Ален Делон 30 декабря 2012 года
Ален Делон
30 декабря 2012 года
В. ПОЗНЕР: Всемирно известный человек и как актер, и как красавец, и как сердцеед Ален Делон. Спасибо, что нашли время для разговора со мной.
А. ДЕЛОН: Пожалуйста.
В. ПОЗНЕР: Вы в Москве по какому случаю?
А. ДЕЛОН: Я в Москве по случаю показа фильма, в котором я снимался в Париже в течение суток и который называется «Мама, с Новым годом». В Париже со мной связались люди из продакшена, те, кто занимался съемками, и спросили, не буду ли я столь любезен совсем немного, чуть-чуть поучаствовать в картине, что это для пары, которая играет в этом фильме. Потому что фильм об одной паре. Они в Париже, сын подарил своей маме поездку в Париж, а мечта матери — встретиться с Аленом Делоном, вот и все.
В. ПОЗНЕР: Значит, вы играете себя?
А. ДЕЛОН: Да, я играю себя впервые. Это дружеское участие. Сцена происходит в ресторане «Лютеция» — вы, наверное, знаете такой. Они там обедают, и вдруг она ему говорит: «Ален Делон! Этого не может быть!»
В. ПОЗНЕР: Отлично. Это правда, что у вашего отца был кинозал?
А. ДЕЛОН: Да.
В. ПОЗНЕР: Значит, вы ребенком ходили в кино.
А. ДЕЛОН: Я ходил в кинотеатр к своему отцу. У него был кинотеатр на Амбаркадер, если знаете. Это в южном пригороде рядом с Антони. Он называется «Режина» как Бур-ла-Рен, и, конечно, мне повезло, потому что я ходил в кино бесплатно, когда был маленьким. Там я впервые увидел Бурвиля.
В. ПОЗНЕР: Вы помните какой-нибудь фильм или актера, который остался на всю жизнь с тех давних пор?
А. ДЕЛОН: Я уже сказал — это Бурвиль, которого я увидел на сцене. А фильм — это был американский фильм, забыл название. А, да, конечно. «Одинокий рейнджер». Он меня потряс.
В. ПОЗНЕР: У вас не было желания тогда стать актером, киноактером?
А. ДЕЛОН: Нет, совсем нет, потому что в моей семье не было никого, кто бы этим занимался. Отец был директором кинотеатра — это совсем не то, что быть актером. Мама — фармацевтом. А я мало что из себя представлял и совсем не хотел быть актером. Наверное, нужно рассказать, почему и как я к этому пришел.
В. ПОЗНЕР: Это очень важный вопрос — я вам его задам еще. Где-то я читал, что когда вы были ребенком, вы были очень тяжелым ребенком, трудным, что вы стреляли из рогатки в учителей и что настолько все было плохо, что местный священник просил, чтобы мама вас не водила в церковь, потому что вы тоже там безобразничали. Почему? Вы протестовали?
А. ДЕЛОН: Отвечу вам. Двадцать пять лет спустя, когда я прочел Курта Герштейна… Первая фраза в его книге, глава вторая (это выделено) — «Трудный ребенок». Это глубоко несчастный ребенок. И тогда я понял, почему я был трудным ребенком в юности. Потому что я был глубоко несчастен. Потому что когда мне было четыре года, мои родители (а я был дитя любви) расстались, я остался как пакет, который немного мешает. Каждый со своей стороны построил новую жизнь с новыми детьми, а я… Меня посылали в колледж, в лицеи, к монахам в христианскую школу, и я был ужасно несчастным ребенком, то есть трудным. Я делал самые несусветные глупости в мире до 16–17 лет, когда, наконец, с помощью отца я завербовался в армию задолго до призыва, чтобы отправиться в Индокитай.
В. ПОЗНЕР: Это было ваше желание?
А. ДЕЛОН: Это было мое желание. Больше оставаться в семье я не мог, мне было нужно жить иначе.
В. ПОЗНЕР: То есть вы не получили аттестат зрелости?
А. ДЕЛОН: Так далеко я не заходил. У меня есть свидетельство об окончании школы, уважаемый господин.
В. ПОЗНЕР: Значит, вы оказались в Индокитае.
А. ДЕЛОН: Я оказался в Индокитае, завербовавшись, не дождавшись призыва, в семнадцать лет и уехал тоже добровольцем, потому что Франция меня не интересовала, на войну в Индокитай. Наша база была в Сайгоне, служил я в элитной роте, роте Национальной гвардии, там я пробыл два года.
В. ПОЗНЕР: А вы себе отдавали отчет в том, что это все-таки колониальная война?
А. ДЕЛОН: Знаете, когда тебе семнадцать, так глубоко не задумываешься. Хочется свалить, уехать. И поскольку я не мог уехать (именно это я обдумывал и анализировал позже), я не мог уехать без разрешения родителей, потому что был несовершеннолетним. Мне было семнадцать лет. И долгие годы после этого я, если хотите, упрекал в этом своих родителей. Мои мысли сводились к тому, что нельзя разрешать семнадцатилетнему ребенку уезжать. Понимаете, что я имею в виду? Я долго злился на родителей.
В. ПОЗНЕР: Но вы говорите о родителях, которые уже были разведены? Но, тем не менее, они должны были оба дать согласие.
