Три судьбы (От Наполеона к православию)

Хочу рассказать вам, как трое наполеоновских вояк, ни как не связанных друг с другом, благодаря участию в русском походе, пришли к православию. Рядовой, офицер и генерал. Их истории ровным счетом ни чего не доказывают. Но они поражают. Значит, все–таки было в этих храбрецах, верой и правдой служивших своему императору, нечто такое, за что Господь открыл им истину и привел к православию. Может быть, сама атмосфера наполеоновского воинства формировала в людях такие качества, благодаря которым они оказались чуткими к зову Истины? Наверное, это был бы слишком смелый вывод. Ведь это всего лишь три судьбы из полумиллиона вояк «великой армии». И хотя таких случаев наверняка было гораздо больше, но они в любом случае были единичны, а потому и ни чего не доказывают. Но нам будет полезно перестать воспринимать наполеоновскую армию, как безликую однородную массу. Там ведь служили конкретные люди с реальными судьбами и порою очень хорошими душами. И Бог любил этих людей, и даровал им надежду на спасение.

Еще один момент достойный внимания: я нашел эти истории в трех различных православных книгах. Иногда мне кажется, что современные русские православные люди хотели бы испытывать симпатию к наполеоновским храбрецам, но не могут себе этого позволить. Как можно симпатизировать солдатам безбожной армии, которую возглавлял сам предтеча антихристов? Но едва нам доведется узнать, что кто–то из этих людей искренне потянулся к православию, как мы тут же охотно признаем в них романтических героев. У нас праздник. Мы с удовольствием рассказываем такие истории, они нас очень радуют. Представьте себе, что офицер СС принял православие. Узнав об этом, мы выразили бы формальное удовлетворение, но так чтобы душа запела от этого известия… Вряд ли. А если офицер наполеоновской гвардии? Чувства будут другие. Давайте же попытаемся осмыслить те чувства, которые мы при этом испытываем.

***

Сергей Марнов в своей книге «Три лепты» рассказывает такое семейное предание.

Жан — Филипп Приэр де ля Марн был простолюдином, бедняком. Иначе не пошел бы, имея 12 лет от роду, в 1793 году, в армию барабанщиком. За 20 лет он под пулями прошагал полмира. Воевал в Италии, Австрии, Пруссии, Испании, России. Во время русского похода был вольтижером «Молодой гвардии» Наполеона.

При отступлении из Москвы Жан — Филипп взял в плен русского офицера с важными бумагами, за что император лично вручил ему орден Почетного легиона. «Приэр с Марны? Помню. Дело при Асперне…» — обронил император. И присвоил своему гвардейцу чин унтер–офицера.

Под селом Красным русские кирасиры атаковали пехотное каре «Молодой гвардии». Приэр взял в плен одного кирасира, но получилось так, что французы тем временем отступили, и Жан — Филипп, оказавшись в глубоком русском тылу, понял, что теперь уже он в плену у юного корнета Мансурова. Корнет до отвала накормил изголодавшегося француза из обильных запасов, которые были в его седельных сумках, а потом предложил вместо лагеря военнопленных отправиться к нему в имение — в гости.

Так Жан — Филипп остался в России, превратившись в Ивана Филипповича Приэра, управляющего помещика Мансурова. Однажды он познакомился с молодой русской помещицей, вдовой офицера, которая спросила у него:

— Почему после заключения мира вы не вернулись во Францию? В России лучше?

— Нет, не лучше. Здесь людьми торгуют. Но… здесь Бог.

— А во Франции Его нет?

— Есть, конечно. Некоторые в Него верят, к мессе ходят. Но у нас Бог нужен лишь для того, чтобы построить хорошую жизнь здесь, на земле. Отсюда и вольнодумство: если не получается с Богом, можно попробовать и без Него. Не получается без Бога — опять станем к мессе ходить. Это… анализ. А Богу это не нравится.

— А разве в России люди не хотят хорошо жить?

— Хотят. Но главное для них — Царство Небесное. Спрашиваю мужика, почему он помогает брату- пьянице, детей его кормит, и слышу: «Хочу в Царство Небесное».

Во Франции такой поступок возможен, но невозможен такой ответ. Для русских Царство Небесное близко и реально, как губернский город. Француз, немец, англичанин по самой своей природе не способны так думать.

А война? Вы хоть поняли, что это было? Вы же не могли победить. Лучшие солдаты мира под командой лучшего полководца всех времен и народов пришли к вам в несметном количестве и погибли — все!

Император первый понял, Кто против него, поэтому и ушел из Москвы. А приказы? Взорвать Кремль… Зачем?! Мы прошли с ним полмира — ни где и ни когда он так не поступал. А я скажу зачем: он на Бога обиделся.

