Глава 2 Десять дней в Гонконге

Глава 2 Десять дней в Гонконге

Мы прилетели в Гонконг в воскресенье вечером, 2 июня, и запланировали встретиться со Сноуденом сразу по прибытии в отель. Войдя в номер, снятый в отеле W в фешенебельном округе Коулун, я включил компьютер и начал искать информанта в защищенном чате, которым мы с ним пользовались. Он уже ждал меня, как это было почти всегда.

Обменявшись обычными фразами о том, как прошел перелет, мы начали прорабатывать детали нашей встречи.

"Можете приехать ко мне в отель", — сказал он.

Это был первый сюрприз — то, что он остановился в отеле. Я до сих пор не понимал, зачем он приехал в Гонконг, но в тот момент подразумевалось, что он будет там прятаться. Я представлял себе, что он найдет какую-нибудь лачугу, дешевую квартирку, которую можно позволить себе, не получая регулярно зарплату, но отнюдь не то, что он открыто и с комфортом поселится в отеле, где будет ежедневно вынужден за что-то расплачиваться.

Изменив планы, мы отложили встречу до утра. Это было решение Сноудена, который задал режим гиперосторожности и шпионского приключения на все последующие дни.

"Вы привлечете к себе больше внимания, если будете выходить по ночам, — пояснил он. — Выглядит странно, если два американца, едва зарегистрировавшись в отеле, сразу же куда-то отправляются. Более естественным будет поехать утром".

Сноуден боялся слежки властей Гонконга и Китая так же, как: и американцев. Он опасался, что за нами будут ходить местные; агенты безопасности. Я понимал, что он знает, о чем говорит, и что он глубоко связан с разведорганами США, поэтому согласился с его решением, хотя и был разочарован тем, что не познакомлюсь с ним лично до утра. Время в Гонконге ровно на 12 часов опережает нью-йоркское, день и ночь меняются местами, поэтому я почти не спал ни в эту ночь, ни накануне в самолете. Смена часовых поясов была причиной бессонницы лишь отчасти; я не мог справиться с волнением, вздремнул часа полтора, самое большое два, и до конца нашего пребывания в Гонконге так и не вошел в обычный ритм.

На следующий день Лора и я встретились в лобби, нас ожидало такси, в нем мы и отправились в отель к Сноудену. Лора уже проработала с ним детали встречи. Она не хотела разговаривать в такси, опасаясь, что водитель может быть агентом. Я уже не относился к этим страхам как к паранойе, однако, несмотря на ограничения, все же старался выпытать у Лоры, каков план.

Мы должны были подняться на третий этаж отеля Сноудена, где располагались конференц-залы. Он выбрал из них "идеально расположенный", достаточно удаленный от постоянного "человеческого трафика", как он это обозначил, но вместе с тем и не слишком изолированный и спрятанный от людских глаз, чтобы привлечь внимание к нам, пока мы будем ждать его.

Когда мы поднялись на третий этаж, Лора предупредила, что у выбранной нами аудитории я должен буду спросить у служащего отеля, есть ли здесь открытый ресторан. Этот вопрос подаст сигнал Сноудену, который будет неподалеку, что за нами нет слежки. В конференц-зале нам нужно сесть на диван "рядом с гигантским аллигатором", который, конечно, был, как поспешила уточнить Лора, не живым крокодилом, а декорацией, элементом интерьера.

Было назначено два времени встречи: 10:00, а затем 10:20. Если Сноуден задержится более чем на две минуты после первого назначенного времени, мы должны будем покинуть зал и вернуться позже.

"Как мы узнаем его?" — спросил я Лору. Нам по-прежнему не было известно о нем практически ничего: ни возраста, ни какой он расы, ни как он выглядит — ничего.

"У него в руках будет кубик Рубика", — ответила Лора.

Я громко рассмеялся — ситуация казалась такой надуманной, неправдоподобной, невероятной. "Международный сюрреалистический триллер в Гонконге", — подумал я про себя.

Такси остановилось у отеля Mira, который располагался в том же оживленном коммерческом районе Коулун. Куда ни кинь здесь взгляд — кругом высотки из стекла и бетона и шикарные магазины. Я снова был удивлен тем, что Сноуден остановился не в скромном, а в огромном дорогом отеле, номер в котором стоил, как я представлял себе, не одну сотню долларов. Я был озадачен: как человек, который собирается раздуть скандал с Агентством национальной безопасности и вынужден соблюдать секретность, едет в Гонконг и думает спрятаться там в пятизвездочном отеле в самом центре города? Но смысла разгадывать загадку не было — через несколько минут я встречусь с тем, кто наверняка знает ответы на все мои вопросы.

Отель Mira, как многие гонконгские здания, оказался размером с целую деревню. Мы с Лорой потратили по меньшей мере четверть часа, бродя по коридорам в поисках места встречи, много раз поднимаясь на лифтах, проходя по внутренним мостам, уточняя дорогу у встречных. Когда нам показалось, что мы близки к цели нашего путешествия, неуверенным голосом я задал оговоренный вопрос очередному служащему отеля — и нам пришлось выслушать инструкцию о всевозможных вариантах в смысле ресторана.

За углом мы увидели открытую дверь, а за ней — огромного зеленого пластикового аллигатора, распростертого на полу. Как было условлено, мы подошли к дивану в центре комнаты, в которой больше не было никакой мебели, и уселись в нервном безмолвном ожидании. Комната была довольно маленькой: и вряд ли имела какую-то определенную функцию, в ней просто стоял диван и лежал на полу бутафорский аллигатор, поэтому никто в нее не заходил. Через пять долгих минут, проведенных: в молчании, мы, поскольку никто не появился, вышли и отыскали другой зал, где можно было провести пятнадцать минут до следующего назначенного времени.

