Сергей Булыга Фиолетовый дождь
Иллюстрация Владимира ОВЧИННИКОВА
Еще в раннем детстве господин Симубак отличался прилежностью, сообразительностью и послушанием. Учитель часто ставил его в пример, говоря:
— Вот посмотрите, дети! Этот мальчик, в отличие от вас, не теряет времени даром. Я уверен, что когда он вырастет, его ждет блестящая карьера, и вы еще будете снимать перед ним шляпы!
И учитель не ошибся. После окончания школы одни из товарищей Симубака подались в матросы, другие — в приказчики мелочных лавок, третьи — в ученики к сапожникам, а кое-кто и вовсе стал жокеем на ипподроме. И только один Симубак, тогда еще не господин, отправился в столицу, поступил в университет, с отличием закончил счетоводческое отделение, вернулся — и был принят на службу в городскую управу. Вскоре молодой, но не по годам добросовестный счетовод был замечен начальством, и его назначили вначале интендантом, а затем — как только открылась вакансия — и суперинтендантом всего городского хозяйства. Вот тогда-то уже не только бывшие однокашники, но и даже весьма состоятельные и уважаемые горожане при встрече с господином Симубаком стали почтительно снимать шляпы, раскланиваться и спрашивать о здоровье его домашних.
К тому времени, как вы, конечно, догадались, господин Симубак был женат уже несколько лет: он имел скромную и весьма любезную супругу, которая лучше всех в городе умела готовить черепаховый суп и гренки с маргаритками, и четверых детей — двух милых мальчиков и двух прелестных девочек. Дружное семейство снимало маленький, но очень уютный двухэтажный особняк неподалеку от Лебединых прудов; если кто-либо из наших читателей бывал в том городе, то он с охотой подтвердит, что это всего в каких-то десяти минутах ходьбы от городской управы, и поэтому господин Симубак зимой и летом ходил на службу пешком, что весьма полезно для здоровья.
Шли годы. Росли дети. Пробивалась седина на висках. Господин Симубак был по-прежнему прилежен, сообразителен и законопослушен. Казалось, что пройдет еще какое-то время, и всеми уважаемый суперинтендант будет с почетом отправлен на покой, и там, в кругу близких…
Но нет! Судьба распорядилась по-иному. Тот злополучный день начался как обычно. Господин Симубак проснулся, побрился, съел тарелку черепахового супа, выпил рюмочку шипучего с перцем, взял зонтик и отправился на службу. Погода была пасмурная, вот-вот должен был начаться дождь, и господин Симубак прибавил шагу. Однако когда он проходил мимо галантерейной лавки, с неба упали первые капли, и суперинтендант поспешно раскрыл зонтик. Господин Симубак мог, конечно же, переждать дождь под навесом лавки или же в ближайшей арке, но не в его правилах было опаздывать на службу. Дождь все усиливался, прохожие жались к стенам домов, а господин Симубак ловко перепрыгивал через лужи и так спешил, что уже только на площади перед городской управой заметил: мостовая под его ногами окрасилась в какой-то странный чернильно-фиолетовый цвет. «М-да, много я работаю, — подумал суперинтендант, — уже в глазах рябит!». Но тем не менее все тем же скорым шагом поднялся по парадной лестнице, вошел в просторный холл…
И уже только там, сложив зонтик и расстегнув шинель, он позволил себе немного отдышаться. Швейцар, принимая его мокрую шинель, удивленно сказал:
— Какой невероятный нынче дождь!
Господин Симубак молча с ним согласился и опять же скорым шагом поспешил к себе в кабинет, ловко поставил зонтик в угол, сел за стол, надел нарукавники, обмакнул перо в чернильницу, посмотрел на часы, висевшие напротив, и самодовольно улыбнулся: было без одной минуты девять. Прекрасно!
