1. АНГЕЛЫ

1. АНГЕЛЫ

Прошло всего каких-то пять-десять минут… За это время ей позвонили все три женщины с одним вопросом: «Ты уже слышала - что-то произошло?!»

– Джейн, это Элис. Слушай, мне только что позвонила Бетти. Она слышала, там что-то случилось. А ты ничего не знаешь?

Именно так они и выражались, когда звонили… Она сняла трубку и передала это сообщение другим:

– Конни, это Джейн Конрад. Мне только что звонила Элис. Она говорит, что-то случилось…

Словечко «что-то» употреблялось в языке жен, для того чтобы не говорить на языке страшной правды. Джейн Конрад, которой едва исполнился двадцать один год, жила здесь недавно и знала обо всем этом очень мало - тем более что никто никогда об этом не говорил. Но день только начинался! А при таком окружении она, конечно, быстро всему научилась. И какую картину она себе представляла! Джейн была высокой и стройной, с пышными темными волосами, острыми скулами и большими карими глазами. Она немного напоминала актрису Джин Симмонс. Ее отец держал ранчо на юго-западе Техаса. Она поехала учиться на восток, в Брин-Мор, и там познакомилась со своим мужем Питом на вечеринке первокурсниц в клубе «Галф-Миллс» в Филадельфии. Он был тогда старшекурсником в Принстонском колледже. Пит был невысокий, крепкий, светловолосый юноша; он постоянно шутил. Его лицо каждую секунду было готово расплыться в широкой улыбке. Он просто излучал энергию, уверенность, joie de vivre. Джейн и Пит поженились через два дня после того, как он окончил Принстон. В прошлом году родился их первый ребенок, Питер. А сегодня во Флориде, в Джексонвилле, в мирном 1955 году, солнце пробивается сквозь сосны и в воздухе чувствуется дыхание океана. До океана и желто-белого пляжа меньше мили. Всякий проезжающий мимо может увидеть домик Джейн - словно сказочную избушку посреди сосен. Дом кирпичный, но Джейн с Питом покрасили кирпичи в белый цвет, и дом ярко сверкал на фоне зеленой стены сосен в тысячах солнечных лучей, пробивавшихся сквозь верхушки деревьев. Ставни они покрасили в черный, отчего еще сильнее выделялись белые стены. Дом был небольшой - всего тысяча сто квадратных футов, - но Джейн и Пит сами составляли строительный план, и этого пространства им более чем хватало. У них был друг-строитель, он помог сэкономить на кирпичах, так что дом обошелся лишь в одиннадцать тысяч долларов. Снаружи было солнце, а внутри все росло напряжение по мере того, как пять, десять и, наконец, почти все двадцать жен звонили друг другу, пытаясь выяснить, что же случилось, а на самом деле - с чьим именно мужем «это» случилось.