В 10:20 мы вернулись к аллигатору и вновь сели на диван, лицом к стене с большим зеркалом. Через две минуты я услышал, как кто-то зашел в комнату.

Вместо того чтобы обернуться, я продолжал смотреть в зеркало, в котором возникло отражение подходившего к нам человека. Я повернулся, только когда он был в нескольких шагах от нашего дивана.

Первое, на что упал мой взгляд, — это несложенный кубик Рубика, который человек крутил в левой руке. Эдвард Сноуден произнес "Привет!", но не протянул руку для пожатия, чтобы все выглядело так, как будто встреча была случайной.

Как они договорились между собой, Лора спросила его о еде в отеле, и он ответил, что она никуда не годится. И что самое удивительное во всей этой истории — встреча действительно была для нас всех очень большим сюрпризом.

Сноудену в тот момент было двадцать девять лет, но он казался по крайней мере на несколько лет моложе. На нем была белая футболка с какой-то тусклой надписью, джинсы и модные очки "под ботаника". Он носил бородку, не слишком, впрочем, густую, но выглядел так, будто начал бриться совсем недавно. Двигался он четко с выправкой военного, но был довольно бледен и худ, и еще — как у всех нас троих в тот момент — в нем чувствовалась сосредоточенность и настороженность. Но все равно у него был вид чудаковатого компьютерщика из университетского кампуса.

В ту минуту я был озадачен. Не задумываясь об этом глубоко, я все же по ряду обстоятельств воображал себе, что Сноуден будет старше, лет пятидесяти или шестидесяти. Прежде всего, с учетом того факта, что он имел доступ ко многим закрытым документам, я считал, что он занимает высокую должность в системе национальной безопасности. Кроме того, его решения и действия были, безусловно, продуманными и опирались на анализ информации, из чего я делал вывод, что он является ветераном политической сцены.

И наконец, я видел, что он готов рискнуть собственной жизнью, возможно, провести ее остаток в тюрьме — чтобы открыть миру то, что, по его убеждению, мир должен узнать. Поэтому мне представлялся человек, находящийся в конце своей карьеры. Мне казалось, что тот, кто принимает такие экстремальные решения и готов к самопожертвованию, должен пройти через долгие годы, даже десятилетия расставания с иллюзиями.

Увидев же, что источником ошеломляющих материалов из АНБ является столь молодой человек, я был совершенно сбит с толку. Я судорожно начал высчитывать вероятность того, что все это фальшивка. Может быть, я напрасно потратил свое время, перелетев через океан? Каким образом такой молодой человек мог получить доступ к информации подобного рода? Как этот человек мог быть настолько информированным и опытным в делах разведки и шпионажа, каким, безусловно, казался наш источник? Может быть, даже подумалось мне на минуту, это его сын, помощник или любовник, который сейчас отведет нас к нему. В моей голове закрутились всевозможные варианты, ни один из которых не казался разумным.

"Ну, пойдемте со мной", — произнес он напряженно. Мы с: Лорой двинулись за ним. По дороге мы обменивались формальными любезными фразами. Я был слишком ошеломлен и заинтригован, чтобы говорить; я видел, что и Лора испытываем те же чувства.

Сноуден казался настороженным; он оглядывался в поисках возможной слежки или тревожных признаков, так что мы следовали за ним большей частью в молчании. Не представляя себе, куда он нас ведет, мы вошли в лифт, поднялись на десятый этаж, где и оказался его номер. Сноуден вынул из кошелька карточку-ключ и открыл дверь.

"Входите, — сказал он. — Извините за беспорядок, но я практически не выхожу из номера уже пару недель".

В комнате действительно было не убрано: на столе — тарелкой с недоеденной едой из ресторана, повсюду разбросана одежда.

Сноуден освободил стул и предложил мне сесть, а сам разместился на кровати. Поскольку комната была маленькой, расстояние между нами составляло не более полутора метров. Разговор поначалу шел трудно, напряженно и казался натянутым.

Сноуден сразу же позаботился о нашей безопасности, спросив, с собой ли у меня мобильный телефон. Телефон мог работать только в Бразилии, однако Сноуден настоял, чтобы я вынул батарейку или положил его в холодильник мини-бара, что по крайней мере не позволит спецслужбам разобрать, о чем мы беседуем в номере.

Сноуден подтвердил мне то, о чем Лора говорила еще в апреле, — что правительство Штатов может дистанционно активировать мобильные телефоны, превращая их в прослушивающие устройства. Так что я знал, что такая технология существует, но опасения в связи с тем, что она может применяться, казались мне близкими к параноидальным. Однако я был среди тех, кто заблуждался на этот счет. Правительство уже долгие годы применяло эту технологию в расследованиях уголовных преступлений. В 2006 году некий федеральный судья, председательствовавший на суде над криминальной группой, вынес решение о том, что использование Федеральным бюро расследований так называемых "бродячих жучков", превращающих мобильные телефоны частных лиц в прослушивающие устройства путем дистанционной активации, является законным.

Убрав мой сотовый в холодильник, Сноуден снял с постели подушки и заложил щель под дверью.

"Это для того, чтобы снаружи нас никто не мог услышать", — пояснил он. "В номере могут быть микрофоны и камеры, но мы будем обсуждать то, что так или иначе появится в новостях", — прибавил он будто в шутку.

