Культурная война

Культурная война

Культурная война между богемой и буржуазией бушевала весь индустриальный век. Принимая различные формы, она перемещалась с одного поля битвы на другое, однако причины противостояния оставались теми же. Американская буржуазия исповедовала материализм, рациональность, технологический прогресс и стремилась к изысканным вкусам и благородным манерам. Богема – артистический круг возвышенных нестяжателей – восхищалась подлинными вещами, рискованными авантюрами и естественными манерами.

К примеру, во времена позолоченного века ребенок в буржуазной семье читал буквари Мак-Гаффея, в которых печатались поучительные истории, побуждавшие к здоровой конкуренции и достижению успеха, или же романы Горацио Алджера «Трудись и преуспеешь», «Отвага и удача», «Тише едешь – дальше будешь», «Богатство и слава». В этих книгах содержался все тот же свод советов Бенджамина Франклина, лишь немного откорректированный в соответствие со временем: трудись в поте лица своего, будь прилежным, не упускай возможностей, будь честен, но не слишком умничай, угождай окружающим, не транжирь и не будешь нуждаться. Такой ребенок при удачном стечении обстоятельств мог вырасти и поселиться в солидном доме, может, даже на холме, возвышающемся над городом, или же в одном из бурно растущих пригородов с железнодорожным сообщением. Там он переключился бы на работы Эндрю Карнеги, прочитал бы сверхпопулярное эссе «Богатство», откуда почерпнул бы советы, как зарабатывать, тратить, сколько отдавать.

В то же время в другом конце страны жил писатель Джон Мьюр, отрицавший капиталистическое «рвачество». Или мебельщик Густав Стикли[23], который мечтал сделать жизнь удобной и красивой, отрицая при этом пошлый материализм господствовавшего вкуса. Сильное влияние на Стикли оказало британское движение «Искусства и ремесла», пропагандировавшее, под руководством Джона Рескина и Уильяма Морриса, простые добродетели, воплощением которых служили доиндустриальные ремесленные гильдии.

Стикли организовал журнал «Ремесленник», ставший главным рупором его идей. «Нам необходимо выровнять стандарты, привести их в порядок и избавиться от кучи мусора, который скопился вместе с ростом благосостояния и коммерческих приоритетов. Дело не в том, что мы слишком энергичны, но в том, что мы часто неправильно используем свою энергию, как мы неправильно использовали или потратили впустую наши замечательные природные ресурсы», – писал Стикли. Поэтому мебель и интерьеры, которые проектировал Стикли, были непохожи на мини-дворцы, которые так нравились буржуа. Напротив, они побуждали к простому и естественному образу жизни, предлагая «уход» от «машины коммерческой тирании» к более сбалансированной духовной жизни. Стикли хотел, чтобы развиваемые им направления дизайна «Искусство и ремесло» и «Миссия» стали здоровой альтернативой напыщенному стилю торговой аристократии. Однако буржуазия со свойственной ей прытью проглотила новую наживку. Рокфеллеры и Асторы заказывали у Стикли интерьеры своих загородных усадеб. Генри Форд обставил свою квартиру на Манхэттене мебелью «Миссия».

В 1920-х противостояние богемы и буржуазии приняло новые формы. С одной стороны, страной руководили классические буржуазные президенты Гардинг, Кулидж, Гувер. Продолжалось масштабное строительство привилегированных пригородов, на филадельфийской Главной ветке и в нью-йоркском Вестчестере особняки росли как грибы. Ширился и класс мелкой буржуазии, представители которой выгораживали салоны в своих домиках возле Чикаго, Лос-Анджелеса, по всей стране. Эти новобранцы среднего класса редко их использовали, да и дома их не были рассчитаны на такие излишества. Салоны тем не менее выгораживались, будучи символом недавно заработанного статуса, пусть и немного устаревшим. Миллионы стремящихся примкнуть к буржуазии покупали такие книги, как «Человек, которого никто не знает» Брюса Бартона. Бартон утверждал, что Иисуса на самом деле лучше понимать, как великого руководителя и организатор успешной сети. «Ханжа?! Да он был в Иерусалиме нарасхват – каждый хотел пригласить его на ужин!» – восклицал Бартон. «Неудачник?! Из низших деловых кругов он набрал 12 человек и создал организацию, которая завоевала весь мир!» В 1926 году «Человек, которого никто не знает» стала самой продаваемой публицистической книгой.

С другой – буржуазные ценности подвергались литературным нападкам, а в Гринвич-Виллидж и других местах расцвела пышным цветом богема. Писатели Синклер Льюис, Торстейн Веблен, Джон О’Хара, Джон Дос Пассос, Эрнест Хемингуэй и Гер труда Стайн, отрицая буржуазные ценности, отправлялись в Париж или Москву, участвовали в радикальных политических движениях и всячески выражали протест против подъема провинциального мещанства. Малькольм Коули, сам обитатель Гринвич-Виллидж, а также писатель и журналист, сформулировал основные ориентиры богемы начала ХХ века в своей книге «Возвращение изгнанника». Богема, писал он, выдвигала следующие концепции: «спасение детей» – каждый из нас рождается с индивидуальными спо собностями, которые общество постепенно подавляет; «приоритет самовыражения» – цель жизни в том и состоит, чтобы полностью выразить свою внутреннюю индивидуальность; «переосмысление язычества» – тело есть храм, поэтому ни в наготе, ни в сексе нет ничего нечистого; «необходимость жить сегодняшним днем»; «неограниченная свобода» – законы и устои необходимо расшатывать; «равноправие женщин»; «психологическая адаптация» – люди несчастны, потому что их подавляют и не дают приспособиться; «концепция перемены мест» – правду можно отыскать в дороге или по переезде в новое оживленное место.

