Осознание разнообразия. О нравственных стандартах

Осознание разнообразия. О нравственных стандартах

Третья важная особенность российского самоощущения 1914 года такова: ее жители твердо знали, что их страна во всех своих частях неодинакова, что в ней «что ни город, то и норов». Дело в том, что Российская империя с точки зрения управления представляла собой в весьма асимметричную конструкцию. Когда сегодня о ней привычно говорят, что она была очень централизована, под этим часто подразумевают единообразие. На самом деле она была достаточно разнообразно устроенной. Более известны примеры Финляндии и Польши с их особым устройством. Куда меньше сегодня помнят об особых самоуправлениях — например, о так называемом «Степном положении 1891 года» у народов на территории нынешнего Казахстана. У бурятов, хакасов, якутов еще в прошлом веке были «степные думы», их ввели в 1822 году. После завершения кавказских войн (1817–64) были введены положения «О кавказском горском управлении» (1865) и «О кавказском военно-народном управлении» (1880). Военно-народное управление основывалось на сохранении исконного общественного строя с предоставлением населению возможности во всех своих внутренних делах управляться по обычаям (адатам). Народы Туркестана (т. е. Средней Азии) также управлялись по своим законам.

Сегодня возмущаются: как это могли быть в Чечне шариатские суды? Человек 1917 года смотрел на это иначе: по какому же суду судиться магометанам, как не по своему, шариатскому? Это упрощение, но в целом дело обстояло именно так. Преступления особо тяжкие были подсудны общероссийским законам, были предусмотрены коллизии между русским и мусульманином, между буддистом-калмыком, субъектом «степных» законов, и лезгином-мусульманином и так далее. Все это было довольно тщательно отработано. Вдобавок, многие народы были освобождены от призыва в армию.

Были разные системы образования. Я сам родом из Ташкента и еще застал старцев из местных жителей, которые помнили так называемые русско-туземные и просто туземные школы (в начале века слово «туземный» не имело обидного оттенка). Для желавших получить продвинутое мусульманское образование были медресе. У евреев были свои духовные школы — ешиботы и хедеры. Империи было чуждо стремление все унифицировать. Хотя и к дальнейшему дроблению жизни оно, естественно, не стремилось. Так что, например, государственные украинские школы оно создавать бы вряд ли стало. Частные, пожалуйста.

Эта сложная, уравновешенная и асимметричная система судопроизводства, образования и управления воспринималась как нечто естественное и должное. Административно империя делилась не только на губернии, но и на области, что тоже не случайно. Скажем, Уральская область — это потрясающе мало кто знает — была областью Уральского казачьего войска с управлением по военному образцу. Вообще-то всякая казачья территориальная единица управлялась по военному образцу, но здесь «все земли уральские принадлежали всем казакам», и распределение земельных угодий, распределение прибылей от всех доходных статей и прочее определялось казачьим кругом, т. е. по сути дела область представляла собой одну исполинских размеров общину. Сейчас уже трудно себе такое представить. На тех же основаниях собирались обустроить Енисейское казачество, оно только-только успело сформироваться к первой мировой войне.

Вообще казачество — абсолютно уникальное явление (еще раз повторю слова казачьего генерала Африкана Богаевского о сословии, служащем державе «поголовно и на свой счет»). Оно всегда вызывало зависть, особенно в Австро-Венгрии и Пруссии, где пытались, без успеха, завести нечто подобное 67. Хотел бы оказаться неправ, но боюсь, что и у нас казачество более невоспроизводимо.

Совокупность всех этих представлений — про казачество, про державшихся особняком старообрядцев, про народы, не подлежащие призыву в армию, про разные системы образования, самоуправления и подсудности, про мировые, общие и волостные суды (а также военные, духовные и коммерческие), про консистории разных вероисповеданий, про многочисленные сословные органы, про то, что Россия делится не только на губернии, но и на области, округа, генерал-губернаторства и наместничества, что в ее состав то ли входят, то ли не входят вассальные государства Бухара и Хива и протекторат с неясным статусом — Урянхайский край, а также Царство Польское и Великое княжество Финляндское, про все это разнообразие (которое, на самом деле, надо описывать очень долго) — в ясной или неясной форме присутствовала в сознании жителей Российской империи. Каждый знал, что даже в собственно России, не говоря уже об империи в целом, нет общей мерки для всякого места, что везде свои говоры, песни, приметы, орнаменты, промыслы, ремесла, способы охоты или засолки рыбы, и находил это естественным. И в самом деле, это был признак живой страны, в истории которой никогда не приходилось начинать жизнь с чистого листа. Правда, вскоре предстояло.

Раз уж об этом зашла речь, добавлю (пусть и выходя за рамки разбираемого вопроса), что властное устройство исторической России, при частой неодинаковости от места к месту, представляло собой достаточно разумную и, что важно, весьма экономную конструкцию. Никаких раздутых штатов ни в одном управленческом звене. Раздутые штаты — типично большевистское порождение. Они появились сразу после большевистского переворота, удивительно быстро. Самый яркий пример: в Москве к 1920 году остался 1 млн жителей (остальные разъехались от голодухи — в основном, по деревням, к родне), чуть ли не треть из них составляли несовершеннолетние, а из взрослых 231 тыс. человек состояли на «совслужбе» — четверть населения! Не на производстве, заметьте (в столице пролетарского государства!), а в бесконечных Главспичках, Главтабаках и еще 47 «главках»! Только «совбарышень», как тогда их называли, мигом стало сто тысяч. Вот когда люди «почувствовали разницу». Ведь это совершенно другое отношение к работе. Большего обвала трудовой этики всего за какие-то три года невозможно себе представить.

