Читано с 24 декабря 1928 года по 6 января 1929 года
Читано с 24 декабря 1928 года по 6 января 1929 года
НОСОВ И. А. — Как ни старался Олеша изобразить Бабичева в сортире деловым человеком — не вышло. А вышло то, что со всеми деловыми и неделовыми людьми там случается, — с.... е. Изобразить бородавку на спине у Бабичева — это что! Пустяк! Что она характеризует у Бабичева? Или уж Кавалеров настолько завистник был, что его даже родинка тревожила у ненавистного человека?.. Чтобы представить себе делового человека, надо прочитать не Юрия Олешу, а Форда.
ЗАЙЦЕВ А. А. — Если наши писатели будут все про сортиры писать, то, наверное, далеко не шагнем в культуре. (о письме Кавалерова Бабичеву. — А. Т.) У Павла к римлянам послание меньше, чем это письмо. (Про «японскую улыбку».) Какая это улыбка? Как будто японцы особенно как-то улыбаются! А как все люди!
ЗАЙЦЕВ А. А. — ... Эту «Зависть» надо читать старухам, которые ничего не понимают. Им — что славянский язык, что это. Им эта книга за часы сойдет.
СТЕКАЧОВ И. А. — Только «господи, помилуй» добавить сорок раз!
CTEKAЧOB Т. В. — «Зависть» надо читать на мотив псалтыри по покойникам: «а-щще я-ко от ли-ца...»
САШИН Ф. М. (при чтении сцены пребывания Бабичева в клозете). — Га-га-га-га!.. Наверно, это он после черемухи не может сходить! Заперло! (Все хохочут.)
НОСОВ М. А. — Может, трудно было нагнетаться?
ТИТОВ Н. И. — Ну, хороша фигура этого дяди! На шесть пудов!
ЗУБКОВ П. С. — Во черт-то!
СОШИНА Е. И. (про Бабичева). — Обширный человек!
БЛИНОВ Е. С. — Широкого хваления книга не достойна. Над чтением кое-где и хохотали, но это от недоумения, а не от понимания хохот был. Ожидания никакого, а на кой мне черт книга без ожидания?! Завистника автор мог бы показать в одном письме. Тема книги большая, нужная — слов нет, но автор не совладал с нею.
ЗУБКОВ П. С. — Захватил Олеша вещи хорошие: нового делового человека и старого пьяницу-завистника, захватил и физкультуру, но никак не взял этой темы во всей полноте и понятливости. Больше тягучего, чем дельного. Если молния блеснула, то надо было это с чем-нибудь связать. А то к чему молния блеснула?..
БОЧАРОВ А. И. — Иную книгу слушаешь — слово боишься упустить, а «Зависть» ничуть не тянет к себе моих мозгов. Никакого удивления нет над родинкой. Это — природность, как пуп на животе.
НОСОВ М. А. — Я так книгу понял: в ней от солнца зайцы, а писали ее дурные пальцы.
БЛИНОВ Е. С. — И знаем, что книга советская, но не идет словами в душу.
ЗАЙЦЕВ А. А. (о словах «рядом тарелка с печеньем, похожим на еврейские буквы». — А. Т.). — Придумает же!
БЛИНОВ Е. С. — Какая стряпка! Иная накалябает так, что печенье на китайские буквы будет походить.
ЛИХАЧОВ С. П. — Пока до дома дойдешь, все растеряешь, что слышал.
БЛИНОВ И. Е. — В аптеку ее!
СТЕКАЧОВ М. И. — Заформалинить!
БОЧАРОВ А. И. — Дай эту книжку мужику — запульнет, черт знает куда! От нее отрава своего настроения. Вот только злобность Кавалерова хорошо описана, а больше ничо. Придешь домой после чтения как побитый.
СТЕКАЧОВ Т. В. (комично показывает пальцем себе на грудь). — Уж напиталась грудь моя чувствами! Будя!