Я с трудом мог оценить ее. Я не имел никакого представления, кто такой Сноуден, где он работает, что в действительности им движет, что он успел сделать, так что я не мог сказать, что нам на самом деле угрожает, следят ли за нами, а также о многом другом. Меня не оставляло ощущение неуверенности.

Лора осталась стоять, не произнося ни слова и, видимо, пытаясь справиться с напряжением, начала распаковывать камеру и штатив, устанавливать и настраивать их. Затем она поставила микрофоны передо мной и перед Сноуденом.

Мы обсуждали ее планы о том, как снимать нас в Гонконге: в конце концов, она была документалистом, делавшим фильм об АНБ, и мы должны были стать существенной частью ее проекта. Я это знал, но не был готов к тому, что она сразу начнет записывать.

Было какое-то несоответствие между тем, что мы тайно встречались с источником, совершившим серьезное преступление против правительства Соединенных Штатов, с одной стороны, и съемками этой встречи, с другой стороны.

Через несколько минут Лора была готова.

"Я начинаю снимать", — предупредила она нас так, словно это было абсолютно естественно. От осознания того, что съем-ка вот-вот начнется, напряжение усилилось. Мой разговор со Сноуденом и без того шел тяжело, а когда заработала камера он стал еще более формальным и менее дружелюбным, движения — скованными, а речь — замедленной. За многие годы мне довелось прочитать немало лекций о том, как слежка меняет поведение человека; исследования показали, что люди, которые знают, что за ними наблюдают, ведут себя скованно, тщательно заботясь о том, что говорят. Теперь я на себе почувствовал это и получил наглядное свидетельство такой динамики.

Осознав бессмысленность вежливых фраз, которыми мы пытались обмениваться, мы наконец прямо заговорили о цели нашей встречи.

"У меня к вам множество вопросов, и я буду просто по очереди задавать их, и, если вы не против, мы с этого и начнем", — предложил я.

"Хорошо", — согласился Сноуден. Было видно, что и он почувствовал облегчение от того, что мы перешли к делу.

На тот момент у меня было две цели. Поскольку все мы понимали, что существует серьезный риск того, что его в любую минуту могут арестовать, мне, прежде всего, хотелось узнать как можно больше о нем самом: его жизни, работе, о том, что заставило его сделать свой ошеломляющий выбор, что он предпринял, чтобы получить эти документы, и на что рассчитывал в Гонконге. Кроме того, я был намерен выяснить, честен ли он и готов ли на полное сотрудничество, не скрывает ли он нечто важное о себе и собственном поступке.

Несмотря на то что в течение восьми лет я писал на политические темы, я собирался использовать другие навыки, более соответствующие моменту. До этого я был судебным адвокатом, и в мои задачи в этом качестве входило получение свидетельских показаний. В этой ситуации юрист сидит за столом лицом к лицу со свидетелем на протяжении долгих часов, а то и дней.

Закон принуждает свидетеля не уклоняться от дачи показаний и заставляет честно отвечать на каждый из поставленных вопросов. Главная цель — обнаружить ложь, несоответствие в показаниях свидетеля, все выдуманное им для того, чтобы скрыть правду. Во время работы адвокатом получение показаний было одним из моих самых любимых дел, и я разработал всевозможные тактики, позволяющие мне расколоть свидетеля. Я обрушивал на него безжалостный шквал вопросов, часто повторяющихся, но задаваемых в различном контексте, с разных заходов и точек зрения, позволявших оценить правдоподобие всей истории.

Эта агрессивная тактика, к которой я обратился в день встречи, отличалась от тактики общения со Сноуденом в онлайне, когда я мог оставаться пассивным и вежливым собеседником. Не считая выходов в туалет и перекусов, я задавал ему вопросы непрерывно в течение пяти часов. Я начал с раннего детства, первых школьных лет, с его работы до того, как он попал в разведку и органы безопасности. Я расспрашивал его обо всех мелочах, которые он мог припомнить. Сноуден, как я выяснил, родился в Северной Каролине и вырос в Мэриленде. Он был сыном федеральных служащих, принадлежащих к нижней прослойке среднего класса (его отец тридцать лет проработал в Пограничной охране).

Сноуден так и не окончил колледж, его больше интересовал Интернет, чем учеба.

Почти сразу я понял, что передо мной тот самый человек, с которым я беседовал в онлайновом чате. Сноуден оказался рационально мыслящим интеллектуалом; в его мышлении чувствовалась методичность. Его ответы были четкими, ясными и убедительными.

Практически всегда они точно соотносились с тем, о чем я спрашивал, были вдумчивыми и обоснованными. Он не пытался уклониться и не рассказывал диких неправдоподобных историй, которые так характерны для людей эмоционально нестабильных или страдающих психологическими расстройствами. Его уравновешенность и сосредоточенность внушали веру в правдивость его слов.

Несмотря на то что впечатление о людях формируется у нас и в процессе онлайнового общения, все же, чтобы понять, кем человек является на самом деле, с ним нужно встретиться лично. Я быстро почувствовал облегчение и отбросил первоначальные сомнения в том, с кем я имею дело.

Но вместе с тем я по-прежнему был настроен скептически, поскольку осознавал, что доверие к тому, что мы делаем, зависит от правдивости сведений, которые Сноуден сообщит о себе.

