ИСТОЧНИКИ К ГЛАВЕ «ДЕЛА» НА ЧЛЕНОВ ЦК ВКП(б) И СВЯЗАННЫЕ С НИМИ ВОПРОСЫ

ИСТОЧНИКИ К ГЛАВЕ «ДЕЛА» НА ЧЛЕНОВ ЦК ВКП(б) И СВЯЗАННЫЕ С НИМИ ВОПРОСЫ

Дело Р.И.Эйхе

В 2002 году был опубликован полный текст письма Эйхе Сталину от 27 октября 1939 года, известный до этого лишь по фрагментам, процитированным в «закрытом докладе» Хрущева и в докладе комиссии Поспелова.

Сегодня историки располагают другим важным свидетельством — заявлением М.П.Фриновского, бывшего зам. наркома Ежова, написанным в апреле 1939 года. Эйхе дважды упомянут в этом заявлении, и оба раза в контексте, который не оставляет сомнений, что бывший первый секретарь ЗападноСибирского крайкома ВКП(б) (1930–1937) состоял в одном заговоре правых вместе с руководством НКВД:

«В одну из встреч в 1935 году ЕВДОКИМОВ у него на квартире рассказал мне о ряде людей, которые им привлечены к работе в Пятигорске. Он назвал ПИВОВАРОВА, большую группу чекистов: БОЯРА, ДЯТКИНА и ШАЦКОГО. Здесь же он мне рассказал о его связях… с ЭИХЕ…

После одного из заседаний Пленума, вечером, на даче у ЕЖОВА были ЕВДОКИМОВ, я и ЕЖОВ. Когда мы приехали туда, там был ЭИХЕ, но ЭИХЕ с нами никаких разговоров не вел. Что было до нашего приезда у ЕЖОВА с ЭИХЕ — ЕЖОВ мне не говорил. После ужина ЭИХЕ уехал, а мы остались и почти до утра разговаривали».[378]

По словам К.А.Залесского, автора и составителя Биографического энциклопедического словаря, Эйхе «возглавил работу по чистке партийного и хозяйственного аппарата в 1936-37, что вызвало беспрецедентную волну арестов в Сибири».[379]

Историк Юрий Жуков отмечает:

«За день до закрытия Пленума Роберт Эйхе, секретарь Западно-Сибирского крайкома, пламенный латышский революционер, который за несколько лет до этого во время хлебозаготовок обрушивал на деревню страшные репрессии, подает в Политбюро записку, в которой говорится, что НКВД в области работает плохо. Чекисты вскрыли антисоветскую повстанческую кулацкую организацию, но полностью ее не разгромили, арестовав только верхушку. И в преддверии выборов, которые были назначены на декабрь, необходимо расправиться со всей антисоветской организацией, всех арестовать и осудить. Для ускорения процесса он просит, чтобы ему позволили организовать тройку, уже опробованную против крестьян. Он будет возглавлять ее, плюс прокурор и начальник НКВД по области.

Есть основания полагать, что Эйхе действовал не только от себя, а выражал требования значительной группы первых секретарей. Трудно отказаться от предположения, что инициатива Эйхе являлась пробным шаром, способом проверить свою силу и решимость "узкого руководства"…»[380]

Снова Ю.Н.Жуков:

«Первое (предупреждение. — Г.Ф.) Ежов принял с большим счастьем: в апреле 1938 года его назначили "по совместительству" еще и наркомом водного транспорта. Второе предупреждение было сделано в августе: Сталин и Молотов целых четыре часа убеждали Ежова согласиться на кандидатуру Л.П.Берии в качестве своего первого заместителя.[381] И вот третий, последний акт этой долгой процедуры: 23 ноября[382] Ежов опять вызван к Сталину, где уже находились Молотов и Ворошилов. Мне пришлось держать в руках документ, который Ежов писал явно под их диктовку. Написан он на трех страницах, все разных размеров, то есть хватали первые подвернувшиеся под руку бумажки и подсовывали их Ежову, лишь бы тот не прекратил писать. Формулировка его отстранения от должности меняется дважды: видимо, он сопротивлялся, возражал. А надо-то было вырвать от него решение уйти "по собственному желанию"! Тут же пишется проект постановления, который звучит как гарантия: "Сохранить за т. Ежовым должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя Комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта". Наконец заявление написано и подписано: "Н.Ежов". Вот с этого и началось устранение «ежовщины». Политбюро послало на места телеграммы с прямым текстом: немедленно прекратить репрессии и распустить «тройки». Снова, перехватив инициативу, сталинская группа уже в конце 1938 года добилась проведения первых судебных процессов над работниками НКВД, обвиненных в фальсификации и надуманности дел, по которым почти целый год судили, ссылали и казнили тысячи людей. Так удалось остановить Большой террор».[383]

М.Янсен и Н.Петров в биографической книге о Ежове не могли оставить Эйхе без внимания:

«Рассмотрим возражения, высказанные Ежову начальником УНКВД Западно-Сибирского края Мироновым в июле 1937 года во время конференции в Москве. Как следует из показаний Миронова, полученных от него после ареста, последний сообщил Ежову, что Эйхе «вмешивался в дела НКВД». Эйхе отдал приказ руководителям городских отделений Кузбасского НКВД арестовать членов партии, хотя улики в большинстве случаев отсутствовали. Свое положение Миронов считал затруднительным: либо ему предстояло освободить часть заключенных и вступить в конфликт с Эйхе, либо органам НКВД надо было «создавать вымышленные дела» (выделено мной. — Г.Ф.). Когда Миронов предложил дать устные указания заинтересованным органам НКВД, чтобы те выполняли только заверенные им самим приказания, Ежов ответил: "Эйхе знает, что делает. Он отвечает за партийные организации; бороться с ним бесполезно. Лучше докладывай о появлении спорных вопросов, и я буду их решать… Следуй указаниям Эйхе и не порть с ним отношения". Миронов добавил, что у Эйхе была привычка "неожиданно приходить в аппарат НКВД, посещать допросы, вмешиваться в следствие, оказывать давление в том или ином направлении, запутывая тем самым расследование". Но Ежов остался при своем мнении».[384]