Через тридцать минут таких разговоров - а подобное здесь случалось нередко - жене начинает казаться, что телефон больше не находится на столе или на стене в кухне. Он разрывается прямо в ее солнечном сплетении. Но все же несравненно хуже было бы прямо сейчас услышать звонок в дверь. Правила очень строги в этом плане, хотя об этом нигде и не написано. Последние новости не должна сообщать женщина, и уж тем более по телефону. Дело нельзя испортить! - вот в чем суть. Нет, именно мужчина должен сообщить новость, когда придет время; мужчина, наделенный некоторой официальной или моральной властью, - священник или товарищ погибшего. Более того, он должен сообщить новость лично. Он подойдет к двери, позвонит и будет стоять неподвижно, как столб. Плохие новости он держит замороженными, словно рыбу. Поэтому все телефонные звонки жен были яростным и зловещим хлопаньем крыльев ангелов смерти. Когда придут окончательные новости, раздастся звонок в дверь - жена в такой ситуации смотрит на дверь широко раскрытыми глазами, словно бы это не ее дверь, - а за ней будет стоять человек… который пришел сообщить женщине, что, к несчастью, что-то случилось и сожженное тело ее мужа сейчас лежит в болотах, среди сосен или карликовых пальм, «обгоревшее до неузнаваемости». Каждый, кто прожил на авиабазе достаточно долго (Джейн к таким, увы, не относилась), понимал, что выражение «обгоревший до неузнаваемости» было довольно искусным эвфемизмом для описания человеческого тела, которое теперь напоминает огромную тушу домашней птицы, сгоревшую в духовке: темно-коричневую, лоснящуюся, покрытую волдырями. Причем сгорело не только лицо, волосы и уши (не говоря уже об одежде), но и кисти и ступни; а то, что осталось от рук и ног, невозможно разогнуть и имеет такой же темно-коричневый блестящий цвет, как и само тело. И этот муж, отец, офицер, джентльмен, эта отрада глаз матери, Его Величество Младенец каких-то двадцать лет назад - превратился в обуглившуюся массу с торчащими руками и ногами. Мой собственный муж - неужели они говорят о нем? Джейн не раз слышала, как молодые люди - и Пит в их числе - рассказывали о других молодых людях, которые «получили», «попали в штопор» или «треснули», но всякий раз речь шла о ком-то постороннем, не из их эскадрильи. И каждый раз в разговоре об этом они употребляли такие веселые жаргонные словечки, словно говорили о спорте. Что-то вроде: «Он промазал мимо второй базы». И все! Ни слова: ни в печати, ни в разговоре - даже на этом жаргоне! - об обгоревшем теле юноши, которое в мгновение ока покинула душа. Теперь можно забыть о всех улыбках, жестах, настроениях, заботах, смехе, хитростях, сомнениях, нежности и любящих взглядах - любовь моя! - а коттедж в лесу охвачен ужасом, и молодая женщина, сжигаемая нервной горячкой, ожидает подтверждения того, что сегодня она стала вдовой.

После следующей серии звонков вероятность того, что именно с Питом что-то случилось, значительно возросла. В эскадрилье было всего двадцать человек, и… над девятью или десятью из них могли уже хлопать крыльями ангелы смерти. Зная, что о несчастном случае сообщат не сразу, те мужья, которым удалось найти телефон, звонили домой, чтобы сказать: это случилось не со мной. И от таких сообщений напряжение, конечно, возрастало. Телефон Джейн зазвонил еще раз, и одна из жен сообщила:

– Нэнси только что звонила мне от Джека. Он в эскадрилье, говорит, там что-то случилось, но не знает, что именно. Он видел, как Фрэнк Д. и Грэг взлетали минут десять назад, так что с ними все в порядке. А ты ничего не слышала?

Но Джейн не слышала ничего, кроме того, что другие мужья (а не ее!) были живы и здоровы. И вот в солнечный день, во Флориде, неподалеку от военно-морской базы Джексонвилл, в маленьком белом коттедже - просто дом мечты! - еще одна красивая молодая женщина была готова узнать о quid pro quo, характерном для рода занятий ее мужа, о путанице (если так можно сказать), о подпунктах контракта, написанных невидимыми чернилами. Так отчетливо, как если бы она держала перед собой расписание нарядов, Джейн теперь понимала, что только о двух членах эскадрильи ничего не известно. Одним из них был пилот Бад Дженнингс, другим - Пит. Она сняла трубку и сделала то, что крайне не поощрялось в тревожное время. Она позвонила в штаб эскадрильи. Ей ответил дежурный офицер.

– Я хочу поговорить с лейтенантом Конрадом, - сказала Джейн. - Это миссис Конрад.

– Прошу прощения, - ответил дежурный офицер, и его голос дрогнул. - Прошу прощения… Я… - Он не мог подобрать слов! Он был готов расплакаться! - Я хочу сказать… он не может подойти к телефону!

Он не может подойти к телефону!

– Это очень важно! - настаивала Джейн.

– Прошу прощения, но это невозможно. - Дежурный офицер с трудом подбирал слова, подавляя всхлипывания. Всхлипывания! - Он не может подойти к телефону.

– А почему? Где он?

– Прошу прощения… - Снова глубокий вздох и тяжелое дыхание. - Я не могу вам сказать. Я… Мне придется повесить трубку!

