Глава 5 Построение современного государства

Глава 5

Построение современного государства

Июль 2014-го. В Киеве неспокойно. По городу бродят группы вооруженных людей в форме без опознавательных знаков. Площадь Независимости заставлена палатками и окружена баррикадами. Население победившего Майдана насчитывает несколько сотен человек. Часть из них посвящает себя не политическим протестам, а рэкету и выяснению отношений с конкурирующими группами. Некоторые лидеры ночуют не на улице, а в хороших квартирах в центре города.

Одна из первых задач новой власти — расчистить для движения транспорта главную улицу Киева. Помню ночные переговоры с атаманом высоченного казачьего редута (баррикады высотой более 2 метров) на Крещатике. Прозвище — Микола Суддя. Он и его люди категорически не хотят разбирать свою конструкцию.

— Против кого баррикада, от кого защищаемся? — спрашиваю Миколу. В Администрацию Президента он пришел в сандалиях на босу ногу и камуфляже. — Давайте освободим Крещатик, чтобы можно было проехать.

Переговоры на высшем уровне длились до пяти утра. После нескольких литров чая убедил Миколу переехать вместе с его людьми на базу отдыха на Трухановом острове. Как я слышал, часть из них отправилась потом в зону АТО.

Тревожно не только в Киеве. Какие-то «патриотические» сотни решают вопросы на западе и в центре Украины. На востоке и юге угроза исходит от диверсантов и сепаратистов.

Полный развал государственной машины. Государство не справляется даже со своими базовыми функциями — обеспечением национальной обороны и безопасности.

На первый взгляд, это естественное следствие революции. Так было в Париже начала 1790-х, в Петрограде зимой 1917–1918 годов. Старая власть свергнута, новая только создается. Но, в отличие от Великой французской революции и Октябрьской революции в России, в Украине 2014-го все старые институты на месте. Бежали только руководители, и то — не все. Госаппарат деморализован, но исправно сидит в своих кабинетах. Словом, дело не в революции. Думаю, причинно-следственная связь обратная: сама революция вызвана провалом государства.

Всемирный банк с 1996 года ведет базу данных, отражающих качество государственного управления — Worldwide Governance Indicators. Страны в ней ранжируются по шести категориям. По пяти индикаторам из шести («политическая стабильность и отсутствие насилия», «эффективность государства», «качество регулирования», «верховенство права», «сдерживание коррупции») ситуация в Украине в 2013 году была хуже, чем в 2003-м. Особенно заметной оказалась деградация в двух сферах — в политической системе и борьбе с коррупцией.

Интересно, что аналогичную траекторию проделали и государственные институты России. По сравнению с пиком, которого достигла Россия в результате либеральных реформ в 2000–2003 годах, ухудшение зафиксировано по пяти индикаторам из шести. Единственное различие: в Украине улучшилась ситуация с демократией, в России ВБ зафиксировал небольшое улучшение в сфере верховенства права.

Чем объясняется институциональный откат 2000-х? Думаю, главная причина — незавершенность трансформации советского государства и общества. Украина и Россия застряли в «постсоветскости», наши социально-политические системы представляют собой причудливую смесь современности и архаики.

Глубокие социальные изменения, порой подстегиваемые революциями, процесс не быстрый. В конце концов, первая постреволюционная «реставрация» Нового времени произошла в XVII веке в Англии. Потребовалась вторая, Славная революция, прежде чем в стране-лидере современного экономического роста начало складываться то, что нобелевский лауреат Дуглас Норт назвал «обществом открытого доступа», которое сделало возможным и построение либеральной демократии, и промышленную революцию. Целая серия маятниковых трансформаций в режиме революция-реставрация сотрясала Францию на протяжении почти столетия.

То, что регресс закономерен, не означает, что мы должны сидеть сложа руки. Мы обязаны вырваться из этого болота.

Какой конечный пункт нашего маршрута?

