СЕРГЕЙ КУПРИЯНОВ СТУК

СЕРГЕЙ КУПРИЯНОВ

СТУК

Последние дни перед отправкой любой экспедиции никогда не бывают спокойными, а уж когда речь идет о такой, как эта, состояние нашего ОКА — Объединенного космического агентства — вообще напоминает пьянку в психушке, причем в отделении для особо буйных. Кроме собственно полевых работ взрывообразные возмущения в нашем болоте вызывают регулярные интриги, от которых, честно говоря, я убегаю время от времени, как, например, сейчас, инициировав и возглавив экспедицию на Ламку — небольшую планету в созвездии Лебедя.

Предыдущие недельки выдались для меня жаркими, но я не жалел — скоро получу несколько месяцев желанного покоя, когда не будет ни интриг, ни начальства, ни. многого другого, доводящего меня, директора департамента разведки и наблюдения, до белого каления, и эта перспектива грела. Поэтому звонок Лены Балаян, тоже, на минуточку, директора, только департамента ксенологии, ни малейшей радости мне не доставил.

— Игорь! — заверещал динамик в моем ухе ее пронзительным голосом. — У тебя совесть есть?

— Нету, — отрезал я, не отрываясь от экрана монитора. В этот момент я ехал по территории космодрома, и все мои мысли были направлены на сведение воедино разнообразных нестыковок, которых, несмотря на титанические усилия моей команды, все еще оставалось до черта.

— Как ты можешь! — Лена игнорировала мою реплику. — Вертер мне сказал, что у тебя осталось почти на триста килограммов порожняка!

— Что-о?! — раненым зверем взревел я.

Тут надо кое-что пояснить. Одна из наблюдательных станций моего департамента, расположенная в том же созвездии Лебедя, в прошлом году зафиксировала вторжение в атмосферу Ламки некоего объекта. Расстояние от планеты до пункта наблюдения огромное, время прохождения сигнала — тридцать четыре с хвостиком года. Представьте себе, что вы невооруженным глазом стараетесь разглядеть пылинку, осевшую на противоположной стене вашего кабинета. Так и эта Ламка для орбитальной обсерватории. Но компьютер считал возмущение, оцифровал картинку и… В общем, положа руку на сердце, это мог быть и плотный метеоритный поток, и локальное атмосферное явление, и вообще что угодно. Да еще тридцать с лишним лет назад. Правда, возмущение повторилось еще несколько раз, так что мой отчет, под нужным соусом поданный в Управление безопасности, сильно озабоченное появлением на горизонте чужих, создал нужное возмущение в болоте ОКА, и в итоге решили снарядить эту экспедицию. А порожняком на нашем сленге называется масса груза, которую могли бы принять на борт, но не приняли. За место это наши департаменты дерутся чуть ли не до крови. Итак, я заорал.

— Откуда ему знать?

— Он мне показал расчеты.

— Расчеты?!

— Вот именно. Ты не имеешь права гонять такой порожняк. Я поставлю об этом вопрос перед…

— Давай! Валяй! Ставь. Заодно и свечку тоже. Только сейчас же, немедленно, я свяжусь с Галаховым и расскажу ему об этих расчетах. Интересное получится кино.

Это я так намекнул на утечку данных. Секретных, между прочим.

Надо сказать, я не первый день в системе ОКА и знаю, как и с кем разговаривать. Слава Галахов возглавляет Управление безопасности, и связываться с ним никому не хочется. Ни с управой, ни со Славой. Наша «беза» штука такая, что даже президент ОКА не больно-то перед ней хвост поднимает, потому что все мы так или иначе ходим под военными, а безопасность — их глаза и уши в агентстве. А также и ноги, которыми догоняют и пинка дают.

— А причем тут безопасность? — сбавила тон Балаян.

— Вот ты позвони ему и узнай.

— Ну и позвоню.

— Успеха! — пожелал я и отключился.

Ай да Вертер! Сам соваться не рискнул — свой лимит веса он уже выбрал. Так вместо себя Ленку подсунул. Ну-ну, интриган!

