Алексей Минеев АВТОПОРТРЕТ

Алексей Минеев

АВТОПОРТРЕТ

Мелкая осенняя изморось, шуршание шин по мокрому асфальту, последние дрожащие листья над головой, припорошенные ранним и как всегда неожиданным снегом, и длинный ряд зонтиков перед входом в хорошо знакомое здание с треугольным стеклянным фонарем на крыше — Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Сегодня тех, кто, пришел сюда, ожидает встреча с Мелтесом, его работы впервые экспонируются в столице. Прошла неделя, как открылась выставка, но цепочка мокрых зонтиков перед входом не стала короче: люди хотят стать свидетелями рождения нового направления в искусстве, своими глазами увидеть истоки динамической и объемной живописи.

Рассматривая работы этого оригинального и несомненно талантливого мастера, невольно приходишь к мысли, что трудно, пожалуй, найти более разительный пример тому, как искусство, его способы выражения не могут долго оставаться без изменения, рано или поздно кто-то обязательно разорвет сложившиеся веками каноны и сделает еще один шаг вперед.

С тех пор, когда древний человек впервые провел углем черту на стене своей пещеры и до наших дней, возникли и набрали силу десятки направлений в изобразительном искусстве, но плоское изображение от наскальных росписей Тассили до полотен Айвазовского и фресок Сикейроса по-прежнему оставалось одним, раз и навсегда застывшим мгновением большой и стремительной жизни. Художники всех времен и народов состязались в мастерстве показа на полотне движения, делали попытки аллегорически изобразить само время, но никто еще не пытался написать его обратное течение. Так было, и, казалось, не может быть иначе. До картин Мелтеса.

Его «Автопортрет» потрясает. Может быть, поначалу именно кажущаяся обыденность картины и служит запальным шнуром для последующего взрыва эмоций? В самом деле, если смотреть слева, то поначалу на картине видно изображение юноши, обычный штриховой рисунок. Правильные черты лица, еще по-детски припухшие губы, короткие вьющиеся волосы и глаза, глаза, вместившие всю непосредственность возраста и невероятное любопытство ко всему, что делается вокруг. Рисунок выполнен мастерски, вы стараетесь получше рассмотреть юношу, почти мальчика, который еще только-только начинает осознавать, что за жизнь открывается перед ним во всем своем многообразии. Но стоит слегка наклонить голову, как угол зрения меняется и изображение на картине меняется тоже! На портрете по-прежнему молодость, но уже отягощенная первой серьезной ответственностью — перед вами солдат, защитник своего дома, своего отечества. Взгляд скользит дальше, и вслед за ним непрерывно и неуловимо меняется рисунок — вот на картине мужчина, лицо «не мальчика, но мужа», супруга и заботливого отца, черты становятся тверже, внимательнее, но глаза остаются полными любопытства. Еще мгновение — ив рамке портрета цветущая зрелость, наивысший расцвет сил и способностей, жизненный опыт велик и подтвержден знаниями. Это настоящий «кортеджиано» нашей эпохи, но заметно, что мечты отступили на второй план и время соблазнов прошло.

Завороженные увиденным, ваши глаза непроизвольно продолжают движение, и вслед за ними неумолимое Время на картине все отчетливее проявляет свой бег: зрелость постепенно углубляется и в какой-то неуловимый миг переходит в иное качество, иную пору, в обиходе именуемую «пожилой». Но не остановить движение глаз, как не остановить течение жизни — теперь на портрете старик, чей путь на Земле склоняется к закату, во взгляде — глубина лет, прожитых не напрасно, но в то же время чувствуется и нечто иное: кажется, он прислушивается, как стучат часы. Новое движение — и это потрясает больше всего — в обрамлении черного прямоугольника вы видите посмертную маску! Лицо еще искажено следами последних страданий, но навсегда закрытые глаза спокойны — все осталось за той незримой чертой, что разделяет Жизнь и Смерть…

На память приходит мрачная мистика Оскара Уайльда. Едва ли мог предположить почти век назад автор «Портрета Дориана Грея», как кто-то не в воображении, а наяву создаст картину, словно живущую своей собственной жизнью! Аналогия просто поразительная — и там и тут изображения тесно связаны со своими прототипами от юношеских лет и до самой смерти!