Голос дежурного офицера исчез в водовороте эмоций, и связь прервалась.

Дежурный офицер! Само звучание его голоса говорило больше любых слов!

В этот момент время остановилось. Джейн больше не могла ждать, пока раздастся звонок в дверь и появится уверенная фигура с вытянутым лицом, некий Друг вдов и сирот - и официально сообщит ей, что Пит мертв.

Даже посреди болота, среди гниющих сосновых стволов, нефтяных пятен, мертвых стеблей повилики и личинок москитов - все это зловоние пересиливал запах «обгоревшего до неузнаваемости». Когда в самолете взорвалось топливо, температура поднялась настолько, что все, за исключением деталей из самых тугоплавких металлов, не только сгорело; все, состоящее из резины, пластика, целлулоида, дерева, кожи, ткани, мяса, хрящей, кальция, роговицы, волос, крови и протоплазмы, не только сгорело, но и выделило зловонный газ, известный химикам. Это был запах ужаса. Он проникал в ноздри, обжигал носоглотку, впитывался в печень и кишечник, и, казалось, во всей вселенной не было ничего, кроме зловония горелой плоти. Когда вертолет приземлился на трясину, Пит Конрад почувствовал запах прежде, чем люк полностью открылся, хотя они и оказались довольно далеко от места крушения. Остаток пути Конраду и другим членам экипажа пришлось преодолевать пешком. Через несколько шагов вода стала доходить им до колен, затем уже до подмышек. Они пробирались через воду, ил, сквозь лианы и сосновые стволы, но ничто не могло сравниться с запахом. Конраду, двадцатипятилетнему младшему лейтенанту, случилось в этот день быть дежурным офицером безопасности эскадрильи, и ему нужно было провести осмотр места происшествия. Эта эскадрилья являлась его первым местом службы, он никогда раньше не бывал свидетелем крушения, никогда не вдыхал такой омерзительный запах и не видел ничего подобного тому, что его ожидало.

Когда Конрад наконец добрался до самолета - это был SNJ, - он обнаружил, что фюзеляж сгорел и увяз в болоте, одно крыло отвалилось, а крышу кабины расплющило. На переднем сиденье находилось то, что осталось от его друга Бада Дженнингса. Бад, дружелюбный парень, многообещающий боевой летчик, превратился теперь в ужасную поджаренную массу без головы. Голова была сорвана с хребта, словно ананас с черешка, но ее нигде не было видно.

Конрад стоял в болотной трясине, не зная, что ему делать. Пройти двадцать футов по этой грязной жиже было нелегко. Он постоянно смотрел вверх, в хитросплетение сучьев, лиан, пестрых теней и лучей белого света, пробивавшихся сквозь верхушки деревьев. Как бы то ни было, он продолжал идти по воде и тине, и остальные следовали за ним. Он по-прежнему смотрел вверх. Наконец он сумел все выяснить. Поломанные сучья образовали просвет, показывающий, где падал SNJ. Просвет напоминал туннель, проложенный по вершинам деревьев. Конрад и его сопровождающие шли по болоту вдоль этой странной тропы в девяноста или ста футах над головой. «Туннель» сделал резкий поворот - должно быть, здесь оторвалось крыло. Затем просвет пошел вбок и вниз. Они продолжали идти, глядя вверх. Потом они остановились. На стволе зияла огромная сочащаяся рана-порез. Странно. Что это, болезнь дерева? Возле раны, в ветвях, виднелось что-то вроде мешка - как на деревьях, пораженных червями-древоточцами, - и желтоватая творожистая масса. Как будто из-за болезни вытекающий древесный сок загустевал и сворачивался - только это был не сок: виднелись прожилки крови. И в следующее мгновенье Конрад потерял дар речи. Все это видели. Мешок оказался матерчатым подшлемником с наушниками. А творожистая масса - это были мозги Бада Дженнингса. От удара о дерево кабина самолета расплющилась, а голова Дженнингса разлетелась вдребезги, как дыня.

