Почему нас убивают (05.04.2012)

Почему нас убивают (05.04.2012)

Сколько человек надо на обслуживание трубы и банковского дела? И что делать с лишними людьми?

Кто убил? Террористы берут ответственность на себя, но вопрос остается. А что, если это власть решила встряхнуть общество? И спросить неловко: скажите, вашество, а это, случайно, не вы нас, дурней, убиваете? Простите великодушно за любопытство!

Этот вопрос настолько подавляет сознание, что другой и не возникает. А другой вопрос еще важнее: почему убивают? Ведь должен быть смысл в убийствах.

Пить таблетки — или давить прыщи?

Кто бы ни убил, убили потому, что общество больное, терроризм есть функция от болезни всего организма. Простая истина состоит в следующем: если в течение многих лет терроризм легко воспроизводится, значит, искать бандитов по канализациям и сортирам — не самое эффективное лечение.

Существует стандартный способ устранения недугов — надо искоренить причину воспаления, из-за которого появились бактерии. И у разумного общества есть на это силы: в свое время Франция отказалась от Алжира, поскольку посчитала кровопролитную войну неприемлемой для народа. Если для того, чтобы не убивали мирных граждан, нужно отказаться от Северного Кавказа — значит, нужно отказаться от Северного Кавказа, только и всего. Империя Российская распалась, это свершившийся факт, и только закономерно, что имперские приобретения отторгаются от тела России.

Ведь это же нормально — договориться: решить, какую цену общество готово заплатить за спокойствие. Люди потому и собираются в общество, что их объединяет договор. Они договариваются о распределении забот и ответственностей, и тогда, когда людей скрепляет договор, они делаются обществом. А если они договариваться не умеют — то это не общество. Вообразите себе коммунальную квартиру, где жильцы в течение пятнадцати лет высыпают мусор в общий коридор. Они болеют, жалуются на дурной воздух, но не могут договориться, кто будет выносить из квартиры мусор.

Поразительно то, что проблема терроризма подается современному миру как проблема фатальная. То есть договориться не получается нигде — не только в России. Устранять этот недуг в какой-то степени нежелательно — он уже стал играть структурообразующую роль. Если длить сравнение с коммунальной квартирой, то наличие общей помойки помогает сплотить жильцов, ввести табели о рангах. Терроризм и борьба с ним играют в современном мире ту же роль, что семьдесят лет назад играла «борьба классов» или противостояние социалистической и капиталистической систем. Терроризм — это просто инструмент управления обществом, бесконечная война есть не что иное, как форма социальной инженерии. Из этого непогашенного костра берут угли, когда надо разжечь энтузиазм, когда требуется гальванизировать общественное мнение. Сегодня можно абсолютно точно обозначить сопутствующие терактам симптомы: финансовый ажиотаж, дисбаланс власти, активизация оппозиции. Если случился финансовый кризис, то активизируется оппозиция, если активизировалась оппозиция — жди терактов. Безразлично, кто их совершает: таким механизмом общество управляется сегодня, так работают его шестеренки. И от того, что назовут имя конкретного заказчика преступления, — не изменится ничего: заказало преступление само общество.

Цена снега зимой

Как можно договориться о противостоянии терроризму, если о ликвидации кризиса не могут договориться? Разумные люди видят, что корабль цивилизации тонет, а договориться о шлюпках и плотах не получается. Это описано в литературе — но когда воплощается в реальности, хватаешься за голову.

Европа в течение месяца решает вопрос: дать ли Греции двадцать миллиардов. Если отказать, случится коллапс европейской экономики, который приведет к катастрофе миллионы жизней.

В мире переизбыток денег, дензнаков печатают в десятки раз больше, нежели производят товаров. В прошлом году только в Америке напечатали семьсот миллиардов — чтобы потушить костер кризиса новыми дровами. И в Европе деньги продолжают печатать тоже. Иными словами, попросить денег сегодня — это даже не то же самое, что попросить снега зимой, это соответствует тому, чтобы попросить снега — в метель. И вот в буране возникает проблема: пригоршни снега — жалко. Ответственные люди не хотят дать денег на то, чтобы не рухнуло строение, в котором, кстати, живут и те, кто отказывается делиться. Но и это еще не все.

