СТИЛЬ ВЛАСТИ. ВЛАСТЬ СТИЛЯ

СТИЛЬ ВЛАСТИ. ВЛАСТЬ СТИЛЯ

Окончательно перестал что бы то ни было понимать в окружающей провинциальной действительности. Просто ум расшелся. На все сигналы из так называемого информационного пространства ответ один, как у бедной Агафьи Тихоновны:

— Пошли вон, дураки!

Вот сообщают: правительство города сочло необходимым срочно истратить 230 миллионов рублей на очередную реставрацию Невского проспекта. Правда, денег хватит, по ихним расчетам, всего лишь от Адмиралтейства до Фонтанки… Ну скажите: что это такое?

Опять, выходит, мочало развевается на колу?

Не на наших ли глазах в этот самый асфальт вот буквально только что закатали — года два не давая шагу ступить — по крайней мере вагон валюты? И вот опять — салфет вашей милости, снова-здорово: подземные коммуникации — кто бы мог подумать, — гнилье! дворы, оказывается, — сплошная клоака! В чем и убедилась специальная комиссия. Причем, видимо, не из марсиан, а поголовно из тех же самых хоз-ком-жил-строй-ремонт-честняг, которые так удачно освоили предыдущий куш.

Но те-то деньги были иностранные, то есть вроде как ничьи. Европейский как-бишь-его-банк должен был знать, на что шел: достаточно взглянуть в окно, подъезжая к Московскому вокзалу. А теперь благоустраивать центр будут прямо из бюджета. Который, впрочем, возрастет — в бухгалтериях кипит работа: уже июльские счета должны нас изумить.

Видимо, Невскому на роду написано было стать самой дорогой улицей на свете. Хотя и упомянутый пустырь у вокзала тоже не ударит в этом смысле лицом в грязь.

Да черт бы с ними, пусть воруют, мы привыкли. Раздражает иезуитизм. Постоянные эти увещевания, что все идет хорошо, а будет еще лучше, и нечего, значит, наводить тень на наши достижения. Что бы ни случилось — хоть самое ужасное, — тотчас воздвигается откуда ни возьмись значительное лицо: не толпись! разойдись! без вас разберемся, хотя и так ясно, что все нормально!

Ночью зарезали студента из Ливии — наутро компетентный вице-губернатор внушает прессе: главное — не примите по ошибке за эксцесс расизма; убийство как убийство, самая обыкновенная уголовщина…

Откуда, спрашивается, это так точно известно? Разве преступник арестован? Или по телефону кому надо позвонил — успокоить насчет мотива?

Днем выясняется, что и таджикскую девочку весной зарезали «из хулиганских побуждений, а не на почве национальной розни», что преступление (слушайте, слушайте!) «носило спонтанный характер». Сперва выступает в этом духе прокурор, за ним начальник криминальной милиции, к вечеру и для губернатора становится «очевидно, что… не было никакой национальной основы». Как это может быть очевидно задолго до суда? когда и злодеи-то еще не все пойманы?

То есть, разумеется, я согласен, что тринадцать ножевых ударов может ни с того ни с сего (спонтанно!) получить в нашем городе (и не в нашем) буквально любой ребенок, не обязательно черноволосый и смуглый. Но зачем вы пытаетесь меня уверить, будто черноволосые и смуглые подвергаются в Петербурге не большей опасности, чем альбиносы? — ведь это неправда.

Это уж не знаю, кем надо быть, чтобы искренне думать: у нас тишь да гладь и дружба народов. А как надо презирать людей, чтобы с важным видом, как бы с высоты гос. истины, говорить им такие вещи!

Но ничего не поделаешь. Такой установился стиль. Покойный А. Т. Твардовский когда еще говаривал, что люди в России разделяются на тех, кто прочитал «Капитанскую дочку», и тех, кто не прочитал. В наши дни вторая категория полностью возобладала.

Но Пушкин, к счастью, никуда не делся. По случаю 205-летия перечитал я «Графа Нулина» и «Домик в Коломне» — советую и вам. В обеих поэмах, особенно в «Домике», — безмятежная такая улыбка всемогущего волшебника: смотрите, как речь сама собою ложится в стихи, без малейшего усилия с моей стороны! как из стихов получается что-то похожее на жизнь, только гораздо лучше! Пушкин не скрывает, что и сам убежден: человеку такой фокус не под силу. В скромность не играет. Тихо наслаждается абсолютной властью, несметным богатством — и явным, реальным присутствием некоего божества.

Какой ум! Какое благоволение ко всему сущему — кроме палачей и шпионов! Какая унизительная слава при жизни, какая слащавая — потом!

К слову: заметили ли вы, что Скупой рыцарь — могильщик капитализма? Враг денег? Типичный, так сказать, антимонетарист? Его идея — собрать все деньги, чтобы вывести их из обращения.

А где, по-вашему, тот пункт на берегу пустынных волн, из которого глядел вдаль будущий Медный всадник? По-моему (недавно догадался) — на взморье, на окраине Васильевского, точно там, где зароют бедного Евгения: поэма совершает полный круг.

В общем, есть о чем поразмыслить, пока вокруг такая тоска и жестокость, глупость и ложь.

Пока в России разрешают свободно читать Пушкина — будем верить, что потеряно не все.

Июнь 2004