Г.Сосонко. Лестница жизни

Г.Сосонко. Лестница жизни

- Что-то в последнее время твоя фамилия исчезла со спортивных страниц, — сказал мне пару лет назад продавец в газетном киоске, с которым мы иногда обсуждаем игру «Аякса».

Когда я начал объяснять что-то, ссылаясь на возраст, он решительно перебил:

— Возраст? При чем здесь возраст? Это что — футбол, где травмы замучают, да и дыхалка после тридцати уже не та. А у вас что — сиди себе да поигрывай, у тебя ж опыт — смотри какой...

Мне было непросто объяснить ему, что шахматы на профессиональном уровне — очень тяжелая нагрузка на подвергающуюся постоянной амортизации нервную систему. Нагрузка, незаметная для широкой публики.

В старое время игрой в преклонном возрасте нельзя было удивить. Легаль до конца жизни оставался вторым шахматистом Франции после Филидора. В 85 лет он провел с кавалером Сен-Бри комбинацию, известную любому шахматисту и вошедшую в историю под названием «мат Легаля». Не играет роли, что эта комбинация имела опровержение на пятом ходу, равно как и факт, что Легаль давал ладью форы.

Среди шахматных долгожителей прошлого можно назвать Филидора, Стейница, Блэкберна, Мизеса, Ласкера. Но и Решевский с Найдорфом играли в шахматы до преклонных лет, а Смыслов только недавно оставил практическую игру и переключился на составление этюдов. Может быть, поэтому сегодня, когда речь заходит о шахматах на высоком уровне, создается впечатление, что в них, не теряя класса, можно играть если не до глубокой старости, то, во всяком случае, до пожилого возраста. Заблуждение! Пример Корчного, неимоверными усилиями еще как-то держащегося на плаву, нетипичен: представители не только его, но и последующего поколения давно сошли с дистанции. Впрочем, и ватерлиния корч-новского корабля, несмотря на эпизодические подъемы, опускается всё глубже и глубже. Те же немногие, кто участвует в соревнованиях, разменяв пятый или шестой десяток, представляют собой бледную тень времен собственной молодости.

Готтентоты заставляли своих стариков карабкаться на дерево и потом трясли ствол. Если испытуемый был настолько дряхл, что не мог удержаться и сваливался, его следовало убить. Жители Огненной Земли съедали своих стариков. У эскимосов те сами уходили из юрты в пургу и не возвращались. Современное общество более гуманно и старается заботиться о своих престарелых членах, даже если они не приносят пользы. Вопрос в том, в каком возрасте человеку, работа которого напрямую связана с вдохновением, творчеством, следует прекратить свою деятельность? Надо ли продолжать ее, даже когда создаваемое им только весьма отдаленно напоминает получавшееся у него в молодости без всякого напряжения? Или добровольно уйти, едва заметив первые признаки приближающегося заката? «Пока тебя не высмеют юнцы», — как говорил когда-то Александр Поп.

Ференц Лист был не только композитором, но и блестящим пианистом, собиравшим восторженную аудиторию. Но карьера его как пианиста продолжалась не слишком долго. В 1847 году, будучи на вершине славы, Лист прекратил выступления и никогда больше не играл перед публикой, полностью переключившись на композиторскую деятельность.

Чайковский писал за два года до смерти: «Инструментовка чем дальше, тем труднее мне дается. Двадцать лет тому назад я валял во все лопатки, не задумываясь, и всё выходило хорошо. Теперь я стал труслив, неуверен в себе. Сегодня целый день сидел над двумя страницами - всё что-то не выходит, чего бы хотелось».

Пит Валкман — голландский писатель, подававший в свое время большие надежды, попытался в 50 лет создать что-нибудь новое. Он работал над рукописью длительное время, написал почти двести страниц, но в какой-то момент всё понял — и нажал на кнопку Delete...

Йоп Зутемелк, знаменитый велогонщик, победитель Тур-де-Франс, в тридцать восемь ставший чемпионом мира, через два года закончил свою карьеру, находясь всё еще в отличной форме.