Следуя правилам, командир эскадрильи не стал обнародовать имя Бада Дженнингса, пока не разыщут его вдову, Лоретту, и не отправят компетентного человека сообщить ей весть. Но Лоретты Дженнингс не было дома, и ее не смогли нигде найти. Следовательно, задержка - и более чем достаточно времени для других жен, ангелов смерти, чтобы застыть в ужасе над телефоном. О всех пилотах имелись сведения, кроме двух находившихся в лесу - Бада Дженнингса и Пита Конрада. Один шанс из двух, орел-решка, чет-нечет - и нельзя сказать, что это был необычный день.

Лоретта Дженнингс была в торговом центре. Когда она вернулась домой, ее уже ждала некая фигура - мужчина, мрачный Друг вдов и сирот. И именно Лоретта Дженнингс проиграла в чет и нечет, орел и решку; именно у Лоретты ребенок (а она была беременна уже вторым) останется без отца. Эта молодая женщина прошла через все ужасы, которые воображала - присваивала себе! - Джейн Конрад. И все же эта мрачная шутка судьбы не принесла Джейн облегчения.

В день похорон Бада Дженнингса Пит зашел в чулан и, как было заведено, вытащил свою шинель. Это была самая стильная часть гардероба флотского офицера. Раньше Питу не представлялся случай надеть ее - двубортную шинель из темно-синего мельтона, доходившую почти до лодыжек и весившую, должно быть, фунтов десять. С двумя рядами золотых пуговиц, с большим, красивым отложным воротником и лацканами, с глубокими отворотами на рукавах, со строгой талией и клапаном сзади, идущим от пояса до самого низа. Никогда больше у Пита - и у многих других американцев середины двадцатого века - не будет такого впечатляющего и аристократичного предмета одежды, как эта шинель. На похоронах девятнадцать оставшихся в живых маленьких индейцев - моряки! - торжественно выстроились в ряд в своих шинелях. Они были так молоды! Их розовощекие, совершенно без морщин, лица с гладко выбритыми подбородками храбро высовывались из огромных отложных воротников. Они пели старый моряцкий гимн; мелодия то и дело переходила в странный и печальный минорный ключ, а к тексту был добавлен еще один куплет - специально для летчиков. Он заканчивался так: «О, услышь нас, когда мы возносим молитвы за тех, кто рискует жизнью в воздухе».

Через три месяца еще один пилот эскадрильи разбился и обгорел до неузнаваемости, и Пит снова вытащил свою офицерскую шинель, а Джейн вновь увидела, как восемнадцать маленьких индейцев храбро участвуют в похоронной церемонии. Вскоре после этого Пита перевели из Джексонвилла на военно-морскую базу Патьюксент-Ривер в Мэриленде. Пит и Джейн едва успели там обжиться, как получили известие, что еще один пилот из джексонвиллской эскадрильи - их близкий друг, которого они не раз приглашали на обед, - погиб, пытаясь взлететь с палубы авианосца во время тренировок в нескольких милях от побережья Атлантики. В катапульте, выталкивающей самолет с палубы, упало давление, и машина, тщетно рыча двигателем, рухнула в океан на глубину шестьдесят футов и пошла ко дну, словно кирпич.

Пит перевелся в Патьюксент-Ривер, или в Пакс-Ривер, как говорили военные, чтобы поступить в недавно открывшуюся школу летчиков-испытателей. Это считалось серьезным шагом в карьере юного морского пилота. Теперь, когда корейская война закончилась, все пылкие молодые пилоты просто помешались на летных испытаниях. В армии всегда говорили «летные испытания», а не «испытательные полеты». Реактивные самолеты появились буквально лет десять назад, и в военном флоте постоянно проводились испытания новых реактивных истребителей. База в Пакс-Ривер была основным испытательным центром военно-морских сил.