Мы должны построить общество равных возможностей, в котором политическая элита подотчетна гражданам, а группы интересов не могут сдерживать социальный и экономический прогресс. Пользуясь терминологией авторов известной книги Why Nations Fail Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона, мы должны заменить экстрактивные политические и экономические институты, служащие меньшинству, инклюзивными, или открытыми для всех. Ключевую роль в этой трансформации играет верховенство права, перед которым все равны, невзирая на связи, заслуги, имущественный и социальный статус.

И в украинском обществе, и среди наших западных союзников существует консенсус относительно того, какая реформа является главной. Летний опрос общественного мнения ставит на первое место борьбу с коррупцией (65 % опрошенных) и связанную с ней реформу системы правопорядка (58 %)[33].

Люди требуют справедливости, и власть обязана ее обеспечить. Задача-минимум — наказать тех, кто в это тяжелейшее время продолжает заниматься коррупцией. Если для этого нужно проводить аресты в прямом эфире, как было с главой Госслужбы по чрезвычайным ситуациям Сергеем Бочковским, которого задержали прямо на заседании правительства, — значит так тому и быть. Главное только, чтобы такие дела доводились до конца.

Одновременно необходимо устранять основы коррупции, сокращая присутствие государства в экономике и общественной жизни. При этом нужно усиливать государство там, где речь идет о его базовых функциях, — прежде всего в правоохранительной системе.

Украинцы испытывают глубокое недоверие к институтам, призванным обеспечивать верховенство права. Опрос, проведенный в марте 2015 года, зафиксировал, что суды, прокуратура и милиция — лидеры «антирейтинга». Полностью или скорее не доверяют судам 81,4 % опрошенных, прокуратуре — 75,9 %, милиции — 69,2 %[34].

Для успешной борьбы с коррупцией и поддержания верховенства права нам предстоит полностью обновить всю правоохранительную и судебную систему.

Первые шаги в этом направлении сделаны. Летом 2015 года на улицах крупнейших украинских городов появилась новая полиция. Опросы показывают, что это пока самая популярная реформа из всех, проведенных после революции. Ее поддерживают и правые, и левые, и центристы. Ничего удивительного в этом нет. Вместо обрюзгших, озабоченных не столько поддержанием порядка, сколько личной корыстью милиционеров на улицы крупнейших украинских городов вышли молодые, подтянутые «люди в черном». Главное их отличие от предшественников — нацеленность на то, чтобы помочь согражданам, а не наказать или угрозой наказания вышибить из людей какую-то мзду.

Сегодня в это трудно поверить, но создание патрульной полиции — в каком-то смысле импровизация. Осенью 2014 года мне позвонил Петр Порошенко с поручением связаться с Экой Згуладзе. На Президента произвела впечатление ее речь на одном из телевизионных ток-шоу. Згуладзе семь лет проработала заместителем министра внутренних дел Грузии. Если бы мы смогли привлечь ее в нашу команду, у Украины появился бы шанс воспроизвести одну из самых успешных и знаменитых грузинских реформ — реформу полиции. Надо отдать должное министру внутренних дел Арсену Авакову: несмотря на то, что такие назначения — его прерогатива, он нашу идею поддержал. Труднее было уговорить саму Эку, которая жила с мужем и сыном в Париже. В итоге Згуладзе стала первым заместителем министра внутренних дел и создала в Украине Национальную полицию.

Скептики сомневаются в том, что полиции удастся сохранить свое первоначальное качество. Некоррумпированные, ориентированные не на извлечение ренты, а на служение обществу полицейские со всех сторон окружены старыми, разложившимися структурами. Продажное следствие, не пользующиеся доверием общества судебная система и прокуратура… По этому поводу хочу напомнить слова Карла Поппера, сравнивавшего процесс реформ с тем, как барон Мюнхгаузен вытаскивал себя за волосы из болота. Это кажется невозможным, но, боюсь, что другого способа у нас нет. Ввязаться в борьбу, проводить сразу несколько реформ одновременно — иначе нам из болота не выбраться.