И еще:

«Местные партийные руководители опасались, что классовые враги воспользуются предоставленной на выборах свободой. На июньском (1937) Пленуме председатель СНК Казахстана У.Д.Исаев предупреждал: "Мы столкнемся здесь с ситуацией непосредственной классовой борьбы. Теперь к выборам готовятся даже муллы, троцкисты и каждая разновидность других контрреволюционных элементов". На октябрьском (1937) Пленуме московский партсекретарь А.И.Угаров вновь указал на усиливающиеся проявления враждебной деятельности. К тому времени его Западно-Сибирский коллега Р.И.Эйхе смог установить, что ситуация вследствие уничтожения базы организованной контрреволюции, наоборот, значительно улучшилась. Сталин согласился: "Люди довольны, что освободились от вредителей".** По мотивам безопасности было решено в тот же месяц запретить состязательные выборы и предложить выборы с единственным безальтернативным кандидатом».[385]

Н.И.Ежов

В заявлении Фриновского от 11 апреля 1939 года подробно рассказывается о преступной деятельности Ежова на посту наркома внутренних дел:

«Стал я преступником из-за слепого доверия авторитетам своих руководителей ЯГОДЫ, ЕВДОКИМОВА и ЕЖОВА, а став преступником, я вместе с ними творил гнусное контрреволюционное дело против партии…

До ареста БУХАРИНА и РЫКОВА, разговаривая со мной откровенно, ЕЖОВ начал говорить о планах чекистской работы в связи со сложившийся обстановкой и предстоящими арестами БУХАРИНА и РЫКОВА. ЕЖОВ говорил, что это будет большая потеря для правых, после этого вне нашего желания, по указанию ЦК могут развернуться большие мероприятия по правым кадрам, и что в связи с этим основной задачей его и моей является ведение следствия таким образом, чтобы, елико возможно, сохранять правые кадры. Тут же он развернул план этого дела. В основном этот план заключался в следующем: "Нужно расставить своих людей, главным образом, в аппарате СПО,[386] следователей подбирать таких, которые были бы или полностью связаны с нами, или за которыми были бы какие-либо грехи и они знали бы, что эти грехи за ними есть, а на основе этих грехов полностью держать их в руках. Включиться самим в следствие и руководить им". "А это заключается в том, — говорил ЕЖОВ, — чтобы записывать не все то, что говорит арестованный, а чтобы следователи приносили все наброски, черновики начальнику отдела, а в отношении арестованных, занимавших в прошлом большое положение и занимающих ведущее положение в организации правых, протоколы составлять с его санкции". Если арестованный называл участников организации, то их нужно было записывать отдельным списком и каждый раз докладывать ему. Было бы неплохо, говорил ЕЖОВ, брать в аппарат людей, которые уже были связаны с организацией. "Вот, например, ЕВДОКИМОВ говорил тебе о людях, и я знаю кое-кого. Нужно будет их в первую очередь потянуть в центральный аппарат. Вообще нужно присматриваться к способным людям и с деловой точки зрения из числа уже работающих в центральном аппарате, как-нибудь их приблизить к себе и потом вербовать, потому что без этих людей нам работу строить нельзя, нужно же ЦК каким-то образом работу показывать".

В осуществление этого предложения ЕЖОВА нами был взят твердый курс на сохранение на руководящих постах в НКВД ягодинских кадров. Необходимо отметить, что это нам удалось с трудом, так как с различных местных органов на большинство из этих лиц поступали материалы об их причастности к заговору и антисоветской работе вообще…

После октябрьского Пленума ЦК в 1937 г. я и ЕВДОКИМОВ первый раз встретились вместе на даче у ЕЖОВА. Причем разговор начал ЕВДОКИМОВ, который, обращаясь к ЕЖОВУ, спросил: "Что у тебя не так получается, обещал выправить ягодинское положение, а дело все больше углубляется и теперь подходит вплотную к нам. Видно, неладно руководишь делом".

ЕЖОВ сперва молчал, а потом заявил, что "действительно, обстановка тяжелая, вот сейчас принимаем меры к тому, чтобы сократить размах операций, но, видимо, с головкой правых придется расправиться". ЕВДОКИМОВ ругался, плевался и говорил: "Нельзя ли мне пойти в НКВД, я окажу помощи больше, чем другие". ЕЖОВ говорит: "Было бы хорошо, но ЦК едва ли пойдет на то, чтобы тебя передать в НКВД. Думаю, что дело не совсем безнадежно, но тебе надо поговорить с ДАГИНЫМ, ты имеешь на него влияние, надо, чтобы он развернул работу в Оперативном отделе[387]¹, и нам быть готовым к совершению террористических актов"…

И здесь ЕВДОКИМОВ и ЕЖОВ уже. вместе говорили о возможном сокращении операций, но, так как это было признано невозможным, договорились отвести удар от своих кадров и попытаться направить его по честным кадрам, преданным ЦК. Такова была установка ЕЖОВА…

После арестов членов центра правых ЕЖОВ и ЕВДОКИМОВ по существу сами стали центром, организующим:

1) сохранение по мере возможности антисоветских кадров правых от разгрома; 2) нанесение удара по честным кадрам партии, преданным Центральному комитету ВКП(б); 3) сохранение повстанческих кадров как на Северном Кавказе, так и в других краях и областях СССР с расчетом на их использование в момент международных осложнений; 4) усиленную подготовку террористических актов против руководителей партии и правительства; 5) приход к власти правых во главе с Н.ЕЖОВЫМ…

Следственная работа.

