Владимир Малов СТАТУИ ЛЕНЖЕВЕНА

Владимир Малов

СТАТУИ ЛЕНЖЕВЕНА

Если искать сравнений, то Ленжевен был просто-напросто огромным камнем, быстро крутящимся вокруг двух своих солнц. На планете не было ничего примечательного, ее серая каменная поверхность почти везде была ровной как стол. Правда, кое-где встречались причудливые каменные образования, и здесь обычный серый цвет словно бы с помощью какой-то необыкновенной призмы вдруг взрывался невообразимым многоцветием с тончайшими полутонами и переходами. Что это было? Загадка. Но даже при наличии такой загадки планета вряд ли могла бы заинтересовать экспедицию Дальнего Поиска. И не будь на Ленжевене Города…

Но Город был. Именно так, с большой буквы, и называли его экспедиционники. Странный, мрачный, тяжелый Город, где дома были выложены из громадных, циклопического размера плит, где повсюду стояли неуклюжие, тяжеловесные статуи, созданные, очевидно, с помощью самых примитивных инструментов.

Брошенным был этот Город, причем жители ушли неизвестно куда: на всей планете не было никаких их следов.

Стрелков подумал: начальник данной экспедиции Дальнего Поиска Петров Михаил Григорьевич выказал немалую мудрость, разбив лагерь на приличном расстоянии от Города. Потому что работать в Городе это одно, а быть рядом с ним все время — другое. Город угнетал, в нем скрывалась мрачная, зловещая тайна, он словно бы смотрел на пришельцев все время, усмехаясь, и неприятно было бы чувствовать на себе этот взгляд постоянно, и днем, и ночью.

То расстояние, которым мудрый Петров разделил Город и лагерь, Стрелков преодолел за восемнадцать минут.

Вот сейчас Город был обитаем: во дворе первого же из домов двое людей в скафандрах бурили каменную почву Ленжевена.

Цель этого Стрелкову была неизвестна, но он не стал в ней разбираться — у него была своя цель, и чем ближе он подходил к Городу, тем отчетливее старался представить, как все это произойдет.

Экспедиционники помахали ему руками, он ответил и пошел по улице, внимательно рассматривая статуи, часто встречающиеся на пути.

Статуи отдаленно напоминали человеческие фигуры; во всяком случае, в любом из этих неуклюжих творений присутствовали голова, две верхние конечности, две нижние и короткое туловище.

На грубых лицах можно было различить едва намеченные щелочки глаз, выпуклость носа, рот. Размер статуй был разным, но колебался в незначительных пределах: чуть выше человеческого роста или немного ниже.

Вот что казалось странным: позы статуй почему-то были самыми разными. Некоторые словно бы застыли в момент движения, другие как бы беседовали между собой, третьи сидели на грубо обтесанных камнях. Статуи стояли поодиночке и группами. Статуи были не только на улицах Города, но и внутри домов, и это тоже было странным.

Чуть левее геометрического центра Города Стрелков еще вчера приметил площадь, лучшего места для Установки не найти.

Он дошел до площади и остановился. Статуй на площади и внутри домов рядом с ней было множество. Почему их высекали из камня в таком количестве? Что это была за религия, требующая, чтобы боги окружали тебя со всех сторон? И почему люди в конце концов ушли от своих богов навсегда?

Вот для того, чтобы дать ответы на все вопросы, на Ленжевен и доставили Установку. Так было решено на Земле — правда, не без дискуссий, — на самом высшем научном уровне. Никакие другие методы, очевидно, не смогли бы разрешить загадку, и, значит, надо было отправляться в прошлое, в те времена, когда Город был населен.

Максим Стрелков, человек редчайшей профессии хроноисследователя, медленно обошел площадь кругом. Двойное солнце поднялось в зенит, тени стали совсем короткими, лица статуй-богов были теперь еще грубее, и еще тяжелее стал ничего не видящий взгляд щелочек-глаз.