Реформа судебной системы — пожалуй, самая трудная из всех институциональных реформ. Ее цель — сделать судебную власть некоррумпированной и независимой. Достичь обеих целей сразу не так-то просто.

Грузинские реформаторы, достигшие больших успехов в создании новых государственных институтов, дважды предпринимали попытку очистить судебную систему от коррупции и обеспечить ее независимость от исполнительной власти. Но ни первая попытка во второй половине 1990-х, когда в Грузии заменили 70 % судей, ни вторая, когда после Революции роз за решеткой очутилась десятая часть судейского корпуса, не привели к решению обеих задач одновременно. Судебная система в Грузии, как признают сами реформаторы, стала гораздо менее коррумпированной, но она по-прежнему подконтрольна исполнительной власти. Судебные процессы, начавшиеся после прихода к власти блока «Грузинская мечта», в результате которых многие представители команды реформаторов потеряли свободу, — яркий пример избирательного правосудия.

Другой пример, показывающий, как трудно строить судебную систему с нуля, — это Сингапур. Одна из самых успешных стран мира после обретения независимости более четверти века обходилась без собственного Верховного суда. Финальной апелляционной инстанцией до 1994 года служил Judicial Committee of the Privy Council в Лондоне.

Тем не менее, прогресс, безусловно, возможен. Чтобы убедиться в этом, достаточно бросить взгляд на Индекс верховенства права (Rule of Law Index), который составляет World Justice Project.

Украина занимает в этом рейтинге 70-е место (из 102 возможных) — на пять позиций выше России, на одну ниже Молдовы. Грузия, несмотря на критическое отношение самих реформаторов к собственным успехам, — 29-я. Она опережает Италию и Венгрию. Хорошие позиции в рейтинге и у Румынии с Болгарией — двух стран, которые принято считать институционально самыми слабыми членами Европейского Союза: Румыния — 32-я, Болгария — 45-я.

Стратегия реформы правосудия и правоохранительной системы ясна. Требуется полная перезагрузка. Дальше — вопрос тактики: последовательность шагов, создание прореформаторской коалиции, минимизация издержек.

Когда я убеждал Алексея Филатова оставить доходную адвокатскую практику и перейти на госслужбу (должность замглавы администрации как таковая его не интересовала), он ответил:

— Готов прийти, если мы сделаем судебную реформу. Иначе мне это просто неинтересно.

Тут нужно внести ясность. Когда говорят о судебной реформе, часто имеют в виду в первую очередь борьбу с коррупцией. Между тем, судебная реформа — это преобразование институтов и процедур, приближающее украинское правосудие к более продвинутым мировым стандартам. Это отмена институтов, которые корнями уходят в советское прошлое, совершенствование процессов, модернизация юридического образования и так далее.

Усовершенствование институтов и процедур позволит сделать систему чище, но борьбу с коррупцией следует отличать от собственно судебной реформы. Без успехов в этой борьбе не даст результата никакая реформа. Коррупция — это стержень, на который нанизываются все остальные проблемы.

По мнению Алексея, корень коррупции в судебной системе — резкое обнищание в 1990-х. Судьи получали мизерную зарплату, решая вопросы на миллионы долларов. Внутри судов возникли бизнес-группы, которые обеспечивали принятие решений сверху донизу. Потом они начали сращиваться с политиками, влиять на государственную машину. Так мы получили глубоко коммерциализованную систему, в которой задействованы многие судьи, хотя и не все.

Чтобы убрать эти метастазы, нужна жесткая химиотерапия или хирургическая операция. Очищение судебной системы, создание фильтров, которые не позволят системе вернуться к статус-кво, — это базовый элемент реформы правосудия.

Что представляет собой система сегодня? Это четыре судебные палаты в составе Верховного суда (административная, хозяйственная, по гражданским делам, по уголовным делам), плюс три специализированных суда, в которых работают более 300 судей, плюс суды низших инстанций — во всей системе задействовано около 8000 судей.