Однако служба есть служба, и господин Симубак тотчас же углубился в проверку отчета, представленного акцизной комиссией. Отчет был составлен из рук вон плохо, цифры то и дело не сходились, а тут еще дождь зарядил как из ведра и назойливо барабанил по подоконнику. Господин Симубак в сердцах отшвырнул перо, подошел к окну…
И ахнул! С неба лил фиолетовый дождь! А внизу… Внизу раскинулся его родной, с детства знакомый город. Но какой! Фиолетовые дома, фиолетовые улицы, фиолетовые деревья, мокрую фиолетовую собаку посреди фиолетовой площади — вот что увидел господин Симубак. Мы, извините, совсем забыли вам сказать, что его кабинет был расположен под самой крышей башни городской управы. Не было в городе другого такого возвышенного и уединенного места; господин Симубак очень любил свой кабинет за тишину и отдаленность от будничной суеты, да и вид из окна открывался чудесный. Приятно было иногда оторваться от бумаг и, подойдя к окну, полюбоваться чудным зрелищем. Однако сегодня…
— Нет-нет! — воскликнул суперинтендант. — Вздор! Быть того не может! — Затем поспешно закрыл ставни, сел к столу, заметил на ладони свежую чернильную каплю, тщательно стер ее мокрой губкой, взял перо и склонился к отчету. Но тут же понял, что работать сегодня он уже не сможет. Да и какая работа с закрытым окном, в полумраке?
Шло время. Тикали часы. Дождь барабанил по ставням. Господин Симубак неподвижно сидел за столом, не зная, что и думать. Что с ним случилось? Это уже старость? Или просто переутомление? Или действительно на улице идет фиолетовый дождь? Вздор, несомненно, вздор! Но ведь стучит по ставням, и стоит только открыть окно… Нет, открывать нельзя. Куда разумнее переждать. Или спуститься вниз, как будто с докладом, и там словно невзначай спросить… Но если все это ему только привиделось? Тогда его поднимут на смех! Мало того, слух о том, что многоуважаемый господин суперинтендант… ну, как это сказать… что он немного не в себе, очень быстро дойдет до городского головы. И что тогда? Тогда ему вежливо, но очень настойчиво порекомендуют подать в отставку. Назначат нищенскую пенсию. А у него семья… Нет, надо переждать, пересидеть, торопиться не стоит.
И суперинтендант сидел и ждал. Дождь барабанил не переставая. Часы пробили полдень, затем час. Было пора обедать. Супруга ждет его. Да и дождь как будто перестал. Господин Симубак еще немного посидел и, окончательно убедившись, что дождя уже нет, осторожно встал из-за стола, крадучись, подошел к окну, резко распахнул ставни…
И зажмурился от яркого света. Небо было чистое, светило солнце!
Зато внизу, над городом, висел густой фиолетовый туман. Не было видно ни площади, ни улиц, ни домов, ни черепичных крыш, ни даже флюгеров. Все было скрыто в этом странном, прежде никогда не виданном явлении. Господин Симубак судорожно вцепился руками в подоконник, прислушался…
Звонко цокали копыта, скрипели колеса, раздавались голоса прохожих. Город жил своей повседневной жизнью, вот только господин Симубак ничего не мог рассмотреть. Что делать? Отправляться на обед? «Нет-нет, — подумал суперинтендант, — я не так уж и голоден, да к тому же потерял полдня, отчет почти не выверен, а завтра утром он должен быть представлен на утверждение господину городскому голове!» Найдя для себя столь достойное оправдание, господин Симубак облегченно вздохнул, вернулся к столу и углубился в бумаги акцизной комиссии. Дождь перестал, туман вот-вот развеется, а там, гладишь, все само по себе как-нибудь наладится.
Так оно и случилось. К шести часам вечера господин Симубак закончил проверку отчета, отложил перо, снял нарукавники, подошел к окну, глянул на город… и улыбнулся. Туман действительно развеялся. По фиолетовой площади сновали фиолетовые экипажи, в фиолетовых лужах купались фиолетовые голуби, фиолетовая собака сидела на фиолетовой парадной лестнице фиолетовой городской управы и вычесывала, надо полагать, фиолетовых блох. Ну что ж, пройдут два-три нефиолетовых дождя, и город снова обретет свой привычный разноцветный вид. Подумав так, господин Симубак взял зонтик и вышел из кабинета.
Спустившись в холл, он был несколько удивлен тем, что все тамошнее убранство приобрело густой фиолетовый оттенок. Но когда из-за фиолетовой конторки вышел фиолетоволицый швейцар и протянул господину Симубаку фиолетовую шинель… тут суперинтендант не выдержал и строго спросил:
— Что это с ней, любезный?
— Т-туман, — заикаясь, ответил швейцар. — А вы, я вижу… — и смущенно замолчал. И шинель уже не предлагал, стеснялся.
Господин Симубак неопределенно пожал плечами и вышел на улицу.