Следственный аппарат во всех отделах НКВД разделен на "следователей-кололыциков", «колольщиков» и «рядовых» следователей.

Что из себя представляли эти группы и кто они?

"Следователи-кололыцики" были подобраны в основном из заговорщиков или скомпрометированных лиц, бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались «показаний» и умели грамотно, красочно составлять протоколы…

Так как количество сознающихся арестованных при таких методах допроса изо дня в день возрастало, и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые "следователи-кололыцики" стали, каждый при себе, создавать группы просто "кололыциков".

Группа «кололыциков» состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефортово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до момента, когда подследственный давал согласие на дачу показания.

Остальной следовательский состав занимался допросом менее серьезных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился.

Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следователь вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После нескольких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на «корректировку» к начальнику соответствующего отдела, а от него, еще не подписанным, — на «просмотр» быв. народному комиссару ЕЖОВУ и в редких случаях — ко мне. ЕЖОВ просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В большинстве случаев арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявляли, что они на следствии этого не говорили, и отказывались от подписи.

Тогда следователи напоминали арестованному о «колольщиках», и подследственный подписывал протокол. «Корректировку» и «редактирование» протоколов в большинстве случаев ЕЖОВ производил, не видя в глаза арестованных, а если и видел, то при мимолетных обходах камер или следственных кабинетов.

При таких методах следствия подсказывались фамилии.

По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные.

Знало ли об этом руководство наркомата, т. е. я и ЕЖОВ? Знали.

Как реагировали? Честно — никак, а ЕЖОВ даже это поощрял. Никто не разбирался — к кому применяется физическое воздействие. А так как большинство лиц, пользующихся этим методом, были врагами — заговорщиками, то ясно: шли оговоры, брались ложные показания и арестовывались и расстреливались оклеветанные врагами из числа арестованных и врагами — следователями невинные люди. Настоящее следствие смазывалось…

Подготовка процесса РЫКОВА, БУХАРИНА, КРЕСТИНСКОГО, ЯГОДЫ и других.

Активно участвуя в следствии вообще, ЕЖОВ от подготовки этого процесса самоустранился. Перед процессом состоялись очные ставки арестованных, допросы, уточнения, на которых ЕЖОВ не участвовал. Долго говорил он с ЯГОДОЙ, и разговор этот касался главным образом убеждения ЯГОДЫ в том, что его не расстреляют.

ЕЖОВ несколько раз беседовал с БУХАРИНЫМ и РЫКОВЫМ и тоже в порядке их успокоения заверял, что их ни в коем случае не расстреляют…

Безусловно, тут ЕЖОВЫМ руководила необходимость прикрытия своих связей с арестованными лидерами правых, идущими на гласный процесс…

Обман партии и правительства.

ЕЖОВ, придя в НКВД, на всех совещаниях, в беседах с оперативными работниками, заслуженно критикуя существующую среди чекистов ведомственность, изоляцию от партии, подчеркивал, что он будет прививать работникам партийность, что он не скрывал и не будет скрывать ничего и никогда от партии и от СТАЛИНА. Фактически же обманывал партию как в серьезных, больших вопросах, так и в мелочах. Разговоры же эти ЕЖОВ вел не для чего иного, как усыпления бдительности у честных работников НКВД».[388]

В протоколе допроса самого Ежова его преступная деятельность раскрывается еще больше:

«ОТВЕТ: Должен признать, что, дав правдивые показания о своей шпионской работе в пользу Польши, я действительно скрыл от следствия свою шпионскую связь с немцами…

Обсудив с ЕГОРОВЫМ создавшееся положение, мы пришли к заключению, что партия и народные массы идут за руководством ВКП(б) и почва для этого переворота не подготовлена. Поэтому мы решили, что надо убрать СТАЛИНА или МОЛОТОВА под флагом какой-либо другой антисоветской организации с тем, чтобы создать условия к моему дальнейшему продвижению к власти. После этого, заняв более руководящее положение, создастся возможность для дальнейшего, более решительного, изменения политики партии и Советского правительства в соответствии с интересами Германии.

Я просил ЕГОРОВА передать немцам через КЕСТРИНГА наши соображения и запросить на этот счет мнение правительственных кругов Германии.

ВОПРОС: Какой ответ вы получили?

ОТВЕТ: Вскоре после этого, со слов КЕСТРИНГА, ЕГОРОВ сообщил мне, что правительственные круги Германии соглашаются с нашим предложением.

ВОПРОС: Что вами было предпринято для осуществления ваших предательских замыслов?

ОТВЕТ: Я решил организовать заговор в НКВД и вовлечь в него людей, через которых я смог бы осуществить террористические акты против руководителей партии и правительства.

ВОПРОС: Разве только после разговора с ЕГОРОВЫМ вы решили сколотить заговорщическую организацию в НКВД?

ОТВЕТ: Нет. Фактически дело обстояло следующим образом: еще задолго до этого разговора с ЕГОРОВЫМ, при моем назначении наркомом внутренних дел, мною была взята с собой в НКВД группа работников, тесно связанных со мной по контрреволюционной работе. Таким образом, мое показание о том, что я приступил к организации заговора, следует понимать только в том смысле, что в связи с переговорами с ГАММЕРШТЕЙНОМ и установлением контакта с военными заговорщиками надо было в НКВД шире развернуть, форсировать сколачивание заговорщической организации в самом НКВД…

Что же касается ЕВДОКИМОВА и ФРИНОВСКОГО, последние полностью были введены мною в курс дела заговора, знали абсолютно все, в том числе о моих связях с группой военных заговорщиков РККА и военными кругами Германии…

Я проинформировал КЕСТРИНГА о дальнейших арестах среди военных работников, заявив, что предотвратить эти аресты не в силах, в частности сообщил об аресте ЕГОРОВА, который может повлечь за собой провал всего заговора.