«Автопортрет» вполне мог бы оставить гнетущее впечатление, но такового нет и в помине — картина обратима, стоит повести глазами в другую сторону. Одним только поворотом головы возвращаете портрету молодость. Рассматривая картину, я поймал себя на том, что вновь и вновь «омолаживаю» изображение, испытывая при этом удовольствие, словно делая ему дорогой и заслуженный подарок. «Омолаживаю», чуть прикрыв глаза, чтобы не видеть, как на «взводе» юное лицо становится посмертной маской. Один мой знакомый, не новичок в искусстве, заметил по этому поводу: «Вы зцаете, картина вполне могла бы служить индикатором добра и зла — добрые люди чаще будут стоять около нее справа, а злые — слева». Я думаю, он прав.

Как известно, основу «Автопортрета» составляют штриховые рисунке. Открытый еще в пятидесятые годы голографический способ позволяет, меняя угол зрения, поочередно увидеть все портреты, неуловимо переходящие один в другой. И заслуга Мелтеса, конечно же, не в том, что он нарисовал двести тридцать два рисунка-кадра, похожих и в то же время отличающихся друг от друга. Мелтес впервые, применив светомодуляцию и создав галерею портретов в точном соответствии с замыслом, получил совершенно неожиданное художественное решение в живописи, недостижимое иными, традиционными способами.

Разумеется, подобное не создашь за один день. Над «Автопортретом» Мелтес трудился последние годы своей жизни, вплоть до самой кончины. А началось все значительно раньше, когда он, молодой художник, только приступал к работе в отделе рекламы одной обувной фирмы. Неутомимый экспериментатор еще тогда задался целью создать динамический портрет и с завидным упорством в один и тот же день каждого месяца делал фотоснимки своего лица под разными ракурсами, всякий раз в строго определенных положениях, тщательно следя за соответствием прически, и одежды. И так на протяжении целой жизни, с восемнадцати до шестидесяти восьми лет. Болезни и другие события попросту не принимались во внимание. Постепенно собиралась серия кадров, почти одинаковых, но отличающихся один от другого на месяц жизни. «Я часто брал снимки в руки и, сгибая их, как колоду карт, с силой отпускал с одной стороны. Колода с треском разворачивалась и я мог видеть, как меняется с возрастом мое лицо».

Когда Мелтесу исполнилось тридцать шесть лет, он купил кинопроектор и впервые на экране показал изумленным друзьям свой первый динамический портрет. Новшество не осталось незамеченным, и очень скоро «метод Мелтеса» приняли на вооружение киностудии, специализирующиеся на съемках сказочных и научно-фантастических фильмов. Только там пошли другим путем — разумеется, режиссеры не могли ждать десятки лет, и актеру, соответствующе загримированному, перед каждым кадром чуть-чуть подправляли грим в нужную сторону. Почти сразу же на съемках стали применять и обратный прием — не «старения», а «омоложения». Помнится, особенно эффектно он был использован в фантастическом фильме «След астрохотрона», где главная героиня на глазах у зрителей превращалась из безобразной старухи Пельги в восемнадцатилетнюю девушку, очаровательную Энни Пэйн.

Используя «метод Мелтеса», киностудии снимали фильмы, приносящие неплохие сборы, а сам Мелтес на вырученные от продажи патента средства открыл небольшую художественную мастерскую, где продолжил свои опыты. Голография к тому времени уже получила широкое распространение, стереоизображения начали входить в обиход, и цветные открытки, на которых нахальные красавицы зазывно подмигивали и делали непристойные жесты, на родине Мелтеса продавались во всех газетных киосках.

О своем первом знакомстве с голографией Мелтес пишет: «…Передо мною в витрине музея лежало богато украшенное старинное оружие, медальоны, драгоценности… Свет играл на разноцветных камнях, тусклая отточенность лезвия турецкого ятагана ощущалась физически. Я заходил и справа и слева — иллюзия находящихся за стеклом предметов была полнейшая. Наконец, прижавшись щекой к стене, я посмотрел вдоль оштукатуреннои поверхности и, о чудо! — никакой витрины не увидел: в десятке сантиметров от стены на тонкой проволоке висела стеклянная пластинка, да внизу, у самого пола, подсвечивал пластинку скрытый источник света. Вот и все драгоценности… У меня сразу же возникла мысль написать картину, картину объемного изображения для демонстрации возможностей голографии».