— Уйдя, я поступил очень правильно, хотя мог еще соревноваться, — говорил Зутемелк. — Это много лучше, чем еще два года принимать участие в гонках, до тех пор, пока ты не сможешь выиграть уже абсолютно ничего.

В 2005 году на 95-м году жизни умер легендарный джазовый музыкант и один из родоначальников свинга Арти Шоу. В сорок четыре года, находясь на самом пике своей карьеры, Шоу объявил, что принял решение прекратить выступления, так как не видит для себя возможности достичь тех вершин в творчестве, к которым стремился.

В 1939 году Морис Эшер работал над своими знаменитыми «Метаморфозами». Три десятилетия спустя, глядя на самого себя тогдашнего, он писал: «Мне был сорок один год. Это возраст, когда душа молода, а вдохновение и энергия наиболее сильны. Все мои наиболее оригинальные идеи относятся к тому периоду».

В этом возрасте Каспаров решил оставить шахматы...

Мы видим, что вопрос: продолжать ли творческую деятельность? — сугубо индивидуальный и полностью зависит от честолюбия, амбиций, объективности, здоровья и множества других факторов.

Курту Воннегуту было 74 года, когда он заявил, что лучшие свои книги написал до того, как ему исполнилось пятьдесят пять. «Мне не нравится то, что я делаю сейчас, — признался знаменитый писатель. — Перечитывая написанное мною в последнее время, должен сказать, что это менее ясно и интересно, чем казалось мне в процессе работы. И первый, кто замечает это, я сам. Есть немало писателей, достигших пожилого возраста, которые производят что-то невразумительное. Критики этого не понимают. Они удивляются последним пьесам Теннеси Уильямса: что с ним случилось? Хотя ответ очевиден: он постарел».

Хорошо еще, что Воннегут сам видит причины ухудшения своего творчества. Другие не замечают происходящей метаморфозы и не в состоянии посмотреть на себя со стороны.

Московский режиссер Марк Захаров утверждает, что очень многие актеры не способны уловить момент своего «спуска с вершины»: «Нужно быть очень умным человеком, чтобы понять, что глупеешь, деградируешь, работаешь хуже. Бывают случаи, когда кого-то продолжают хвалить, правда, это относится к узкому кругу друзей, знакомых, родных. И актеру начинает казаться, что он продолжает восходящую траекторию. На самом деле апогей уже пройден, и надо думать о том, чтобы достойно завершить свой творческий путь».

Это непросто, потому что у музыкантов, писателей, художников, скульпторов и актеров перед глазами примеры их коллег, пусть и немногих, которым удавалось не снижать планку и в преклонном возрасте.

По сравнению с людьми искусства шахматист всегда находится в жестокой реальности: результат отдельной партии и итог турнира говорят о его возможностях, а безжалостные цифры рейтинга не позволяют питать иллюзий.

Аристотель утверждал, что после пятидесяти умственные силы слабеют, это пора, когда надо пожинать плоды того, что посеял раньше. На шахматы, увы, это правило не распространяется. Потому что в шахматах засевать приходится каждый раз заною, да и какой уж тут урожай, когда у шахматиста в возрасте почва — суглинок, семена измельчали, да и за плугом идти невмоготу. И расхожая мудрость: молодые думают, что старики — дураки, а старики знают, что дураки — молодые, к шахматам не относится. Потому что в борьбе на высоком уровне мотивация, энергия, сила, напор — всё, чем отличается молодость, — играют куда большую роль, чем опыт и умудренность пожилого шахматиста.

Так же как здоровый человек живет и поступает так, словно он бессмертен, спортсмен в период расцвета не может допустить мысли, что может быть по-другому. В 1987 году Ян Тимман, набрав 9,5 очка из 11, с большим отрывом выиграл чемпионат Голландии. Принимая поздравления с победой и соглашаясь с тем, что сегодня он лучший игрок страны, Ян добавлял: «Сегодня и всегда». Как, подумалось тогда,_ всегда? Вообще всегда? Пятнадцать лет спустя его имя нельзя было найти в списке ста сильнейших в мире, а сам он дважды кряду занял последнее место в Вейк-ан-Зее.