Джейн понравился дом, который они купили в Пакс-Ривер. Конечно, уютный домик в Джексонвилле ей нравился больше, тем более что план нового жилища составлялся без их с Питом участия. Они жили в районе Норт-Таун-Крик, в шести милях от базы. Район этот, как и сама база, находился на поросшем соснами полуострове, выдававшемся в залив Чизапик. Повсюду их окружали сосны, как и раньше. А еще - густые заросли рододендрона. У Пита теперь были более строгие графики занятий и дежурств. Все его однокурсники из группы № 20 говорили, как это тяжело, - но им это явно нравилось, потому что они считались элитой морской авиации. Круг общения Пита и Джейн ограничивался молодыми людьми из группы № 20 и их женами - больше они ни с кем не поддерживали отношений. Они постоянно приглашали друг друга в гости на обед. Практически на каждый уикенд кто-нибудь из членов группы устраивал вечеринку у себя дома. А еще они вместе отправлялись в Чизапик ловить рыбу или кататься на водных лыжах. Им было нелегко общаться с посторонними, потому что мальчики могли говорить только об одном - о своих полетах. Одним из излюбленных выражений в их разговорах было «выдавить оболочку». Понятие «оболочка» обозначало пределы возможностей конкретного самолета - насколько крутой поворот он может сделать на такой-то скорости и так далее. И главным в летных испытаниях было «выдавить оболочку», то есть выйти за пределы. Сначала во фразе «выдавить оболочку» не слышалось ничего ужасающего. Она звучала так, будто мальчики говорят о соревнованиях.

Затем в прекрасный солнечный день член группы - один из парней, с которым они обедали, пили и ходили кататься на водных лыжах, - пошел на посадку в штурмовике A3J. Он снизил скорость, не успев выпустить закрылки. Самолет потерял скорость и разбился, а пилот обгорел до неузнаваемости. А они вытащили из чуланов офицерские шинели, спели о тех, кто рискует жизнью в воздухе, и сняли шинели. Вечером, после обеда, оставшиеся индейцы говорили о несчастном случае. Они качали головами и повторяли: просто позор, ему следовало знать, когда надо выпускать закрылки.

Прошла всего неделя, и еще один член группы пошел на посадку на таком же самолете, на A3J. Перед самой посадкой он сделал поворот на девяносто градусов, но что-то случилось с рычагами управления, один хвостовой стабилизатор загнулся вниз, другой - вверх, самолет вошел в штопор, рухнул с высоты восемьсот футов и разбился, а пилот обгорел до неузнаваемости. И снова надевались шинели, и снова пели о тех, кто рискует жизнью в воздухе. А потом шинели снимались, и после обеда, вечером, они говорили, что покойный был хорошим человеком, но слишком неопытным, и когда неисправность рычагов управления приперла его к стенке, он не знал, как выйти из положения.

Каждой из жен хотелось закричать: «Боже мой! Машина сломалась! Почему вы думаете, что вам повезло бы больше?!» Но интуитивно Джейн и остальные женщины чувствовали, что этой темы касаться не стоит. Пит ни на мгновенье не давал понять, что думает, будто нечто подобное может случиться с ним самим. Это было не только неправильно, но и опасно - сомневаться в уверенности в себе молодого пилота, задавая такие вопросы. И это тоже являлось частью неписаных правил поведения жены офицера. Теперь всякий раз, когда Пит возвращался с летного поля слишком поздно, Джейн начинала беспокоиться. Она начинала думать, - нет, предполагать! - что он попал в один из этих смертельных тупиков, о которых с таким оживлением здесь говорили.

Вскоре после этого события еще один их хороший друг поднялся в воздух на F4, или «Фантоме», - новейшем и самом популярном в военно-морских силах самолете. Когда он набрал высоту двадцать тысяч футов, самолет задрал нос и рухнул прямо в залив Чизапик. Оказалось, что в системе подачи кислорода не работал шланг, и парень потерял сознание от недостатка кислорода на большой высоте. И снова надевались шинели, и возносилась молитва за тех, кто рискует жизнью в воздухе, а потом шинели снимались, и маленькие индейцы наполнялись скептицизмом. Как можно не проверить кислородную систему? И как можно потерять сознание от кислородного голодания так быстро?