Там по фиолетовым мостовым разъезжали фиолетовые экипажи с фиолетовыми седоками, из фиолетовых лавок выглядывали фиолетовые приказчики, по фиолетовым лужам бегали фиолетовые мальчишки… И все — все встречные без исключения! — с нескрываемым любопытством смотрели на проходившего мимо них господина Симубака. И если взрослые еще сохраняли при этом хоть какую-то видимость приличия, то мальчишки — те были попроще. Четверо или пятеро из них увязались вслед за суперинтендантом и, держась от него на безопасном расстоянии, то и дело кричали:
— Белый! Белый! — И громко смеялись.
Господин Симубак несколько раз останавливался и грозил им зонтиком, но мальчишек это только еще больше раззадоривало, и суперинтендант решил не обращать на них внимания.
Подойдя к своему особняку (такому же фиолетовому, как и все прочие городские дома), господин Симубак тщательно вытер ноги о фиолетовый коврик, позвонил в фиолетовый колокольчик и, задержав дыхание, приготовился к самому худшему. К сожалению, он не ошибся. Дверь открыла жена. Она была…
А вот я на вашем месте не стал бы смеяться! Да, вы, конечно, угадали. Госпожа Симубак была фиолетовая. Вся. Фиолетовое лицо, фиолетовые волосы, фиолетовый фартук…
— Что с тобой, дорогой? — взволнованно спросила она, увидев стоявшего на пороге супруга.
— Со мной? Ха-ха! — и господин Симубак нервно рассмеялся. — Со мной ничего. Я вернулся со службы. А ты?
— О, был такой туман! — с жаром воскликнула жена. — Он все заполонил! Мы ничего не видели! А ты… — Тут она пристально посмотрела на мужа и уже тихо, с опаской спросила: — А ты где был?
— У себя в кабинете, — сказал господин Симубак. — Там очень высоко, вот туман до меня и не добрался. Из-за него я, кстати, и не решился идти на обед.
— О, прости! — спохватилась жена. — Ты голоден! Пойдем.
Супруги прошли в столовую. Господин Симубак сел за фиолетовый стол, взял фиолетовую ложку, зачерпнул фиолетового черепахового супа… поморщился и спросил:
— А где свежая газета?
— Пришла, — ответила жена. — Но читать ее невозможно. Она…
— Да-да, я понимаю, — кивнул господин Симубак. — А… дети как?
В ответ жена лишь развела руками.
Господин Симубак с трудом заставил себя съесть фиолетовый суп, затем, брезгливо скривившись, выпил рюмочку фиолетового шипучего с перцем и удалился к себе в кабинет, попросив не беспокоить его ни под каким предлогом, так как он очень устал и хочет немедля лечь спать. Жена понимающе кивнула и быстро-быстро заморгала…
Закрывшись в кабинете, господин Симубак лег на фиолетовый диван, закрыл глаза и попытался заснуть, но не смог. Он просто лежал с закрытыми глазами. Дети несколько раз подходили к двери, но жена каждый раз уводила их прочь, говоря:
— Тише! Тише! Ваш папа заболел, ему нужен покой!
А ведь господину Симубаку и действительно было очень плохо! Там, на вершине башни, он даже не мог себе представить, какое страшное несчастье обрушилось на его родной город. Зато теперь он совершенно четко понимал, что десять, двадцать, страшно сказать, даже сто двадцать обычных дождей не смогут смыть всю эту чернильную тьму! Она пропитала не только людей, но и вещи! Так как же теперь жить? Какой кошмар! Вне себя от волнения господин Симубак подошел к секретеру, достал из тайничка графин шипучего — и это вино тоже, увы, не убереглось, а приобрело противный фиолетовый оттенок, — налил себе один фужер, второй, затем, извините, третий и четвертый… после чего с трудом добрался до дивана, упал и тотчас же заснул. Без всяких сновидений.
Наутро супруга насилу его добудилась. Часы показывали восемь с четвертью, дети были уже в школе. Господин Симубак наскоро позавтракал, глянул в окно… Небо было чистое, без единого облачка, но он тем не менее взял зонтик, раскрыл его еще в передней и поспешил на службу.
Мальчишки уже поджидали его. Правда, на этот раз они не дразнились, а просто бежали следом. Прохожие при виде господина Симубака останавливались, возницы придерживали лошадей, барышни таинственно перешептывались… Но суперинтендант старался не обращать ни на кого внимания.