Высшие суды — территория полутонов. От Филатова я слышал только о некоторых судьях, торгующих решениями судов направо и налево. В судейской корпорации их имена все более или менее знают. Многие судьи не черные и не белые, так, оттенки серого. Кто-то выступит адвокатом одной из сторон, немного пережмет, перегнет, передернет и выдаст за деньги нужное решение. Кто-то посмотрит, какое решение является справедливым, и договорится со стороной, в пользу которой он собирается вынести решение, чтобы еще и заработать. Есть среди судей и бессеребреники. Они добираются на работу на троллейбусе, одеваются более чем скромно и как-то держатся, потому что им помогают дети.

Такая же картина и в судах более низких инстанций. Подавляющая масса судей пытается подзаработать, но не занимается откровенной уголовщиной.

Что нам делать со всем этим добром?

Есть два пути. Один — всех судей сразу уволить и набрать новых с помощью тестирования и конкурсов. Другой — очищать судебную власть поэтапно, используя конкурсные процедуры для одновременного отсева старых и найма новых судей.

Разница лишь в том, в какой момент увольняются старые кадры, — в самом начале переходного периода или в процессе перехода.

Против немедленной зачистки есть два довода. Во-первых, уволив всех, мы нарушим два фундаментальных принципа судоустройства, поддерживаемых Советом Европы, — индивидуальной ответственности и несменяемости судей. Во-вторых, мне не известны примеры, когда такой подход давал бы хорошие результаты. Единственный случай, на который иногда ссылаются, — это Босния и Герцеговина (об успешности этой реформы есть различные мнения). Но там речь шла о переназначении нескольких сотен судей, а у нас — о восьми тысячах.

Решение уволить всех — простое, оно понятно широкому кругу людей. Но это лукавый лозунг. Все равно, пока будут создаваться новые суды, старые продолжат работать, рассматривая уже начатые тяжбы.

Сторонники немедленной зачистки отвечают на это:

— Мы объявим судьям, что они уволены, но должны еще два года доработать.

Представьте себе типичного украинского судью — не ангела, но и не беса. Ему сказали, что через два года его уволят. Какие у него варианты? Он может поучаствовать в конкурсе, чтобы устроиться на должность в новом суде. Но понимая репутацию своего сословия, на легкое трудоустройство ему нечего и рассчитывать. Поэтому он либо сразу уволится и пойдет, например, в адвокаты, либо постарается за два оставшихся года обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. Мера, направленная на борьбу с коррупцией, в действительности ее только стимулирует. «Серые» начнут стремительно чернеть.

Запустив постепенную очистку системы, параллельно мы должны создавать фильтры, обеспечивающие ее постоянную очистку — конкурсные процедуры назначения на должность, изучение досье и истории вынесенных решений, проверка деклараций о доходах и имуществе.

Насколько быстро мы можем перезапустить судебную систему? В 2016 году Украина могла бы перезагрузить четыре высших суда, во второй половине 2016-го — первой половине 2017-го — апелдяционные суды. Все назначения — через конкурсы.

Действуя таким путем, мы избежим не только критики со стороны европейцев, но и хаоса в наших судах. Это совершенно законная процедура, которая позволит провести реформу, не оставляя страну без правосудия, пусть и такого несовершенного, как сегодня. Поправки к Конституции, которые мы подготовили, убирают все препятствия к этому.

Создание полиции стало визитной карточкой реформы органов внутренних дел. В судебной системе такой визиткой мог бы послужить компактный Верховный суд, наполненный новыми людьми.

Насколько мне известно, многие судьи были бы не прочь уйти на пенсию. Проблема в том, что после отмены специальных судейских пенсий, уйдя на покой, они будут получать не 27 000, а 6000 гривен в месяц. Если вернуть повышенную пенсию, думаю, многие судьи не станут цепляться за свое место, тем более что для сохранения должности им придется проходить многочисленные процедуры оценки, сдавать экзамены.