Вот ведь что интересно. Пока нет экспедиции, всем плевать. Та же Балаян за прошедший год ни разу, кажется, не вспомнила, что в системе Лебедя отсутствует комплекс идентификации ксенообъектов класса «Соловей». Даже не трепыхнулась. А в последний момент — нате, пожалуйста. Дайте ей дополнительно семьсот кило, и все тут. Откуда — ее не интересует. А то, что станция вместе с запасами топлива, продуктов, воды, не говоря уже об оборудовании, — всего шестьдесят восемь тонн, ее не интересует. Только я-то знаю, что «Соловей» этот — мура полная, зато сделан под чутким руководством ее сынка, которому нужно внедрение собственных изысканий. А что может быть лучше, чем испытание комплекса в дальней экспедиции? То-то и оно.

Вообще-то с порожняком она ошиблась. Не триста, а все четыреста семьдесят килограммчиков. Это значит, что больше полутора центнеров мне удалось-таки замаскировать. Тоже неплохо. Но Вертер — тот еще проныра, и ребята его не лаптем щи хлебают. Дело вот в чем. Кое-что из этой массы занято оборудованием безопасности, которое не всегда желательно афишировать, даже на уровне руководителей департаментов. А остальное… Признаюсь, теперь это не имеет значения. Это только я и мои предшественники знаем (теперь уже знаем), что у нашего департамента есть свой небольшой бизнес. Коньячок. Загруженные сегодня на борт двести пятьдесят литров коньяка вернутся на Землю лет через сто пятьдесят, не раньше. С соответствующими сертификатами — уж об этом-то я позаботился. Представляете, как возрастет цена? Я, конечно, не доживу до этого момента, как не дожили предыдущие директора, оставлявшие на самых разных планетах свои закладки, извлекать которые довелось мне. Я, естественно, это не афишировал. Зачем? Но благодаря этому наш департамент и я лично смогли позволить себе кое-что, чего не могут другие. Нет, конечно, мы известны на рынке и своими картами звездного неба, и лоциями, но коньяк — это как старая любовь, древний, веками освященный бизнес моего департамента.

Полет и десантирование на поверхность Ламки описывать не стану: все штатно и стандартно. Три недели мы болтались на орбите, выбирая, куда бы высадиться. Вариантов существовало несколько. Исходя из того, что станция на поверхности планеты должна работать не то что сотни — тысячи лет, ведя в автоматическом режиме наблюдение за всей жизнью на планете, как местного происхождения, так и инопланетного, понятно, что ее местоположение — штука очень серьезная. Это возможность и энергоподпитки, и маскировки, и обеспечение условий устойчивой связи, и многое другое. Иногда такие станции прячут в горах, под искусственными завалами или в пещерах. Иногда заглубляют в землю. Бывает, что станция опускается на дно моря, но это отнюдь не оптимальный вариант, поскольку затрудняется наблюдение за поверхностью и возникают определенные проблемы с самоликвидацией (точнее, ее следами), время которой рано или поздно приходит. Кроме этого, нужно просчитывать, как поведет себя данная местность через год, десять, сто, даже тысячу лет: тектонические процессы, климатические условия, вулканы, торнадо, шторма, солнечная активность, эрозия почвы, распространение биомассы, метеоритные дожди, кислотность, засоленность и еще десятки факторов. Этим занимается Жан, предлагая мне, руководителю экспедиции, разные варианты.

В конце концов мы остановились на болоте. Здоровенное такое болотище, в отдельных местах доходящее до сорока метров глубины. Жан уверил меня, кривляясь перед экраном монитора, как обезьяна перед зеркалом, что болото — идеальный вариант. Лет через сто пятьдесят оно зарастет, зеркало воды покроется растительностью, потом начнется процесс торфообразования, способный затянуться на многие сотни лет; район сейсмически пассивный, но с точки зрения наблюдения почти идеальный. Расположенная на дне болота и надежно закамуфлированная под каменный массив станция может не только работать с расположенными в разных местах наблюдательными постами, но вести наблюдения со стационара.

— Ну, Жан, убедил. Падаем в твое болото.

— Когда?

— Да хоть завтра. Еще раз все проверим и — в атаку, кавалерия!

— А пока, может, за успех? — предложил Жан, делая умильную физиономию. Он уже не в первый раз подбирался к коньяку, но мне пока удавалось отбить атаки.

— Потом. Когда все закончим.

— Обещаете?

— Ох! Да иначе ты с меня с живого не слезешь, садист. И алкоголик к тому же.

— Обижаете, командор. Если на пьяницу я еще и потяну, то на алкаша — никак. Комиссия алкаша ни за что не допустила бы в экспедицию.