Потом настали 1950-е, казалось бы – эра наивысшего расцвета буржуазии, но в то же время начало ее конца. То была эпоха президента Эйзенхауэра, книги «Человек организации», клубов «Джуниор Лиг» и первого популярного ситкома «Предоставьте это Бобру». С другой стороны, ватаги мятежной богемы шатались по стране и курили траву. Как и их богемные предшественники, битники любили спонтанность и сильные ощущения. Им нравилось эпатировать буржуа. Они отказывались от денег и комфорта ради свободы и самовыражения. Кроме того, они презирали то, что Аллен Гинзберг назвал «Молох, чей разум – чистая машинерия».

Писатели и интеллектуалы видели в битниках буревестников социальной революции. В своей книге 1960 года «Взрослеть нелепо» Пол Гудман так высказался о битниках: «Основная тема – это система, с которой они отказываются сотрудничать. Они объяснят вам, что „приличная“ работа – это всегда мошенничество или продажи; что невозможно выносить, когда твой внешний вид определяется начальством, что только дурак станет работать ради выплаты кредита за дурацкий холодильник для жены», и так далее. Основной мишенью Гудмана и битников была как раз «организация», громадная сочлененная система бюрократии и коммерческих структур, которая, по их мнению, душила индивидуальность и творческое начало. Поэтому общество необходимо возмутить и перебаламутить. Однако Гудману хватило прозорливости заметить одну немаловажную деталь: будучи диссидентами и отрицая богатство и все такое, битники жили очень даже неплохо. Вкус к красивой жизни делал их весьма привлекательными персонажами.

В книге есть отрывок, где на удивление точно предсказывается сегодняшнее потребительское поведение бобо: «Субкультура битников – это не только реакция на средний класс или организованную систему. Это естественное движение. Тяготея к непривилегированным классам, битники от этого вовсе не проигрывают. Их квартиры часто более пригодны для жилья, чем дома представителей среднего класса; они часто лучше питаются; у них хорошие пластинки и пр. Свойственная им непунктуальность, неряшливость, привычка жить коммуной, сексуальная раскрепощенность и беспечность в отношении собственной репутации идут вразрез с природой среднего класса, однако вызваны скорее здравым смыслом, нежели протестом и негодованием: это, возможно, наиболее естественная манера поведения, которую предпочел бы каждый, если б прислушался к себе повнимательней». Это был новый взгляд: богемный образ жизни предпочел бы каждый, прислушайся он к себе повнимательней. Если б, вооружившись этой идеей в 1960-м, вы занялись инвестициями, сегодня вы бы уже были миллиардером.

В шестидесятые богемная субкультура стала массовой, ее представители замелькали на обложках журналов Life и Look. Нападки хиппи на буржуазный стиль жизни настолько хорошо известны, что приводить их здесь не представляется целесообразным. Но, оставив за скобками движения за права человека и против войны во Вьетнаме, а также запутанные политические коллизии того десятилетия, приведем несколько примеров тогдашней контр культуры: в области акционизма – Эбби Хоффман разбрасывает долларовые купюры на брокеров в зале Нью-Йоркской биржи; «Диггерз» – группа художников-акционистов из Сан-Франциско – объявляют о «смерти денег и рождении халявы». В области литературы Норман Мейлер исследует вопрос, что значит быть хипстером. В его сборнике эссе «Самореклама»[24], изданном на манер глянцевого журнала, содержится список того, что круто, а что лажа, и список этот отражает устоявшиеся различия между богемой и буржуазией.

Ночь, пишет Мейлер, это круто, день – соответственно лажа. Аферисты – круто, полицейские, конечно, лажа. Тело – круто, душа – ла жа. Вопросы – круто, ответы – лажа. Индуктивная логика, интуи тивное мышление – круто, дедукция, рациональное мышление – лажа. Хроникер мятежных шестидесятых Теодор Рошак так сформулировал критику среднего класса в своей книге «Создание контркультуры»: «Буржуазия одержима стяжательством, их пресная сексуальная жизнь отравлена ханжеством, их семейные ценности девальвировались, их рабское следование внешним приличиям унижает человеческое достоинство, торгашеский уклад их жизни делает ее невыносимой». На буржуазное благосостояние студенческие лидеры ответили отрицанием меркантилизма. На восхищение хорошими манерами, элегантностью и внешним лоском – презрением этих условностей. На буржуазный порядок в делах – бессистемностью. На короткие прически – длинными патлами. Буржуа любили технологии, студенческие лидеры – природу.

Буржуа выбирали карьеру, студенты – разнообразный жизненный опыт. Если буржуа притворялись целомудренными, студенты притворялись сексуально распущенными. На демонстративное потребление они отвечали демонстративным отказом от потребления. На приоритет труда – приоритетом удовольствий. Буржуа ели мясо и полуфабрикаты, студенческие лидеры ели соевые бобы и органическую еду. В 1960-х миллионы осознали, что, опустившись в плане внешнего вида, в глазах своих сверстников ты только поднимешься. Все больше набирая обороты, контркультура в итоге затмила буржуазный мейнстрим. Спустя более чем столетие после того, как Флобер и его парижские соратники подняли знамя «Epater les bourgeois», богема из клики выросла до полчищ. Казалось, еще немного, и богемная идеология не оставит от сформулированного Бенджамином Франклином буржуазного этоса и камня на камне.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.