Девушка рядом орёт. Я вижу, что она орёт от восторга, а не от страха. Публика беснуется. Я обламываю окровавленный кий и вздымаю вверх обломок. Восторг.

Иду за новым кием. Жирный пытается переорать толпу:

— Итак, партия начинается!

Пацан в синей блузе ставит треугольник.

— По правилам вызова первый разбой делает господин Ригтер!

Уже ничего не слышно вовсе.

Я подхожу к столу.

Разбой.

Сплошной фиолетовый идёт в лузу. Моя игра.

Жёлтый. Чётко, без вопросов. Я играю быстро. Красный. Розовый. Зелёный.

Очень легко. Все выходы верны. Кручёный синий. Оранжевый.

— Четыре, — заявляю номер лузы для чёрного.

Чёрный.

Один — ноль.

Публика ревёт. Метаю кий в толпу. Попадаю в кого-то. Слуга приносит мне новый кий. Вдоль ряда зрителей уносят труп мужчины с обломком в глазу.

Вин подходит к столу. Слуга уже всё установил.

Разбой. Фиолетовый с полоской — в лузе. Он играет не хуже меня. Жёлтый. Красный. Розовый. Зелёный. Жёлтый. Оранжевый.

Чёрный.

— Один — один! — провозглашает Жирный.

Шары снова становятся в треугольник.

Мой разбой. Синий сплошной в лузе. Красный — розовый — оранжевый — фиолетовый — жёлтый — зелёный. Чёрный.

— Два — один!

Разбой Вина. В лузе синий с полоской. Красный — розовый — оранжевый — фиолетовый — жёлтый — зелёный. Чёрный.

И тут до меня доходит. Он играет не просто хорошо. Он играет шары точно в том порядке, в каком играл их я. В обеих партиях. Это невозможно. Забить с разбоя целевой шар невозможно. Шары ложатся в пирамиду случайно. Попасть с разбоя целевым шаром — значит иметь безумный навык. Такого не может быть.

Я подхожу к столу. И понимаю, что я боюсь.

Мне плевать, что я не получу этот mortirum. И без него неплохо живу. Мне плевать на свободу, я бессмертен. Вырвусь.

Я боюсь проиграть на глазах у этой толпы. На глазах людей, которые меня боятся. Потому что они не простят мне проигрыша.

Я никогда не испытывал страха. Ни перед кем, ни перед чем. Теперь я знаю, что это такое. Страх — это когда трясутся руки. Когда ты смотришь не туда, куда должен смотреть. Когда думаешь о постороннем. Страшна не вещь, которой боишься. Страшен сам страх.

Я примеряюсь к битку. Целюсь. Разбой. В лузе красный с полоской. Кладу за ним синий, фиолетовый, оранжевый, розовый, зелёный, жёлтый.

Биток стоит плохо. Нужно играть дуплетом. Заявляю лузу.

Примеряюсь. Толпа ревёт.

Я боюсь. Сейчас я могу промахнуться, и тогда он уже не отпустит инициативы.

Я не промахнусь. Нет, не промахнусь.

Удар. Шар катится, ударяется в противоположный борт, идёт к чёрному, толкает его. Чёрный катится к лузе.

Ударяется в щёку.

И останавливается.

9.

Я просто смотрю, как Вин легко выигрывает две партии подряд и выходит вперёд.

— Два — четыре! — провозглашает Жирный.

Я чувствую удовлетворение в его голосе.

Я встаю. Я немного успокоился. В горле пересохло. Глотаю прохладную воду.

Надеяться на ошибку Вина нельзя. Надо вынудить его на отыгрыш.

Свою партию я беру.

Он — свою. Три — пять.

И снова то же самое. Четыре — шесть.

Пять — семь. Шесть — восемь. Семь — девять.

И каждую партию, каждую грёбаную партию Вин демонстрирует своё абсолютное превосходство. Он забивает шары точно того же цвета, точно в такой последовательности, что и я.

Восемь — девять.

Толпа бесится. Она жаждет крови. Я не хочу проиграть. Я не хочу потерять Бельву. И даже эти уроды — Носорог, Лосось, Жирный — кажутся мне сейчас гораздо более родными и приятными, чем изысканные незнакомцы провинции Синтик.

Вин подходит к столу и наносит удар.

С разбоя не закатывается ни один шар.

Не знаю, что подумала толпа. Я уверен, что Вин не ошибся. Он поддался. Намеренно.

Но я не гордый: я приму этот дар. Я беру эту партию.

Девять — девять. Мой выход. Мне нужно повторить то, что я делал уже не раз в этой игре. Мне нужно просто аккуратно положить шар с разбоя, а затем сделать серию. И всё.

Пустота. Передо мной трамплин в никуда. Кий кажется неподъёмной ношей, шары — в тысяче миль. Глаза Вина пусты.

Прицел. Удар.

Шары разлетаются по столу. Ни один не падает.

Вин играет. Красный. Оранжевый. Жёлтый. Зелёный. Розовый. Фиолетовый. Синий.

Он показывает на лузу для чёрного. Удар. Чёрный не закатывается. Вин выжидательно смотрит на меня. Я подхожу к столу. И чувствую силу, исходящую от Вина. Даже не от Вина, а от чего-то другого, что находится при нём. Футляр со свитком немножко оттопыривает его рубашку.

Красный — оранжевый — жёлтый — зелёный — розовый — фиолетовый — синий.

Я повторяю серию Вина точно так же, как несколько партий назад он повторял мои.

Чёрный на столе, в прямом ударе. На тонких губах Вина улыбка.

Я аккуратно кладу кий на стол и покидаю зал.

10.