КЕСТРИНГА все эти обстоятельства крайне обеспокоили. Он резко поставил передо мной вопрос о том, что либо сейчас же необходимо предпринимать какие-то меры к захвату власти, либо вас разгромят поодиночке…

Лично с КЕСТРИНГОМ я больше не встречался. В дальнейшем связь между нами осуществлялась через ХОЗЯИНОВА.

ВОПРОС: Знал ли ХОЗЯИНОВ о подготавливавшихся вами террористических актах против руководителей партии и правительства?

ОТВЕТ: Да, знал. Об этом ХОЗЯИНОВ был поставлен в известность не только мною, но и германской разведкой, так как при первой же встрече после установления между нами связи ХОЗЯИНОВ передал мне директиву немцев: во что бы то ни стало ускорить совершение террористических актов.

Кроме того, ХОЗЯИНОВ передал мне указания германской разведки о том, что в связи с освобождением меня от работы в НКВД и назначением БЕРИИ наркомом внутренних дел германская разведка считает необходимым совершить убийство кого-либо из членов Политбюро и таким образом спровоцировать новое руководство НКВД.

В этот же период в самом Наркомвнуделе начались аресты активных участников возглавляемого мною заговора, и тут мы пришли к выводу о необходимости организовать выступление 7 ноября 1938 года.

ВОПРОС: Кто это "мы"?

ОТВЕТ: Я — ЕЖОВ, ФРИНОВСКИЙ, ДАГИН и ЕВДОКИМОВ…

В одну из встреч в моем служебном кабинете в Нарком-воде я сообщил ЛАЗЕБНОМУ, что на него в НКВД имеются компрометирующие материалы, что не сегодня завтра его арестуют и что ему грозит гибель.

Я сказал ЛАЗЕБНОМУ: "Выхода у вас нет, вам все равно погибать, но зато, пожертвовав собой, вы можете спасти большую группу людей". На соответствующие расспросы ЛАЗЕБНОГО я ему сообщил о том, что убийство СТАЛИНА спасет

стране. ЛАЗЕБНЫЙ дал мне свое согласие».[389]

Причины ареста и последующего суда над Ежовым легко понять из книги Янсена и Петрова:

«Законность не заботила ежовский НКВД. В январе 1939 года, уже после отставки Ежова, комиссия в составе Андреева, Берии и Маленкова обвинила его в использовании противозаконных методов следствия: " чтобы в и с о не подавлена» была оппозиция Вся их?. поощряло прямо иногда но следствия, ведении арестах перегибы произвол такой пресекло только Ежова товарища лице НКВД?руководство комиссии, членов других Андреева словам По освобождения. обещания на обмен или государства? иностранные?скомпрометировать правительству партии помочь деятельности??шпионской признаниям ложным к склоняли заключенных провокации?;?прямой помощью получены были признания часто Очень людей?. невиновных совершенно оговору организованному приводил следствия характер результат,?Как заключенным. другим внушены быть могли имена обстоятельства, факты, соответствующие так, показаниях полученных друга друг информировали следователи признаний, десятков несколько получить было необходимо зачастую следователю часов 24 течение В «признания»?. показания фальшивые них от тем, заключенным применялись огульно избиения массовые образом, вопиющим самым извращены методы Следственные>.[390]

Резкой критике подверглась и работа «троек». Андреев и другие члены комиссии сообщили о "серьезных промахах" как в работе «троек», так и т. н. "большой коллегии", которая за одно вечернее заседание нередко рассматривала от 600 до 2000 дел. (Комиссия ссылалась на проверку в Москве альбомов по "национальным операциям"; до утверждения наркомом внутренних дел и прокурором альбомы рассматривались руководителями отделов центрального аппарата НКВД.) Работа региональных «троек» оказалась полностью неподконтрольной НКВД. Около 200 000 чел. были приговорены т. н. "милицейской тройкой", "существование которой было противоправно". Особое совещание НКВД "не собиралось в своем законном составе ни разу".

Как позднее показал руководитель Тюменского оперативного сектора НКВД, аресты обычно производились без достаточных оснований — людей брали под стражу за принадлежность к несуществующим группам, — а «тройка» обычно действовала в согласии с оперативной группой: "На заседаниях «тройки» преступления обвиняемых не рассматривались. Через несколько дней в течение часа я сообщал «тройке» о деле с участием 50–60 человек". В более поздней беседе тюменский руководитель дал еще более подробный отчет о том, как оперативная группа выполняла вынесенные «тройкой» приговоры по "первой категории". Казни приговоренных к смерти проводились в подвале в специальной комнате с укрытыми стенами выстрелом в затылок и вторым выстрелом в висок. Трупы затем увозились за город в крематорий. В Тобольске, куда в 1938 году был переведен сам участник событий, казни проводились прямо в тюрьме и там же закапывались тела; из-за отсутствия места трупы нагромождались друг на друга. Помощник начальника Саратовского УНКВД дал похожие показания: «Основным указанием было завести как можно больше дел, провести как можно быстрее их разработку и с предельно упрощенным расследованием. Что касается количества дел, [начальником НКВД] требовалось [приобщить] всех приговоренных и всех взятых под стражу, даже если на момент ареста они не совершили никакого конкретного преступления".

Заместитель Ежова Фриновский после ареста объяснял, что в НКВД главными следователями были «следователи-ко- лольщики», подобранные в основном из "заговорщиков или скомпрометированных лиц". Они "бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались «показаний»". С одобрения Ежова именно следователь, а не подследственный решал, чему быть в показаниях. Впоследствии протоколы «редактировались» Ежовым или Фриновским, обычно без вызова заключенного или просто мимоходом. По Фриновскому, Ежов поощрял использование на допросах физической силы: он лично контролировал допросы и приказывал следователям использовать «методы физического давления», если результаты оказывались неудовлетворительными. Во время допросов он иногда был пьян.