Некоторые судьи покинут свои посты по дисциплинарным соображениям. От судей, находящихся в черной части спектра, придется избавляться с помощью уголовного преследования, более мягкие фильтры здесь вряд ли помогут. Такие судьи — люди с высоко развитыми интеллектуальными способностями. Они могут задекларировать миллионное состояние, могут прекрасно, возможно, даже лучше, чем их более честные коллеги, сдать экзамены.

В любом случае в обновленных судах должны остаться лишь те, кто пройдет сквозь многочисленные фильтры.

Неподкупный Верховный суд — необходимое условие оздоровления всей системы. Какой смысл покупать вердикт в первой или второй инстанции, если финальная инстанция все равно вынесет законное решение? Это будет мощный сигнал, что подкупать низшие суды бесполезно. Появление безупречной высшей инстанции радикально снизит стимулы к коррумпированию судей. Важно и то, что это экономичное решение с точки зрения человеческого капитала: для перезагрузки Верховного суда не нужны тысячи специалистов, хватит пары сотен.

С коррупцией должно быть покончено путем устранения той проблемы, которая ее породила. За ответственную работу необходимо достойно платить. Сегодня средняя зарплата судей в судах первой инстанции — около 16 000 гривен в месяц, в кассационных — около 27 000. Не самый высокооплачиваемый киевский адвокат зарабатывает в десять раз больше. Невозможно платить судье 600 долларов в месяц и рассчитывать, что он будет честно решать дела на сотни миллионов. Зарплата в Верховном суде должна быть не ниже 10 000 долларов в месяц. За такие деньги не купишь виллу в Ницце, но для нормального человека это серьезный доход, который он будет бояться потерять.

Все эти нововведения не отменяют необходимости ловить и сажать коррупционеров. Борьба должна вестись во всех сферах, связанных с правосудием: в судах, адвокатуре, следствии, прокуратуре. Это сообщающиеся сосуды, не бывает кристально чистой судебной системы, рядом с которой — коррумпированная прокуратура или мутная адвокатура.

В восприятии граждан, прокуратура и милиция, в которой сосредоточена большая часть следствия, коррумпированы не намного меньше, чем суд[35]. Их тоже нужно радикально чистить. Для этого мы запустили Антикоррупционное бюро, приняли закон о создании Государственного бюро расследований. Считаю правильным воспользоваться идеей грузинских реформаторов и разрешить органам, отвечающим за борьбу с коррупцией, идти на провокацию взятки. Это резко повысит риски для коррупционеров: нечистый на руку судья или прокурор тысячу раз подумает, брать или не брать.

Филатов сторонится публичности. Это не самая выигрышная позиция, но в случае с судебной реформой она, возможно, правильна.

Лидер другой реформы — реформы прокуратуры — 34-летний заместитель генерального прокурора Давид Сакварелидзе, наоборот, постоянно в центре внимания. Как и Згуладзе, он появился в поле моего зрения осенью 2014 года. Вместе со своим бывшим шефом, экс-генпрокурором Грузии Зурабом Адеишвили Давид помогал готовить законы о создании Антикоррупционного бюро. До переезда в Киев и получения украинского гражданства Сакварелидзе четыре года проработал первым заместителем генпрокурора Грузии, был депутатом парламента.

Осенью 2014-го Рада с подачи Президента внесла изменения в Закон о прокуратуре, забрав у прокуратуры функцию общего надзора. Старая норма позволяла прокурорам вмешиваться в деятельность любой организации по любому поводу, создавая мощнейшие стимулы для коррупции. О необходимости этих изменений говорили не один десяток лет, но Петр Порошенко оказался первым Президентом, который согласился ограничить свою власть, урезав полномочия подведомственной ему прокуратуры.

Необходимо было найти человека, который взял бы на себя реформирование коррумпированной и чрезвычайно сплоченной системы. Им стал Сакварелидзе.

