Съезд победителей, который не состоялся? (Вместо предисловия)

Съезд победителей, который не состоялся? (Вместо предисловия)

5 октября 1952 г. открылся XIX съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) (ВКП(б)), в ходе которого эта партия получила то имя, которое и сохраняла до самого своего конца – Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС). Мы еще поговорим о возможных причинах такого переименования, вернее, о связанных с этим переименованием намеченных радикальных переменах. Пока же обратим внимание на проблемы проведения съезда как такового и на проблемы руководства.

Партийный съезд в СССР не созывался с 1939 г. (правда, в начале 1941 г. имела место XVIII – и до «перестройки» последняя – партийная конференция ), и есть серьезные основания думать, что Сталин и не планировал созывать партийный съезд до завершения новой Большой чистки, намечавшейся им, что тоже можно с большой долей вероятности предполагать, уже на 1953–1954 годы, подобно тому, как и предыдущий, XVIII съезд был созван только по завершении Большого террора.

Но плану Сталина, как утверждает А. Авторханов, был противопоставлен план Берия и Маленкова, по которому предполагалось собрать августовский (1952 г.) Пленум ЦК ВКП(б) и назначить на нем время проведения XIX съезда партии. В конечном счете, именно так и было сделано ( Авторханов А.Г . Загадка смерти Сталина // Библиотека детектива, героики и приключений в 10 томах. М. – СПб., 1992. Т. 5. С. 64–65).

В связи с этим утверждением Авторханова, однако, возникает множество вопросов. Прежде всего, как Сталин вообще позволил собрать съезд вопреки своей воле? Есть серьезные основания думать, что на XIX съезде статус вождя народов был изрядно понижен. На октябрьском (1952 г.) Пленуме ЦК КПСС (созванном через два дня после завершения XIX съезда) Сталин просился в отставку с поста лидера партии (Первого секретаря, каковой пост сменил упраздненную XIX съездом должность Генерального секретаря). А. Авторханов уверяет нас, что Пленум принял эту отставку, и Сталин стал из Первого просто секретарем ЦК, а Первым стал Маленков (там же, с. 80). Однако речь-то идет о времени до съезда! Надо полагать, в августе 1952 г. (а тем более раньше) Сталин был согласен с идеей проведения съезда.

Почему же Сталин дал свое согласие на это мероприятие до проведения нового Большого террора? Рассчитывал, что он и без новой Чистки сумеет всех победить, как побеждал ранее? Но тогда почему он отказался, как считает тот же А. Авторханов, делать доклад на съезде, каковой пришлось взять на себя Г.М. Маленкову? Причем по поводу сталинского отказа от доклада сведения Авторханова подтверждает источник из диаметрально противоположного лагеря – дневники Л.П. Берия с комментариями Сергея Кремлева.

Так вот, из дневника Берия явствует: то, что докладчиком будет Маленков, известно было минимум за неделю до открытия съезда, 28 сентября 1952 г. В этот день Лаврентий Павлович делает в дневнике запись: «Доклад на съезд почти готов. Основной доклад будет делать Георгий (Маленков. – В. К .). Будут большие изменения». Правда, далее добавляется, что доклад «обсуждается с Кобой» ( Берия Л.П. С атомной бомбой мы живем! Дневник с комментариями С. Кремлева (1946–1953). М., 2011. С. 159), однако из текста непонятно: что это было за «обсуждение». В какой форме оно проходило? И остался ли Сталин этим обсуждением доволен? А если он остался недоволен, то почему стерпел?

А основания для недовольства у «вождя народов», судя по всему, были. Достаточно сказать, что Берия в выступлении на съезде (именно его речь была самой продолжительной) поставил «партию» впереди «Сталина» («партия, руководимая товарищем Сталиным» – по тем временам ересь неслыханная) («Правда». 1952. 9 окт.).

Далее, Берия не осудил (просто не упомянул) репрессированных в 1951–1952 гг. грузинских партийных деятелей, а из трех угрожающих СССР националистических опасностей на первое место поставил опасность «великодержавного шовинизма» (о которой в позднесталинском СССР упоминать было просто неприлично), на второе – «буржуазного национализма» (со стороны национальных республик СССР) и лишь на третье – «интернационального космополитизма» (от которого, согласно последним сталинским установкам на тот момент, было чуть ли не все зло на планете).