Как позднее объяснял один из следователей, если кто-то был арестован по приказу Ежова, тогда они заранее были убеждены в его виновности, даже если всех улик не доставало.

Они "пытались добиться признаний от такого лица всеми возможными средствами". Арестованный бывший заместитель начальника Московского УНКВД А.П.Радзивиловский привел слова Ежова, который говорил, что в случае отсутствия доказательств "необходимо выбивать их [из заключенных]". По Радзивиловскому, показания, "как правило, добывались в результате пыток арестованных, которые широко практиковались как в центральном аппарате НКВД, так и на местах".

Как начальник Лефортовской следственной тюрьмы, так и его заместитель после их ареста показали, что во время допросов Ежов принимал личное участие в избиении арестованных; Его заместитель Фриновский делал то же самое. Шепилов вспоминает, как после смерти Сталина Хрущев рассказывал своим коллегам, что однажды при посещении кабинета Ежова в Центральном комитете он увидел пятна запекшейся крови на полах и обшлагах ежовской гимнастерки. На вопрос, в чем дело, Ежов с оттенком экстаза ответил, что такими пятнами можно гордиться, т. к. это кровь врагов революции».[391]

Вскоре после ареста Ежова Сталин осудил его. В мемуарах авиаконструктора А.С.Яковлева читаем: «- Ну, как Баландин?

— Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.

— Да, зря посадили.

По-видимому, Сталин прочел в моем взгляде недоумение — как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! — и без всяких расспросов с моей стороны сказал:

— Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, — вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов — мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли».[392]

Комментируя этот фрагмент, Янсен и Петров пишут: «Поскольку упоминался в особенности 1938 год, Сталин дал понять, что, по его мнению, в отличие от 1937-го, в том самом году террор вышел из-под контроля и стал угрожать стабильности государства. В конце жизненного пути Сталин рассказал охраннику, что "пьяница Ежов" был рекомендован для работы в НКВД Маленковым. "В состоянии опьянения он подписывал подсунутые ему списки на арест часто совсем невиновных людей".

Подобным же образом Молотов рассуждал в интервью 1970-х годов. По его мнению, Ежов пользовался хорошей репутацией до тех пор, пока морально не «разложился». Сталин приказывал ему "усилить нажим", и Ежову "дали крепкие указания". Он "стал рубить по плану", но «перестарался»: "и остановить невозможно". Из очень выборочных воспоминаний Молотова складывается впечатление, что Ежов сам установил «лимиты», и был за это расстрелян. Молотов не согласен с тем, что Ежов действовал только по указке Сталина: "Сказать, что Сталин не знал об этом, — абсурд, но сказать, что он отвечает за все эти дела, — тоже, конечно, неправильно". Другим бывшим сподвижником Сталина, оправдывающим чистки, был Каганович. Был саботаж и, как он признавал, все такое, но "против общественного мнения тогда было идти невозможно". Только Ежов "старался чересчур"; он даже "устраивал соревнования, кто больше разоблачит врагов народа". В результате "погибло много невинных людей, и никто это не будет оправдывать"».[393]

Важно, что и в самый канун XX съезда Хрущев дважды во время одного из заседаний Президиума ЦК КПСС говорил о Ежове как о невиновном. Сначала в рабочей протокольной записи заседания записано, как Хрущев говорил:

«Ежов, наверное, не виноват, честный человек».[394]

Обвиняя во всем одного Сталина, Хрущев вслед за этим добавляет к «честным» руководителям ГБ еще и Ягоду:

«Ягода, наверное, чистый человек. Ежов [наверное, чистый человек]».[395]

Дело Я.Э.Рудзутака

Арест Рудзутака и Тухачевского состоялся по одному решению Политбюро от 24 мая 1937 г.:

«309. — О Рудзутаке и Тухачевском.

Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены следующее предложение:

"ЦК ВКП(б) получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел"».

Рудзутак был назван Сталиным 2 июня 1937 года в речи на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны:

«Троцкий, Рыков, Бухарин — это, так сказать, политические руководители. К ним я отношу также Рудзутака, который также стоял во главе и очень хитро работал, путал все, а всего-навсего оказался немецким шпионом…

Я пересчитал 13 человек. Повторяю: Троцкий, Рыков, Бухарин, Енукидзе, Карахан, Рудзутак, Ягода, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник…

Бухарин. У нас нет данных, что он сам информировал, но с ним были связаны очень крепко и Енукидзе, и Карахан, и Рудзутак, они им советовали — информируйте, сами не доставляли…

Рудзутак. Я уже говорил о том, что он не признает, что он шпион, но у нас есть все данные. Знаем, кому он передавал сведения. Есть одна разведчица опытная в Германии, в Берлине. Вот когда вам, может быть, придется побывать в Берлине, Жозефина Гензи, может быть, кто-нибудь из вас знает. Она красивая женщина. Разведчица старая. Она завербовала Караха- на. Завербовала на базе бабской части. Она завербовала Енукидзе. Она помогла завербовать Тухачевского. Она же держит в руках Рудзутака…

Вот ядро, и что оно собой представляет? Голосовали ли они за Троцкого? Рудзутак никогда не голосовал за Троцкого, а шпиком оказался. Енукидзе никогда не голосовал за Троцкого, а шпиком оказался. Вот ваша точка зрения — кто за кого голосовал».[396]

На московском процессе правотроцкистского блока (1938) подсудимые Гринько, Розенгольц и Крестинский упомянули Рудзутака несколько десятков раз. По показаниям Крестин- ского, Рудзутак был одной из центральных фигур антиправительственного заговора:

«Крестинский. Мне известно со слов Пятакова, когда он говорил со мной об этом в феврале 1935 года, что образовалась организация, объединяющая правых, троцкистов и военных и имеющая своей целью подготовку военного переворота. Мне было также известно, что в состав руководящего центра входят от правых — Рыков, Бухарин, Рудзутак и Ягода, от военных — Тухачевский и Гамарник, от троцкистов — Пятаков…

В начале 1935 года Пятаков сообщил, что договоренность есть, назвал состав центра, который я уже приводил вчера, и сообщил, что я и Розенгольц будем, не входя в состав центра, работать под его руководством, главным образом по намече- нию и подготовке будущего правительственного аппарата. Это было разделение труда. Нам было указано, что по этому делу мы будем связаны с Рудзутаком от правых и Тухачевским. У меня осталось впечатление о Рудзутаке. Но Розенгольц принимал в этом активное участие, в дальнейшем передавал мне о своих свиданиях с Рыковым. Вообще Рыков и Рудзутак — от правых, Тухачевский — от военных. Тут не было такого положения, что я знаю о связях с Тухачевским, а Розенгольц не знает, но по разделению труда он взял на себя главным образом сношение с правыми, хотя с Рудзутаком встречался я, а с Тухачевским — главным образом я, но и он».[397]

Рудзутак был назван в показаниях Рухимовича от 31 января 1938 года:

«Вопрос: Что Вы знаете о деятельности этой латышской организации?

Ответ: Я уже показал, что связь с латышами осуществляли БАУМАН и МЕЖЛАУК. Поэтому подробно о составе и действиях этой организации должны рассказать они. Мне только известно, что возглавляли эту организацию РУДЗУТАК и АЛКСНИС. Организация была крепко связана с латышской и немецкой разведками и имела довольно большие контрреволюционные кадры.

В частности, в плане «дворцового переворота» должны были быть использованы вооруженные отряды боевой латышской организации».[398]

Будучи уже глубокими стариками, и Молотов, и Каганович говорили о Рудзутаке с писателем Чуевым. Самое интересное в этих беседах то, что все рассказанное ими содержательно очень близко к материалу из процитированных выше источников. Вот, например, что через несколько десятилетий вспоминал о Рудзутаке Молотов:

«Трудно сказать, на чем он погорел, но я думаю, на том, что вот компания у него была такая, где беспартийные концы были бог знает какие. Чекисты, видимо все это наблюдали и докладывали. Маловероятно, чтоб это было состряпано, маловероятно. В данном случае маловероятно. Но надо сказать, он держался крепко при чекистах. Показал характер. Мы пришли в госбезопасность. Там я был, Микоян. По-моему, было несколько членов Политбюро…

Он жаловался на чекистов, что они применяют к нему такие методы, которые нетерпимы. Но он никаких показаний не давал.

"Я не признаю ничего, что мне приписывают". Это в НКВД. Рудзутак говорил, очень били его, здорово мучили. Крепко стоял на своем. Его, видимо, здорово пытали.

— Это через Берию проходило?

— Не без него.

— Неужели вы не могли заступиться, если вы его хорошо знали?

— Нельзя ведь по личным только впечатлениям! У нас материалы.

— Если были уверены…

— На сто процентов я не был уверен. Как можно на сто процентов быть уверенным, если говорят, что… Я же с ним не настолько уж близкий человек был. Он был моим замом, по работе встречался. Хороший, умный человек. Но вместе с тем вижу, что он своими личными делами очень занят, с кем-то там путается, черт его, с женщинами… Переходит пределы, член Политбюро и мой зам по Совнаркому, по транспорту.

— Первый зам?

— Нет, тогда еще не было первых замов. Рудзутак четвертым был.

— А в чем его обвиняли?

— Я уж сейчас не помню. Он: "Нет, все это неправильно. Я это решительно отвергаю. И меня здесь мучили. Заставляли. Я ничего не подпишу".

— А это Сталину доложили?

— Доложили. Нельзя оправдать. "Действуйте, как там у вас положено", — Сталин сказал. А Сталин хорошо относился к Рудзутаку.

— И расстрелял?

— Расстрелял.

— А может, не было вины?

— Но я за него не мог вполне поручиться, что он честно ведет себя. Дружил с Антиповым, Чубарем.

— "Правда" о нем сейчас хорошо пишет…

— О Тухачевском тоже хорошо пишут. Его даже реабилитировали и восхваляют…

Если судить по тому, что выяснилось на процессах, Рудзутак — активный участник правых и в террористических планах, и в свержении ЦК и руководства, так что я считаю его виновным человеком, который проявил огромное упорство и сопротивление. Уже сам факт — не хочет говорить с чекистами. А с кем же он хочет говорить, если попал в такое положение?

Я даже одно время высказывал некоторые сомнения, правильно ли он был осужден. Но когда почитал то, что раньше читал… Процессы его разоблачают полностью как активного участника правых. А он действительно был связан лично с Рыковым и с Томским».[399]

В отличие от Молотова Каганович был более краток, но его слова очень напоминают то, что Сталин говорил о Рудзутаке и его беспорядочных связях:

«Что касается Рудзутака — его обвиняли в связи с малолетними девочками, не знаю, как это называется юридически».[400]

Показания А.М.Розенблюма

Янсен и Петров цитируют записку Фриновского, где речь идет о задании срочно расстрелять Заковского, чтобы не дать Берии докопаться до истины:

«27–28 августа 1938 г. позвонил мне ЕВДОКИМОВ и попросил зайти к нему на квартиру. Весь наш разговор ЕВДОКИМОВ свел к тому, что, если есть какие-либо недоделки, по которым может начать разворачиваться наше причастие к преступным делам, до приезда БЕРИЯ закончить, и тут же мне ЕВДОКИМОВ сказал: "Ты проверь — расстреляли ли ЗАКОВСКОГО и расстреляны ли все люди ЯГОДЫ, потому что по приезде БЕРИЯ следствие по этим делам может быть восстановлено и эти дела повернутся против нас». Я проверил и установил, что ЗАКОВСКИЙ, МИРОНОВ и группа других чекистов была расстреляна 26–27 августа"».[401]

Заковский был членом заговорщической группы в НКВД, где состояли также Ежов и Фриновский.