Кирилл Кондрашин говорил, что дирижерская профессия — это профессия второй половины жизни. В шахматах наоборот — это профессия первой половины жизни, в настоящее время — даже первой трети. Борис Спасский проиграл матч на мировое первенство, когда ему было двадцать девять лет. Три года спустя, победив Тиграна Петросяна и завоевав титул, он сказал, что тогда был слишком молод и что нельзя поручать серьезное дело человеку, если он моложе тридцати. Сейчас, посмотрев на возраст участников сильнейших турниров, Спасский так не сказал бы.

Один из самых распространенных средневековых сюжетов - лестница жизни. Слева, у ее основания — малое дитя карабкается на первую ступеньку. На следующей ступени - подросток, потом молодой человек, и вот — на вершине — человек в полном расцвете сил. Еще несколько остановок и... седой и сгорбленный старик занес ногу, чтобы сойти с последней ступеньки — в гроб.

Если обозреть шахматную лестницу в прошлом, а тем более в позапрошлом веке, то она примерно будет соответствовать общей возрастной схеме. Благообразный бородатый Стейниц, завоевавший звание чемпиона мира в пятидесятилетнем возрасте. Философ Ласкер, удерживавший это звание в течение двадцати семи лет. Методичный, умевший программировать самого себя Ботвинник, ставший чемпионом в тридцать семь... Если мы выстроим такую шахматную лестницу в начале 21-го века, то увидим, что карабкаются на нее мальчишки и девчонки, да и на вершине главным образом подростки и молодые люди.

Шахматы, как и другие виды спорта, стремительно молодеют, становясь всё более и более детской игрой. В будущем борьба на самом высоком уровне в них будет происходить в возрастной группе примерно от двадцати до двадцати пяти лет. Это совсем не значит, что шахматист в тридцать с лишним играет хуже, чем в эти годы. Нет, нередко приходит успех и к тридцатилетним, и немалый. Достаточно посмотреть на последние результата Топалова или выигрыш Рублевским суперфинала России 2005 года. Просто накатывается новая волна молодых, не отягощенных еще мирскими заботами, обладающих большей энергией и пышащих честолюбием. Они начали обучение игре и продолжали совершенствование по-другому, чем шахматисты предыдущей генерации. Сравнение с новым поколением компьютеров напрашивается само собой. Разница между первым Пентиумом и обычным компьютером была не так уж велика. Потом пришло время для Пентиума 2, 3, 4, для Супер-Пентиума и т.д. Еще более быстрыми, еще более мощными. Это совсем не значит, что старые так уж плохи и их нужно тут же отправлять на свалку. Просто новые глубже анализируют позицию, еще на какую-то фракцию мощнее, быстрее. На языке современных шахмат эта фракция нередко выражается очком, пусть даже половинкой очка, но эта половинка определяет в конечном итоге результат в турнире, разницу в рейтинге и, как следствие, — субординацию в шахматном мире.

«Чтобы выиграть спринт, — сказал знаменитый велогонщик прошлого, когда ему исполнилось тридцать, - нужно выходить на старт с чувством: победить или умереть, а этого у меня уже нет».

Эта проблема, уверен, знакома и шахматисту в возрасте. Матулович, в свое время один из самых агрессивных гроссмейстеров, после пятидесяти стал свертывать игру при малейшей опасности, действительной или мнимой. Весь его организм противился насилию над ним во время игрового процесса! На то же самое жаловался и Шамкович в конце жизни, объясняя, почему он предлагает теперь ничьи в ранней стадии партии: «Это не я, это мой мозг протестует — дай мне покоя».

Анатолий Карпов вспоминает, как маленьким мальчиком пришел в шахматный клуб Златоуста и тренер усадил его играть с шахматистом по фамилии Морковин, которому шел восьмой десяток: «Испытание, которое мне предложил тренер, только внешне выглядело серьезным. Если человек более полувека играет в шахматы, что такое мозги на восьмом десятке — не надо объяснять».