Ни за что не взял бы его с собой, наглеца, но уж больно он хороший прогнозист. Там, где другой копался бы полгода, Жан все рассчитал за двадцать дней. И не просто сляпал, сделав правдоподобные расчеты только для того, чтобы замазать глаза начальнику. Я воробей стреляный и на пустышку не куплюсь.

Приземление мы провели хорошо, ранним утром в дождь, и мягонько так опустились на дно. Кстати, пилотом был я. Это я факт констатирую, а не хвастаюсь. Камеры слежения зафиксировали, как с поверхности воды сорвалось несколько существ, похожих на птиц — к радости наших биологов, которые, сидя у экранов там, на корабле, жадно изучали появляющиеся картинки, кстати, не так уж сильно отличающиеся от того, что они могли наблюдать непосредственно с орбиты.

Очутившись на дне, мы с Жаном принялись обустраивать станцию, точнее, встраивать ее в местность. Алгоритм выверен годами, так что особо напрягаться нам не пришлось. Автоматика принялась за маскировку купола, превращая его в скалу, одну из нескольких, что имелись на дне. Я занялся позиционированием станции. Пока нас тут трое: кроме нас с Жаном еще Рауль, который должен «вписать» станцию так, чтобы ни одна живая душа не могла угадать в ней дело рук человеческих. Но через какое-то время здесь может оказаться наш десант или комиссия — десять, а то и пятнадцать человек. Многовато, но что ж. всяко бывает — практически станция должна выдержать и это. Много чего предстоит ей вынести. Вот мы и старались. Коньяк я разместил на задворках техсклада.

Скажу не хвалясь, пахали мы, как черти. Двадцать часов почти без отдыха, только с небольшими перерывами на еду. Зато через эти самые двадцать часов наша станция стояла так, будто и тысячу лет до этого. На следующие сутки мы запланировали снабдить ее «глазами»: в радиусе пятисот — шестисот километров нам предстояло установить камеры, которые будут собирать информацию. А пока — отдых, расслабуха. Заслуженная, без дураков! Коньяк, кстати, мы даже не пригубили. Просто не до того было.

Нет, врать не стану. Первым проснулся Рауль. Поспали мы примерно часов шесть. Не норма, конечно, но терпимо.

Не хочу и не буду говорить здесь, кто и как вскакивал, что орал, и вообще детали опущу. Ну их! Стыдно как-то. Хотя, по идее, после стольких лет пребывания в моей должности это чувство должно было атрофироваться.

Сначала я подумал, что это Жан, гад поганый, дорвался до запасов дорогущего спиртного, нажрался и принялся выяснять отношения с переборками и оборудованием. Не знаю, может, лучше бы так оно и произошло. Ну, вломил бы я ему — физически и административно. А потом — все как раньше. Без больших проблем. Даже выверты Вертера на этом фоне — ничто. И вопли Ленки Балаян — райская музыка.

Нет, не могу. Своими словами как-то не получается. Лучше из отчета. Моего официального отчета.

В 5 час. 32 мин. бортового времени по внешней обшивке станции, подготовленной к длительной скрытно-наблюдательной деятельности в соответствии с Приказом Президента ОКА № 1452 и инструкцией «Об организации наблюдательных пунктов и станций», пп. 2, 11, 32 ч. 2 и ч. 3, пп. 63, 70, 71, 73, 89, 120 ч. 1 и ч. 2, а также Специальным Наставлением № 14, были нанесены удары внешнего происхождения механического характера, идентифицировать которые удалось только в 5 час. 39 мин. Источником ударов оказались два существа в защитных одеждах (скафандрах), внешне не идентифицируемых с известными ксенообъектами.

Вот так. Не хило? И я как дурак в полной, извините, прострации.

Не одни мы такие умные оказались, чтобы в болоте этом чертовом станцию ставить. Скалы эти на дне — туфта все. Как и наша.

Короче говоря, коньяк нам теперь есть за что пить. Времени тоже навалом. Потому что торчать нам теперь из-за этого кон… Контакта! С большой буквы! Торчать нам здесь до… До получения полного удовлетворения. Всем, кроме меня. И, что характерно, есть с кем. Ну, как бы есть. Потому что парни эти наш коньячок не больно-то. И вообще. Попал я, вот так. Орден, правда, пообещали. И премиальные я тоже выбил для всей команды. Чужие… Ну кто их ждал-то! Кому они нужны?… У меня семья на Земле. Ох!