Приэр поехал к старцу, а тот ему и говорит: «Ко мне, убогому, Ванечка приехал, вот радость–то… Душа твоя, Ванечка, чистая, как родничок, не замути ее! Крови на тебе нет, и не думай, за ту кровь другие ответят… Вот за хвост ослиный каяться надо…»

Удивительно, не правда ли? Наполеоновский гвардеец 20 лет по всей Европе на полях сражений убивал людей, а старец сказал ему, что крови на нем нет. А мы кто такие, чтобы судить этих людей строже старца? Что же касается ослиного хвоста, Ванечка — Жан сразу понял, о чем сказал ему прозорливый старец. Он рассказал своей спутнице:

«В 1793 году безумие охватило нас всех. Приехал к нам в городок грозный комиссар Конвента проводить «дехристианизацию» — избавлять свободных граждан от религиозного дурмана. Про Церковь говорили, повторяя слова Вольтера: «Раздавить гадину». Меня комиссар выбрал за голос, я мальчишкой неплохо пел. Ослика нарядили в епископскую мантию, между ушей прикрепили ему митру, а к хвосту привязали Библию. Посадили меня на того ослика, велели петь, а в песне были такие слова: «Передушим всех попов их собственными кишками…»

У кого из нас, выросших в эпоху государственного богоборчества, нет на совести чего–нибудь подобного? Мы, конечно, каялись. Вот и он покаялся.

Жан — Филипп Приэр де ля Марн, унтер–офицер первого вольтитерского полка «Молодой гвардии» Наполеона выплатил свой долг России в самом буквальном смысле. Он сосчитал: в пределы России вторглись 420 тыс. солдат «Великой армии», материальный ущерб от вторжения составил 1 млрд. 58 млн. 300 тыс. рублей. Разделив одну цифру на другую, он определил размер личного долга и выплатил его в 1821 году. В год смерти Наполеона.

***

Василий Костерин в книге «Не опали меня, купина» рассказывает о судьбе наполеоновского офицера Марка — Матье Ронсара. Марк — Матье прошел Александрию, Каир, Вену, Берлин, Варшаву. Во время русского похода он находился в составе 20-тысячного авангарда Мюрата, который занял Кремль.

Он вспоминает о том, что православные храмы чаще превращали в стойла не французы, а поляки. При этом Наполеон приказал кавалеристам очистить храмы и вернуть их оставшемуся духовенству. Помнил он и историю с Кремлем: «Император приказал взорвать Кремль, а уцелевшие здания сжечь. Маршал Мортье выполнил приказ императора, но, к счастью, не совсем удачно из–за сильного дождя. Иначе это варварское и бесполезное с любой точки зрения деяние легло бы темным пятном на блестящую биографию императора французов. Все же взрыв в Кремле был такой силы, что император услышал его в Фоминском, а это более десяти лье от Москвы».

Запомнил Ронсар и некоторые особенности русской религиозности: «Началась не простая война, а священная. Их попы внушали народу, что Наполеон есть антихрист, а мы — легионы дьявола и духи ада, прикосновение к которым несет вечную погибель. Крестьяне даже не мыли, а выбрасывали посуду, из которой мы ели у них на отдыхе, опасаясь оскверниться».

Кстати, не уверен, что высокомерный фанатизм делал большую честь нашим мужикам.

Разумеется, солдаты грабили, как и все солдаты всех времен и народов. Не удержался и Марк — Матье: «Это был небольшой храм, который находился в переулке Неопалимов. Там я и взял икону «Неопалимая купина». Другие срывали с образов золотые и серебрянные оклады, но я взял икону целиком. С тех пор ношу в сердце взгляд карих глаз — приветливых и строгих… Однажды при отступлении икона спасла мне жизнь. Как–то я забрел в лес и на меня внезапно выскочил крестьянин. Он замахнулся на меня вилами, я инстинктивно распахнул шинель. Крестьянин увидел у меня на груди икону и попытался остановить удар, но по инерции все же довольно сильно ткнул вилами в образ. Он отбросил вилы, сделал пару шагов в мою сторону, упал на колени и стал целовать оклад. Я побежал, мужик встал с колен, глядя мне вслед, и скрылся в лесу».

Но самое удивительное произошло с Ронсаром во время переправы через Березину 29 ноября: «Прижав икону к животу, ринулся я по мосту в неуправляемой толпе. В воде оказалось несколько маркитанток, одна из них протягивала мне младенца. Я схватил ребенка, женщина скрылась под водой. Тут пушечное ядро угодило в мост передо мной, и он загорелся. Я отвязал икону, положил ее на воду вверх окладом, пристроил на ней ребенка и бросился вперед к заветному берегу, вцепившись в икону. Я начал бормотать: «Слава Тебе, Боже», потому что икона плавно и быстро понесла меня к противоположному берегу. Возле самого берега русская пуля попала мне в левое плечо. Выполз на ледяной берег, засунул младенца за пазуху вместо иконы и под свист пуль стал целовать изображение Святой Девы. Я был уверен, что Она — наша спасительница. Младенец оказался полугодовалой девочкой. Позднее мы с женой удочерили ее, назвали Мари и назначили день рождения — дату переправы через Березину».