Несколько часов мы говорили с ним о его работе и его интеллектуальной эволюции. Как у многих американцев, политические взгляды Сноудена поменялись после событий 11 сентября: они стали более «патриотическими». В 2004 году двадцатилетий Сноуден записался в Вооруженные силы, собираясь участвовать в войне против Ирака, которая, как ему казалось в то время, была продиктована благородным стремлением освободить иракский народ из-под гнета. Однако уже через несколько недель базовой подготовки он увидел, что речь идет, скорее, об уничтожении арабов, чем о чьем-то освобождении. В результате несчастного случая на тренировке он сломал обе ноги и был вынужден уволиться из армии. К этому моменту его иллюзии относительно истинных целей войны рассеялись.

Однако Сноуден все еще продолжал верить в добродетельность правительства Соединенных Штатов, поэтому решил последовать примеру многих членов своей семьи и устроился на работу в федеральное учреждение. Не имея оконченного университетского образования, он тем не менее сумел создать для себя определенные возможности; так, еще до того, как ему исполнилось восемнадцать, он работал на технической должности с оплатой тридцать долларов в час и с 2002 года стал сертифицированным системным инженером Microsoft. Однако карьера в федеральном правительстве ему виделась как нечто благородное и вместе с тем перспективное с профессиональной точки зрения, и он начал работать в качестве охранника в Центре исследований языка (CASL) Университета Мэриленда, здание которого тайно управлялось и использовалось АНБ. Как он рассказал, в его намерения входило получить допуск к работе со сверхсекретными документами и затем покончить с технической работой, заявив о себе.

Имея неоконченное высшее образование, Сноуден обладал большими способностями к техническим наукам, что проявилось еще в отроческом возрасте. В сочетании с его интеллектом эти качества, несмотря на юный возраст и отсутствие формального образования, позволили ему быстро продвинуться по службе, пройдя путь от охранника до технического эксперта ЦРУ — эту должность он получил в 2005 году.

Он пояснил, что разведка страдала от недостатка технически подкованных сотрудников. Управление превратилось в такую огромную и разветвленную систему, что с трудом отыскивало людей для ее технического обеспечения. Агентству национальной безопасности пришлось обращаться к нетрадиционному поиску талантов. Они стали принимать людей с достаточными компьютерными навыками, очень молодых и иногда не амбициозных, даже тех, кто отнюдь не блистал в университетах и колледжах. Для них интернет-культура оказывалась более стимулирующей средой, чем формальная система образования и личное общение. Сноуден быстро доказал свою ценность в качестве члена ИТ-команды Агентства, будучи, очевидно, более способным и компетентным, чем большинство его старших коллег с высшим образованием. Сноудену показалось, что он попал в нужное место, где его знания будут вознаграждены, невзирая на отсутствие формального образования.

В 2006 году он перешел с контрактной работы в ЦРУ на полную штатную ставку, что давало ему еще больше возможностей. В 2007-м он узнал, что ЦРУ ищет сотрудника для работы в компьютерной системе с пребыванием за рубежом. Благодаря блестящим рекомендациям своего начальства он получил эту должность и оказался в Швейцарии. Три года, до 2010-го, он прожил в Женеве под дипломатическим прикрытием. По описанию Сноудена, он был далеко не "простым сисадмином". Он стал ведущим техническим специалистом и экспертом по кибербезопасности в Швейцарии, разъезжая по региону для решения самых сложных проблем. ЦРУ выбрало его лично для обеспечения кибербезопасности участия президента США в саммите НАТО, проходившем в 2008 году в Румынии. Несмотря на такие успехи, именно работая на ЦРУ, Сноуден почувствовал серьезное разочарование в действиях правительства.

"Поскольку технические специалисты имели доступ к компьютерным системам, я тоже видел немало секретных вещей, — рас — сказывал мне Сноуден, — и многие из них мне не понравились. Я начал понимать, что то, что мое правительство в действительности делает в мире, совершенно отличается от того, чему учили меня. Осознание этого заставляет переоценить свои взгляды: и начать задавать себе вопросы".

Один из примеров, который он смог привести, — попытка офицеров

ЦРУ завербовать швейцарского банкира с тем, чтобы получать от него конфиденциальную информацию о финансовых операциях лиц, которые интересовали Соединенные Штаты. Сноуден рассказал, как один из секретных агентов вступил с банкиром в дружеские отношения, однажды напоил его и уговорил сесть за руль. Полиция остановила банкира и арестовала его за вождение в нетрезвом состоянии, и тут агент ЦРУ лично предложил ему всяческую помощь при условии, что банкир будет сотрудничать с Агентством. В конце концов вербовка провалилась.

"Они сломали человеку жизнь за то, что даже не удалось, и потом просто умыли руки", — рассказал он. Сноудену не понравилась не только схема, но и то, как агент рассказывал о методах, которые они использовали, чтобы поймать добычу.

Еще одним поводом к разочарованию стали попытки Сноудена привлечь внимание начальства к тем вопросам, связанным с компьютерной безопасностью и системами, которые, по его мнению, находились за границами морали. Однако, по его словам, эти усилия почти всегда были неудачными.

"Мне говорили, что это не входит в мои обязанности, или что я не владею достаточной информацией, чтобы делать подобные выводы, или что согласно должностным инструкциям я не должен обращать на это внимания".

Среди коллег у него появилась репутация человека, от которого слишком много неприятностей, что не способствовало хорошему расположению к нему начальства.

"Именно тогда я стал по-настоящему понимать, как просто развести власть и ответственность и что чем больше власти, тем меньше контроля и отчетности".