Кроме того, Съезд отверг предложенный вновь назначенными после чистки новыми руководителями Грузии первый параграф Устава КПСС, слова о том, что партия «создана великими Лениным и Сталиным». И после всего этого Лаврентий Павлович (есть основания полагать, что и последнее «крамольное» деяние было осуществлено не без его подачи) тем не менее в списках «вождей» (в то время перечень партийных руководителей печатали в газетах не в алфавитном порядке, как повелось в более поздние времена, а в порядке их значимости на данный момент в партийной иерархии) поднялся с пятого места в начале съезда (см. протокол утреннего заседания съезда от 6 октября 1952 г.) на третье к концу его («Правда». 1952. 15 октября).

Уж совсем непонятно, как Сталин стерпел, что открывать съезд будет Молотов, а закрывать – Ворошилов (на обоих своих верных соратников – с Микояном вкупе – он, как мы вскоре увидим, сразу после съезда страшно «наехал», не говоря уже о том, что их жены-еврейки уже были репрессированы!). Остается согласиться с А. Авторхановым, что все это было вопреки воле Сталина.

Если без эвфемизмов, то Сталина на этом съезде «опустили» на уровень 25-летней давности, когда он был лишь «первым среди равных» и ему приходилось бороться за высшую, а потом за абсолютную власть с многочисленными оппозициями. И вот теперь – начинай все сначала на восьмом десятке! Понятно, положение Сталина теперь было намного крепче, чем тогда: его авторитет позволял ему и в таком положении быть страшным и наносить по своим врагам удары огромной силы, но абсолютным диктатором он более не был. Но тогда опять-таки непонятно, как он согласился на проведение съезда до Большой чистки, не имея уверенности в его благоприятном исходе?

Остается предположить, что на тот момент, в который принималось решение о проведении съезда (август, а может быть, и июль 1952 г. – тот же Л.П. Берия, например, уже 15 июля 1952 г. знает, что «в этом году… проведем Съезд» ( Берия Л.П . С атомной бомбой мы живем! С. 155), Сталин уверенность в его благоприятном исходе имел, однако за прошедшие от решения о проведении съезда до самого его проведения неполные два (или три?) месяца что-то в стране или в мире (а может быть, и в стране, и в мире?) радикально изменилось.

Но и на этом странности не заканчиваются. Через два дня после закрытия съезда, 16 октября, открылся Пленум новоизбранного ЦК КПСС; при этом при выборах нового состава Политбюро (точнее, Бюро Президиума, которое по факту сменило бывшее Политбюро как руководящий орган) оставшиеся верными сторонники Сталина потерпели поражение (состав нового органа анализирует А. Авторханов и приходит к выводу, что верных людей, на которых безоговорочно можно рассчитывать, было только двое – Первухин и Сабуров, не считая, конечно, тех, которые и хотели бы быть преданными Сталину, но он их отверг – Молотова, Кагановича, Ворошилова… ( Авторханов А.Г . Загадка смерти Сталина. С. 75, 79). Но даже и это еще не все!

На том же Пленуме, как уже говорилось, Сталин страшно «наехал» на Молотова и Микояна. Л.П. Берия в своем дневнике, правда, замалчивает этот «наезд», а комментирующий его дневниковые записи С. Кремлев приуменьшает степень сталинского гнева на обоих соратников, он категорически отрицает утверждения «демократических» «историков» (кавычки Кремлева) о том, что Сталин чуть ли не смешивал Молотова и Микояна с пресловутой «лагерной пылью». «Но это, – возражает Кремлев, – ложь. И говорить так есть основания не только благодаря наличию ряда воспоминаний о Пленуме, но и прямо из анализа той ситуации» ( Берия Л.П . С атомной бомбой мы живем! С. 160–161).

Что же, последуем советам г-на Кремлева: если мы не верим «демократическим историкам», то разумнее всего послушать воспоминания о Пленуме очевидцев. Вот хотя бы такой очевидец, как известный писатель, участник того Пленума, любимец Сталина, а затем Хрущева и Брежнева. Писатель Константин Симонов, Вам слово.