Я просыпаюсь от вони. Осматриваюсь. Вокруг меня свиньи.

Одна, самая толстая, грязная, похожая чем-то на Жирного, тыкается пятаком в мой живот, пытаясь перевернуть меня. Пинаю свинью ногой, встаю. Всё болит. Кажется, я вчера напился.

Вчера.

Сегодня я должен быть свеж, как огурчик. У меня не должна болеть голова. У меня не должно ломить спину. С трудом встаю.

Может, новый день ещё не наступил.

Солнце пробивается сквозь щели. На ощупь нахожу дверь свинарника, открываю. Двор кишит народом. Ловлю какого-то пацана за руку.

— Что происходит?

— Господин Вин только что уехал…

Отталкиваю его в сторону. Бреду к дому.

У дверей ждёт Мартилла. Она смотрит на меня странно. Никогда не видел её такой. Появляется Лосось. Тоже смотрит на меня.

— Чего уставился? — бросаю я.

Он молчит.

Вин не забрал меня с собой. Почему?

Захожу в дом. В комнату. Бельвы не видно.

Лосось за моей спиной. Оборачиваюсь.

— Где Бельва?

— Он её забрал.

Рычу от боли и злости. Бью Лосося по лицу, его отбрасывает в сторону. Вылетаю из дома, бегу к конюшне.

В дверях отталкиваю какого-то пацана, проскакиваю внутрь. Конюх, тощий и печальный, чистит любимую лошадь Жирного.

— Какой оседлан? — кричу.

Конюх флегматично показывает на Рыжего.

У Жирного всегда наготове хотя бы один конь.

Запрыгиваю на коня, ору на него, бью босыми пятками. Срываю со стены кнут, стегаю. Рыжий скачет. На входе под копыта попадает тот самый пацан. Да какой он пацан… Четыреста лет.

— Открыть ворота! — кричу.

Стражник лихорадочно крутит колесо.

— Меч! — второму.

Тот бросает мне кривой ятаган.

Вылетаю из укрепления.

Почему Вин не забрал меня? Почему оставил здесь? Почему из сотни мужиков и баб, из челяди и дворовых он выбрал Бельву? Что я сделал такого?

Неужели Синтик припомнил мне рабыню, которую я вернул ему? Да не мог он оскорбиться! Рабыня — это мелочь.

Вин лично? Что он ко мне испытывает? Почему он играл не в полную силу, почему поддался?

Лечу.

Дорога ровная, без поворотов. Вин не успел отъехать очень далеко. Вон его экипаж.

Ускоряюсь. Экипаж приближается. В карету впряжены две лошади. На козлах — возница и слуга. Двое слуг — за экипажем, на лошадях. Бельва и прислужница, вероятно, внутри, с Вином.

Один из слуг оборачивается, спешит ко мне. Второй тоже разворачивает коня. Оба не успевают. Первому я сношу голову, второй пытается парировать удар в живот и теряет руку. Притормаживаю, добиваю его в спину.

Карета ускоряется. Слуга на козлах переваливается через крышу, целится в меня из арбалета. Промахивается. Обгоняю карету справа, слуга получает меч в горло. Кучер рвёт вожжи, как одержимый. Перелетаю на карету. Кучер протягивает ко мне руку с кинжалом. Через секунду он катится по дороге. Хватаю вожжи, останавливаю карету.

Спрыгиваю с козел. Тишина.

Открываю дверь. Внутри Вин, Бельва и служанка.

— Выходи, — говорю Бельве.

Она молча выходит.

— И вы, оба.

Сначала спускается служанка, потом Вин.

Служанке распарываю живот мечом, чтобы не мешалась.

Вин стоит передо мной, оружия у него нет.

— Зачем? — спрашиваю у него.

Он молча протягивается мне деревянный футляр. Тот самый. Беру его правой рукой, открываю. Футляр падает, разворачиваю одной рукой свиток. Вижу буквы. Чётко-чётко, странные слова на неизвестном языке. Mortirum.

И тут я понимаю. Как всегда, поздно. Когда уже нечего терять.

— Легко быть смелым, будучи бессмертным, — говорит Вин.

Смотрю на Бельву.

— Нет, — качает Вин головой.

— Зачем? — спрашиваю.

— Синтик хотел, чтобы ты понял.

Я отворачиваюсь и иду по дороге. Вин не ударит в спину. Потому что он уже сделал это один раз.

Смотрю в пустоту. Я слишком привык жить.

«Вы имеете право воспользоваться заклинанием?» — «Да».

Почему mortirum — мне? Потому что, зная, что такое смерть, я не буду пользоваться им глупо. Потому что я жесток, но я справедлив. В моих руках страшное оружие, которое я не посмею использовать против людей.

Mortirum подвластен только смертному.

За моей спиной скрип колёс. Экипаж медленно проезжает мимо меня. Вин на козлах. Он поворачивается ко мне.

— Его нельзя подарить или продать. Его можно только проиграть. Такое условие.

Он отвечает на незаданный вопрос.

Я сажусь на траву. Экипаж удаляется.

Может ли отнять жизнь тот, у кого её можно отнять?

На моё плечо ложится рука. Оборачиваюсь. Бельва садится рядом. Я утыкаюсь в её пухлое плечо и рыдаю. Она берёт из моей руки свиток, рассматривает его, сминает. Для неё это пустой клочок бумаги.

* * *

Мы сидим так долго. Вплоть до появления Жирного и его свиты. Один из быков спешивается и подходит поближе. Жирный опасливо кивает. Чтобы не рисковать, бык всаживает мне в спину стрелу из арбалета.

Они не понимают, почему Бельва плачет.