Даты записи не сохранилось, но известно, что с некоторых пор вся увлеченность Мелтеса переключается на опыты с объемным изображением. Он закупает оборудование и приступает к новым экспериментам.

За несколько лет создается целая серия: «Ева», «Облако в горах», «Водопад». Опыты с объемикой продолжаются, но все сильнее в творчестве художника начинает звучать динамизм. Уже в «Водопаде» видны зачатки будущего направления, затем появляется «Ипподром» — и целая полоса в жизни Мелтеса связывается с созданием динамических изображений.

Казалось, художник наконец-то нашел свою струю, его картины-приборы не только неожиданны, но и высокопрофессиональны. Однако любые попытки представить их широкой зрительской публике каждый раз заканчиваются неудачей. Отвергают необычные творения музеи и художественные галереи: устроительство сомнительных электрических экспериментов не их занятие. Далеки от восторга научно-технические выставки — оборудование, используемое художником, знаменует вчерашний день голографии, оно примитивное, а зачастую и просто самодельное.

Это был настоящий тупик, притом довольно неожиданный.

Потратив несколько лет на бесплодную переписку, Мелтес предпринимает обходный маневр. С большим трудом он заманивает в свою мастерскую известного художественного критика, слывшего «авангардистом». Однако визит пропал впустую. Осмотрев работы, критик заявил: «Это, конечно, весьма интересно, но как все прикажете описывать, в каких терминах?» В самом деле, формирование в сознании общества нового эстетического начала требует времени и немалого. Так, не сразу в крохотной почке, прилепившейся к стволу дерева, можно разглядеть будущую могучую ветвь. «Увидеть, понять, осознать». И безусловно, отрешиться от каких-то прочных, давно устоявшихсй взглядов. Вспомним: «кино — не искусство», «телевидение — не искусство», «фризография — не искусство». На все нужно время.

Пока же общество смотрело «сквозь» картины Мелтеса, в упор не видя их.

Художник в растерянности — ему идет уже пятый десяток, живя в провинции, он лишен возможности общения с «высшими сферами» искусства и техники. Надежды на могучего покровителя, который вдруг появится и мигом все устроит, постепенно растаяли.

Семья требовала денег, а случайные заработки уходили на дорогостоящие опыты. Удовлетворение от творчества сменяется глухим раздражением, а затем и открытой неприязнью ко всем окружающим. В семье раскол, Мелтес уходит в себя, долгое время почти ни с кем не общаясь. В глазах обывателей, ранее гордившихся своим необычным земляком, он становится выскочкой, неумным чудаком, помешавшимся на своих никому не нужных картинах, без семьи, без средств, без призвания.

Так проходит еще несколько лет, и вдруг — свет, его «Водопад» демонстрируется на очередной Всемирной Выставке в Лагосе. Но увы: среди чудес научно-технического прогресса рубежа нового тысячелетия картина Мелтеса совершенно теряется. Внимание миллионов посетителей приковано к суперкомпьютеру-мозгу, моделям первых межзвездных зондов, «дереву-кристаллу» и к странным животным-монстрам, порожденным успехами генной инженерии и невероятно дурным вкусом их создателей.

Успех оказывается случайным. Тем не менее окрыленный Мелтес не теряет надежды. Нужно выставлять серию, это ясно. Но тут случается ужасное — от перегрева самодельной аппаратуры в мастерской вспыхивает пожар. Только несколько мгновений бушует огненный вихрь, но и их оказалось достаточно, чтобы большая часть работ пришла в полную негодность.

Как это пережил Мелтес, сказать трудно, только «Автопортрет», подлинный летописец его судьбы, в одно мгновение взгляда отразил глубокий надлом, происшедший в те годы. Мелтес оставляет свои опыты и возвращается к тому, с чего начинал — оформляет «объемкой» витрины магазинов и кафе. Он уже серьезно и неизлечимо болен, и мы вряд ли вообще узнали бы о нем, но, несмотря ни на что, работа над «Автопортретом» продолжалась.

Расчет тут был парадоксальный, но простой: если нельзя получить признание при жизни, то стоит попробовать добиться его хотя бы после смерти!