Ближе к концу 2009 года Сноуден, уже лишившийся всяческих иллюзий, решил, что готов уйти из ЦРУ. Именно тогда, по окончании своей миссии в Женеве, он впервые задумался о том, чтобы раскрыть перед миром тайны, которые, по его мнению, демонстрировали безнравственность происходящего.

"Почему же вы не сделали этого тогда?" — задал я ему вопрос.

Тогда он думал или хотя бы надеялся, что с избранием на пост президента Барака Обамы какие-то из худших вещей будут реформированы. Обама вступал в должность с обещаниями ограничить полномочия органов национальной безопасности, оправдываемые якобы борьбой с терроризмом. Сноуден ожидал,

что некоторые особо кричащие нарушения со стороны разведывательных служб и военных можно будет предотвращать.

"Но потом стало понятно, что Обама не просто продолжит этот курс, но во многих случаях и усилит его, — пояснил Сноуден. — Тогда я понял, что не могу ждать появления лидера, который придет и все исправит. Лидер — это тот, кто действует первым и служит примером людям, не дожидаясь, когда начнут действовать другие".

Сноудена волновало также, какой ущерб может нанести раскрытие информации, которую он узнал о ЦРУ. "Когда вы раскрываете секреты ЦРУ, вы можете навредить людям", — сказал он, имея в виду тайных агентов и информаторов.

"Мне не хотелось делать этого. Но, выдавая секреты АНБ, я помешал бы злоупотреблениям со стороны системы. Это больше устраивало меня".

Таким образом, Сноуден вернулся в АНБ, на этот раз поступив на работу в корпорацию Dell, имеющую контрактные отношения с Агентством. В 2010 году он был направлен в Японию, где получил гораздо более высокий уровень допуска к секретным материалам о слежке, чем имел до сих пор.

"То, что я увидел, по-настоящему потрясло меня, — говорил он. — Я мог в режиме реального времени наблюдать за дронами, предназначенными для слежки за людьми, которых могли: и убить. Можно держать под надзором целые деревни и знать., что делает там каждый житель. Я увидел, как АНБ следит за тем, как человек сидит и набирает текст в Интернете. Я начал осознавать, какой проникающей способностью обладают

инструменты слежения АНБ. И при этом почти никто не знает, что происходит".

Он чувствовал все большую потребность, обязанность рассказать всем о том, что он видит.

"Чем дольше я оставался в Японии по заданию АНБ, тем отчетливее становилось мое понимание того, что я больше не способен держать все в себе. Я чувствовал, что не могу и далее помогать скрывать это от общества".

Впоследствии, когда личность Сноудена была раскрыта, журналисты пытались изобразить его как этакого простака, айтишника невысокого уровня, который случайно получил доступ к секретным материалам. Но это далеко не так.

Работая и на ЦРУ, и на АНБ, Сноуден, как он рассказал мне, все время проходил обучение и стал киберагентом высочайшего уровня, одним из тех, кто взламывает военные и гражданские системы других стран, перехватывает информацию и готовит атаки, не оставляя за собой ни следа. В Японии это обучение велось особенно интенсивно. Там Сноуден освоил самые сложные методы защиты электронных данных от разведывательных служб других стран и получил официальный сертификат киберагента высшего звена. Он был отобран Учебной академией Объединенного управления оценки контрразведывательных угроз ЦРУ для преподавания методов контрразведки на ее китайском участке.

Те меры безопасности, которые мы сами предприняли при проведении встречи и на которых настаивал Сноуден, он освоил и даже помогал разрабатывать ЦРУ, а в особенности АНБ.

В июле 2013 года публикацией в газете New York Times слова Сноудена были подтверждены: "Работая по контракту в Агентстве национальной безопасности, Эдвард Дж. Сноуден прошел обучение в качестве хакера" и "превратился в эксперта кибербезопасности уровня, который АНБ не может найти вовне". Обучение, которое он прошел в АНБ, утверждает New York Times, стало "ключевым для перевода его на работу с более сложными системами кибербезопасности". В статье говорилось также, что файлы, к которым Сноуден имел доступ, подтверждают, что он был переведен "на участок активного электронного шпионажа и систем ведения кибервойн, на котором АНБ изучает компьютерные системы других стран, крадет информацию или готовится к нападениям".

Несмотря на то что, задавая вопросы, я старался придерживаться хронологии, иногда я не мог удержаться, чтобы не заглянуть вперед, чаще всего просто от нетерпения. Мне очень хотелось добраться до самой сути того, что составляло для меня самую удивительную загадку этой истории с того момента, как я начал общение со Сноуденом: что же в действительности подвигло его отказаться от карьеры, сознательно превратиться в преступника, раскрыть государственные тайны, стать разоблачителем? Что это были за мотивы, которые много лет барабанной дробью звучали в его голове?

Я пытался по-разному задавать Сноудену этот вопрос, и он отвечал, но объяснения казались мне или искусственными, или лишенными настоящего чувства и убеждения.

Он охотно говорил о системах и технологиях АНБ, но гораздо меньше — когда речь заходила о нем как о субъекте действия, например в ответ на мое предположение, что он совершил мужественный, экстраординарный поступок, — это давало бы всему психологическое объяснение. Его ответы представлялись в большей степени абстрактными, чем прочувствованными, поэтому они и казались мне неубедительными. Мир имеет право знать, что делается против частной жизни, — так он считал и говорил мне, что чувствовал моральное обязательство выступить против нарушений, что, не рассказав о тайной угрозе тем ценностям, которыми он дорожил, испытывал бы угрызения совести.