Но вернемся в 1914 год.

Интересная вещь: уверенность в незыблемости вытекала не из ощущения страны-монолита, ибо такого ощущения, повторяю, не было, а из чего-то другого. Скажем, как человек того времени видел Туркестан? Как территорию, присоединенную в 1865-м, менее полувека назад. И то не полностью: Туркестан разрезался от Памира до Аральского моря вассальными государствами! Бухара и Хива, входившими в политическую и таможенную границу России, но самостоятельными во внутренних делах. Да и остальная Средняя Азия еще не очень воспринималась как органичная составляющая России.

А вот для людей, родившихся в советской Средней Азия, советские «республики» Узбекистан, Таджикистан, Туркмения, Киргизия уже были, на уровне бытового сознания, чем-то практически вечно существующим, чем-то таким, что было всегда и будет всегда. В отличие от людей 1914 года, для которых не только присоединение Туркестана, но даже кавказские войны окончились не так давно.

Однако же, несмотря на ощущение некоторой чужеродности этих новоприсоединенных областей, вера в «белого царя», в его империю и силу у жителей тогдашней России были таковы (и в этом состоит следующая особенность русского предреволюционного самоощущения), что переселенцы без всякой опаски водворялись в Закавказье, в среднеазиатских городах, в Семиречье, на присырдарьинских землях, в Закаспии, не говоря уже о таких центрах, как Рига, Ревель, Гельсингфорс. И даже в Харбине, русском анклаве в Китае.

Хотя было исключение. Все замечали, что в историко-статистических книгах, где есть какие-то сведения о дореволюционной России, часто натыкаешься на примечание: «без Польши и Финляндии». Я сейчас о Польше. Часть империи под названием Царство Польское воспринималась как нечто, почти не поддающееся интеграции. Лодзь, Ченстохов, Сандомир — ну никак не укладывалось в сознании людей, что это Россия. Мало-мальски русифицированным островом была Варшава, но этот остров не расширялся. Когда же в 1911 г. была выкроена новая губерния, Холмская, с преимущественно православным населением, и отрезана от Царства Польского, то все задались вопросом: зачем понадобилась эта губерния в виде узкого лоскута нелепой формы? Зачем решено сделать Царство Польское чисто католическим? И все поняли: Польшу готовятся отделять. Не успели, помешала война.

Далее. Люди ушедшей России ощущали ее как страну где положено жить по Божьим законам. В программу жизни (если так можно выразиться) не входила жестокость. Это воистину основополагающий пункт в нашем перечислении. Россия имела совсем иные, нежели сегодня, стандарты нравственности. Хотя что-то стало ломаться на стыке веков — слишком быстрая модернизация всегда опасна. Рабочие окраины, особенно столичные, стали порождать хулиганов — дело прежде неслыханное. Всерьез ворота жестокости отворили события 1905 года.

Еще в XIX веке смертоубийство, даже присутствуя в реальной жизни, оставалось чем-то очень страшным и неприемлемым в понятиях простого народа. В старинных судебниках присутствует очень выразительное, вызывавшее ужас понятие «душегубство». Я не хочу сказать, что царили буколические нравы. Была бытовая преступность, был разбой и, конечно же, убийства. Вопрос в том, много ли их было, насколько легко преступник мог отважиться на подобное преступление. В связи с этим я вспоминаю, как старый иркутский профессор Формозов, ровесник века, рассказывал, со слов своего отца, о том, как бедные люди ездили «на золоте». В начале 1890-х его отец студентом дважды ездил «на золоте» из Иркутска через пол-Сибири один раз в Челябинск, другой — в Тюмень (дальше в европейскую Россию в обоих случаях можно было ехать по железной дороге). О чем речь? В Иркутске была лаборатория, куда свозили золотой песок сибирских приисков, и там это золото превращали в слитки. Зимой годовую продукцию лаборатории на санях, обозом, везли до железной дороги. И малоимущие ехали на ящиках с золотом, это был для них бесплатный попутный транспорт! Ехал, конечно, экспедитор и сопровождающие казаки — кажется, двое. И это при тех нравах на сибирских дорогах, о которых пишет, например, Короленко! Видимо, они были суровы до известного предела. Присутствие нескольких безоружных пассажиров защищало надежнее вооруженной охраны. Большая шайка легко бы перебила всех, но, видимо, даже для разбойников существовали какие-то табу, их злодейство не могло перейти известный предел, они не отваживались пролить невинную кровь. Интересно, есть ли такое понятие в других языках, «невинная кровь»?

Сравнительно редки в России были половые преступления. И по самоубийствам Россия была на одном из последних мест в мире. Самоубийство потрясало людей (помните некрасовское: «ах, беда приключилась ужасная, мы такой не слыхали вовек»). Это, кстати, один из самых точных признаков духовного здоровья нации.

Характерно, что народ ясно осознавал эту свою особенность. Россия, несмотря на некоторую эрозию религиозного чувства, все равно до конца оставалась страной глубоко верующей, неспроста избравшей когда-то своим нравственным идеалом святость. С высоты больнее падать. Крушение веры и нравственных устоев были следствием того шока, который страна испытала 2 марта 1917 марта — шока, наложившегося на бедствия и ожесточение войны..