По обеспеченности прокурорами на душу населения Украина — один из мировых рекордсменов. Если бы мы поставили задачу довести эту пропорцию, скажем, до грузинского уровня, то вместо 18 500 прокуроров (столько их насчитывалось в середине 2015 года) у нас осталось бы 3500. На первом этапе реформы численность прокуроров сократится до 10 000 человек. Уверен, что в дальнейшем это количество можно будет сократить еще как минимум вдвое. Тем более что параллельно у нас уже работает Национальное антикоррупционное бюро, которое вместе с Государственным бюро расследований (должно быть запущено до конца 2016 года) забирает у прокуратуры значительную часть функций.

Система бешено сопротивляется. Старые прокурорские кадры поначалу недооценили угрозу, исходившую от Сакварелидзе, но летом 2015 года, когда он продемонстрировал серьезность своих намерений, борьба пошла не на жизнь, а на смерть.

Водоразделом стал арест так называемых «бриллиантовых прокуроров». 5 июля созданный Сакварелидзе отдел по борьбе с коррупцией в прокуратуре при поддержке спецназа СБУ задержал за вымогательство заместителя прокурора Киевской области и первого заместителя руководителя Главного следственного управления Генпрокуратуры. Впервые мишенью уголовного преследования стали такие высокие прокурорские чины. Как сказал Сакварелидзе в одном из интервью, неприкасаемых в прокуратуре больше нет.

В ответ старая прокурорская гвардия возбудила уголовное дело против самого Сакварелидзе. Предлог — «захват государственного здания» (бойцы «Альфы», участвовавшие в задержании, выломали дверь в кабинет одного из подозреваемых). Президенту пришлось одернуть «коллег» Сакварелидзе. На протяжении лета эта история повторялась несколько раз.

Параллельно некоторые прокуроры старой школы пытаются убедить Президента, что ничего хорошего перезагрузка правоохранительной системы не принесет. Мол, независимая и некоррумпированная прокуратура станет угрозой для президентской власти. В новейшей украинской истории действительно были случаи, когда прокуроры наносили президенту удар в спину.

Как ни парадоксально, я оцениваю сопротивление системы как позитивный знак. Оно говорит о том, что изменения действительно начались.

Насколько оправданна критика генерального прокурора Виктора Шокина, в котором люди видят чуть ли не главного противника реформ?

Все познается в сравнении.

После победы Майдана исполнять обязанности генпрокурора стал представитель «Свободы» Олег Махницкий. Преследование коррупционеров времен Януковича? Расследование преступлений против Майдана? Ни в том, ни в другом направлениях прокуратура при Махницком не преуспела.

Вскоре после победы на президентских выборах Петр Порошенко заменил Махницкого другим активным участником Майдана, генерал-лейтенантом милиции Виталием Яремой. К сожалению, он тоже не оправдал надежд — ни общества, ни Президента.

Карьера в МВД делала Ярему чужаком в Генпрокуратуре: прокуроры всегда смотрели на милицию свысока. Был у прокурорских работников и другой резон не слишком усердствовать. Осенью 2014-го среди многих чиновников было распространено убеждение, что новая власть долго не продержится. Так зачем рисковать?

На этом фоне 62-летний Шокин, назначенный генеральным прокурором в феврале 2015 года, выглядел весьма выигрышно. Думаю, кстати, что это один из лучших представителей старой системы. Он точно понимает, что жить по-старому невозможно, и поэтому поддержал идею назначить Сакварелидзе своим заместителем (Ярема категорически возражал против этого назначения).

Прокуратуру нельзя просто взять и распустить, как поступили в 2004 году с ГАИ грузинские реформаторы: ей посвящен отдельный раздел в Конституции. У Президента, на мой взгляд, просто нет другого выхода, как обеспечивать личный контроль над реформой прокуратуры. Более простого и короткого пути к трансформации этого органа я не вижу.