Среди неуклюжих зданий, которые, казалось, возведены были циклопами, окруженная грубыми статуями, застывшими в самых разных позах, Установка с ее обтекаемыми, стремительными линиями — и в самом деле звездолет в миниатюре, замерший перед новым стартом, — выглядела как-то неуместно. Можно было представить, что служащий какого-то гигантского музея по ошибке поместил один из экспонатов в раздел, относящийся к совершенно другой эпохе, и за это, конечно, его ждали неминуемые неприятности.

— Вы уверены, что хорошо освоили линкос? — с тревогой спросил Петров.

— Учил и на Земле, и в звездолете, — отозвался Максим, — худо-бедно, но экзамен сдал бы.

Он следил за тем, как Серафим и Валентин внимательно осматривали Установку. Теперь — в последний раз. На выбранную им площадь Установку доставил экспедиционный тягач-вездеход, а после каждой транспортировки была положена обязательная проверка. В общем-то, скорее всего это было излишней предосторожностью, но… Но если бы какой-то из узлов действительно вдруг отказал после старта, обратного пути для хроноисследователя уже не было.

Петров шумно вздохнул:

— Установка в самом деле одноместная?

— Вас, к сожалению, я в самом деле не могу взять. Хотя взял бы с радостью, потому что с линкосом вы знакомы лучше, чем я, и с инопланетянами знаете, как обращаться.

Максим обвел взглядом всех, кто собрался сейчас на площади.

Здесь были почти все экспедиционники, и многих он уже знал. С бородатым Пал Палычем, как звали пожилого биолога, можно было вволю поспорить о некоторых ключевых проблемах развития науки на Земле, смешливый Адриянов, химик, прекрасно играл в шахматы, а лаборант Глэдис Лауме была очаровательным белокурым существом с голубыми глазами. В общем, самыми обычными были люди.

— Так сколько времени вы будете отсутствовать? — спросил Петров.

— Для вас, может быть, только минуту-другую. А для меня самого другие отсчеты. Путь туда покажется мне довольно долгим. Какое-то время я проведу там. И наконец, путь назад.

Максим махнул рукой близнецам-ассистентам: последний осмотр был закончен.

— Словом, очень скоро вы будете знать гораздо больше, чем теперь, — заключил он и двинулся к Установке. Он чувствовал, как все напряженно следят за его действиями: вот он откинул прозрачный колпак в носовой части Установки, вот забрался в кабину, снова задвинул колпак и поудобнее устроился в кресле…

Наедине с кнопками пульта всегда ощущается смесь самых разных чувств. Робость. Сознание своих поразительных возможностей. И жгучее, неодолимое любопытство: что будет там?

Максим набрал на пульте программу, нажал кнопку пуска, и все вокруг тотчас же исчезло, остались только мрак и пустота, и было теперь время сосредоточиться и представить, что может быть дальше.

Местом старта площадь была избрана не зря: Установка внезапно возникнет перед ними, и он появится словно бы действительно из космического корабля. Как тогда поведут себя они? Падут ниц, как перед богом? Судя по статуям, творениям их рук, они, должно быть, не так уж далеко продвинулись по лестнице развития. Но ведь любая цивилизация, безусловно, чем-то интересна, с любой следует стремиться установить Контакт. Вот это и предстоит сделать хроноисследователю Максиму Стрелкову, выступающему в необычайной для себя роли. Нет, на Земле все-таки было легче, подумал Максим и вдруг ни с того ни с сего стал вспоминать свой визит к великому англичанину сэру Исааку Ньютону.