Это совершенно естественный процесс, что к пятидесяти годам всё начинает понемногу портиться: кровь, ткани, зрение, зубы. Что же говорить о нервной системе шахматиста, получающей с детства такую нагрузку.

Вспоминаю, как на турнире в Лон-Пайне в начале 80-х годов я повстречал гроссмейстера Лейна, которого хорошо знал еще по питерским временам. Выглядел он, несмотря на свои пятьдесят с небольшим, превосходно: Лейн бросил курить и, регулярно посещая фитнес-клуб, был буквально налит мускулами. Однако игра у него совершенно не шла. «Ты мне можешь сказать, — озадачил он меня однажды во время утренней прогулки, — почему раньше, когда я играл в шахматы, идеи прямо роились в голове, а сейчас в ней только дерьмо?»

«Как играл раньше, я уже не могу, а так, как играю сейчас, — не хочу», — объяснял довольно приличный украинский мастер, почему он больше не участвует в соревнованиях.

Опытный спортстмен знает, что с возрастом следует беречь энергию, не растрачивая ее понапрасну, что интенсификация тренировочного процесса бессмысленна и даже вредна. Профессиональный американский баскетболист доигрывал последние годы, выступая за немецкие клубы. Тяжелым, изнурительным тренировкам он предпочитал легкие упражнения разминочного характера.

«Молодые ребята удивляются, что я не прыгаю на тренировках за уходящим в аут мячом. Я знаю свои возможности и представляю себе, сколько мне еще осталось играть, — объяснял он. — От меня ожидают 18—20 очков в каждом матче. Если буду набирать меньше 15 — нехорошо, но я и не очень-то радуюсь, если набираю очков 25 или больше: они будут думать, что я в каждом матче так смогу».

Конечно, при условии безоговорочного и полного подчинения всей жизни тренировочному процессу что-то может и воздаться сторицей, но кроме Корчного в сегодняшних шахматах некого, пожалуй, и привести здесь в пример. Но и для него отдача совершенно непропорциональна затраченному времени и усилиям. Не говоря о том, что очень часто даже такой подвижнический труд не приносит вообще никаких плодов.

Когда Ефим Геллер выиграл в 1979 году чемпионат Советского Союза, ему было пятьдесят четыре года. «Какие могут быть секреты, - сказал он. — Работать с годами надо больше, вот и всё!» Легко сказать. С возрастом как раз хочется меньше работать. В следующем первенстве страны Геллер выступил крайне неудачно. А гроссмейстер Логинов, став в пятьдесят чемпионом Петербурга, одной из причин своего успеха назвал как раз то, что он стал с годами легче относиться к подготовке.

Известно, что характерной чертой первой половины жизни является неутомимая жажда счастья, второй же — боязнь несчастья. Чувство это знакомо и шахматистам. «Когда я был молод, мне казалось, что если покажу всё, на что способен, я выиграю партию; теперь же мне кажется, что если покажу всё, на что способен, я не проиграю», - говорил Тарраш в пожилом возрасте. Все шахматисты, у которых успехи остались в прошлом, жалуются на потерю мотивации, накапливающуюся усталость, проблемы с концентрацией, желание сыграть понадежней, сберечь энергию.

Вспоминает Юрий Авербах: «Мне было пятьдесят, когда я играл в полуфинале первенства страны с Цешковским. Цейтнот, острейшая позиция, у меня висит флаг. Он думает над ходом. Я решаю выпить кофе и беру термос, стоящий рядом на столе. Смотрю на своего соперника — у того глаза расширяются: оказывается, я взял шахматные часы и пытаюсь отвернуть крышку термоса...