А. ДЕЛОН: Именно так. По закону. Я был несовершеннолетним, моя мать и мой отец сказали «Да», подписали бумагу. Нельзя было уехать без их согласия.
В. ПОЗНЕР: И они не сказали вам, что, может быть, не надо, что это опасно, что это война?
А. ДЕЛОН: Нет. Я уехал вот так. И я этого хотел. Сильно хотел. Если бы они отказались, это мне очень помешало бы. Но это и помешало мне, в частности, потом, когда я понял, что без них мне не уехать.
В. ПОЗНЕР: Значит, вы воевали.
А. ДЕЛОН: Я воевал в семнадцать лет.
В. ПОЗНЕР: Это как-то на вас повлияло?
А. ДЕЛОН: Я многому научился. И думаю, что это стало основой всей моей жизни, моей карьеры и моей жизни по сию пору, потому что я очень рано узнал, что такое дисциплина, уважение к начальству, страх и всякое такое. У меня была некая внешность, но не было внутреннего содержания.
В. ПОЗНЕР: Значит, вы вернулись через два года во Францию, и вам было девятнадцать.
А. ДЕЛОН: Да, мне было 1 июня 1966-го девятнадцать лет. Нет-нет, простите, двадцать один год. Потому что перед отправкой в Индокитай нужно было обучаться год во Франции, и только после этого я уехал туда.
В. ПОЗНЕР: Понятно. Вы вернулись во Францию. И что дальше?
А. ДЕЛОН: Я вернулся во Францию, я был свободен, свободен от всего, свободен по жизни. Вместе со мной вернулся мой друг, там он был старшим капралом. И я не очень понимал, что делать. На самом деле, я устроился на Пигаль, жил на Пигаль. Рядом с Пигаль, недалеко от площади. Откровенно говоря, у меня уже тогда была та внешность, которая у меня сегодня. И было несколько милых девушек, которые жаждали мне помочь, видите ли. И я согласился. До того дня, когда моя жизнь резко изменилась. В тот день мой друг предложил пойти перекусить в Сен-Жермен-де-Пре. Я спросил: «Что это — Сен-Жермен де Пре?» — «Это квартал в Париже рядом с Сен-Мишель». — «Давай, пошли». И там я встретил актрису, которую звали Брижит Обер. Ее по-прежнему зовут Брижит Обер, она была на десять или двенадцать лет старше меня. И она в меня влюбилась. И это было взаимно. С этого все началось.
В. ПОЗНЕР: Скажите… Я читал где-то. Может, это не правда, но, кажется, вы сидели в тюрьме после возвращения.
А. ДЕЛОН: Я сидел в тюрьме, когда был в армии. А, вы хотите сказать — в гражданской жизни? Нет-нет, не сидел.
В. ПОЗНЕР: А то, что вы были в тюрьме, это как-то на вас повлияло? Вы чему-то научились, будучи в тюрьме? Это вообще дает что-то?
А. ДЕЛОН: Нет. Меня это ничему особому не научило.
В. ПОЗНЕР: Итак, вы встретились с Брижит Обер, и именно с этого момента кино…
А. ДЕЛОН: Именно отсюда все началось, потому что Брижит Обер познакомила меня с некоторыми людьми. И Мишель Корду, жена Ива Аллегре… Она твердила мне без устали, что, мол, в любом случае я не разрешу тебе заниматься этой профессией, потому что если ты будешь ею заниматься, я тебя потеряю. Я говорил ей: «Послушай, до этого не дошло еще. Посмотрим». Вот так все и началось. Это было довольно неожиданно, удивительно. Я еще раз повторяю, все началось с моей внешности. В то время в моде были герои-любовники. Поэтому меня и взяли. И мой первый режиссер, который был мужем Мишель Корду, — Ив Аллегре. Я очень хорошо помню, с этого все началось. Он мне сказал в тот момент, когда снимал фильм вопреки мнению продюсеров, вопреки мнению большинства, он мне сказал: «Ален, я хочу тебе кое-что сказать. Ты будешь сниматься в этом фильме, как ты и хотел. Ты будешь со мной работать, как ты хотел. Просто хочу попросить тебя об одном: не играй. Никогда не играй. Будь тем, кто ты есть. Говори, как ты говоришь. Двигайся, как ты двигаешься. Смотри, как ты смотришь. И не делай ничего другого сверх того, что есть ты, ты сам». И именно так я и поступил. Я внял его совету. Я был партнером Эдвиж Фёйер, Жан Сервэ, Бернар Блие. Благодаря этому фильму… Впрочем, Эдвиж Фёйер стала моей крестной мамой в кино, а Бернар Блие — крестным отцом.
В. ПОЗНЕР: Значит, вы никогда не учились в киношколе?
А. ДЕЛОН: Никогда.
В. ПОЗНЕР: У вас, следовательно, нет кинообразования?
А. ДЕЛОН: Никакого. Именно этим я и отличаюсь в основном. В Париже это очень хорошо понимают, я часто об этом говорил очень просто и очень ясно. Я говорю, что отношусь к семейству артистов. Я не актер, я — артист. Габен — артист, Ланкастер — артист, Вентура — артист. Артист — это личность, чаще всего сильная личность, которую нашли однажды и она посвятила себя служению кино. Актер — это призвание. В молодости, когда хочется быть актером, поступают в школу, посещают занятия, учатся, затем становятся актером. И важнейшее отличие актера и артиста — это то, что актер играет, а артист живет. Понимаете? Это важно.