Хроноисследователи занимаются тем, что вступают в контакт — тоже контакт! — с великими людьми разных времен. Дневники, воспоминания, письма — это одно, но в непосредственном общении с хроноисследователями великие люди открывают себя полностью, и это бесценно для историков. Разумеется, хроноисследователь встречается с кем-нибудь не в настоящем своем обличий, а в виде, полностью соответствующем времени. Хроноисследователь должен тщательно изучать эпоху, язык, предусмотреть тысячу мелочей, для общения нужно найти разумный предлог (вдобавок нужно продумать весьма важный вопрос: где и как замаскировать Установку). К Исааку Ньютону, например, он, Максим, явился под видом молодого голландца, интересующегося науками, и желчный, раздражительный, всегда всем недовольный Ньютон далеко не сразу соизволил уделить ему частицу своего драгоценного времени. Но когда эта частица была дарована, аппаратура, спрятанная в одеждах голландца, интересующегося науками, запечатлела, как выглядел великий англичанин, записала его слова. К тому же образ мыслей, проявленный молодым голландцем в беседе, показался сэру Исааку настолько любопытным, что он встретился с ним еще раз, а потом еще…

А в конце концов, стерев с помощью специально разработанного устройства из памяти Ньютона все впечатления о встрече с любознательным голландцем — кто мог знать, к каким последствиям они могли привести, а ход истории нельзя нарушать, — Максим вернулся в маленький научный городок в лесах под Муромом, центр хроноисследований.

Стоп! Гудение смолкло, сразу вспыхнул свет, и теперь от Петрова, Адриянова, Глэдис Лауме, близнецов-ассистентов и экспедиционного лагеря Максима отделяла тысяча земных лет.

Несколько минут он сидел неподвижно, глядя только на кнопки пульта перед собой. Он словно бы боялся посмотреть влево, сквозь прозрачный колпак, боялся увидеть то, что было за пределами Установки. Отправляясь к Ньютону, во Францию XIII века или в Древний Рим, он хорошо представлял, что может его ждать. Здесь он должен был выйти из кабины Установки в полную неизвестность. Рывком откинув прозрачный колпак, Максим выпрыгнул на каменные плиты площади.

Статуй на площади заметно поубавилось. Здания теперь были меньшего размера, некоторые из тех, что были там, здесь отсутствовали.

Это было самым первым впечатлением; Максим огляделся внимательнее. Площадь, как и тысячу земных лет спустя, была, если не считать статуй, абсолютно пуста. Медленно, осторожно, он обошел вокруг площади. Там была целая экспедиция, здесь он находился совершенно один; осторожности требовало элементарное благоразумие. Медленно, осторожно Максим вышел на одну из городских улиц..

Улица была пуста. Он двинулся по ней, обходя статуи, иногда встречающиеся на пути, заглядывая в проемы окон. Город, разумеется, был немного другим: меньшего размера, дома, казалось, здесь были сложены еще грубее, чем там. А вот статуи были теми же самыми: едва заметные щелочки глаз, невидящий взгляд, тяжелая складка рта, неуклюжие конечности, короткое туловище.

Боги Ленжевена, похоже, не менялись стечением времени.

Не спеша, осторожно, Максим обходил улицу за улицей, дом за домом. В некоторых домах, как и тысячу лет спустя, тоже были эти каменные монстры, и нигде не было ничего живого.

Вернувшись на площадь, к Установке, Максим еще немного помедлил. Он словно бы ждал, что вот-вот кто-то все-таки выйдет ему навстречу, появится из-за тяжелых каменных стен, из-за неуклюжих этих зданий, но Город по-прежнему был мертв и безразличен ко всему.

Уже сидя в кресле перед пультом и задвинув колпак, Максим подвел первый итог.

Тысячи лет назад Город тоже был брошен. Затем, в какой-то временной отрезок, который он проскочил, жители вернулись, увеличили число статуй и снова исчезли.

Он нажал кнопку возврата.

Скафандр сделал Глэдис Лауме довольно безликой, потому что в скафандрах все были одинаковы; в кают-компании она выглядела гораздо эффектнее, но Максим не мог не запомнить, какая она на самом деле, и поэтому прогулка с ней по каменной поверхности Ленжевена доставляла ему истинное удовольствие. Правда, к этому примешивалось еще какое-то неясное чувство, в котором сразу он не мог разобраться.