На том же турнире имел легко выигранную позицию с Зальцманом. Так сделал второй ход варианта вместо первого, еле-еле на ничью уполз. Но не всё было еще потеряно. Для выхода в финал я должен был набрать в трех последних партиях полтора очка. Проиграл бесславно две и сделал одну ничью, а ведь в молодые годы я очень хорошо играл на финише. Именно после того полуфинала я всё понял: возраст! От этого уйти еще никому не удавалось, теперь пришел и мой черед. И я решил прекратить практическую игру.

Самой главной причиной снижения результатов с возрастом считаю снижение мотивации, если она еще остается. Ну и, конечно, накопление усталости. Ведь шахматы на профессиональном уровне являются труднейшим интеллектуальным спортом, а если это спорт, то он требует ежедневной тренировки. Ежедневной! Легко ли пожилому человеку подвергать себя таким испытаниям? А тяжелые перегрузки при игре в турнирах?! Когда тебе двадцать, достаточно выспаться как следует — и ты в порядке. А ежели тебе пятьдесят, требуется неделя, чтобы прийти в себя после напряженной партии. Ты устаешь, с каждой партией всё больше и больше; происходит накопление усталости, приводящее к цейтнотам и необъяснимым просмотрам».

Ян Тимман: «С возрастом в первую очередь пропадает способность длительной концентрации, без которой невозможно постоянно держать партию под контролем. Уходит энергия, ментальная энергия. Я восхищаюсь Корчным, но не завидую ему, потому что знаю, чего стоит это колоссальное напряжение».

Борис Гулько: «Уходят творческая энергия и желание. Кроме того, пропадает уверенность, а уверенность в себе - это свойство молодости и очень важное профессиональное качество. Иногда во время партии появляется позорная мысль: а не предложить ли ничью, чтобы сохранить побольше сил? Раньше таких мыслей не было и в помине».

Владимир Тукмаков: «Считаю, что это связано в первую очередь с проблемой концентрации. В турнире, в конкретной партии, в поисках лучшего хода. Это замкнутый круг: если длительное время не играешь в сильных турнирах, исчезает необходимая концентрация, а если ее нет, то и играешь хуже и не попадаешь в сильные турниры. Кроме того, начинаешь задумываться о жизни, о том, правильно ли был сделан выбор, а такие мысли не способствуют настроению за доской и конечному успеху».

Артур Юсупов: «Сейчас я, безусловно, играю хуже, чем в двадцать пять. Мотивация — главное. Когда я в семнадцать лет играл в чемпионате мира среди юношей, то настроение было: если надо выиграть последние три партии, я выиграю их, и сомнений не было. Сейчас и близко такого нет. Изменились ценности. В годы молодости победа в турнире была самым главным в жизни. Сейчас я так не думаю. Шахматы не являются больше вопросом жизни и смерти, успех в них уже не главное, есть семья, дети, надо зарабатывать. Всё это — жизнь. Чтобы добиться максимума, надо выкладываться на сто процентов. Я думаю, что у меня был такой момент в карьере, когда я дошел до своих ста процентов. Другой момент — наличие энергии: даже если я делаю те же самые ходы, что Морозевич, он играет убедительнее, вкладывает в них какое-то другое содержание, и противники в ужасе... Энергия, вот что уходит с годами».

Многие пожилые шахматисты мечтают поскорее достичь отметки шестьдесят, позволяющей им играть в чемпионатах мира и Европы для сеньоров. Вспоминаю, как Багиров жаловался, недобирая двух недель до желанной даты: «Ну что мне стоило шестьдесят лет назад немного поторопиться!» Едва разменяв седьмой десяток, в этих турнирах играли Марк Цейтлин, Яков Мурей и другие известные гроссмейстеры. Если посмотреть на таблицы чемпионатов, нетрудно заметить, что число участников в них неизменно растет, а сами турниры становятся всё популярнее.

Еще более впечатляющую картину можно было наблюдать в ветеранских турнирах по бриджу - куда более массовых, чем шахматные. Многие бриджисты с нетерпением ожидали 55-летнего возраста, еще совсем недавно дававшего им право выступать в таких турнирах. Желающих стало так много, что Всемирная федерация бриджа решила начиная с 2004 года «повысить планку» до шестидесяти лет.