В. ПОЗНЕР: Рассказывают, что вы были мясником…
А. ДЕЛОН: Нет, колбасником.
В. ПОЗНЕР: Колбасником. Извините. Как это было?
А. ДЕЛОН: Я по-настоящему никогда не был колбасником, я был колбасником у моих родителей, у отчима, потому что после развода моя мать некоторое время спустя влюбилась в колбасника из Бур-ла-Рен. Она вышла за него замуж, родила дочку. И именно так, благодаря матери и отчиму, я и стал колбасником.
В. ПОЗНЕР: Вы научились этому делу?
А. ДЕЛОН: Совершенно верно. До того, как уехал в Индокитай. У меня диплом, аттестат зрелости, или как это называется, сертификат Жамбон Франсе, сертификат профессиональной пригодности, свидетельство колбасника.
В. ПОЗНЕР: Вы сдавали экзамен, выходит?
А. ДЕЛОН: Жамбон Франсе в Париже. Да.
В. ПОЗНЕР: Здорово.
А. ДЕЛОН: Что я хотел вам только что сказать? Почему я столько страдал в детстве, как я стал этим несчастным ребенком и трудным? Потому что я был несчастным. И чего мне по сей день не хватает, это того, что у меня никогда не было образа отца и матери вдвоем, я никогда не видел их вместе. Понимаете?
В. ПОЗНЕР: Вы были слишком маленьким. Они уже расстались к этому времени, поэтому их и не видели вместе.
А. ДЕЛОН: Четыре года мне было. Но я мог видеть их потом. Но — никогда. И была такая передача во Франции (не помню, кто ее вел), там задавали разные вопросы, от А до Я. Меня тогда спрашивали: «Когда вы отправитесь на небеса, о чем вы попросите бога?» Я отвечал, что единственное, о чем я буду его просить, это хоть раз, первый раз увидеть маму и папу вместе.
В. ПОЗНЕР: Знаете, я обыкновенно задаю вопрос из опросника Марселя Пруста, и последний из них именно тот, о котором вы сейчас сказали.
А. ДЕЛОН: Совершенно верно, это опросник Пруста. Увидеть папу и маму вместе.
В. ПОЗНЕР: Да. Это поразительно. Правда ли, что один из профессионалов кино сказал вам: «Вы слишком красивы, и эта красота создаст проблемы для вас в кино». Это было или нет?
А. ДЕЛОН: Да. В свое время. В начале моей карьеры не в такой форме, но мне об этом говорили: «Ты слишком красив, ты слишком красив, это не пойдет, потому что ты не знаешь профессии, ты не профессионал. Тебя быстро задвинут».
В. ПОЗНЕР: А Брижит Бардо говорила: «Да, он красивый. Ну и что? У меня комод эпохи Людовика Четырнадцатого, комод тоже красивый. И что это меняет?»
А. ДЕЛОН: Да, это правда. С тех пор мы очень дружим с Брижит.
В. ПОЗНЕР: Когда я первый раз увидел вас в кино, это было в фильме «Рокко и его братья».
А. ДЕЛОН: 1960 год.
В. ПОЗНЕР: Фильм, который останется у меня навсегда в памяти.
А. ДЕЛОН: У меня тоже.
В. ПОЗНЕР: Фильм мощный. Вообще как вам работалось с Висконти? Расскажите об этом.
А. ДЕЛОН: Видите ли, мне выпал шанс работать с исключительными мастерами. Висконти — лишь один из них. Клеман — мой главный учитель. Есть еще и другие. Прежде всего следует знать, что люди часто ошибаются, отсюда путаница. «Рокко» был выпущен после фильма «На ярком солнце». Потому что, посмотрев «На ярком солнце» Клемана, Висконти сказал своему агенту Ольге Орстиг, которая вскоре стала и моим агентом, и которой уже нет в живых: «Рокко будет играть Ален». После просмотра «На ярком солнце»… И это было очень важно, потому что играть италь янца, настоящего, чистокровного, с юга… Так он решил. Работать с Висконти… Что я вам могу сказать? Это было удивительно. Это как сниматься у Клемана или сниматься у Лозе, или Мельвиля. Знаете, я не стану вам этим надоедать, но я часто объяснял людям, которые спрашивали меня, в чем разница между тем-то и тем-то режиссером-постановщиком. Постановщик — это термин, о котором нужно забыть, говоря о людях кино. Мельвиль, так же как и Висконти, — это кинодеятель. У этих людей есть три важнейших качества. Первое — постановка сцены. Это здесь вы, Познер, встанете напротив, я здесь, мои очки лежат там, ваши часы вот отсюда. И теперь, когда передача начнется, вы будете мне позировать. Он руководил актерами, да? Когда он делал постановку и расставлял актеров, он шел и вставал по ту сторону камеры и становился кинорежиссером. И эти три функции — очень мало людей ими обладают. У тех, кого вы упомянули, есть все три функции. Но в основном у людей две. Таких очень мало. Чаще всего одна или вовсе ни одной. Висконти начинал как великий оперный постановщик. Он пришел в кино позже с фильмом «Чувства». Это невероятный фильм. Сниматься у него было необыкновенно. Это было так просто, когда вам объясняют, чего от вас хотят, когда вам говорят в точности, чего от вас ждут и как вы должны это сделать. Я прислушивался, слушал, у меня, возможно, были какие-то свои достоинства, немного дарования. Это было настолько удивительно. У меня была школа Клемана, который является моим главным учителем. Это самый крупный из всех операторов, с кем я работал, а также самый крупный режиссер-постановщик.