— А где вы еще были? — спросила Глэдис. — Про Ньютона вы уже рассказывали, но ведь…

— В Древнем Египте был, — ответил Максим, и ему вдруг показалось, что безжизненная каменная пустыня Ленжевена в чем-то похожа на страшные песчаные пустыни Египта — та же пустота, до жестокости равнодушная к человеку. Именно в пустыне, далеко от Фив, оставил он Установку и по компасу проделал весь путь до города пешком, изнемогая от жажды и жары.

— Еще приходилось встречаться с рыцарем Роландом, тем, что погиб потом в Ронсевальском ущелье. И вы не представляете, до чего же это был скучный, тупой, самодовольный человек. Однако надо его извинить: почти все в ту пору были именно таковы. Впрочем, этого не отнимешь: сам Карл Великий был все-таки на голову выше всех по уму, познаниям. Даже говорил на нескольких языках. Правда, за всю жизнь он так и не освоил грамоты, но страстно, упорно к этому стремился. Историк Эйнгард, современник Карла, свидетельствовал: «Для этого возил с собою на постели под подушкой дощечки и листки, чтобы в свободное время приучить руку выводить буквы. Но мало имел успеха труд, начатый не в свое время, слишком поздно».

— У вас прекрасная память, — сказала Глэдис.

Солнце Ленжевена клонилось к закату, и Глэдис отбрасывала на каменную равнину две длинные тени. Максим и Глэдис теперь возвращались к лагерю, на близком горизонте уже появилась красная нарядная крыша кают-компании; и вдруг Максим понял, что именно мешало ему просто получать удовольствие от того, что рядом идет очень красивая девушка: дело было в том, что мысли его все время уносились довольно далеко от того маршрута, по которому они шли. Мысли возвращались к Городу, но стояла перед ними очень крепкая преграда, и выхода пока не было.

Глэдис, по-видимому, была любознательна. Она спросила:

— А как вы… как стали хроноисследователем? Вот лаборанткой, даже в экспедиции Дальнего Поиска, стать довольно просто, а вас ведь на Земле всего…

— Трое, — рассеянно сказал Максим. — Да, в самом деле, как же становятся хроноисследователями? Видите ли, я хотел быть просто историком, но когда был открыт принцип переброски во времени и встал вопрос о практическом использовании этого принципа, то кандидатов в хроноисследователи отбирали среди студентов-историков. Но говорят, что для этой профессии нужны какие-то особенные качества. Отобрали десять человек, потом, после разнообразных испытаний, остались трое.

Они дошли до столовой-кают-компании, в шлюзовой сняли скафандры, и за ужином Максим на какое-то время начисто забыл о Городе и о его тайнах. Ужин прошел весело; довольно скоро Максим перешел со всеми на «ты» и почувствовал себя настоящим Дальним Экспедиционником, долгие годы работавшим далеко от Земли среди всех этих замечательных людей. Петров и Адриянов состязались в остроумии, они тоже словно бы начисто забыли о существовании Города; вдруг Максим понял, что это далеко не так — просто преувеличенной, нарочитой веселостью маскируется предельное напряжение исследователей. Они подошли, казалось бы, к самому рубежу разгадки, и теперь надеялись на Установку и хроноисследователя, прилетевшего с Земли.

Он быстро допил чай. Утром ждала работа, перед работой надо было как следует отдохнуть.

— До завтра! — сказал он и пошел в шлюзовую, снова чувствуя на себе взгляды.

Перед работой действительно надо было как следует отдохнуть, вся надежда этих людей была сейчас только на него одного.

У Максима впереди было восемь земных часов отдыха, но, вытянувшись на постели в отведенной ему комнате, он очень долго не мог заснуть. В голове тяжело вертелись и словно бы сталкивались друг с другом вопросы, на которые не было ответов. Даже тени ответов не было на них.

Так почему статуй в Городе так много?

В какой временной отрезок лучше всего отправиться завтра?

Еще дальше в глубь времен или, напротив, ближе к настоящему времени?

Почему жители Города, уйдя из него однажды, потом снова вернулись, но лишь для того, чтобы уйти опять?