В отчетах о ветеранских шахматных турнирах нередко можно встретить жалобы игроков, приближающихся к восьмидесяти, а то и перешагнувших этот рубеж: фора, которую они дают «молодым» (шестидесятилетним), слишком уж велика. Резон в этом есть. Ведь восемьдесят, даже семьдесят лет — совсем не то же самое, что шестьдесят. Ратмир Холмов заметил как-то, что в шестьдесят, даже в шестьдесят пять он не чувствовал возраста, но играть после семидесяти стало много труднее. Здесь совсем по-другому ощущаешь тяжесть бытия.

Иногда ветераны принимают участие и в обычных открытых турнирах. Тогда рядом с их фамилией можно увидеть грустную букву «s», означающую, что обладатель ее достиг почтенного сеньорского возраста. Конечно, шахматист может говорить, что это только буква на бумаге, а в душе он по-прежнему молод. Есть счастливые люди, которые до глубоких седин ощущают себя молодыми, но если в повседневной жизни им это частенько сходит с рук, то шахматы безжалостны и к таким счастливым натурам.

Слою «ветеран» происходит от латинского vetus (старый) и означает опытность, большой стаж деятельности. По Далю, ветеран - это одряхлевший солдат, заслуженный старец. Такое определение устарело, конечно. Следует реабилитировать, во всяком случае по отношению к шахматам, и другое, осуждаемое «Словарем русского языка» как тавтологическое, словосочетание — «старый ветеран». Потому что появились старые ветераны и ветераны молодые. А на подходе — еще более молодые! Не удивлюсь, если в будущем будет сделана градация ветеранов; появятся суперсеньоры, юни-орсеньоры, а там — кто знает — и кандидаты в юниорсеньоры!

Помимо пенсионного и предпенсионного поколений в шахматах в последнее время возникло еще одно, которое в литературе Зинаида Гиппиус называла «подстарками». Их возраст начинается обычно после тридцати, задолго до тех тридцати пяти — сорока, которые Ботвинник когда-то называл лучшими годами шахматиста. Сегодня в этом возрасте сходят со сцены, лишь немногим удается еще держаться в авангарде, но все они познали уже неудачи и разочарования. Тем же, кто, несмотря ни на что, пытается противостоять новому потоку, еще предстоит залезать на деревья, покрепче держась за ствол, уходить из юрты в пургу и быть съеденными «молодыми варварами», как Доннер называл идущих на смену.

Возрастная планка, при которой шахматист чувствует, что энергия и амбиции его идут на убыль, постоянно снижается. На турнире в Вейк-ан-

Зее 2005 года после захватывающего поединка с Александром Морозеви-чем, судьба которого решилась в обоюдном цейтноте, Найджел Шорт признался: «Я чувствую себя совершенно опустошенным. Ментально я превращен в руину. Нет никакого сомнения, что это следствие моего возраста». Хотя Шорт и был старейшим участником, ему исполнилось только сорок. Приведу мнение — такое ли уж шутливое? - опытного тренера Евгения Владимирова: «Современные шахматы с ускоренным контролем времени на обдумывание лицам старше тридцати не могут быть рекомендованы, а тем, кому за сорок, - должны быть категорически запрещены. С медицинской и гуманной точек зрения».

Владимиру Крамнику год назад исполнилось тридцать, но он говорит: «Я чувствую себя уже немного ветераном и не собираюсь продолжать играть в шахматы до конца моих дней. Быть может, еще лет десять, точно не больше. Скажем, до сорока — это максимум».

Петру Свидлеру было двадцать пять, когда он сказал: «Хотя я и не ощущаю себя стариком, понимаю, почему приглашают в турниры Рад-жабова или Карякина. Надеюсь, что пяток-то лет в серьезных шахматах у меня еще есть...»