В. ПОЗНЕР: Вы снялись, кажется, в 89 фильмах.
А. ДЕЛОН: Да, где-то так. Не помню.
В. ПОЗНЕР: И среди них самый крупный режиссер — это?..
А. ДЕЛОН: Клеман и Висконти.
В. ПОЗНЕР: Да. Завидую вам, потому что это как раз те люди, с которыми мне хотелось бы познакомиться.
А. ДЕЛОН: У вас бы это получилось. Я вас понимаю.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Вы говорили мне, что живете в Париже и в Женеве? И там, и там?
А. ДЕЛОН: В настоящее время да. Сейчас.
В. ПОЗНЕР: Я хотел понять одну вещь. Вы знаете Жерара Депардье?
А. ДЕЛОН: Очень хорошо.
В. ПОЗНЕР: И весь скандал вокруг него — вы это знаете?
А. ДЕЛОН: Ужасно неприятно все это.
В. ПОЗНЕР: И что вы думаете об этом, что он решил сдать свой французский паспорт, что он был оскорблен премьер-министром? Конечно, он не хотел платить эти огромные налоги, на которых настаивает президент Оланд. Как вы это оцениваете?
А. ДЕЛОН: Не стану судить поведение Жерара, особенно когда пользуются этим и, говоря о нем, говорят обо мне в прошлом. Только я объясню вам, со мной немного другая ситуация. Он сделал то, что хотел сделать. Жерар — это человек, который живет своей жизнью, так, как он этого хочет. Может быть, он это сделал очень быстро или плохо, возможно, он об этом пожалеет. Но я не думаю, что он это сделал лишь по одной причине, о которой вы говорите, именно из-за налогов. Я так не думаю. Думаю, это некоторая усталость, утомление, которое дорого стоит ему после смерти сына. Это было ужасно. Он немного, скажем так, слетел с катушек. Моя проблема совершенно иная. Я живу в Швейцарии уже больше тридцати лет. И вы знаете, когда вы устраиваетесь жить в Швейцарии, постоянно там проживаете, у вас есть разрешение типа A, B, C, и после двенадцати лет постоянного проживания в Швейцарии простое применение закона позволяет вам просить паспорт. Именно это я сделал, прожив там двенадцать лет, потому что в то время я жил вместе с детьми, которые были совсем маленькие, и с их матерью. Мы обосновались там, они выросли в Швейцарии, ходили там в школу. И спустя двенадцать лет по закону я имел возможность попросить паспорт.
В. ПОЗНЕР: Швейцарский? И сохранить французский?
А. ДЕЛОН: И сохранить французский. Я это и сделал. Я сказал: «Многих ли вы знаете, кто бы этого не сделал?» Я это сделал, у меня двойное гражданство. У меня два паспорта. Нужно перестать постоянно подчеркивать налоговые причины, денежные. Я в налоговом плане — французский гражданин. Когда я работаю во Франции, а это 90 % моей занятости, я плачу налоги во Франции. Когда я снимаюсь в кино, играю в театре, я плачу налоги во Франции. А для остального мира я — швейцарский налогоплательщик, но не для Франции.
В. ПОЗНЕР: Понимаю. Но скажите, эта идея 75-процентного налогообложения для людей, которые зарабатывают больше миллиона, как это вам? Что вы думаете об этом? Я вовсе не считаю, что эта идея поможет в плане экономики.
А. ДЕЛОН: Я не особо разбираюсь в экономике. Но могу сказать, что это довольно неприятно, и не думаю, что это принесет какую-то пользу. И еще, видите ли, это все люди, которые работают. Такое впечатление, что их облагают налогами, потому что они работают лучше или больше других. Напротив, им бы следовало помогать, как мне кажется.
В. ПОЗНЕР: Голливуд для большинства артистов это, конечно, Мекка кино. Не так ли?
А. ДЕЛОН: Была Мекка. Сейчас меньше.
В. ПОЗНЕР: Меньше. Но вы же там работали?
А. ДЕЛОН: Да, я работал там.
В. ПОЗНЕР: И все было в порядке?
А. ДЕЛОН: Да, очень хорошо. Там родился мой сын, мой старший сын Энтони, родился в Лос-Анджелесе, когда я снимался в фильме с Марком Робсоном «Убийцы из Сан-Франциско» в 1964 году. Потом я снимался в картине «Четверо из Техаса» с Дином Мартином и другими актерами. Все очень хорошо происходило, и американцы хотели, чтобы я там остался и сделал карьеру. И опять мой друг Ив Аллегре сказал мне: «Послушай, Ален, ты — француз. Возвращайся во Францию. Свою карьеру ты должен делать во Франции». И я его сразу послушался, тем более что я не переносил жизнь в Соединенных Штатах, она мне никак не подходила. Мне нужен был Париж, я был влюблен в Париж, мне нужны были прогулки, нужно было поесть в бистро мой багет, мой тонкий багет фисель.
В. ПОЗНЕР: Но это совсем другая жизнь.