И вот выставленный впервые на гражданской панихиде «Автопортрет» сработал подобно заряду замедленного действия, повалившего в конце концов стену неприятия и непонимания, стену, которую в течение целой жизни Мелтесу так и не удалось преодолеть…

Удивительно, но даже сейчас, после сенсационного успеха «Автопортрета» и других картин, находятся люди, которые не усматривают в творчестве Мелтеса ничего особенного. «Обычная мультипликация на современный лад», — говорят они и равнодушно проходят мимо. Что же такое динамическая живопись — искусство или ремесленничество? — до сих пор не утихают дискуссии.

В самом деле, почему каждый отдельно взятый рисунок хотя и хорош, но все же зауряден, а вот сложенная как солнечный спектр в непрерывную гамму галерея портретов производит такое сильное впечатление?

Дело тут, наверное, в том, что картина Мелтеса — система, и восприниматься должна именно как таковая. А обычная, традиционная живопись, Врубель, например, — разве не состоит вблизи его «Демон сидящий» из набора грубых мазков на загрунтованном холсте? Но стоит отойти подальше, как воображение начинает заполнять разрывы между мазками и тогда пестрота красок складывается в незабываемое, волнующее полотно. Таков и Мелтес — его рисунки неотделимы от замысла, манеры исполнения и техники, специально для этого созданной. И неотделимы от самого Мелтеса и его судьбы.

Иногда можно услышать и такое: почему картины Мелтеса оставляют несравненно большее впечатление, чем «кино Мелтеса», тем более суть их одна и та же? Но ведь кадр сам по себе статичен, а рисунок живет, передавая внутренний мир человека в то самое, единственное мгновение, выхваченное взглядом! И гдето в глубинах подсознания зарождается удивительное чувство гармонии, задевая в душе невероятно тонкие, пока еще совершенно неведомые нам струны. А последний рисунок «Автопортрета» — посмертная маска, которая появилась на картине уже после смерти автора согласно его Завещанию… Это, пожалуй, единственный случай в искусстве, когда художник закончил произведение, находясь за порогом Вечности, да еще так выразительно!

Но как ни восхищают картины Мелтеса, все же не дает покоя вопрос — условия для появления динамической живописи существуют не одно десятилетие. Однако Мелтес до последних дней жизни оставался единственным, кто использовал в изобразительном, искусстве возможности голографии, хотя, как известно, и до него художники экспериментировали с динамикой и объемом. Что это — недостаток смелости, воображения или незнание художниками новых технических средств? Искусствоведы на сей счет пока хранят молчание…

Кроме «Автопортрета», до нас дошло всего несколько работ Мелтеса. В экспозиции, демонстрируемой сейчас в ГМИИ, выставлены наиболее известные из них: «Денколлет», «Ева», «Водопад» и «Становление Человека», причем «Становление…» осталось незавершенным. Незадолго до своей кончины автор взялся за тему грандиозную, но явно ему уже непосильную — изобразить предысторию появления на Земле человека, путь от питекантропа до гомо сапиенс. Сейчас только по трем десяткам «ключевых» рисунков и можно проследить замысел художника, а всего их было задумано около тысячи. Динамизм рисунков на картине должен передавать, как в глазах полузверя-получеловека начинают загораться первые искры разума. Но как это случится, мы уже не сможем увидеть никогда…

Разумеется, не все в творчестве Мелтеса следует принимать бесспорно. Эксперименты, которые он вел с «живыми красками», на мой взгляд, пока не вышли из стадии декоративного украшательства. Его триптих «Осень», где написанный жидкокристаллическими составами летний пейзаж под воздействием электрического поля начинает приобретать знакомый всем с детства золотисто-багряный цвет самого грустного времени года, еще рано называть произведением живописи в самом прямом смысле этого слова. Но не оставил ли и здесь Мелтес заявочный столб над россыпью, открыть которую суждено новым поколениям? Как знать.

Но все равно, даже то, что ему удалось сделать, уже глубокий след в искусстве, тропа, по которой рано или поздно, но обязательно пойдут другие. Такое время не за горами — несмотря на крайнюю трудоемкость работ, первые ласточки все же появились. Выставил свои работы «Пробуждение» и «Ветер» Нуэвитас, заканчивает «Морской цикл» Анна Григорьева, открылись изостудии в Новосибирске, Харькове, Дубне. Конечно, пока это только робкие всходы, но надо полагать — и живопись динамическая, и живопись объемная получат со временем все права гражданства и займут достойное место на грандиозной палитре изобразительного искусства, назначение которого потрясать души, рождать прекрасное и служить прекрасному.