Но, возможно, именно этого и требовала их странная религия, возможно, неуклюжим, грубо вытесанным богам нужны были именно такие периодические приходы и уходы, возможно, в этом и состоял культ богов? На неизвестной планете религия могла принимать самые причудливые, самые невероятные формы. Однако уйтито на Ленжевене было некуда, не под землю же проваливались местные жители! К тому же земли в прямом смысле слова здесь и не было, земля была сплошным камнем.

Разрешима ли вообще загадка или перед ней отступит и его опыт хроноисследователя… земной опыт… как уже отступил опыт экспедиционников, лишенных тех возможностей, что дает Установка, но тоже привыкших разгадывать разнообразные загадки, которые то и дело преподносит Вселенная?..

Максим заснул лишь под утро, когда за окном посветлело, и ему снилось, что одна из статуй-богов, пока он бродил по улицам Города, ожила, забралась в кабину Установки, быстро освоила пульт управления и унеслась куда-то, навсегда оставив его одного среди каменных стен и своих неподвижных каменных собратьев…

Утром, сразу после завтрака, невыспавшийся и хмурый, он снова стоял на площади возле Установки, и снова, как и накануне, его провожала вся экспедиция. Когда близнецы доложили, что все в порядке, Петров еще раз спросил, маскируя озабоченность шуткой:

— Ты за ночь линкос, случаем, не забыл?

— У меня учебник всю ночь лежал под подушкой, — пошутил Максим и пошел к кабине.

То, куда он отправится на этот раз, он решил только что, в самый последний момент: он отправится в еще более отдаленное прошлое. Причиной была промелькнувшая вдруг тень какой-то смутной, совсем еще неоформившейся догадки, которую пока он даже затруднялся бы сформулировать словами. Но все-таки эта призрачная, невесомая тень промелькнула; и, задвинув над собой колпак, Максим начал набирать на пульте программу очередного путешествия во времени Ленжевена.

Махнув всем на прощанье, он нажал стартовую кнопку, и вокруг все снова исчезло, Установка помчалась сквозь пустоту и мрак.

Для тех, кто остался там, он вновь вынырнет из волн времени через минуту-другую. Однако и эти мгновения, должно быть, покажутся экспедиционникам вечностью. Но, возможно, он, хроноисследователь Стрелков, принесет им сейчас разгадку.

Стоп! За прозрачным обтекателем кабины вспыхнул свет. С легкостью, какую только позволял скафандр, Максим выпрыгнул на площадь.

Его снова встретили лишь статуи; теперь их было еще меньше.

Зданий теперь тоже было совсем мало, и Город полностью утратил ту мрачную величавость, что была там, где ждала сейчас возвращения Максима экспедиция Петрова; здания, в беспорядке разбросанные по сторонам немощеных теперь улиц, были малы, неуклюжи — просто сложенные как попало каменные лачуги.

Одна из статуй застыла прямо перед Установкой; тяжелый, каменный взгляд щелевидных глаз остановился на ее кабине, и Максим, подойдя к монстру-богу вплотную, тоже стал всматриваться в грубые черты, как будто хотел различить в них какую-то мысль… если б только могла породить ее грубо обтесанная каменная глыба.

Голова статуи была слегка наклонена вперед, руки и ноги согнуты, она вроде бы шла прямо на Установку…

Там, где ждали Петров и его экспедиция, этой статуи не было. Установку не передвигали на площади, она путешествовала только во времени. В момент первой остановки, тысячу лет назад от экспедиции, этой статуи на площади тоже не было.