А. ДЕЛОН: Абсолютно. У меня там была аллергия на все. И я был там с моей женой, матерью Энтони. И я сказал: «Мы не можем так больше. Нужно возвращаться». Я вернулся, сделал свою карьеру во Франции. Позже я снялся еще в одном фильме или в двух-трех фильмах, «Аэропорт-80: Конкорд», «Красное солнце» с Ширли Макклейн. Но по их просьбе, по их настоятельной просьбе.
В. ПОЗНЕР: Значит, вы приезжали и?..
А. ДЕЛОН: И возвращался обратно.
В. ПОЗНЕР: Я хотел бы задать вопрос, вернее, не могу не задать вопрос, иначе мне не простят. Когда вас спрашивают о любви, вы очень часто отвечаете одним словом «Роми», имея в виду Роми Шнайдер. Это так?
А. ДЕЛОН: Да.
В. ПОЗНЕР: В жизни каждого мужчины с женщиной любовь играет более или менее важную роль. В вашей жизни женщины сыграли какую роль?
А. ДЕЛОН: Всем, чего я достиг, как я вам уже говорил, всем этим я обязан женщинам. Я обязан женщинам, тем женщинам, которые меня любили и которых я любил.
В. ПОЗНЕР: Я читал о вас критическую статью, где говорится, что проблема господина Делона заключается в том, что он хочет нравиться всем — и критикам, и профессионалам кино, и широкой публике.
А. ДЕЛОН: Нет. Я всегда делал все для публики, для широкой публики. Я не собирался подчинять их. Критика мне всегда была безразлична. А что еще там писали?
В. ПОЗНЕР: Критики, рядовые люди и люди в профессии.
А. ДЕЛОН: А, люди кино. Вовсе нет. Я всегда отвечал им: «Послушайте, я осознаю, что можно не любить меня как личность, не любить меня в человеческом плане. Но профессионально, я считаю, я неприкосновенен». И я был всегда, и в этом я уверен, профессионально безупречен.
В. ПОЗНЕР: Несколько лет тому назад вы объявили, что уходите из кино.
А. ДЕЛОН: Да, это было после фильма с Жаном-Полем о двух мужчинах.
В. ПОЗНЕР: Я помню этот фильм. У вас есть биограф, некий господин Филипп Дюран, который написал о вас книгу. И он пишет, что господин Делон говорит, что он уходит только потому, что хочет, чтобы публика попросила его остаться.
А. ДЕЛОН: Идиот.
В. ПОЗНЕР: Да, их полно. У нас в России тоже есть люди, которые говорят, что они уходят, а потом они возвращаются и снова возвращаются. Странно немного, но… Вы ушли из кино почему? Вы еще ведь можете играть. Смотрю на вас — вы же можете.
А. ДЕЛОН: О, я знаю. Я, впрочем, играл после ухода, снимался на телевидении, особенно много играл в театре. А когда мне задавали этот вопрос, я отвечал: «Послушайте, я больше не снимаюсь в кино. Но подождите, я же не говорил, что ухожу из театра, не буду сниматься на телевидении». Я этим занимался. Я с огромным удовольствием играл в театре, особенно в прошлом году. И в будущем году, когда буду играть вместе с моей дочкой, которой двадцать один год.
В. ПОЗНЕР: Аннушка?
А. ДЕЛОН: Да, Аннушка. А оставил кино, потому что больше не люблю французское кино. Как я писал во французском журнале, для меня оно умерло, мое кино, умерло. Это как раз Мельвиль, Клеман, Висконти. Шанс за 45 лет сделать уникальную карьеру… Мне не хочется это портить, и я предпочитаю жить своими воспоминаниями, в своих воспоминаниях, нежели чем заниматься непонятно чем непонятно как.
В. ПОЗНЕР: Вы как-то сказали, что ваше кино — это было кино, которое позволяло людям мечтать.
А. ДЕЛОН: Совершенно верно. Кино заставляло мечтать. Мое кино, которое я знал. Люди заходили в зал, гас свет, они сидели в красных креслах, загорался экран, и люди мечтали. Они видели, как Кэри Грант обнимал Ингрид Бергман, к примеру, и рядом со своим другом или подружкой мы позволяли себе мечтать, мы уходили, мечтая и спрашивая друг друга: «Ты видел? Ты видел?» Сегодня больше не мечтают, как в моем кино. Теперь в кино снимают людей, которые встречаются на улице. Все уподобляются друг другу. В новых фильмах нужно быть похожим на торговца из твоего района. Люди больше не мечтают. Таково мое ощущение.
В. ПОЗНЕР: Вам не кажется, что просто жизнь изменилась? И поэтому кино изменилось.
А. ДЕЛОН: Это очевидно. И потом есть телевидение, которое также выросло, потому что с начала века все очень-очень сильно изменилось. И у меня больше нет желания действительно во всем этом участвовать, потому что один из друзей как-то сказал мне: «Ты знаешь, в нашей жизни сегодня нужно или приспособиться, или умереть». Я ответил: «Приспособиться? Я никогда не буду приспосабливаться. Умереть? Я пока не очень тороплюсь».
В. ПОЗНЕР: Но это случается.
А. ДЕЛОН: Такое случается. Но приспосабливаться — нет.
В. ПОЗНЕР: Скажите мне, если бы господин Спилберг или господин Бессон…
А. ДЕЛОН: Да, я сразу отвечаю: «Да, побегу». Конечно. Потому что это настоящий режиссер-постановщик. Конечно. С этими людьми — конечно. Еще хороший сюжет, потому что эти люди не будут снимать что попало. Завтра же готов у них сниматься, я уже сказал. Я даже упомянул Полански.