Я поверил, что эти политические ценности действительно существовали для него, но мне хотелось понять личные мотивы, заставившие его пожертвовать своей жизнью и свободой для защиты этих ценностей, и я чувствовал, что не получаю правдивого ответа на этот вопрос. Может, такого ответа у него и не было, а может, как многие американские мужчины, особенно взращенные в культуре системы национальной безопасности, он сопротивлялся углублению в собственную психику. Но мне надо было это выяснить.

Кроме всего прочего, я хотел быть уверенным в том, что он сделал свой выбор с полным и рационалистическим пониманием последствий такого поступка. Мне не хотелось подвергать его огромному риску, пока я не получил подтверждения тому, что он делает это совершенно независимо и от собственного имени, имея перед собой ясную цель.

Но, в конце концов, Сноуден дал мне ответ, который показался мне прочувствованным и близким к реальности.

"Достоинства человека измеряются не тем, что он говорит о своих убеждениях, а тем, что он делает в защиту этих убеждений, — сказал он. — Если твои поступки не отвечают твоим убеждениям, то эти убеждения ненастоящие".

Каким образом он пришел к такому способу оценки того, чего он в действительности стоит? Откуда взялось это убеждение, что его действия будут считаться нравственными только в том случае, если он пожертвует собственными интересами для большего блага?

"Из разных событий и впечатлений", — считает Сноуден.

Он вырос на многочисленных книгах по греческой мифологии, и большое влияние на него оказала книга Джозефа Кэмпбелла "Тысячеликий герой", которая, как поведал Сноуден, позволила отыскивать общие сюжеты во всем, что происходит с каждым человеком. Первый урок, который он извлек из этой книги, — это то, что "только мы сами наполняем свою жизнь смыслами через свои поступки, а историю — тем, что мы создаем этими поступками". Люди — это лишь то, что определяет их через их же поступки. "Я не хочу быть тем, кто боится защитить свои принципы действиями".

Эта тема, этот моральный конструкт для самоидентификации и оценки собственного достоинства снова и снова вставали перед ним на его интеллектуальном пути, в том числе, как он пояснил с некоторым смущением, он размышлял об этом, когда играл в компьютерные игры.

Урок, который Сноуден извлек из компьютерных игр, по его словам, заключался в том, что всего один человек, даже не имеющий никакой власти, может противостоять большой несправедливости. "Часто герой — это обычный человек, который сталкивается со смертельной несправедливостью со стороны могущественных сил и должен выбрать — бежать ли ему в страхе или сражаться за свои убеждения. История также дает примеры того, как, казалось бы, обычные люди имели решимость бороться за правду и побеждали самых грозных противников".

Сноуден был не первым, от кого я узнал, что компьютерные игры повлияли на его мировоззрение. Несколько лет назад, услышав такое, я лишь усмехнулся бы, но постепенно мне пришлось признать, что для поколения Сноудена они играю не менее серьезную роль в формировании политических убеждений, моральных принципов, понимания собственной роли, чем литература, телевидение, кино. Часто компьютерные игры предлагают молодым людям сложные нравственные дилеммы, заставляют их думать — особенно тех, кто склонен к подобным размышлениям.

Первые мысли Сноудена о морали сформировали, по его словам, его "модель того, кем мы хотим быть и почему" и переросли в серьезный анализ собственных этических обязательств и психологических барьеров. "Страх перед последствиями заставляет человека оставаться пассивным и послушным, — пояснил он. — Но как только перестаешь чувствовать привязанность к вещам которые на самом деле ничего не значат, — деньгам, карьере, физической безопасности, — этот страх можно преодолеть".

Также одно из центральных мест в его представлениях о мире занял Интернет. Как и для многих людей его поколения, Интернет являлся для него неким отдельным инструментом для: выполнения конкретных заданий. Это был целый мир, в котором развивался его ум и формировалась его личность, место, которое само по себе дает свободу, позволяет исследовать вселенную, дарит возможность интеллектуального роста и миропонимания.

Для Сноудена эти уникальные возможности Интернета были не подвергаемой сомнению ценностью, которую следовало сохранить любой ценой. Он пользовался Интернетом подростком исследуя мир и общаясь с людьми из самых отдаленных мест, самого разного воспитания и происхождения — с теми, с кем он никогда бы не встретился при других обстоятельствах.

"Самое главное, Интернет позволил мне ощутить, что такое свобода, и исследовать, каков мой потенциал как человека".

Как только мы начинали говорить о ценности Интернета, Сноуден, видимо, оживлялся и говорил страстно.

"Для многих детей Интернет — это средство самовыражения. Через него они узнают, кто они на самом деле и кем они хотят быть, но в будущем это возможно, только если сохранится наше право на частную жизнь и анонимность, право на ошибку без последующих преследований. Я боюсь, что мы — последнее поколение, которое имело эту свободу".

Мне, наконец, стало ясно, что сыграло такую роль в его решении.

"Я не хочу жить в мире, где нарушены права на частное пространство, где нет свободы, где уничтожена уникальная ценность Интернета", — говорил Сноуден.

Он почувствовал себя призванным сделать все, что в его силах, чтобы остановить эту тенденцию. Или, если быть более точным, чтобы дать возможность другим сделать свой выбор — защищать или не защищать свои принципы.

Сноуден несколько раз повторил, что его цель — не разрушить потенциал АНБ, а помешать ему вторгаться в частную жизнь.

"Не мне делать этот выбор", — подчеркнул он тогда. Нет, он хочет, чтобы американские граждане и люди во всем мире узнали, что делают с их правами.