С большими приключениями Ронсару удалось добраться до своей парижской квартиры. «Я поставил икону на комод, где у жены стояло распятие и статуэтка Мадонны… В боевых походах я мало чувствовал присутствие Бога, хотя был уверен, что несколько раз какая–то высшая сила спасла меня. Сейчас я иногда подходил к комоду и стоял перед иконой. Я не молился, я вглядывался в нее. От иконы веяло таким благодатным теплом, что свое состояние я мог бы назвать бессловесной молитвой».

Семья Ронсара тогда страшно бедствовала, и вот он решил продать оклад — позолоченное серебро с крупными драгоценными камнями. Только с этого времени ему стало очень плохо. «Внутри меня стал полыхать огонь». «Неопалимая купина» начала его опалять. Он решил выкупить оклад, но антиквар заломил тройную цену. С огромным трудом Марк — Матье смог накопить необходимую сумму. Он понял, что должен лично вернуть икону в Россию, и с еще большим трудом стал копить деньги на поездку.

«Спустя 15 лет я опять ходил по Москве». Русские люди очень доброжелательно встретили бывшего наполеоновского офицера, помогали ему, чем могли. Ронсар заказал две копии возвращенного им образа, одну копию оставив в России, как дар покаяния. На копиях он попросил дописать фигуру кающегося грешника, как на иконе «Нечаянная радость». Вторую копию он взял с собой в Париж.

«В Париже я ни когда не забывал ежевечерне читать перед иконой Неопалимой Купины молитву на церковнославянском языке».

***

Принц Евгений Богарнэ — куда более известная фигура. Удивительная фигура. Сын Жозефины от первого брака, то есть пасынок Наполеона, он был обласкан императором сверх всякой меры, стал вице–королем Италии и командующим корпусом. Это одна из самых блистательных фигур в ближайшем окружении Наполеона. Одновременно с этим Евгений (вообще–то Эжен) — представитель древнейшего аристократического рода Франции, принц крови, то есть родственник королей.

Принца Евгения любили все. Его имя постоянно мелькает в истории наполеоновского правления, но ни одного плохого слова о нем мне ни у кого не удалось найти. И у заклятых врагов Наполеона всегда почему–то было очень неплохое отношение к Евгению Богарнэ. После падения Наполеона союзники рассматривали вариант передачи трона ему. На него ни у кого не было аллергии. Если бы они решились сделать Евгения королем, может быть вся дальнейшая история Европы пошла бы по иному пути. У православных тем более есть все основания с уважением относиться к пасынку Наполеона, чему способствовала такая история.

В Можайске генерал Богарнэ с 20-тысячным корпусом отделился от основной армии и двинулся к Звенигороду. Под стенами Савво — Старожевского монастыря его корпус принял бой, который длился 6 часов. Русские отступили, французы вошли в монастырь. Принц занял несколько комнат в царских покоях, солдаты рассеялись по обители и набросились на очередную добычу.

И вот ночью во сне Евгению явился старец в черной одежде с седой бородой и сказал: «Не вели войску своему расхищать монастырь и особенно уносить что–либо из церкви. Если ты исполнишь мою просьбу, то Бог тебя помилует, и ты возвратишься в свое отечество целым и невредимым».

Наутро принц Евгений пришел в храм и узнал на иконе старца, явившегося ему во сне. Это был преподобный Савва Сторожевский, основатель монастыря. Принц тот час приказал остановить грабеж монастыря, вернуть все, что уже было отнято и вывел войска из обители, оставив только штаб и адъютантов. Одну из икон преподобного Саввы принц попросил ему подарить, и она сопровождала его в походе. В отличие от других французских полководцев, Богарнэ ни разу не был ранен в сражениях и невредимым вернулся на родину.

Есть предание, что прп. Савва предсказал принцу Евгению: «Твои потомки вернутся в Россию». И вот в 1839 году в Россию приехал сын Евгения — Максимилиан, герцог Лихтенбергский. Максимилиан был обласкан царем, вместе с царской семьей он посетил Савво — Сторожевский монастырь, где поклонился мощам преподобного. Вскоре он сделал предложение дочери Николая I, великой княжне Марии Николаевне, и принял православие. Максимилиан получил от царя титул князя Романовского и вместе с женой поселился на Невском проспекте.

Есть предание, что сам принц Евгений перед кончиной так же принял православие. Об этом рассказала мать Елизавета (в миру — герцогиня Лихтенбергская), насельница православного монастыря Бюсси–ан–От недалеко от Парижа. Мать Елизавета, представительница рода Богарнэ, приезжала в Россию в 1995 году, когда ей было уже 80 лет.

Сегодня почти все потомки рода Богарнэ носят русские имена, исповедуют православие и считают прп. Савву Сторожевского своим покровителем. Когда в роду Богарнэ создается новая семья, она получает в качестве благословения копию иконы преподобного, некогда подаренной принцу Евгению монастырем.

***

Еще раз скажу — эти истории ровным счетом ни чего не доказывают. Мы просто видим, что Бог любил этих наполеоновских солдат, оказывая им удивительные милости. Но ведь мы и без этого знаем, что Бог одинаково любит всех людей. Конечно, знаем. Но не будет лишним нам об этом еще раз вспомнить.