В. ПОЗНЕР: Ваш фильм, который был представлен в Москве, из-за которого вы здесь находитесь, вы в нем снялись только потому, что вам предложили сыграть себя? Это и была причина, почему вы согласились сыграть в нем?
А. ДЕЛОН: Нет, я сыграл в нем не поэтому. А потому что история показалась мне интересной, увлекательной. История матерей и детей, которые хотят сделать приятное своим мамам, и что это происходит в Париже. Для меня это был своего рода намек как маленький опыт, точно так же, как и минимальное участие. Точно так же я участвовал… Не знаю, видели ли вы более значительное мое участие просто потому, что мне это понравилось, в «Астериксе». Я играл Цезаря.
В. ПОЗНЕР: Да, я читал об этом. Но вы играли также роль в советском фильме «Тегеран-43».
А. ДЕЛОН: Да, давно.
В. ПОЗНЕР: У вас, тем не менее, была довольно крупная роль.
А. ДЕЛОН: Да. Был Юргенс, которого больше нет.
В. ПОЗНЕР: А почему, вы думаете, почему российские актеры, артисты не пробились, не играют в других странах?
А. ДЕЛОН: Не знаю. Потому что есть совершенно замечательные актеры. По-настоящему замечательные актеры, а также крупные режиссеры как Кончаловский и другие. Я, правда, не понимаю, связано ли это с языком или еще с чем-то. Не знаю. Можно также сказать, что эти актеры были не очень много ангажированы французскими режиссерами.
В. ПОЗНЕР: Это правда. Но, может быть, это также из-за железного занавеса? Может быть, это причина, нет?
А. ДЕЛОН: Нет, я так не думаю. Знаете, это очень странно. Происходят такие вещи, которые трудно объяснить и которые я себе не объясняю. Мне кажется, в России я своего рода легенда, икона.
В. ПОЗНЕР: Да, это так, конечно.
А. ДЕЛОН: То же самое со мной было в Японии, в Китае. Во многих странах. Я никогда не снимался ни в Китае, ни в Японии, ни в России. И я все время об этом говорю. Чего вы ждете, чтобы снять фильм с моим участием? Я не понимаю, почему со мной не снимут фильм в России или в Японии.
В. ПОЗНЕР: Знаете, в России есть даже такая песенка, легендарная уже — «Ален Делон не пьет одеколон». Но он пьет двойной бурбон.
А. ДЕЛОН: О, бурбон, да.
В. ПОЗНЕР: Забавно, не так ли?
А. ДЕЛОН: Да.
В. ПОЗНЕР: Вы не интересуетесь политикой в общем и целом?
А. ДЕЛОН: Нет, я очень мало интересовался политикой, но интересовался в особенности политиками. Например, последний из них — Николя Саркози. Мы с ним очень сдружились, с Николя, которого я знал еще раньше, по мэрии в Нейи. А раньше я боролся за Раймона Барра, а также какое-то время за Жискара д’Эстена. И это всё. Я люблю людей в политике, как я любил генерала де Голля прежде всего. Я не участвую в политике.
В. ПОЗНЕР: Вы голосуете?
А. ДЕЛОН: Я голосую, да.
В. ПОЗНЕР: Могу ли я спросить вас, за кого вы голосовали на этот раз?
А. ДЕЛОН: За Саркози.
В. ПОЗНЕР: Естественно. А как вы думаете, почему он проиграл?
А. ДЕЛОН: Знаете, французы — люди очень своеобразные, очень странные, как вам известно. Думаю, что он проиграл не столько из-за него самого, сколько из-за умонастроений французов, из-за способа французов выносить суждения, их видение их бытия. При этом сегодня большинство французов сожалеют об этом.
В. ПОЗНЕР: Вы помните, что когда-то вы поддерживали генерала Лебедя в России?
А. ДЕЛОН: Да, да.
В. ПОЗНЕР: Как это произошло?
А. ДЕЛОН: Эта встреча состоялась в Париже, куда он приехал, чтобы выступить на телевидении. Так мы и встретились. Меня это очень тронуло, потому что он говорил со мной и сказал: «Я знаю, что вы были военным». Мы встретились на канале «Antenne 2». Очевидно, для меня он был все же генералом, и я сказал: «Да, мой генерал, так-то и так-то». С этого все началось. Потом однажды я приехал в Россию, где с ним встретился, потом еще раз встретились. Мы стали немного ближе друг к другу, между нами возникла настоящая симпатия.
В. ПОЗНЕР: Он сделал вам подарок.
А. ДЕЛОН: Королевский. Две сибирские лайки, Шалва и Чара.
В. ПОЗНЕР: Они еще живы?
А. ДЕЛОН: Не говорите мне об этом. Мне больно.
В. ПОЗНЕР: У вас много собак, вы же обожаете животных, и животные вас любят.
А. ДЕЛОН: Страстно.
В. ПОЗНЕР: Это многое говорит о человеке, несомненно. Вы уважаете военных?
А. ДЕЛОН: Да, потому что это была моя жизнь, мое становление. Я с большим уважением отношусь к военным, потому что я жил с ними, и они меня очень тронули, когда я был в армии. И когда я делал глупости в армии, они говорили мне: «Мне неприятно, что приходится тебя наказывать, но я обязан это делать. Но почему же ты это делаешь?» На самом деле я был очень тронут этим.