Пару дней спустя Джейн стояла дома у окна. Она увидела, как над соснами в стороне летного поля поднимается какой-то дым. Просто столб дыма - никаких взрывов, сирен или других звуков. Она перешла в соседнюю комнату, чтобы не думать об этом, но объяснение дыму все не находилось. Она вернулась к окну. В ярде от дома, через дорогу, стояли люди… и смотрели на ее дом, словно пытаясь решить, как им поступить. Джейн отвернулась, но не смогла удержаться и снова взглянула в окно. Краем глаза она заметила некую фигуру, двигавшуюся по тропинке к ее двери. Джейн точно знала, кто это был. Ей уже снились подобные кошмары. И все же это был не сон. Она бодрствовала и была начеку - как никогда раньше за всю свою жизнь! Застыв на месте, совершенно парализованная этим зрелищем, она просто ждала, когда раздастся звонок в дверь. Она ждала, но звонка все не было. Она больше не могла ждать. В реальной жизни, в отличие от своих снов, Джейн была слишком сдержанной и слишком вежливой, чтобы крикнуть через дверь: «Уходите!» Поэтому она просто открыла дверь. Там никого не было - совсем никого. Ни людей на лужайке через дорогу, ни одной живой души на сотни ярдов вокруг на лужайках и обсаженных рододендронами дорогах Норт-Таун-Крик.

А затем у нее началась череда сменяющих друг друга кошмаров и галлюцинаций. Галлюцинацию могло вызвать что угодно: клуб дыма, телефонный звонок, прекращавшийся раньше, чем она успевала снять трубку, сирена, даже звук заводящихся грузовиков (аварийных грузовиков!). Потом она выглядывала в окно, видела некую фигуру и начинала ждать звонка. Единственная разница между снами и галлюцинациями состояла в том, что во сне действие всегда происходило в маленьком белом домике в Джексонвилле. Но в обоих случаях ощущение того, что на этот раз действительно что-то произошло, было вполне реальным.

Лучший пилот на курсе ниже того, на котором учился Пит, - главный соперник их хорошего друга Эла Вина - отрабатывал на истребителе пикирование с включенными двигателями. Одним из самых важных навыков при испытаниях было умение точно считывать показания приборов при «выдавливании оболочки». А этот юноша, отправив самолет в пикирование, все еще прилежно и упорно изучал цифры на панели приборов, когда врезался прямо в устричную отмель и обгорел до неузнаваемости. И снова надевались офицерские шинели, и пели о тех, кто рискует жизнью в воздухе, а потом шинели снимались, и маленькие индейцы замечали, что покойный был хороший парень и блестящий ученик - правда, слишком уж блестящий: он и не подумал взглянуть в окно, на реальный мир. Бино - Эл Вин - не считался столь прилежным стажером, зато он все еще был жив.

Как и многим другим женам пилотов из группы № 20, Джейн хотелось обсудить эту ситуацию - все возрастающее количество смертельных случаев - со своим мужем и другими членами группы. Но неписаные правила запрещали обсуждение этой темы, поскольку в основе ее лежал страх смерти. Ни Джейн, ни кому-либо еще нельзя было просто поговорить об этом ни с кем из обитателей базы. Можно было сказать кому-нибудь из жен о своем беспокойстве. Ну и что из этого? Кто тут не беспокоился? В ответ вас смерили бы взглядом, который говорил: «Зачем сосредоточиваться на этом?» Джейн могла, конечно, поделиться своими кошмарами. Но галлюцинации? Для таких ненормальных явлений в морской жизни не было места.