По Симонову, Сталин, высказав несколько общих фраз на тему о том, как важно в борьбе с врагом проявить мужество, отступить, не капитулировать, «не счел нужным говорить вообще о мужестве или страхе, решимости и капитулянтстве. Все, что он говорил об этом, он привязал конкретно к двум членам Политбюро».

Сталин обрушился сначала на Молотова, а потом и на Микояна «с обвинениями в нестойкости, нетвердости, подозрениями в трусости, капитулянтстве… Это было настолько неожиданно, что я сначала не поверил своим ушам, подумал, что ослышался или не понял. Оказалось, что это именно так.

Он говорил о Молотове долго и беспощадно, приводя какие-то не запомнившиеся мне примеры неправильных действий Молотова, связанных главным образом с теми периодами, когда он, Сталин, бывал в отпусках, а Молотов оставался за него и неправильно решал какие-то вопросы (выделено мною; запомним эту фразу – она нам еще пригодится. – В. К .), которые надо было решать иначе… Такая же конструкция была и у следующей части его речи, посвященной Микояну, более короткой, но по каким-то своим оттенкам еще более злой и неуважительной.

В зале стояла страшная тишина. На соседей я не оглядывался, но четырех членов Политбюро, сидевших сзади Сталина за трибуной, с которой он говорил, я видел: у них у всех были окаменевшие, напряженные, неподвижные лица. Они не знали, так же, как и мы, где и когда, и на чем остановится Сталин, не шагнет ли он… еще на кого-то. Они не знали, что еще предстоит услышать о других, а может, и о себе.

Лица Молотова и Микояна были белые и мертвые. Такими же белыми и мертвыми эти лица остались тогда, когда Сталин кончил, вернулся, сел за стол, а они – сначала Молотов, потом Микоян – спустились один за другим на трибуну… и там – Молотов дольше, Микоян короче – пытались объяснить Сталину свои действия и поступки, оправдаться… Оба выступавшие… казались произносившими последнее слово подсудимыми, которые отрицают все взваленные на них вины, но которые вряд ли могут надеяться на перемену в своей, уже решенной Сталиным судьбе» ( Симонов К.М . Глазами человека моего поколения. М., 1989. С. 241–243).

Возникает вопрос: если Сталин потерпел поражение, впервые за все тридцать лет своего руководства партией оказавшись в меньшинстве, то почему же он после того занялся «стрельбой по своим»? Если в отношении Микояна могли быть какие-то сомнения, а точнее, мало у кого были сомнения, что Анастас Иванович заранее уловит, куда ветер дует, и примкнет к будущим победителям (Микоян так и поступил, но немного поторопил события, за что и поплатился несколькими неделями страха за свою жизнь; об этом впереди будет большой и подробный разговор), то Молотов всегда был вернейшим сталинцем и остался им даже после того, как в начале 1949 г. была арестована, а за пару месяцев до съезда репрессирована (сослана в Казахстан) его жена. И вот, вместо того чтобы опереться на своих, пусть и в меньшинстве находящихся, верных соратников, Сталин их же «выбивает из седла» (именно так выразился о сталинском «наезде» на Молотова и Симонов).

Сталин превратился в марионетку победителей и смирился? Примерно в таком духе интерпретировала поведение Сталина «Независимая газета» к 115-й годовщине со дня его рождения, причем начиная не с XIX съезда, а еще с середины февраля 1951 г., когда «Вождь народов» был якобы отстранен от фактической власти как раз Берия, Маленковым и Булганиным, к которым несколько позже примкнул Хрущев («Независимая газ.» 1994. 21 дек.). Однако очень уж это маловероятно, да и Авторханов пишет о последних четырех-пяти месяцах жизни Сталина как о его борьбе за возвращение абсолютной власти, а отнюдь не «смирения» ( Авторханов А.Г . Загадка смерти Сталина. С. 75–97); да и вообще, «Сталин» и «смирение» с чем бы то ни было – два слова, мягко говоря, плохо сочетающихся!