Значит, неизвестное население Города не только сооружало статуи, увеличивая со временем их число, но и зачем-то переставляло своих богов с места на место. Впрочем, возможно, эта статуя просто когда-то разрушилась и ее обломки убрали…

Прошла минута, другая, и, подчиняясь невольному побуждению, Максим отвел взгляд от каменных глаз монстра. От мрачного изваяния в самом деле словно бы исходила давящая тяжесть, трудно было ее выдержать. Сейчас эта тяжесть заставила Максима остро почувствовать свою беззащитность, потому что, случись что-нибудь с Установкой, помочь ему уже никто не смог бы. И остро чувствовал сейчас Максим свое одиночество, так как во все прежние путешествия по времени его все-таки окружали люди, земляне, пусть и разделенные с хроноисследователем громадными временными барьерами, а здесь ведь не было никого, кроме чудовищных неподвижных химер…

Город, как и в прошлый раз, был пуст. Максим, даже не уходя еще с площади, чувствовал это и чувствовал безошибочно.

Он пошел по кривой улочке направо, мельком оглядывая попадавшихся на пути богов Ленжевена, и неопределенная тень догадки, мелькнувшая было, постепенно обретала конкретность, становилась все рельефнее и осязаемее. Догадка эта могла бы показаться невероятной, невозможной, но… но ведь был он не на Земле, и здесь, чтобы все понять и все объяснить, может быть, и надо было как раз предположить то, что никак не укладывается в привычные рамки.

Город теперь стал маленьким. Максим обошел его за четверть часа и снова вернулся на площадь, к Установке. Конечно, никого, кроме статуй, он не увидел. Еще немного помедлив — хотелось навсегда запечатлеть в памяти картину, какой он никогда, ни при каких обстоятельствах не увидит на Земле, — Максим нажал кнопку возврата, и некоторое время спустя рядом с Установкой снова возникли застывшие в напряженном ожидании фигуры экспедиционников, каменные громады статуй, здания, которые теперь, после только что виденного, могли бы показаться дворцами.

Откинув колпак-обтекатель, Максим отыскал взглядом Петрова. На лице начальника экспедиции Дальнего Поиска было написано столь мучительное нетерпение, что хроноисследователю даже стало почти весело. Разгадка, возможно, была где-то уже совсем рядом, но Петров пока еще ничего не знает, и нет у него в настоящее время даже малейшего намека на ответы, которые так жаждут узнать все, а он, Петров Михаил Григорьевич, больше всех.

Предупреждая шквал вопросов — накануне, после первого возвращения из прошлого было именно так, — Стрелков весело выкрикнул:

— Нет, нет! Пока еще ничего не могу сказать. Сейчас мне надо будет совершить еще один рейс!

— Снова в прошлое? — выдавил из себя Петров.

— На тысячу лет вперед!

— А там? — шумно выдохнув, Петров сделал странный жест, было похоже, что его пальцы перебирают в обратную сторону страницы невидимого календаря.

— А там все то же, что и в прошлый раз. Пустой Город, статуи и дома.

Серафим и Валентин подзарядили блоки питания. Теперь энергетический запас Установки намного превосходил обычные потребности, но, если только невероятная догадка Максима верна, энергии для работы потребуется много, может быть, придется даже возвращаться, чтобы снова зарядить аккумуляторы. Экспедиционники следили за работой ассистентов молча и с напряженным вниманием, как будто присутствовали при неведомом им и торжественном таинстве. Снова махнув рукой, Максим задвинул обтекатель, и мгновение спустя фигурки в скафандрах, так странно выглядевшие среди каменных стен и окаменевших жителей Города, исчезли в закрывшей все тьме.

Это было странно: сразу же после старта Максима вдруг наполнила уверенность, что он прав, не может быть неправым; что невероятная эта мысль, вспыхнувшая недавно по неизвестной причине (может быть, все дело в том причудливом предутреннем сне?), полностью справедлива. А если так, значит, он заранее знает, что увидит вот сейчас, через тысячу земных лет: увидит пустой, но еще более разросшийся Город и еще большее количество каменных изваяний.

И вот над прозрачным обтекателем зажглись два солнца Ленжевена, и Максим в третий раз ступил на плиты площади.

Пустой Город еще больше разросся, число каменных монстров увеличилось…

С сильно бьющимся сердцем Максим подошел к ближайшей статуе. В грубых каменных чертах лица, как ему внезапно показалось, таилась насмешка над тщетным усилием человека проникнуть в тайну, которая окружала жизнь Города.