Пройдя мимо застывшего швейцара, господин Симубак поднялся в кабинет, схватил под мышку отчет акцизной комиссии, спустился на второй этаж, вошел в приемную… и замер. В приемной было непривычно многолюдно. Здесь толпились чиновники из соседних ведомств, какие-то просители с бумагами и — так по крайней мере показалось суперинтенданту — просто любопытные. Все они, затаив дыхание, смотрели на вошедшего. Фиолетовые лица собравшихся не выражали ничего, вот разве что глаза у всех как-то странно поблескивали. Господин Симубак побледнел, откашлялся, перехватил папку с отчетом из одной руки в другую и посмотрел на секретаря. Секретарь встал, манерно поклонился и жестом указал на дверь.
Господин Симубак вошел. Посреди огромного фиолетового кабинета за массивным фиолетовым столом сидел господин городской голова. Фиоле…
— Гм! — громко сказал городской голова, строгим взглядом окинул вошедшего, пожевал толстыми фиолетовыми губами и добавил: — Отчет!
Господин Симубак подал папку. Господин городской голова указал ему на одно из фиолетовых кресел для посетителей, и суперинтендант осторожно присел на самый краешек. Городской голова долго и очень внимательно просматривал отчет (который, как и его хозяин, тоже ничуть не пострадал от вчерашнего дождя), время от времени бросал на суперинтенданта настороженный взгляд и снова углублялся в работу. Шло время; господину Симубаку становилось все более не по себе, ибо когда городской голова поднимал голову, то строгая поперечная морщинка стремительной молнией пересекала его высокий фиолетовый лоб, а это ясно говорило о том, что…
— Прекрасно! — наконец сказал городской голова. — Благодарю вас. Ступайте.
Господин Симубак поспешно встал, шагнул к двери.
— Э! — вдруг воскликнул городской голова. — Погодите!
Суперинтендант замер, словно громом пораженный. Но городской голова уже вскочил, испуганно замахал руками и сказал:
— Нет, что вы! Что вы! Вы свободны!
Господин Симубак поспешно вышел, проследовал через замершую при его появлении приемную, поднялся в кабинет…
И тут же вслед за ним вошел курьер, молча положил на стол стопку фиолетовой бумаги, поставил пузырек белых чернил и удалился. А через полчаса прибыл и новый отчет, написанный по новым правилам — белым по фиолетовому. Господин Симубак мрачно поморщился, фыркнул… и все же приступил к работе.
Работал он усердно, даже очень, и поэтому, когда он наконец отложил бумаги, на улице было уже темно, горели фонари. Господин Симубак облегченно вздохнул, снял нарукавники, взял зонтик и отправился домой. Идя по улице, господин Симубак старательно обходил фонари, однако его все равно вскоре заметили. Поэтому домой он явился в сопровождении целой толпы любопытных. Едва переступив порог, господин Симубак потребовал плотно зашторить все окна и тотчас же прошел в столовую. Фиолетовый суп уже не вызвал у него такого сильного раздражения, как вчера. Зато говор толпы под окном да настороженные взгляды перепуганных домашних… Но господин Симубак старался не обращать на это внимания: он торопливо поужинал и удалился в кабинет.
Когда ближе к полуночи жена постучалась к нему, господин Симубак не ответил, притворившись, что спит. На самом же деле он с ногами сидел на диване, листал альбом со своими детскими дагерротипами и тщетно пытался хоть что-нибудь в них рассмотреть. Во втором часу ночи он так и уснул, не раздевшись.
Наутро был завтрак, затем путь на службу. Люди толпились вдоль тротуаров, экипажи уступали господину Симубаку дорогу, матери поднимали детей на руки, и те, глядя на ссутулившегося суперинтенданта, весело гугукали.
Зато на службе все было в полном порядке. Приходили курьеры, приносили отчеты. Господин Симубак старался пуще прежнего, и через неделю он был даже отмечен в приказе. Правда, больше его к господину городскому голове не приглашали; вся связь с суперинтендантом отныне велась исключительно через курьеров. Любопытных на улицах стало меньше. Домашние тоже привыкли. Правда, однажды младший сын за ужином расплакался и признался, что в школе его дразнят «белым». Услышав такое, господин Симубак пришел в неописуемый гнев и порывался наутро же идти к директору, но жена вдруг сказала:
— Ты что, хочешь, чтобы ребенка совсем извели? Я прошу тебя, не ходи! Не позорься!
