Три эпохи взросления Ангелы в окружении отца

Три эпохи взросления

Ангелы в окружении отца

Здравствуй, мой розовый, мой нежнейший, мой вечноспящий, мой молочный кулёк, мои виноградные пальчики, моя волосатая спинка, моё мягкое темечко.

Я голос, который ты слышишь, я руки, которые тебя успокоят, я твой отец, скоро я встану с головы на ноги, и ты окончательно ко мне привыкнешь, я ничем не хуже мамы, сам я втайне уверен, что я даже лучше мамы, но маме мы об этом не сообщим.

Мужчины, которые утверждают, что за воспитание ребёнка они возьмутся только когда оно научится говорить, а ещё лучше — пользоваться молотком, удочкой и футбольным мячом, — это не наш случай; есть опасение, что такие отцы вообще никогда не возьмутся за воспитание; и пусть их.

Вопреки сложившейся традиции, первое слово у всех моих детей было «папа». Тут, конечно, имела место материнская работа — моя любимая неустанно повторяла каждому молочному кульку с виноградными пальчиками: папа! пап-па! вот он, наш папа! папа, возьми меня на ручки!

Но и папа не отставал — он старался быть всегда рядом. Он служил, как самая услужливая челядь. Он был ласков, как Арина Родионовна. Он баюкал, когда кульку хотелось спать, и рычал за весь зоопарк, когда кулёк изволил развеселиться. Он работал на полставки домашним клоуном, на полставки кормилицей, на полставки весёлым молочником, на полставки смотрителем бассейна, в смысле — тазика с тёплой водой, он был вездесущ.

Так что здравствуй, чадо моё, моё чудесное, с вымазанным вареньем ртом, с грязными разводами на щеках, с ногтями, которые растут с замечательной скоростью и неизменно выдают привычку ребёнка лазить по деревьям и рыть норы, остановись на секунду, я наконец научу тебя завязывать шнурки каким-нибудь другим способом помимо узла величиной со сливу.

И быстро постриги ногти, я кому говорю.

Терпеть не могу быть суровым и сильным, быть прямым и жёстким, быть грубым и говорить с хрипотцой, быть увесистым, как свинчатка, и всегда правым во всём. В девяноста девяти случаях из ста так себя ведут скучные уроды с ограниченным интеллектом, не способным поддержать ни одного разговора сложней обсуждения турнирной таблицы или четырёхколёсной машины.

Но раз надо — значит, надо.

Теперь, дитя моё, вместо весёлого молочника и Арины Родионовны у тебя есть твоя собственная каменная стена из красного небритого кирпича, твоя домашняя гора с волосатой грудью, не человек, а натуральный кат, который казнит кого угодно, если возникает угроза тебе или твоей маме, да и тебя тоже он может раскатать за лишнее пятно на шортах от мороженого, но сдерживается и не делает этого, катая вместо этого тебя на своей обгоняющей всех машине, и кстати, рядовой, завтра мы приступаем к дрессировке велосипеда, содранные колени гарантируются, послезавтра я научу тебя плавать, предварительно заперев маму в чулане, в среду у нас качалка… нет, рядовой, это не качели, это твоя лучшая подруга до шестнадцати лет, её зовут штанга.

…у нас, впрочем, была расширенная программа, и я научил как минимум двух своих детей из четырёх читать; да и любовь к поэзии, к музыке Чайковского и песням Елены Фроловой привил им тоже я, но об этом мы умолчим, рядовой, смирно, р-р-равнение на отца! Бегом мыть посуду! — Есть, мой генерал!

(Мы никогда не скажем тебе, дитя, что отец не дослужился даже до прапорщика.)

Раз в неделю марш-бросок, раз в день — боевой смотр. Вперёд и вверх, не отступать и не сдаваться, пароль — «Щит и меч».

Главное в этом деле — остановиться вовремя.

На прошлой неделе ребёнок с первого окрика возвращался домой, на этой неделе он сделал кислое лицо: рядом его дружки, какие ещё семейные ужины и прочие домашние уроки?

Отец, ты поступил очень умно, что не повторил своё «я кому говорю» — которое действовало безотказно десять лет до этого дня. Учти, генерал: будешь упорствовать в своих манёврах больше положенного срока — однажды услышишь, что тебе пора застрелиться, что твоя война не просто окончена, но и проиграна.

Нет ничего глупее попытки победить твоего ребёнка. Этот парень уже пробовал бриться твоей бритвой, хоть и начал почему-то с висков. В иные времена ровесниц твоей дочери выдавали замуж, и то, что не выдают сейчас, означает только то, что сейчас их не выдают.

Так что перезагружаем программу.

Йоу, кид. Я умею быть таким же, как ты. Если ты всерьёз думаешь, что я далеко ушёл от тебя, ты ошибаешься. Просто твои малоразвитые друзья ещё не доросли до меня.

Я слушаю такой рэп, который ещё не успели скачать в твоей школе, — я скачаю тебе его сам, и ты удивишь всю свою непродвинутую компанию.

Я видел такие фильмы, даже про анонсы которых вы не слышали, — у меня есть идея посмотреть это вместе, и возрастное ограничение на диске меня не волнует, я в курсе, что ты и не такое видел; тем более главный герой этой картины — мой добрый знакомый, когда он заедет ко мне выпить пива — я разрешу тебе ненавязчиво посидеть рядом.

Но вообще мне ничего от тебя не нужно, кроме минимального уважения ко мне. Моё же уважение к твоему личному пространству — безупречно, как чистота моих манжет.

Договорились, друг мой? По рукам.

Только не забывай, дитя моё, про свой возраст, и отдавай себе отчёт, кем ты стал теперь.

Если ты забудешь, я сам тебе очень внятно напомню.

Слушай.

Ты больше не ребёнок.

Весёлый молочник по кличке «Арина Родионовна» уехал по своим делам. Генерал вышел в отставку и пьёт молоко, греясь на солнце; его эполеты, аксельбанты и хромовые сапоги съела моль. Твой друг и соратник по фан-клубу нашей любимой рэп-команды шлёт тебе привет: он тебя обожает, как и прежде, но ему срочно нужно съездить с мамой на юг — вдвоём: они собирались это сделать двадцать лет, но ты отвлекал.

Я был тебе всем чем мог — дальше без меня.

Приезжай к нам с мамой по праздникам, чаще не надо, можно без подарков. Без подарков даже лучше — мы ничего друг другу не должны, мы свободные люди, у меня много своих дел, тебе лучше о них не знать, и твои дела меня тоже не волнуют.

По крайней мере, я надеюсь, что ты сделаешь всё, чтоб они меня не волновали.

Спасибо, лучший из людей, душа моя, ангел мой. Лети.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.