Чтобы добиваться сегодня успехов, надо работать еще интенсивнее, подбрасывая в топку еще больше угля. Неудивительно, что и сгорание происходит много быстрее. Процесс этот касается любого вида спорта, и шахматы не исключение. В каком возрасте будут зачислены в ветераны мальчишки и девчонки, начавшие играть в пять-шесть лет и ставшие гроссмейстерами, еще не закончив школы? Первая клонированная овца Долли начала в сравнительно молодом возрасте проявлять очевидные признаки старения - эффект, который никто не мог предвидеть. Жизнь спортсмена на высоком уровне не может продолжаться бесконечно, и мы не можем предугадать, какими будут результаты сегодняшних вундеркиндов в возрасте, скажем, двадцати пяти — тридцати лет. Сохранится ли у них творческий запал, любовь к игре, желание снова и снова что-то доказывать, наконец, просто нервная энергия? Потому что в шахматах, как в сказочном Зазеркалье, даже чтобы оставаться на одном месте, нужно все время бежать.

В любом профессиональном спорте снижение результатов связано с сильными перегрузками и травмами, не позволяющими организму функционировать на прежнем уровне. У шахматистов потеря мотивации и энергии, изнашиваемость нервной системы и ослабление концентрации внешне проявляется менее заметно, создавая нередко иллюзию случайности неудачи, - мол, в следующий раз будет по-другому, еще смогу, ведь раньше же получалось. Поэтому перемещение на вторые, а потом и на третьи позиции в шахматах зачастую происходит много болезненнее, чем в других видах спорта, где приговор выносит сам организм, не выдерживающий перегрузок, с которыми легко справлялся в молодости.

«Я не чувствую себя старым, у меня еще достаточно энергии. Единственная разница между мной в тридцатилетнем возрасте и сегодняшним заключается в том, что тогда я всегда находился в прекрасной форме, а сейчас форма переменчива: порой нахожусь в ней, порой нет», — говорил Карпов, когда ему исполнилось пятьдесят. Ему трудно признать, что возраст — объективный фактор, с которым нельзя не считаться, а «переменчивая форма» как раз и есть следствие возраста.

В июле 2003 года сорокалетний Каспаров сказал: «Мои последние, далеко не лучшие результаты, по-моему, абсолютно не связаны с моим возрастом... Самая большая разница междумной 20-летним и мной 40-летним — в моей шевелюре. Точнее, в ее цвете и пышности».

С последним утверждением трудно не согласиться, хотя разница, конечно, не в шевелюре, а в том, что находится под нею. Оглядываясь на пройденный путь и объявляя о своем уходе из шахмат, Каспаров признавал: «Я помню некоторые сыгранные мною великие партии и помню, что был очень, очень возбужден перед игрой. Я чувствовал, что во мне бушует огромная энергия. К сожалению, это осталось в прошлом. Совершенно очевидно, что человек с возрастом утрачивает способность к концентрации».

Я уже не играю в шахматы. Или почти не играю. Нельзя же принимать всерьез две-три партии в год клубного чемпионата страны, когда я сажусь за доску, только если команде грозит вылет во второй дивизион или, наоборот, забрезжили шансы на переход в премьер-лигу. Но даже играя только эти партии, я уже заранее чувствую нарастающую нервозность, усиливающуюся во время самого процесса, раздражение на судью, вошедшего в «поле» моей партии, на громко переговаривающихся между собой игроков, пока их соперники думают над ходом, на партнера, сделавшего неосторожно (и неумышленно, конечно) резкое движение или помешавшего ложечкой кофе, на постоянно открывающуюся дверь в зал, на луч солнца, падающий на доску. Наконец, на соперника, когда тот, почти не думая, делает ход, который я даже не принимал во внимание, рассчитывая варианты. Рассчитывая варианты? Так ли это? Мышление шахматиста в возрасте очень напоминает манеру игрока в снукер. Он видит, разумеется, весь стол, конфигурацию шаров на нем, понимает, что где-то — шары разбросаны, в дальнем углу — опасная ситуация и один неосторожный удар может стоить сразу целого фрейма. Но более чем на два хода вперед он не рассчитывает — знает из опыта, что и этот, пусть несложный, шар надо еще забить, чего там на будущее загадывать. Так и пожилой шахматист чаще всего старается свести свои расчеты к минимуму, полагаясь на опыт, стараясь по возможности «делать ходы рукой». Увы, этого далеко не всегда бывает достаточно. И первый, кто замечает это, — сам игрок. Следствие — отвращение к самому себе, когда делаешь второсортные ходы, понимая это часто в процессе самой игры. Проверка на компьютере почти всегда вносит дополнительные отрицательные эмоции. Даже после партии, на первый взгляд казавшейся логичной, сознаёшь, какое количество брака было допущено, сколько возможностей, о которых даже не подозревал в ходе игры, осталось за кадром, — и какие-либо иллюзии развеиваются окончательно.