Но теперь злой рок постиг уже десятерых, и почти все из погибших были близкими друзьями Пита и Джейн. Это были молодые люди, которые не раз бывали в их доме, сидели рядом с Джейн и болтали, как и все остальные, о замечательном деле - летных испытаниях. А выжившие собирались за столом, как и прежде, и с тем же самым необъяснимым радостным возбуждением! Джейн пыталась заметить у Пита какие-нибудь признаки душевного надлома, но не замечала. Он много говорил, дурачился, шутил и смеялся. Он всегда оставался таким. Ему по-прежнему нравилось общество членов группы, например Уолли Ширры и Джима Ловелла. Многие молодые пилоты были неразговорчивы и освобождались от скованности только в воздухе. Но Пит и Уолли не были скрытными - в любой ситуации. Они любили подурачиться. Пит называл Джима Ловелла «Трясунчиком» - не самое лестное прозвище для пилота. Уолли Ширра был душа-парень; он любил грубые шутки и ужасные каламбуры. Они втроем - даже посреди этой полосы невезения! - обожали поболтать на такие темы, как, скажем, везучий Митч Джонсон. Жизнь везучего пилота Митча Джонсона, казалось, находилась в руках двух ангелов - злого и доброго. Злой ангел устраивал Митчу несчастные случаи, которые оказались бы смертельными для любого нормального пилота. А добрый ангел помогал ему выйти из таких переделок без единой царапины. Как раз на днях - именно такие истории Джейн любила слушать - Митч Джонсон садился на авианосец, но промахнулся мимо палубы и врезался в выступ кормы. Послышался оглушительный взрыв, и задняя часть самолета, окутанная пламенем, упала в воду. Все, кто находился на палубе, говорили: «Бедный Джонсон! У доброго ангела был выходной». Они все еще обсуждали, как им убрать обломки машины и бренные останки Митча, когда на капитанском мостике зазвонил телефон. Несколько ошалевший голос произнес: «Это Джонсон. Слушайте, я здесь внизу, в грузовом трюме, люк закрыт, и я не могу выбраться. Я не могу включить свет, ничего не вижу, споткнулся о кабель и, кажется, сломал ногу». Офицер, стоявший на мостике, в ярости бросил трубку и поклялся, что найдет сукина сына, который устраивает телефонные розыгрыши в такое время. Затем телефон зазвонил снова, и человек с заторможенным голосом пытался доказать, что он - действительно Митч Джонсон. Добрый ангел не покинул его. Врезавшись в выступ палубы, он упал на пустые ящики из-под боеприпасов. Это смягчило удар, и Митч не получил никаких серьезных повреждений. Фюзеляж разлетелся на куски. А Джонсон вышел на злополучный выступ и открыл люк, ведущий в грузовой трюм. Там было чертовски темно и по всему полу тянулись провода, которыми были перевязаны самолетные запчасти. Везучий Митч Джонсон не раз споткнулся о провода, пока искал телефон, но лишь ушиб голень. Вот счастливчик! Пит, Уолли и Джим просто помирали со смеху над такими историями. Это было изумительно. Просто потеха! Но не более того.

Через несколько дней Джейн отправилась в военный магазин на Саундерс-роуд, возле главного въезда на базу. Вдруг она услышала сирену, а затем звуки заводящихся двигателей аварийных грузовиков. На этот раз Джейн решила сохранять спокойствие. Инстинкт заставлял ее броситься домой, но она приказала себе остаться в магазине и заниматься покупками. Чтобы купить все необходимое, ей понадобилось тридцать минут. Затем она поехала домой в Норт-Таун-Крик. Подъезжая к дому, она увидела идущую по тротуару фигуру. Это был мужчина. Хотя Джейн видела его со спины, она знала, кто это такой. Мужчина был одет в черный костюм с белой лентой вокруг шеи. Это был ее священник из епископальной церкви. Она широко раскрыла глаза, но на этот раз видение не исчезало. Фигура продолжала шагать. Сейчас Джейн не спала и не смотрела из окна на улицу. Она была в машине перед своим домом. Это был не сон и не галлюцинация, и фигура продолжала идти к двери.

Суматоха на летном поле была вызвана одним из самых удивительных случаев, которые только довелось наблюдать ветеранам Пакс-Ривер. И все они это видели, потому что почти весь боевой расчет собрался на летном поле, словно на авиашоу.