Заковский назван в шифротелеграмме от 10 января 1939 года среди тех руководителей НКВД, кто физические истязания превратил «из исключения в правило» (о шифротелеграмме см. ниже). Хрущев был знаком с полным текстом шифроте-леграммы, но не стал цитировать в «закрытом докладе» фрагмент с упоминанием Заковского, т. к. это могло бросить тень на его утверждения; наоборот, Хрущев попытался представить дело так, что Заковский действовал заодно со Сталиным.

Дело И.Д.Кабакова

В реабилитационных материалах на первого секретаря ЦК КП Казахстана Мирзояна (1955) находим упоминание Кабакова:

«Мирзоян показал далее, что в 1930–1933 годах, будучи на Урале, он якобы был связан с одним из руководителей правых — Кабаковым и продолжал свою контрреволюционную деятельность, а в 1933–1938 годах по заданию Рыкова и Бухарина якобы возглавлял правотроцкистское подполье в Казахстане».[402]

В книге В.Пятницкого «Заговор против Сталина» опубликовано следующее решение ЦК:

«Опросом членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) от 17–19.05.37 года 2. О Кабакове.

Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК ВКП(б):

"На основании имеющихся материалов, в которых член ЦК ВКП(б) Кабаков обвиняется в принадлежности к контрреволюционному центру «правых», исключить Кабакова из состава ЦК ВКП(б) и из партии с передачей его дела в Наркомвнудел"».[403]

Кабаков был назван Ежовым в его докладе на июньском (1937) Пленуме ЦК, посвященном раскрытию крупномасштабного заговора:

«В своем докладе Ежов в общих чертах обрисовал обширнейший заговор против Сталина. Предположительно, уже в 1933 году по инициативе различных оппозиционных групп был создан объединенный "центр центров" с участием Рыкова, Томского и Бухарина от правых, эсеров и меньшевиков, Енукидзе — от Красной Армии и заговорщиков в НКВД, Каменева и Сокольникова — от зиновьевцев и Пятакова — от троцкистов. Основная задача "центра центров", или "объединенного центра" — ниспровержение Советской власти и восстановление капитализма в СССР. Как сообщают, военные заговорщики во главе с Тухачевским, а также Ягода со своими людьми из НКВД тоже подчинялись центру. Новым в нарисованной Ежовым схеме было то, что среди заговорщиков оказались руководители каждой республики или области. Он назвал таких региональных руководителей, как Шеболдаев из Курска, Разумов из Иркутска, Кабаков из Свердловска и Румянцев из Смоленска, — и все они были членами Центрального комитета, арестованными перед Пленумом».[404]

Кабаков назван главой контрреволюционной организации на Урале и в записке первого секретаря Свердловского обкома А.Я.Столяра:

«На основании имеющихся материалов в обкоме и показаний пяти арестованных работников аппарата, уполномоченного КПК по области изобличены как враги народа, как активные участники контрреволюционной организации, возглавлявшейся на Урале Кабаковым, — уполномоченный КПК Бухарин и секретарь партколлегии Носов».[405]

На правотроцкистском («бухаринском») процессе (1938) подсудимым Зубаревым Кабаков был назван как один из участников нелегальной группы, созданной на Урале еще в 1929 году:

«Зубарев. Когда я дал на это согласие, он (А.П.Смирнов. — Г.Ф.) мне тогда же заявил о том, что я на Урале буду не одинок, что на Урале уже есть активный член контрреволюционной организации, очень влиятельный, что он связан уже непосредственно с союзным центром через посредство Рыкова. Он назвал Кабакова…

Рыков ссылался на А.П.Смирнова, что он от него знает, что я являюсь активным участником правой организации. Я охарактеризовал ему общее положение Урала, состояние нашей организации, указал на то, что уже в конце 1929 года, в декабре месяце, мы с Кабаковым организовали областную руководящую группу, объединяющую всю работу. Я назвал ему состав этой группы, в которую входили: Кабаков, я, Советников и другие. Я рассказал ему и о той работе, которую я проводил по заданиям Смирнова, а через Кабакова — и его, Рыкова».[406]

Показания Зубарева на процессе были подтверждены подсудимым А.И.Рыковым:

«Рыков. Был целый ряд участников нашей организации в разных местах, как это перечислено, в том числе и такие, как Кабаков…».[407]

Имя Кабакова фигурирует также и в докладе Поспелова, где говорится, что «УНКВД по Свердловской области «вскрыло» так называемый "Уральский повстанческий штаб — орган блока правых, троцкистов, эсеров, церковников и агентуры РОВСа", руководимый секретарем Свердловского обкома Кабаковым, членом КПСС с 1914 года. Этот штаб якобы объединял 200 подразделений, сформированных по военному образцу, 15 повстанческих организаций и 56 групп».[408]

Американский горный инженер Дж. Литтлпейдж посвятил несколько страниц своей книги именно Кабакову:

«В то время мне было очевидно, что состав этой комиссии и ее поведение в Калате[409] восходит непосредственно к указаниям коммунистических властей в Свердловске, кои следовало предать суду за преступную халатность или за прямое соучастие в событиях, которые произошли на этих шахтах.