Искомые средства могут достать из кармана десятки русских магнатов — то есть мир может спасти не Супермен, а рядовой русский воротила. От него, от недавнего пацана, зависит судьба соборов и музеев. Если он отстегнет бабла, «Титаник» Европы не потонет. Правда, не вполне понятно, на кой ляд пацану спасать гнилую Европу? Но позвольте, а как же проект общеевропейского дома, великая мечта отечественного интеллигента? Вот когда в полной мере возникла возможность влиться не то что в ВТО, но в самое тело культурной Европы. Помоги ей, русский европеец! Однако воспитанник демократии и либерализма, русский миллиардер не торопится помогать умирающему западному миру. Пусть сами барахтаются.

Для европейских воротил, если они соберутся вместе, — спасти Грецию в частности и мир вообще — не большая проблема. Ежегодно товарооборот от торговли наркотиками и оружием перекрывает искомые средства. А если сюда прибавить нефтяной сектор, расходы на войну, банковские бонусы! То есть судьба многих миллионов налогоплательщиков зависит от доброй воли десятков богатых людей. И поскольку они не хотят делиться, мир стоит на грани падения: за Грецией придет черед Испании, Португалии, Италии, да мало ли стран с пузырящейся экономикой.

Если смотреть на это глазами нормального человека — кажется, что мир сошел с ума. Ведь они рушат собственный дом. В том числе убивают будущих налогоплательщиков — а капиталисты живут за их счет. Это нелогично, это безумие. Однако логика есть: те, от кого зависит судьба мира, уже давно живут в мире параллельном. И в этом параллельном мире — гибель мира реального есть источник дохода.

Ответ в конце учебника

Богатые люди сегодня богаче стран и народов. Это небывалое состояние, так не было раньше никогда в истории — Лоренцо Медичи не был богаче Флоренции, Якоб Фуггер не был богаче Баварии, королева Виктория была обеспеченной дамой, но английский народ богаче королевы. Элита всегда зависела от общества: если бы крепостные России перестали боронить и сеять, сплавлять лес и добывать шкуры, то петербургская знать утратила бы свой блеск. Но сегодня совершенно безразлично, чем там занимаются крепостные, сплавляют они лес или ковыряют в носу. Их усилия ничего не изменят в жизни властителей мира.

Благодаря феномену финансового капитализма произошло качественное изменение в социуме. Мы наблюдаем торжество либерализма: если тоталитарные режимы стращали главенством народа над индивидом, то отныне индивид стал намного важнее народа. Правда, не любой индивид, но особо отличившийся. Скажем, миллиардер N значит в этом мире больше, чем Болгария. У него просто денег больше, чем у всей Болгарии. И безразлично, что сделает или не сделает Болгария в будущем: даст ли новых Кирилла и Мефодия. Этот баланс сил пребудет без изменений — разве что Болгария будет постепенно терять свое значение.

Разумеется, это касается не только русских. Это даже не тот пресловутый «золотой миллиард», который так любят обсуждать левые. Речь идет о тысячах (отнюдь не о миллиарде) лиц, которые значат столько же, сколько остальной мир. Это не заговор, фигуранты процесса не сидят в масонских ложах, это просто реальное положение вещей. Если угодно, случившееся с миром — просто ответ на заданное математическое уравнение. Символическая стоимость огромной массы денег уравняла в значении некоторых людей — и народы. Можно поспорить с тем, что цифры на бумаге такая же реальность, как люди из мяса и костей, но многие мыслители потратили силы, дабы убедить нас, что символический обмен реальнее реальности — и вот вам продукт символического обмена, гомункулус, выведенный в реторте.