"Я не собирался разрушать эти системы, — уверял он, — но хотел дать людям возможность решать, желают ли они жить так дальше".

Часто разоблачителей вроде Сноудена демонизируют, считают аутсайдерами или лузерами, которые действуют не по убеждению, а из-за отчужденности и разочарования собственными неудачами. Со Сноуденом все получилось совершенно наоборот. В его жизни было все, что обладало бы ценностью для других. Его решение опубликовать документы означало, что он отказывается от девушки, с которой у него были длительные отношения и которую он любил, от жизни в райском уголке на Гавайях, от любящей семьи, стабильной карьеры, неплохой зарплаты, жизни, полной всяческих возможностей.

После того как в 2011 году срок его пребывания в Японии закончился, Сноуден вновь поступил на работу в корпорацию Dell, на этот раз в офис ЦРУ в Мэриленде. С учетом бонусов его заработок должен был составить в том году порядка $200 тыс., а в его задачи входила разработка совместно с Microsoft и другими технологическими компаниями систем безопасности, предназначенных для хранения документов и данных для ЦРУ и других агентств.

"Мир становился все хуже, — так рассказывал Сноуден о данном периоде. — На этой должности я, прежде всего, увидел, что государство, и особенно АНБ, работает рука об руку с частными IT-компаниями, добиваясь того, чтобы получить полный доступ к переписке и разговорам людей".

В тот день в течение пяти часов интервью — и за все время, которое мне довелось беседовать с ним в Гонконге, — Сноуден почти не менял интонаций — стоически спокойных, четких. Но когда он подошел к тому, что было им обнаружено и что окончательно подвигло его к действию, его речь стала эмоциональной, почти возбужденной.

"Я понял, — рассказывал он, — что они создают систему, цель которой — вообще уничтожить всяческую приватность, везде, во всем мире. Сделать так, чтобы никто не мог общаться через электронные средства в обход АНБ".

Именно осознание этого укрепило Сноудена в решении стать разоблачителем. В 2012 году корпорация Dell переводит его из Мэриленда на Гавайи. Часть 2012 года он проводит, сохраняя документы, которые, по его мнению, должен увидеть мир. Он отбирает некоторые другие материалы не для публикации, а для того, чтобы журналисты могли познакомиться с контекстом, в котором созданы системы, о которых им предстояло писать.

В начале 2013 года Сноуден понял, что ему для завершения картины требуется одна подборка документов, которую он хотел представить миру, но к которой не имел доступа, работая в Dell. Эти документы он мог достать, лишь заняв другую должность — и его на нее в конце концов назначили. Это должность аналитика по инфраструктурным решениям, в качестве которого он смог получить допуск к хранилищу материалов, непосредственно касающихся слежки АНБ.

Не оставляя своей цели, Сноуден подал заявление на вакантную должность, открывшуюся на Гавайях в Booz Allen Hamilton, одной из крупнейших частных компаний в США, имеющих контрактные отношения с государственными агентствами безопасности, в которой нашли приют немало бывших государственных служащих. Чтобы занять эту должность, он пошел на понижение зарплаты, но получил доступ к тому необходимому массиву документов, которые, по его мнению, были нужны для полноты картины деятельности АНБ по наблюдению за гражданами. И действительно, ему удалось собрать информацию о секретном отслеживании со стороны АНБ целой телекоммуникационной инфраструктуры внутри Соединенных Штатов.

В середине мая 2013 года Сноуден попросил о двухнедельном отпуске с целью лечения от эпилепсии, болезни, о наличии которой у себя он узнал всего за год до этого. Он собрал чемоданы, взял с собой несколько флеш-накопителей с документами АНБ и четыре пустых ноутбука, которые собирался использовать в различных целях.

Своей девушке он тоже не сказал, куда едет; но это не выглядело необычно, поскольку, разъезжая по служебным делам, он не имел возможности сообщать об этом. Он не хотел посвящать ее в свои планы, чтобы не подвергать преследованиям после того как его личность будет установлена.

20 мая он прибыл с Гавайев в Гонконг, поселился в отеле Mira под своим настоящим именем и с тех пор оставался здесь.

Сноуден проживал в отеле довольно открыто, расплачивался собственной кредитной картой, поскольку, как он понимал, каждое его действие будет тщательно изучаться правительством, средствами массовой информации, практически всеми, кто этого пожелает. И он хотел предотвратить заявления о том, что он иностранный агент, оснований для которых было бы больше, если бы он скрывался все это время. По его словам, он готовился показать, что означают его действия, что никакого заговора не было и что он действовал в одиночку. Перед гонконгскими и китайскими властями он представал как обычный бизнесмен, а не как скрывающийся изгнанник.

"Я не собираюсь скрывать ни кто я, ни что я, — сказал он. — У меня нет причин прятаться в угоду теориям заговора и кампаниям по охоте на ведьм".

Затем я задал Сноудену вопрос, который вертелся у меня в голове с самого первого нашего разговора в онлайне: почему, решив показать миру документы, он выбрал Гонконг в качестве пункта назначения? Его ответ характерным образом показал, что это решение основывалось на тщательном анализе.