Прошла минута, две, три. Максим все смотрел на статую. Чувства беззащитности и одиночества не было. Он пришел сюда не один, а вместе со всеми, кто разгадывал самые головокружительные тайны природы прежде, кто открывал законы, управляющие миром, кто ждал сейчас его возвращения на этой же площади, тысячу земных лет назад.

Но пора было приниматься за работу. Максим пошел к Установке, чтобы достать из кабины необходимую аппаратуру.

В наглухо зашторенной столовой-кают-компании зажегся свет, белый объемный экран опустел, и тогда надолго воцарилась до звона густая тишина. Сидя позади, Максим видел, что экспедиционники все, как один, ошеломленно продолжают смотреть на экран, как будто изображение на нем и не исчезало, и видел, как напряжены у всех спины и затылки. Ему вдруг припомнилось — однажды после завтрака Петров ему сказал: в первый раз это ошеломляет, не правда ли? Но, как оказалось, это не только в первый раз, оказалось, что статуи готовили землянам и еще более ошеломляющий сюрприз. И, словно бы почувствовав, что он, Максим, думает сейчас о нем, Петров тяжело пошевелился в кресле и хрипло сказал:

— Максим! Максим, давай еще раз сначала!

Хроноисследователь перемотал ленту и повернул рычажок стереопроектора. Вот сейчас повторится снятый им удивительный и все объясняющий фильм, и снова всем, и ему самому в том числе, увиденное покажется невероятным и невозможным.

Столовую-кают-компанию заполнило объемное изображение.

На экспедиционников смотрели узкие щелевидные глаза каменного бога, и был сейчас этот взгляд не застывшим, как в натуре, а осмысленным и живым, за низким каменным лбом чувствовалась какая-то, неизвестно на что направленная работа мысли. У статуи поднялась левая рука, статуя шагнула вперед, голова ее изменила наклон, статуя сделала еще шаг, потом еще… Теперь она смотрела куда-то в сторону, казалось, она увидела там что-то или кого-то; она мгновение подумала и потом пошла туда, куда смотрела.

— Непостижимо! — дрогнувшим голосом сказал кто-то в темноте.

— Собственно, теоретически это возможно, как все знают, — сказал чей-то очень молодой голос. — Жизненная основа не углерод, а кремний.

Статуя продолжала уходить в сторону. На дальнем плане появился объект, к которому она стремилась: такая же статуя, идущая навстречу.

— Я делал кадры с разницей в месяц, — произнес Максим. — Такой интервал пришлось выбирать опытным путем. Зато теперь, как видите, кадр за кадром создают иллюзию нормального движения.

— Вернее, привычного нам темпа движения, — отозвался в темноте голос Пал Палыча, и в этот момент в столовой-кают-компании снова вспыхнул свет.

На этот раз тишина взорвалась: сумбурные фразы произносили все одновременно, не очень-то слушая друг друга, отвечая друг другу невпопад:

— Невероятно!..

— Нас они, конечно, просто не могут видеть… движемся слишком быстро, неуловимо для них…

— Но это же очевидно!..

— Во сколько же раз у них замедлены все жизненные процессы, в десятки тысяч?..

— А как же продолжительность суток?..

— У них другое время…

— Они ведь не замечают движения своих солнц, как не могут видеть и нас, для них, наверное, на планете все время полумрак…

— Что, если увезти одну статую… одного из них… на Землю?

— Должно быть, организм сразу будет разрушен: слишком резкое убыстрение всех жизненных процессов… это как для человека мгновенная и тысячекратная перегрузка…

— Цивилизация, конечно, малоразвита, но невероятно интересна…

— Непостижимо!..

— Однако, прежде всего это означает, что в контакт с ними мы вступить не сможем, — очень громко и очень растерянно сказал Петров, и в столовой-кают-компании снова повисла звенящая тишина.