К тому же старым шахматистам труднее приспособиться к новым веяниям игры, в то время как молодые впитывают всё естественно и очень быстро. Иногда создается впечатление, что они многое знали об игре еще до рождения. Это явление известно в природе. Все знают, например, о чудесном перелете птиц с севера на юг. Непостижимо, как летят они много тысяч километров, не сбиваясь с пути. Но еще чудесней станет для нас этот перелет, когда мы узнаем, что первыми улетают на юг не старые, знающие дорогу птицы, а вчерашние птенцы, никогда не летавшие и не знающие даже страну, в которую улетают! Молодые птицы, всего шесть месяцев назад как вылупившиеся из яиц, первыми снимаются с насиженных мест и без ошибки летят путем своих предков.

Набоков утверждал, что писателю наступает конец, когда его начинают одолевать вопросы типа: что такое искусство? кому это всё нужно? и т.д.

Шахматисту приходит конец, когда он говорит себе, что помимо шахмат в мире есть много других интересных вещей: столько непрочитанных книг, неуслышанных симфоний, неувиденных стран и много еще всего. Потому что для успеха в шахматах, даже при наличии таланта и неустанной работы, требуется еще полное подчинение себя поставленной цели и искренняя вера, что ослабленная позиция вражеского короля, который должен подвергнуться комбинированной атаке, и есть цель и смысл всего существования. И это — главное, без всяких почему и зачем.

Нельзя стать узким специалистом, не став в строгом смысле болваном, говорил Бернард Шоу, и определенный смысл в его словах есть, конечно. Любимец Голландии, один из самых выдающихся футболистов нашего времени, харизматический Йохан Круифф сказал как-то, что на протяжении долгих лет всегда брал с собой в поездки одну и ту же книгу, но ни разу ему не удалось пойти дальше двадцатой страницы. Когда у него спросили о названии книги, он, как ни силился, не мог его вспомнить...

Когда я читаю в интервью молодых талантов, что они решили окончить институт, дабы обеспечить себе тылы в случае неуспеха в игре, а некоторые уже приступили к реализации этого плана, я, уважая их решение, мысленно вычеркиваю их имена из больших шахмат.

Трагедия шахматиста заключается в том, что, несмотря на полную самоотдачу, абсолютный режим и искреннюю любовь к игре, успехи у него будут встречаться всё реже и реже, а число неудач возрастет. Но, может быть, он утешится, взяв себе за образец японского самурая, хорошо знавшего: сколько бы сражений он ни выиграл и как бы много наград ни получил, в конце его ждет трагическая судьба. И судьба эта не будет результатом ошибки или невезения (хотя и это может иметь место), — трагичность заключена в самом сценарии человеческой жизни. Так и шахматист - презрев мысли о том, что ожидает его в будущем, должен смело смотреть в глаза настоящему, просто наслаждаясь оригинальной идеей, красивым маневром, новым турниром. Выпавшему мгновению сыграть партию в шахматы.

В любой области только фанатично преданные делу люди могут добиться больших высот. Даже замечательный талант без страстного желания превращается в посредственность. Великим же делает только редкое соединение таланта и фанатизма. Но за подчинение жизни только одной цели надо платить, жертвуя чем-то другим, и вопрос: что же правильно? — сводится к вечному вопросу о смысле жизни самой.