Его главной целью, сказал он мне, было обеспечение его собственной физической безопасности в период работы над документами вместе со мной и Лорой. Если бы американские власти раскрыли его планы относительно документов, они бы попытались остановить его, арестовать или даже убрать. Гонконг, несмотря на полунезависимость, является китайской территорией, и Сноуден посчитал, что американским агентам действовать против него здесь будет сложнее, чем в других странах, например небольших латиноамериканских государствах, таких как Эквадор или Боливия, которые он тоже рассматривал в качестве возможного места укрытия. Кроме того, Гонконг наверняка проявил бы большую волю и имел больше возможностей для противостояния давлению со стороны США, чем какое-либо европейское государство, к примеру Исландия.

И хотя главным соображением для Сноудена при выборе страны оставалось его стремление предъявить общественности документы, оно все же не было единственным. Он предпочел место, где еще были привержены политическим ценностям, значимым для него самого. Он пояснил, что народ Гонконга, хотя и находится под жестким правлением Китая, боролся, чтобы сохранить базовые политические свободы и благоприятный климат для инакомыслия. Сноуден подчеркнул, что лидеры Гонконга избираются демократическим путем, здесь проводятся демонстрации протеста, в том числе ежегодный марш в память о жертвах расстрела [студентов] на площади Тяньаньмэнь.

У него имелся выбор среди других стран, которые предоставили бы ему еще большую защиту от возможных преследований со стороны Штатов, в том числе и континентальный Китай. И среди них, безусловно, были государства с большей политической свободой. Однако именно Гонконг мог обеспечить Сноудену физическую безопасность в благоприятной политической обстановке.

Конечно, у этого решения были и свои недостатки, и Сноуден о них знал: в частности, связь с государством Китай давала много дополнительных поводов для его очернения. Однако идеального во всех отношениях выбора не существовало.

"Все варианты имели какие-то изъяны", — повторил он не один раз, но Гонконг дал ему ту меру безопасности и свободы передвижения, которую трудно было бы найти где-либо еще.

Как только я узнал все детали истории, у меня появилась еще одна цель: убедиться в том, что Сноуден понимает, что может случиться с ним, когда его личность его, как источника, будет установлена.

Администрация Обамы начала против подобных разоблачителей кампанию, которую люди из политических кругов называли беспрецедентной. Президент страны, чья выборная кампания строилась на утверждении, что это будет "самая прозрачная администрация в истории", обещавший защиту разоблачителям, которых он называл «благородными» и «мужественными» людьми, теперь предпринимал действия, прямо противоречащие этим заявлениям.

Администрация Обамы в соответствии с законом о шпионаже 1917 года подвергла преследованиям фактически вдвое больше правительственных служащих, раскрывших секретную информацию — всего семь человек, — по сравнению со всеми предшествующими администрациями за всю историю Соединенных Штатов взятыми вместе. Акт о шпионской деятельности, принятый во время Первой мировой войны, позволил Вудро Вильсону объявить противозаконными выступления несогласных против войны; были введены жестокие наказания: пожизненное заключение и даже смертная казнь.

Вез сомнений, на Сноудена закон обрушился бы всей своей мощью. Министерство юстиции обвинило бы его в преступлениях, за которые полагалось пожизненное заключение, и можно было предположить, что его объявили бы изменником.

"Как вы думаете, что будет с вами, когда источник информации будет раскрыт?" — задал я этот вопрос.

Сноуден ответил сразу, из чего можно было заключить, что он много раз задавался им сам.

"Скажут, что я нарушил Закон о шпионаже. Что совершил тягчайшие преступления. Что я помогал врагам Америки. Что поставил под удар национальную безопасность. Я уверен, что в моем прошлом раскопают каждую мелочь, возможно, раздуют ее или даже что-то сфабрикуют, чтобы представить меня преступником".

В тюрьму он попасть не хотел.

"Я попытаюсь избежать этого. Но если результат будет именно такой, и я знаю, что шанс очень велик, то я некоторое время назад решил, что к чему бы меня ни приговорили, я смогу с этим жить. Единственное, с чем я не смог бы смириться, — с тем, что я ничего не сделал".

С этого первого дня и в дальнейшем я находился под большим впечатлением от решимости Сноудена и его трезвого осознания того, что с ним может произойти. Ни разу я не видел, чтобы он проявил хоть каплю сожаления, страха или волнения. Без тени сомнения он говорил о своем выборе, о его возможных последствиях и был готов принять их.

В Сноудене чувствовалась сила, которая помогла ему принять решение. Говоря о том, что может сделать с ним правительство, он не терял своего потрясающего самообладания. Было удивительно видеть молодого, двадцатидевятилетнего человека, который так относился к угрозе провести десятки лет или всю жизнь в тюрьме для особо опасных преступников — перспективе, способной навести леденящий ужас на каждого, — и это восхищало. Его мужество оказалось для нас заразительным: мы с Лорой много раз пообещали друг другу и Сноудену, что все, что бы мы ни предприняли с этой минуты, будет проявлением уважения к его выбору. Я чувствовал себя обязанным рассказать историю Сноудена именно в том духе, который определял его поступок, — смелости, коренившейся в убеждении в своей правоте, и бесстрашия перед преследованиями и угрозами, которые могли посыпаться от официальных лиц, желавших скрыть свои действия.

Через пять часов, в течение которых продолжалось интервью, я отбросил все сомнения в правдивости заявлений Сноудена и его мотивах, взвешенных и искренних. Перед нашим уходом он вновь вернулся к тому, о чем упомянул уже много раз: Сноуден настаивал, чтобы он был указан в качестве источника получения документов, причем открыто, в первой же статье, которую нам удастся опубликовать.

"Каждый, кто делает что-то значимое, должен объяснить людям, зачем он это делает и чего надеется достичь", — сказал он.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.