Господин Симубак тут же сник. И замкнулся. С того памятного вечера он уже ни с кем не разговаривал. Курьеры, заметив в нем такую перемену, перестали входить в кабинет, а предпочитали подсовывать отчеты в щель под дверь. Прохожие стали сторониться суперинтенданта; мальчишки, завидев его за квартал, разбегались; швейцар приседал за конторкой; детей жена отправила на дачу, а возле ворот особняка Симубаков установили пост полиции. Суперинтендант молчал, делал вид, будто ничего не замечает, стал работать как вол, ослабел и побелел как мел. И однажды…
Однажды, поздно вечером возвращаясь со службы, суперинтендант случайно оглянулся и увидел…
Что за ним медленно следует карета скорой помощи! Господин Симубак не выдержал, громко чертыхнулся, осмотрелся по сторонам, вошел в ближайшую мелочную лавку, купил там три аршина бельевой веревки, кусок хозяйственного мыла и поспешил домой.
Дома он с порога отказался от ужина, вошел в кабинет, дрожащими руками развернул сверток с покупками…
И услышал, что за спиной у него кто-то очень глубоко вздохнул. Господин Симубак оглянулся. Перед ним стояла жена. Нервно заламывая фиолетовые пальцы, она тихо сказала:
— Дорогой, не волнуйся, но я должна тебе кое-что объяснить. Так уж сложилось, что… Но ты, пожалуйста, не спорь, так будет лучше!
— Так?! — нервно произнес господин Симубак, потрясая веревкой. Только жене было совсем не до веревки — она ее не замечала.
А шепотом и с придыханием, глядя ему прямо в глаза, она объявила:
— Ты… должен уехать, любимый!
— Я? — удивился суперинтендант. — Любимый?
— Да, — закивала она. — Ты, мой супруг! Но это не ради меня, а единственно ради наших детей. Я знаю, ты ни в чем не виноват, но уж так получилось. И господин городской голова говорит, что ему очень больно, он скорбит. Нам обещают пенсион, весьма приличный! Мы будем высылать тебе на содержание. А потом, быть может, все изменится. Когда дети вырастут, они всё поймут. Они еще будут гордиться тобой! А пока… Ты только посмотри на себя!
Господин Симубак невольно повернулся к зеркалу. И впрямь, зрелище было не из самых приятных: лицо белее гербовой бумаги (прежних, конечно, лет), седые всклокоченные волосы, глубоко запавшие глаза… Господин Симубак раздраженно вздохнул. А жена продолжала:
— Я уже собрала тебе два саквояжа. А вот билет. Каюта — первый класс. Неделю будешь в море, успокоишься.
«Ну да, конечно же, — в сердцах подумал суперинтендант, — я должен успокоиться! И в самом деле: ну и что с того, что мир теперь фиолетовый? Другие ведь живут! И ведут себя так, как будто ничего не случилось. Вот только перешли на белые чернила. А больше ничего, говорят, менять не надо. Нет необходимости…»
— Любимый, будь благоразумен! — послышался вкрадчивый голос жены. — Ради нас!
Руки господина Симубака безвольно разжались, фиолетовая веревка упала на фиолетовый ковер… И он едва слышно прошептал:
— Я… с-согласен.
А назавтра рано утром шхуна под названием «Белокрылая чайка» подняла паруса и вышла в море. Фиолетовый город быстро растаял вдали, и господин Симубак, взяв зонтик под мышку, решил немного прогуляться вдоль борта. Дул свежий ветер, за кормой бежали лазурные волны, загорелые матросы сновали по вантам. Над головой у отставного суперинтенданта хлопали белоснежные паруса, под ногами сверкала изумительной чистоты ярко-желтая палуба. Мир снова стал цветным! Ну что ж, быть может, так оно и лучше, думал, оглядываясь по сторонам, господин Симубак, довольно он намаялся в этой удушливой чернильной мгле, довольно посмешил толпу! Но он никого не осуждает, каждый сам волен выбирать себе судьбу, поэтому если им так нравится жить в фиолетовом безумии, так и пускай себе живут. А он через каких-то семь дней спустится по трапу в нормальный многоцветный мир. Пройдет зима, потом еще одна, он обустроится на новом месте, приживется, а там, глядишь, и вызовет к себе семью, покажет их лучшим докторам…
Вдруг он вздрогнул и прислушался. Да, так оно и есть: один из матросов тихо спросил:
— Кто это там на палубе?
— Так. Фиолетовый, — ответили ему. — Пропащий человек. Это он только с виду белый.
Господин Симубак поднял голову вверх и хотел было крикнуть в ответ, что это неправда… Но не смог — он задохнулся от гнева и боли и остался стоять посреди палубы. Дул свежий ветер, шхуна все дальше и дальше уходила от берега, и прыгать за борт было страшно. Да и бесполезно.