В. ПОЗНЕР: И для вас генерал де Голль — это личность совершенно…
А. ДЕЛОН: Это больше чем личность. Человек редкой породы. И думаю, что после его смерти ситуация очень изменилась, и не везде в положительную сторону.
В. ПОЗНЕР: У вас есть друзья, настоящие друзья?
А. ДЕЛОН: Очень мало.
В. ПОЗНЕР: Конечно, у всех мало их. Кажется, Клемансо сказал, что друг — это тот, кто звонит другому ночью и говорит: «Я только что убил человека», — и тот отвечает: «Где труп?» Для вас вот это и есть дружба?
А. ДЕЛОН: Да.
В. ПОЗНЕР: Вы такой друг?
А. ДЕЛОН: Конечно.
В. ПОЗНЕР: Значит, это важно.
А. ДЕЛОН: Это важно, потому что это встречается все реже. Друзей можно пересчитать по пальцам, и это важно, потому что мой отец сказал мне как-то… Его больше нет, конечно, он сказал мне: «Позже в жизни ты поймешь, что если у тебя есть друг, ты — богатый человек». И я — богатый человек.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Переходим к опроснику господина Пруста. Не стану задавать вам десятый вопрос, потому что вы сами его себе задали и ответили на него же. Итак. Основная черта вашего характера?
А. ДЕЛОН: У меня их несколько, но основная — это искренность, но, может быть, также и гнев.
В. ПОЗНЕР: Говорят, у вас плохой характер.
А. ДЕЛОН: Нет. Просто у меня есть характер.
В. ПОЗНЕР: Ах, просто характер. Понятно. Качество, которое вам больше всего нравятся в мужчине?
А. ДЕЛОН: Искренность.
В. ПОЗНЕР: В женщине?
А. ДЕЛОН: Тоже искренность.
В. ПОЗНЕР: Что такое для вас абсолютное счастье?
А. ДЕЛОН: Его не существует. Есть мгновения счастья, моменты счастья, но продолжительного счастья, по-моему, не существует.
В. ПОЗНЕР: Вы же даже сказали, что вы родились для успеха, но не для счастья.
А. ДЕЛОН: Это сказал не я, это один из моих агентов, который работал со мной. Он сказал… Точно не помню, сейчас вспомню. Но означало это именно это: «Он создан для успеха, но не для счастья», смысл такой.
В. ПОЗНЕР: Где и в какой момент в вашей жизни вы испытали наивысшее счастье?
А. ДЕЛОН: В момент рождения детей.
В. ПОЗНЕР: Когда вы в последний раз смеялись до слез?
А. ДЕЛОН: Не помню уже, но кажется, что на одном фильме. По-моему, это фильм… Во Франции он называется «Неприкасаемые». Этот фильм очень трогательный. А потом — безудержный смех.
В. ПОЗНЕР: Когда вы в последний раз плакали?
А. ДЕЛОН: Не так давно. Я скорее могу легко заплакать, когда я один сам по себе и когда думаю о сегодняшней жизни, о настоящем моменте, а также о возможном будущем и о том, что впереди. Я часто плачу один.
В. ПОЗНЕР: Вот как. Мне это знакомо. Ваш любимый фильм. Есть такой?
А. ДЕЛОН: Да. «Великая иллюзия».
В. ПОЗНЕР: А ваше любимое занятие?
А. ДЕЛОН: Мои звери.
В. ПОЗНЕР: Их у вас много?
А. ДЕЛОН: Мои животные. Мне было только что очень грустно… Вы не дали мне договорить, потому что собакам Лебедя четырнадцать лет, и мне больно, потому что я знаю, что они меня покинут. Это любовь моей жизни, это моя жизнь. И у меня останется четверо. Признаюсь вам: в своем владении, в деревне я сделал кладбище своих животных, там покоится 45 собак. У каждого свое имя, свой памятник, пары лежат вместе. И рядом с кладбищем, в центре кладбища, я построил часовню, где буду погребен. Я уже спросил разрешения — после проведения экспертизы участка, чтобы быть похороненным среди моих собак, которые, наверное, вместе с моими детьми являются самыми дорогими для меня на свете существами и которые меня больше всего любили.
В. ПОЗНЕР: Любовь без условий.
А. ДЕЛОН: Безусловно, чтобы с ними не расставаться.
В. ПОЗНЕР: Очень хорошо. Скоро Новый год. Не могли бы вы или не хотели бы вы пожелать что-нибудь нашим россиянам на 2013 год?
А. ДЕЛОН: Знаете, для меня что русским, что американцам или японцам… Я пожелаю одного — быть счастливыми. Счастья абсолютного не существует. Сегодня так трудно быть счастливым вне зависимости от способа, которым можно быть счастливым. Если они решают быть счастливы в одиночку — пускай. Если решают быть счастливы вдвоем, пускай. Счастья. Вот и всё. Как я только что сказал вам, настоящего счастья нет — я не верю в это. Думаю, есть мгновения счастья, моменты. Но настоящего счастья не существует. Не мудрствуя лукаво, можно пожелать здоровья. И все же, будьте счастливы. Это такая редкость — быть счастливым.