ЗАЙЦЕВ А. А. (хохочет). — Натекла полная душа! ЗУБКОВ П. С. — В «Зависти» новая форма писания. Она — глупая. Она не дает человеку сглотить и понять то, что написал автор. Я читал хвальбу «Зависти» в газетах и журналах. Не знаю, за что ее хвалить! Правда, два типа хорошо обрисованы, остальное — никуда. Кавалеров — приживалка, вроде чеховского Вафли. Бабичев — советский, новый деловой человек.
БОЧАРОВ Ф. 3. — Книга и везде-то такая. С одной колбасой автор с полчаса возится.
ЗУБКОВ П. С. (прерывая меня на шестьдесят пятой странице, орет во всю головушку). — Тьфу, чтоб тебя черти взяли! Ну, уморил скукой!
СТЕКАЧОВ Т. В. (после прочтения отзывов печати о «Зависти», приложенных к книге). — Хвалят. Значит, там, вверху решето пореже, а у нас почаще, не пропускает абы что.
СУСЛИКОВ Т. И. (бывший железнодорожник. — А. Т.). — Я часто читывал «Гудок». Там печатались фельетоны Зубилы (то есть Олеши. — А. Т.). Ох, и умные были фельетоны! Как же это так? Зубило — и такой плохой роман сочинил! Ведь мы, железнодорожники, ужасно любили читать Зубилу.
ЗАЙЦЕВ А. А. — Если автор писал фельетоны, то и пусть бы писал.
БОЧАРОВА А. И. — Его, видно, самого зависть взяла, что стал романы писать.
ЗАЙЦЕВ А. А. — Смех в книге не сочный. Пением в клозете автор хотел показать здорового, веселого животного — Бабичева, но меня это описание и тип животного отталкивают... Первую часть надо переработать: сжать и упростить ученые слова. Много у Олеши интеллигентских слов, а мы их не понимаем. Разве Либединский, Чехов, Толстой, Некрасов, Горький и другие хорошие писатели — не интеллигенты? А мы их понимаем. У них все старухи поймут... В нынешнем виде книжку деревня не примет. Вот читали, как «Зависть» расхваливали некоторые газеты и журналы. Они хвалят ее потому, что похвалила «Правда». Если бы, я думаю, «Правда» дала плохой отзыв о «Зависти», то и остальные газеты и журналы, наверное, окрысились бы на Олешу.
ШИТИКОВ Д. С. — Эх, если бы в голове моей была типография! Весь бы смысл я хорошо выразил сам о книге Зубилы. Кажись, в 1924 году в «Гудке» был его фельетон: «... баба свирепа, голова как репа...» Помню я этот фельетон. Очень хороший фельетон! И я тогда любил Зубилу лучше всех фельетонистов, а теперь?.. Там философствование — и больше ничего. Если нам надо философию, то мы возьмем не Олешу, а Карла Маркса. Читал я отжитые сочинения Гоголя, наставления и литургии. Как будто это отжитое, а в нем мысли есть. С теми мыслями я могу гордиться. Они к тому, что человек пятьдесят лет в церкву ходит, а ни черта не понимает, к чему он ходит, к чему все эти литургии. Я — богоневерующий человек и все же литургиями Гоголя и сочинениями Мельникова-Печерского интересовался. Меня они сделали еще больше антирелигиозником. Я думаю о тех книгах: до чего ж там хорошо выведен поповский обман! (Хохочет.) Из одной просфоры сто тысяч частиц поп вынимает. Ох, и дурь же! Вот за это я и люблю старую литературу. Возьмемся за Олешу. Я нашел, что его «Зависть» — произведение, в корне никуда негодное. Там чересчур много врато и переврато. Мыслимо ли, чтобы человек, у которого есть десятая доля ума, пел песни во время испражнения! Так делают только одни пьяные. Они это делают и за столом, и в отхожем месте. Им нужда подпевает, как говорится. Писатели отзовутся на нашу критику так: «Вы заелись там художественной литературой, вам не угодишь, одни вы изо всей Сибири — дураки. Но помимо вас есть еще люди, которые будут нашу литературу читать и хвалить...» Но так рассуждают и попы: коммунисты в бога не веруют, а на наш век дураков хватит... (мне. — А. Т.). Ты это представление представь точно! А то они там (то есть писатели. — А. Т.) будут читать бегло и могут не так нас понять, как надо.