Однако даже и на этом странности еще не кончаются. На том же Пленуме Сталин просился в отставку с поста лидера партии (Первого секретаря, каковой пост сменил упраздненную тем же XIX съездом должность Генерального секретаря). Авторханов уверяет нас, что Пленум принял эту отставку, и Сталин стал из Первого просто «секретарем ЦК», а Первым сделался Маленков ( Авторханов А.Г . Загадка смерти Сталина. С. 80). И подтверждает это комментарием к 44-му тому полного собрания сочинений В.И. Ленина, где сказано, что Сталин был главой партии с 1922 по 1952 (выделено мною. – В. К .) гг. ( Ленин В. И.  Полн. собр. соч. Т. 44. М., 1970. С. 651; цит. по: Авторханов А.Г . Загадка смерти Сталина. С. 80).

Другие свидетели (тот же К. Симонов) уверяют, что Пленум уговорил Сталина остаться (Симонов К.М. Глазами человека… С. 245). В дневнике же Берия по этому поводу присутствует какая-то недосказанность (запись от 17 октября 1952 г.): «А потом /Сталин/ попросился в отставку. Все молчали. Не ожидали, но, видимо, обдумывали. Пришлось выступить Георгию и мне. Потом Тимошенко (Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко. – В. К .) сказал, что избираем /Сталина/ Генеральным Секретарем. А уже такой должности нет. Коба задумался, потом махнул рукой» ( Берия Л.П . С атомной бомбой… С. 162). Мы еще увидим, что с определенного момента (примерно с 1949–1950 гг.) дневникам Берия нельзя доверять, по крайней мере полностью…

Принял Съезд отставку Сталина или нет, но то, что в отставку он просился, – несомненно. Однако проситься в отставку – не для того, чтобы действительно уйти, а для того, чтобы соратники уговаривали остаться – это типичный прием диктаторов, потерпевших поражение. В отставку просился, например, лидер Египта Насер после проигрыша Шестидневной войны 1967 г., Саддам Хусейн после проигрыша первой войны с США («Бури в пустыне») 1991 г.; есть такие примеры и в русской истории – желание уйти на покой Ивана Грозного после проигрыша Ливонской войны ( Костомаров Н.И . Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 1995. Т. 1. С. 410). Просился в отставку и сам Сталин летом 1945 г., когда Вторая мировая война не привела к тому результату, в расчете на который она была им задумана ( Суворов В . Последняя республика. М., 1995. С. 5–28, 45–47, 96). Правда, просился Вождь, как свидетельствует Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов, не прямо сейчас, а «с отсрочкой»: «Я еще два-три года поработаю, а потом вынужден буду уйти» («Нева». 1965. № 5. С. 161). И вот осенью 1952 г. – опять просьба об отставке, однако теперь – не через «два-три года», а немедленно…

Итак, соберем воедино все возникшие у нас вопросы.

Вопрос первый: какое же поражение потерпел Сталин теперь?

Вопрос второй: почему он «стрелял по своим» после съезда вместо того, чтобы на них опираться?

Вопрос третий: почему он был уверен в успешном завершении съезда даже без новой Большой чистки, когда в июле или августе 1952 г. (а может, и еще раньше?) давал согласие на его проведение?

Напрашивается вывод: что-то случилось между тем мероприятием, на котором было решено проведение съезда (было ли это мероприятие августовским (1952 г.) Пленумом ЦК или чем-то другим), и 28 сентября 1952 г., когда Берия констатирует в своем дневнике, что доклад будет делать Маленков. Что же именно произошло? Предлагаемая читателю книга – попытка ответить на этот вопрос.

Наконец, интересно и то, какие альтернативы открылись перед страной после всех драматических, а порой и трагических событий осени 1952 – лета 1953 гг., накануне и вскоре после смерти Сталина. Самое интересное – это то, какой выбор предлагала нашей стране История в виде Л.П. Берия, не ограничься его руководство страной пресловутыми «ста (вернее – 113) днями».

Понятно, мне далеко не все известно, поэтому немалое количество деталей придется логически домысливать на основании известных фактов, изложенных в литературе. Исходя из этого будут описаны возможные диалоги между личностями историческими и действия (и само существование) некоторых личностей, которым в историю войти не довелось…