В. ПОЗНЕР: Спасибо. Это был Ален Делон.
А. ДЕЛОН: Спасибо вам.
АЛЕН ДЕЛОН
30.12.2012
Алена Делона я никогда не любил. Я не был с ним знаком, но не сомневался, что он человек надменный и самовлюбленный. Да и как актера я не особенно его ценил, если не считать его ролей в фильмах Висконти и Антониони, но при этом был убежден, что это были не столько его удачи, сколько результаты работы этих великих итальянских столпов неореализма, сумевших из записного красавца Делона сделать актера. Что до всех прочих его работ, они оставляли меня равнодушным. Куда милее мне был его основной конкурент, Жан-Поль Бельмондо, человек феноменального обаяния, реального актерского таланта и внушающего симпатию лица.
Тем не менее, когда мне предложили взять интервью у Делона, я сразу согласился — было бы странно отказаться от такой «рейтинговой» фигуры — но никакой радости по этому поводу не испытал. Более того, я опасался, что из этой затеи не получится ничего хорошего.
С самого начала мои предчувствия подтвердились. Как выяснилось, Делон приехал на Первый канал, чтобы разрекламировать фильм «Мама, с Новым годом!», в котором он сыграл эпизодическую роль. Он предполагал, что это займет 10–15 минут, не больше. Когда я сказал ему, что речь идет о часовом интервью, он повел себя именно так, как должна вести себя знаменитая и капризная кинозвезда: «Не может быть и речи! Никакого часа! Десять минут, и баста! Меня обманули! Я этого не потерплю!»
Ну и так далее. Вулкан продолжал извергать из себя разного рода инвективы, пока я не сказал: «Месье Делон, я прекрасно понимаю ваше возмущение, но не я ввел вас в заблуждение относительно вашего визита на Первый канал. Не хотите давать мне интервью — превосходно, это Ваше дело. Желаю вам всего хорошего».
Развернулся и вышел вон.
Не прошло и пяти минут, как меня нашел менеджер Делона.
— Ален, — сказал он мне, — даст вам интервью, хотя очень огорчен. Он это сделает потому лишь, что вы вызываете у него симпатию, к тому же он понимает, что это не ваша вина.
Я поблагодарил сего господина, но симпатией к Делону не воспылал за проявленное им «понимание» (стоит, вероятно, напомнить, что весь этот разговор с самого начала велся на моем — и Делона — родном французском языке, чего он, скорее всего, не ожидал).
И вот мы сели друг против друга, прозвучала заставка программы и… буквально через три минуты я оказался в плену у сложного, печального, тонкого и умного человека, который отвечал на мои вопросы с такой откровенностью, которую я никак не ожидал.
Глубоко несчастный ребенок, которому так и не довелось увидеть стоящими вместе мать и отца, семидесятивосьмилетний мужчина, который, если предстанет перед Господом, попросит его, может ли он увидеть стоящими вместе маму и папу, — это совсем не тот Делон, которого я представлял себе.
Человек, понимавший, что он «слишком красив» и ему этого не простят, что у него есть внешность, но нетсодержания, бывший колбасник, воевавший во Вьетнаме, потом «живший на Пигале», где ему, красавцу и бездельнику, проститутки помогали выживать, — это тоже совсем не тот Делон, которого я представлял себе.
Суперзвезда, бросившая кино, потому что «мое кино умерло», но которая, как только я начинаю фразу «а если бы Спилберг или Коппола…», мгновенно говорит «Конечно!» (я хотел спросить, вернулся бы он в кино, если бы они предложили ему роль, а он сразу догадался, о чем речь), — и это не Делон моих представлений.
Человек, который сидит против меня и смеется, услышав слова из песни «Наутилус Помпилиус»:
Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон,
Ален Делон, Ален Делон пьет двойной бурбон…
— никак не соответствует Делону моего воображения. Значит, я заблуждался. Впрочем, я думаю, что подавляющее большинство людей заблуждаются в своих представлениях о кинозвездах. Разве кинозвезды могут над собой смеяться? Разве они могут серьезно относиться к дружбе («друг — этот тот, которому ты звонишь посереди ночи и говоришь, «Я убил человека», и он в ответ говорит: «Где труп?»), разве киноактер в ответ на то, что у него «плохой характер», может ответить: «У меня не плохой характер, просто у меня есть характер»? Разве кинозвезда позволит себе сказать в адрес тех, кого он не уважает, — «смерть мудакам!»? Разве кинозвезда может сказать, что долгого счастья не бывает, что он часто плачет, что больше всего на свете после своих детей он любит своих «животных», имея в виду собак, и что когда он умрет, его похоронят в часовенке, расположенной там же, где похоронены его собаки?
Нет, воображаемые нами кинозвезды не могут так говорить, так чувствовать. И, признаться, я хотел извиниться перед Аленом за то, что я думал о нем совсем иначе. Но сдержался. В конце-то концов, он же не знал, что я так думал.
Мы расстались очень тепло. Его менеджер сказал, что никогда никто такого интервью не брал у Делона. А Ален сообщил мне свой парижский мобильный и дал мне понять, что хотел бы дружить. Два или три раза я звонил ему перед приездом в Париж, договаривались о встрече, но то был занят он, то я, а потом я перестал звонить. Почему? Не могу объяснить.
Может быть потому, что я хочу запомнить Алена Делона именно таким, каким он был в моей программе?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.