Между тем первый секретарь коммунистической партии на Урале, человек по фамилии Кабаков, занимал этот пост с 1922 года и в течение всего периода величайшей активности в развитии шахт и уральской промышленности Урала. По некоторым совершенно не ясным мне причинам он пользовался полным доверием Кремля и считался настолько всемогущим, что неофициально его прозвали "большевистским вице-королем Урала".

В случае проверки этой человеческой характеристики не нашлось бы ничего, что оправдало бы такую репутацию. Во время его долгого правления Урал, этот богатейший регион России, которому выделялись практически безграничные средства для разработки, никогда не давал того, что должен был бы производить.

… Я говорил некоторым из моих тогдашних российских знакомых, что на Урале творится нечто большее, чем сейчас известно, и это выплыло откуда-то сверху.

Все эти происшествия стали понятнее, коль скоро меня это волновало, после состоявшегося в январе 1937 года процесса о заговоре, когда Пятаков и ряд его сообщников признались на открытом суде, что с 1931 года они были причастны к организации саботажа на шахтах, железных дорогах и других промышленных предприятиях. Через несколько недель после процесса и вынесения Пятакову расстрельното приговора уральский первый секретарь и близкий пятаковский сообщник Кабаков был арестован по обвинению в участии в том же самом заговоре».[410]

С.В.Косиор, В.Я.Чубарь, П.П.Постышев

В опубликованных лишь в 2006 году признательных показаниях Ежова от 26 апреля 1939 года Косиор и Чубарь упоминаются среди тех, кто «посещал» того самого агента германской разведки Нордена, что завербовал и Ежова:

«Из большого количества лиц, проконсультированных

НОРДЕНОМ, я точно помню ГАМАРНИКА, ЯКИРА, ЧУБАРЯ, ПЕТРОВСКОГО, КОСИОРА, ВЕЙНБЕРГА и МЕТАЛИКОВА. Проконсультировал НОРДЕН и меня».[411]

В реабилитационных материалах на Постышева читаем о Косиоре и Чубаре:

«Косиор СВ. в начале следствия назвал Постышева в числе участников военного заговора на Украине, затем от этих показаний отказался, а впоследствии снова их подтвердил, В деле Косиора имеется заявление Антипова Н.К., в котором он утверждает, что между Косиором и Постышевым были весьма ненормальные личные отношения и что Постышев не входил в общий центр контрреволюционных организаций на Украине. При таком положении показания Косиора о Постышеве вызывают серьезные сомнения в их правдоподобности».[412]

Но сам Постышев не остался в долгу и тоже выступил с разоблачениями Косиора:

«Постышев признан виновным в том, что он с 1934 года являлся членом центра контрреволюционной правотроцкист- ской организации, действовавшей на Украине, и вместе с Косиором и другими участниками организации проводил вредительско-подрывную деятельность.

Постышев признан виновным также в том, что он с 1920 года являлся агентом японской разведки, которой до дня ареста передавал сведения, составляющие государственную тайну СССР.

На предварительном следствии и в суде Постышев виновным себя признал, однако изложенные в протоколах допроса Постышева факты при проверке не подтвердились.

Так, в «показаниях» Постышева указано, что по контрреволюционной работе он лично был связан с Балицким ВА, Косиором СВ., Якиром И.Э., Чубарем В.Я., Поповым Н.Н., Му- сульбасом И.А. и другими участниками антисоветской организации на Украине (выделено мной. — Г.Ф.)».[413]

В таком же контексте Постышев и Косиор упоминаются и в реабилитационных материалах на В.Я.Чубаря и К.В.Су- хомлина:

«Обвинение Чубаря в принадлежности к правотроцкистской организации основывалось на косвенных показаниях арестованных Антипова, Косиора, Прамнэка, Сухомлина, Постышева, Болдырева и др., которые, называя его членом контрреволюционной организации, ссылались при этом на Рыкова, Гринько, Бубнова и других лиц, по показаниям которых Чубарь не проходит…

Обвинение Сухомлина в принадлежности к правотроцкистской организации и японской разведке основывалось на показаниях арестованных Тягнибеды, Марчака, Шумяцкого, Ермоленко и др., которые ссылались на Косиора, Постышева, Якира и других лиц (выделено мной. — Г.Ф.)»

Ввиду того, что показания Косиора, Эйхе, Тр. Чубаря, а кроме того, показания Рудзутака и Антипова, бросают тень на т. В.Я.Чубаря (выделено мной. — Г.Ф.), Политбюро ЦК не считает возможным оставить его членом Политбюро ЦК и заместителем председателя СНК Союза ССР и считает возможным дать ему работу лишь в провинции для испытания.[414]

Несколько слов о Чубаре сказал в своих воспоминаниях Каганович:

«Общее настроение, общественное мнение было такое, что это было невозможно. Я защищал Косиора, Чубаря, но когда мне показали целую тетрадь, написанную Чубарем, его показания, его почерком, я руками развел!..

Устраивали очные ставки. Сталин говорил: «Проверьте». Проверили так Косиора, Чубаря — спасти их не удалось».[415]

Молотов рассказывал Чуеву, что он сам присутствовал на одной из таких очных ставок. Арестованный Антипов, друг Чубаря, давал показания против последнего, а тот категорически отвергал все обвинения в свой адрес. И того, и другого Молотов хорошо знал по работе в СНК.[416]

Из постановления Политбюро от 16 июня 1938 года следует, что к этому времени против Чубаря накопилось достаточно обвинительных материалов, но его только отстранили от должности, не подвергая аресту:

«60. — О т. Чубаре В.Я.

1. Ввиду того, что показания Косиора, Эйхе, Тр. Чубаря, а кроме того, показания Рудзутака и Антипова, бросают тень на т. В.Я.Чубаря (выделено мной. — Г.Ф.), Политбюро ЦК не считает возможным оставить его членом Политбюро ЦК и заместителем председателя СНК Союза ССР и считает возможным дать ему работу лишь в провинции для испытания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.