Друг Конрада Тед Уилан поднимал в воздух истребитель, и на старте произошло повреждение, вызвавшее утечку жидкости. На панели приборов загорелась красная аварийная лампочка. Уилан связался с землей. Было ясно, что утечка выведет из строя рычаги управления, прежде чем машина успеет приземлиться. Поэтому нужно было прыгать с парашютом. Единственный вопрос заключался в том, когда и где это сделать, и именно об этом шел разговор. Было решено, что Тед прыгнет на высоте 8100 футов на такой-то скорости, прямо над летным полем. Самолет упадет в Чизапик, а пилот выплывет к полю. Так же хладнокровно, как и любой другой на его месте, Тед Уилан набрал высоту 8100 футов и совершил прыжок.

Внизу, на летном поле, все не отрываясь смотрели в небо. Они видели, как Уилан выпрыгнул из кабины. С натянутыми за спиной ремнями парашюта Мартина-Бейкера, на высоте полутора миль, он выглядел маленькой черной геометрической фигуркой. Собравшиеся наблюдали, как он начал падать. Все ждали, что вот-вот раскроется парашют. Затем они ждали еще несколько секунд, и еще немного. Маленькая фигурка становилась все крупнее и крупнее, приближаясь к земле на огромной скорости. Затем наступила тишина: каждый, кто хоть что-нибудь понимал в прыжках с парашютом, знал, что сейчас произойдет. Но даже для таких людей это было неописуемое мгновение, потому что никто еще не видел подобных зрелищ так близко, с самого начала и до конца, и притом со зрительских мест, если, конечно, так можно выразиться. Теперь фигура Уилана приближалась так быстро, что это стало обманывать зрение наблюдавших. Казалось, фигура сильно вытянулась. Она стала гораздо крупнее и надвигалась на зрителей с ужасающей скоростью, и теперь они могли разглядеть ее действительные очертания. Наконец перед их глазами мелькнуло стремительное черное пятно, после чего последовал взрыв. Только это был не взрыв, а ужасная хохма Теда Уилана: на глазах у толпы его шлем, спасательный жилет и оснастка парашюта влетели в самый центр взлетно-посадочной полосы, точно в мишень. Тед Уилан, несомненно, был жив до момента удара о землю. У него оставалось примерно тридцать секунд, чтобы увидеть континентальную Америку, округ Балтимор, полуостров, базу Пакс-Ривер - весь этот понятный мир, который теперь надвигался на него, чтобы раздавить. Когда его тело подняли с бетона, оно было похоже на мешок с удобрениями.

Пит снова вытащил шинель, и они с Джейн и всеми маленькими индейцами отправились на похороны Теда Уилана. В том, что это случилось не с Питом, для Джейн было мало утешения. То, что священник на самом деле шел к ее двери не как официальный Друг вдов и сирот, а лишь затем, чтобы пригласить на службу, не принесло ей мира и облегчения. Пит по-прежнему совсем не думал, что его может поджидать какое-нибудь несчастье, но это больше не придавало Джейн храбрости ни на минуту. Еще один сон и еще одна галлюцинация, потом еще и еще - и едва ли они казались более реальными. Потому что она знала. Она теперь знала суть этого занятия, хотя об этом никто не произнес ни слова. Она даже знала, почему Пит - мальчик из Принстона, с которым она познакомилась на вечеринке первокурсниц в клубе «Галф-Миллс», - никогда не бросит этого опасного дела, никогда не уйдет, разве что в гробу. Но Бог знал, и она знала, что гроб ожидал каждого из маленьких индейцев.

Семь лет спустя, когда репортер и фотограф из журнала «Лайф» действительно стояли рядом с ней в ее гостиной и разглядывали ее лицо, а за окном, на лужайке, толпа телевизионщиков и газетчиков ожидала слова, жеста, хотя бы силуэта ее фигуры за занавеской, какого-нибудь намека на то, что она испытывает; когда все они, пожирая ее глазами, обрушились с потоками слов: «Что вы чувствуете?», «Вы испуганы?», «Америка хочет знать!» - Джейн захотелось рассмеяться, хотя ей не удалось даже выдавить из себя улыбки.

Зачем спрашивать теперь? - хотелось ей сказать. Но они все равно не поняли бы, о чем она говорит.

далее

в начало

назад