Современный герой — люмпен-миллиардер; он и такие, как он, решают судьбу общества. Критично то, что мы имеем дело с умалишенными, поскольку для рассудка человека не может пройти бесследно осознание того, что он и мир равновеликие величины. Ответ в конце учебника верен: именно как следствие либерализма и развития отдельной личности, как следствие символического обмена появится человек, равный (в символическом значении) миру. Математическое уравнение не брало в расчет того, что этот человек сойдет с ума. Но можно было догадаться — и Ницше в конце жизни спятил и окончил дни, выкладывая на столе узоры из фигурного печенья.

Полагать, что безумцы смогут договориться по поводу кризиса или терроризма — значит стать безумцем самому. Они не будут договариваться.

Лишние люди

На нашей почве положение усугубляется тем, что основная российская проблема — переизбыток населения. Во время демографического кризиса это звучит цинично, но так было всегда, с этой проблемой сталкивались и Петр, и Столыпин. Народу в России больше (и это несмотря на водку, лагеря, войны и эмиграции), нежели потребно по условиям недоразвитой промышленности. Проще говоря, людей нечем занять. Петр Аркадьевич, человек несентиментальный, готов был вешать и сажать, лишь бы разрушить привычный уклад русской общины, ему все мерещилось, что он наладит производство, займет людей, пристроит к рабочим местам, если погонит в города. С этой неблагодарной, негуманной проблемой сталкивается российская власть всегда — люди есть, а промышленности нет. С одной стороны, элите хочется прогресса и устриц, чтобы интерьер был как у европейцев, но чем совершеннее метод производства, тем меньше людей надобно у станка, а куда их, чертей полосатых, девать? Пока мужики валят лес и плетут пеньку, а девушки поют на сенокосе протяжные народные песни — еще куда ни шло, а если отменить натуральный обмен? Если поверить в финансовый капитализм — не определишь же сто пятьдесят миллионов в брокеры? Разве что Сталин лагерями, войнами и Беломорканалом на какой-то момент имитировал всеобщую занятость — однако социализм сгнил, и осталась сырьевая держава.

Сколько человек надо на обслуживание трубы и банковское дело? И что делать с лишними людьми?

Проблема лишнего человека, поставленная русской литературой в годы натурального обмена, обернулась в годы финансового капитализма проблемой лишнего народа. Люди оказались лишними, а вовсе не отдельный героический человек. Он-то, удачливый предприниматель, ловкач, он-то как раз не лишний. А вот всех остальных куда девать — не ясно.

Правды ради надо сказать, что проблема «лишних людей» — проблема всемирная. Во время колониализма люди были весьма нужны, в период глобализации — нужны не особенно. Их надо кормить, одевать, учить азам демократии, рассчитывать на их голос на выборах, их надобно развлекать — а дохода с них не так уж и много. Чем еще, как не абсолютной никчемностью себе подобных, можно объяснить тот факт, что богатый Запад оставляет умирать Африку. Сегодня мы удивляемся тому, что помощь Греции обсуждалась так долго, но про Африку уже и не спрашиваем.

И разве несправедливо будет заключить, что черствость, проявленная однажды к дальнему, рано или поздно проявится и в отношении ближнего. Сначала стали не нужны одни люди, далекие, потом — близкие, и, в конце концов, сверхчеловек поймет, что ему не нужен никто. Он и есть мир — остальные не в счет.

Жертвы чужой борьбы

Черчилль сравнил российскую политику с борьбой под ковром: неизвестно, что под ковром происходит, но порой из-под ковра выбрасывают труп.

Сравнение неверно: убивают не тех, кто находится под ковром. Их в последние годы научились отправлять на почетную пенсию. Убивают совсем других.

Взрывы в метро помимо того поражают бедных: богатые и властные там в восемь утра не окажутся.

Российская политика действительно проходит под ковром — этим ковром жизнь народа отделена от власти. Там, под ковром, комфортно и интересно: борются за власть на рублевских виллах, на горнолыжных курортах, на презентациях и саммитах, а трупы выбрасывают из блочных многоэтажек, из вагонов метро — из той бедной жизни, которую власть обязана защищать.