Создавать новую систему с нуля куда проще, чем перекраивать хорошо окопавшуюся старую. Хороший пример — запуск Национального антикоррупционного бюро. Одним из главных кандидатов на пост директора был американец Богдан Витвицкий, много лет успешно проработавший помощником федерального прокурора США.

Витвицкий настолько не похож на украинского прокурора, что некоторые называли его «инопланетянином». Пусть так. Чем больше «пришельцев» мы будем вбрасывать в систему, тем лучше. Отсутствие местного опыта здесь скорее плюс, чем минус.

Я, кстати, и себя причисляю к этой категории. Мы — раздражители, которые должны менять организм. Мы задаем вопросы, которые представителям системы кажутся дурацкими, но на самом деле позволяют взглянуть на вещи по-новому.

— А почему так?

— Так надо.

— Почему надо?

— Двадцать лет так работает.

— Это в законе так написано?

— Мы должны проверить.

Проверили:

— В законе не написано, но у нас есть положение.

— А положение это мы сами написали?

— В принципе, да.

— А мы можем его изменить?

— В принципе, можем.

— То есть мы все-таки можем это делать по-другому?.

— Но мы же никогда так не делали.

И так на каждом шагу!

Уверен, Витвицкий обеспечил бы подбор компетентных и порядочных следователей. Контроль над расследованиями с его стороны был бы квалифицированным и беспристрастным (американские технологии следствия вполне применимы и в Украине). Если в ходе расследования и были бы допущены ошибки, решение о виновности или невиновности принимает в конечном счете не НАБУ, а суд.

К сожалению, это оказалось невозможным: Витвицкому на момент проведения конкурса было 67 лет, тогда как глава бюро должен быть не старше 65-ти. Менять закон под конкретного кандидата означало бы открыть ящик Пандоры. Если снимаются возрастные ограничения для НАБУ, то почему они должны существовать для прокуратуры и СБУ? Если можно их снять для прокуратуры и СБУ, то тогда придется снимать и для госслужбы, а если для госслужбы, то и для госпредприятий.

Я горжусь тем, как Администрация Президента организовала работу конкурсной комиссии, выбиравшей главу Антикоррупционного бюро, — прозрачно, публично, независимо. Президент высказал единственное пожелание: провести отбор максимально быстро, чтобы ни у кого не возникло ощущения, что власть затягивает и занимается саботажем.

Комиссия рассмотрела 160 кандидатов. В финал вышли четверо. Директором НАБУ стал 35-летний Артем Сытник, за плечами которого серьезный опыт работы следователем и адвокатом. Важную роль в его команде играет 40-летний Гизо Углава, в прошлом — заместитель генпрокурора Грузии.

Антикоррупционное бюро должно стать главным инструментом очищения власти. В его компетенции расследовать действия высших руководителей государства: премьер-министров, членов правительства, депутатов, губернаторов, мэров, прокуроров и судей, а также — last but not least — бывших президентов. К началу октября 2015 года бюро наняло 70 детективов из 242, предусмотренных по штату. В начале ноября Виктор Шокин назначил антикоррупционным прокурором, который осуществляет надзор за детективами НАБУ, 30-летнего Назара Холодницкого — профессионала с безупречной репутацией. Его заместителем стал 31-летний «киборг» Максим Грищук — так в Украине называют участников героической обороны Донецкого аэропорта. Машина по борьбе с коррупцией полностью готова к запуску.

Мы продолжаем вытягивать себя за волосы из болота. Идет тяжело, но я остаюсь оптимистом.

Борьба с коррупцией — это, пожалуй, единственный способ обеспечить народную поддержку нынешней власти. Экономические реформы, даже если их удастся форсировать, начнут приносить осязаемые плоды не сразу.

Нас часто упрекают в том, что мы плохо объясняем людям, как и куда мы идем. Посадки зарвавшихся чиновников и руководителей госпредприятий — один из самых эффективных способов показать, что «жизнь по-новому» действительно началась.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.