Петров действительно выглядел очень растерянным и расстроенным. Ведь его специальностью было установление прямых контактов, а не сравнительные описания; и, глядя на него, Максим вдруг почувствовал веселую легкость. Только что, слушая сумбурные речи экспедиционников, еще не пришедших в себя, он думал о том, что не часто, наверное, открытие в какой-нибудь области делает человек со стороны, специалист совершенно иного профиля, и вместе с тем, если специализация становится чересчур узкой, это неизбежно, по-видимому… Вернее, так: открытия могут рождаться и во взаимодействии самых противоположных, полярных наук.

Что может быть полярнее: хроноисследования и открытие неизвестных цивилизаций во Вселенной, установление Контакта с ними?.. Но голос Петрова нарушил ход его мысли, и Максим с этим чувством веселой легкости стал смотреть на расстроенного Петрова, человека, о чьей профессии на Земле слагали легенды и которого творцы легенд, конечно, не могли бы представить себе вот таким, каким он был сейчас.

А он, хроноисследователь Максим Стрелков, уже знал, что он сейчас подскажет экспедиционникам. Он, человек со стороны, нашел ответ, какого никак не смогли бы найти они сами.

Расстроенный Петров продолжал размышлять вслух, словно перебирал варианты:

— Это ясно! Их жизненные процессы в сравнении с нашими необычайно замедлены. Мы с нашей скоростью движения для них нe просто не существуем, мы невидимы. С помощью Установки, фиксируя разные отстоящие друг от друга моменты, мы сможем кое-что узнать об их образе жизни, может быть, узнать даже, почему здесь, на такой планете, смогла возникнуть разумная жизнь… Однако прямой контакт… Если, скажем, перед одним из них положить письмо на линкосе, ответить он сможет только через сотни лет. Сотни лет уйдет на другой вопрос… невозможно!

Максим почувствовал, что все взгляды почему-то остановились на нем. Он встал.

— Почему вы думаете, что на это должно уйти сотни лет?

Тишина в столовой сгустилась до невозможных пределов.

— С Установкой все можно сделать гораздо быстрее, — сказал Максим. — Правда, потребуется очень много энергии, но, полагаю, раз сделано столь интересное открытие, найдена такая необычная цивилизация, Дальняя Экспедиция не поскупится?

— Как же? — одним выдохом спросил Адриянов.

Максим обвел всех взглядом. Его никак не покидало это чувство победы, чувство человека, сделавшего что-то очень важное, шагнувшего дальше, чем все остальные, нашедшего истину там, где найти ее не представлялось возможным, или, что вернее, где истина по всем канонам должна была оказаться совсем иной. Но он не смог бы сделать этот шаг вперед в поисках истины в одиночку: он стоял на плечах поколений других искателей истины, ему помогали самые разные люди, жившие давно и живущие сейчас, в том числе и те, что здесь, на Ленжевене, провожали его на работу в прошлое или будущее и встречали после возвращения.

А сейчас он поможет им.

— Решение может быть простейшим, — сказал хроноисследователь. — Голограмма! Допустим, с помощью Установки и соответствующей аппаратуры тысячу лет назад рядом с одной… рядом с одним из местных жителей мы создадим объемное изображение землянина. Например, — он взглянул на белокурую лаборантку, — например, изображение Глэдис Лауме.

Глэдис слегка покраснела; все обернулись на нее.

— Через месячные промежутки, — сказал Максим, — мы будем корректировать положение изображения. Для местного жителя через год-два землянин станет реальностью, он заметит его. Дальше голограмма постоянно корректируется в соответствии с поведением местного жителя.

Стрелков выдержал паузу. Петров щелкнул пальцами и быстро заговорил, все больше воодушевляясь:

— Конечно! Это ведь все можно сделать очень быстро. Тронул кнопку, и для Установки прошел месяц, еще несколько минут, кнопка, снова месяц…

— Ну а потом, — Максим искоса взглянул на Петрова, — потом постепенно голограмма дойдет и до линкоса. Ведь им-то мы все умеем пользоваться.