Борьба под ковром у нас особенная: кто бы там ни побеждал — но из дома напротив постоянно выбрасывают трупы.

Именно тогда, когда власти потребовалось провести очередную шоковую терапию в обществе, — тут-то террористы и подоспели. Именно тогда, когда все заговорили о том, что теперешний режим надоел — тут и показали, что режим недостаточно тверд. Или показали его гниль? Не разберешь, кому выгодно. Сегодня уже все говорят о том, что в обществе зреют перемены — и перечисляют недуги, которые надо вылечить. Вчера еще — не говорили. Было все то же самое: чекисты у власти, госмонополии, коррупция, демографическая катастрофа, коллапс образования и науки. А заговорили о переменах сегодня. Назрело?

Если в доме живут воры, а хозяин кладет на стол три рубля, можно ли ожидать, что три рубля никто не возьмет? Когда Путин совершил свою виртуозную рокировку, все признали, что маневр по сохранению власти выполнен элегантно, не подкопаешься. Тот факт, что президент росчерком пера может уволить премьера, не пугал: договоренность полная. И вдруг взрывы — а значит, случился дисбаланс власти. И разговоры о том, что пора все менять. И призывы к гражданской активности. Позвольте — от прошлого года не поменялось ничего. Или поменялось?

Идущий финансовый кризис и сопутствующий ему передел собственности и сфер влияния, как и схожий процесс десять лет назад, — нуждается в перетряске социума, в обретении новой легитимности. После успешной коллективизации проходит Съезд победителей — но надо же потом и постановление о «головокружении от успехов»! Показательно, что восстала из гроба интеллигенция — казалось бы, ее уже не осталось, никто книжек не читает, а вот поди ж ты, зазвучала труба, старая полковая лошадь ударила копытом, и опять полились разговоры о гражданской совести. Что ж ты говорить-то собралась, родная интеллигенция? Двадцать лет назад уже все сказала.

Двадцать лет назад интеллигенция изложила свои требования по пунктам — было время подумать в течение брежневского застоя, либеральная программа выстроилась. В итоге возникли корпоративное государство, новая номенклатура, пропасть между классами, цензура и корпоративная мораль, заменяющая мораль общества. Это не совсем то, что интеллигенция просила, — хотя казалось, что мы формулировали все верно. Интеллигенция сегодня убеждает себя, что так случилось потому, что мы кричали недостаточно громко. Вот опять поорем, и новый хозяин услышит.

И чтобы пробудить совесть — взрыв весьма кстати.

Сон разума рождает чудовищ

Сегодняшнее убийство и возможный передел власти естественно следуют за достигнутыми во время кризиса результатами. Интеллигенции снова доверят объяснить народу, почему одни богачи прогрессивнее других. Интеллигенция вновь обличит кого надо — если политическая жизнь Путина закончилась, полковника выдадут на растерзание. Так было с Шуйским, так было с Годуновым, так будет и сейчас, российская история верна себе. И проблема русской интеллигенции так и пребудет нерешенной: нужен либерализм при крепостном феодальном хозяйстве в качестве идеологии — или не нужен. Риторику либерализма освоили, приспособили ее к нефтяной трубе, но нужно ли это? Интеллигенция давно стала пресс-секретарем при богатом буржуе — следите за ее реакцией, это верный показатель, как индекс Доу-Джонса. Разумеется, интеллигенции опять достанется шиш, выиграет тот, кто заводит ее расшатанный моторчик. Под ковром случилось что-то важное, раз в метро появились трупы. А кому понадобилось убивать, не догадаешься: сквозь ковер не видно.

Завтра что-то произойдет, общество будет меняться, присматривайтесь внимательнее к тем, кто окажется в первых рядах: может быть, заметите прилипшие к рукаву ворсинки ковра.