Сем

Сем

Сем – сотрудник Отдела Идеологии. Я спросил его, зачем нужен такой отдел, если общепринято, будто эпоха идеологий вообще кончилась в XX веке.

С е м: Во-первых, для борьбы с враждебными идеологическими идеями и для профилактики в отношении рецидивов старых идеологий. А во-вторых, конец идеологий означал упадок, разгром и запрет идеологий определенного рода, прежде всего – коммунистической, а не исчезновение идеологии вообще. У нас есть идеология, причем неизмеримо более мощная, чем коммунистическая.

А л: Ты сказал о рецидивах старых идеологий. Они на самом деле имеют место? Какие именно?

С е м: Конечно, имеют место. Постоянно. Самые разнообразные. Вот сейчас, например, живет около десяти тысяч идеологических сект, организаций, движений, которые мы относим именно к этой категории.

А л: Они заимствуют идеи из прошлого? Как они узнают о них?

С е м: В большинстве случаев они открывают их заново. Если их открывали в прошлом, то почему это нельзя сделать теперь?! Вспомни, сколько людей заново делало и делает открытия, сделанные давно в прошлом. Кроме того, идеологические феномены прошлого не исчезли совсем. Какие-то следы от них остались. В учебных заведениях их так или иначе касаются как фактов истории. И как их ни очерняй, последователи у них находятся, хотя бы из духа противоречия.

А л: И коммунистическую идеологию переоткрывают или воскрешают заново?

С е м: В первую очередь. Запретный плод сладок!

А л: В какой форме?

С е м: В самой примитивной.

А л: А марксизм?

С е м: До такого уровня, конечно, не доходит. На это все-таки нужен ум, образование, мужество. Если тут зарождается что-то серьезное, принимаются самые суровые меры.

А л: Скажи, может ли у нас появиться идеологический феномен вроде «Коммунистического манифеста"?

С е м: Сочинить что-то в этом роде можно, конечно. Но каким бы гениальным ни было это сочинение, оно не имеет абсолютно никаких шансов хотя бы на мизерный социальный резонанс. Во всем десятимиллиардном человечестве не наберется и сотни человек, способных прочитать его до конца, и десяти человек, способных понять и оценить его по достоинству. А о массовом успехе и думать нечего.

А л: Поясни!

С е м: Во-первых, чтобы идеи имели массовый успех, в самой реальности должны созреть основания для них, в самой реальности должны обнаружиться тенденции эволюционировать именно в том направлении, в каком зовут эти идеи. И должны появиться слои населения, способные воспринять эти идеи и бороться за их осуществление. Коммунизм в его марксистской форме имел в свое время огромный успех благодаря тому, что в самом западном обществе были реальные основания для его утверждений и был сильный рабочий класс, уже начавший борьбу за свои классовые интересы в коммунистическом духе. Наше современное западное общество существенно отличается от того, каким оно было в девятнадцатом и в первой половине двадцатого веков. В нем нет никаких условий для коммунистических идей. Нет социальных слоев, заинтересованных в преобразовании его в коммунистическом духе и способных осуществить эти преобразования.

А л: И во-вторых?

С е м: Чтобы идеи были как-то замечены, на них должны обратить внимание наши всесильные массмедиа. Причем они должны это делать долго и интенсивно. А в отношении коммунизма они не пропустят ни одного правдивого слова. А скорее всего будет гробовое молчание – самое мощное средство борьбы с враждебными идеями. Но главное – не в этом.

А л: А в чем?

С е м: В наше время и в нашем обществе выдвигать коммунистическую программу преобразований – значит ломиться в открытую дверь. В нашем обществе было фактически испробовано и использовано все то из коммунистических идей, что имело реальный смысл. Но идеи и их реализация – далеко не одно и то же. Обычно вторая настолько отличается от первых, что их бывает трудно идентифицировать. Возьмем, например, коммунистическую идею отмирания государства. Осуществилась она или нет? Ответ на вопрос зависит от определения понятий, это ты знаешь не хуже меня сам. Еще Сталин говорил, что государство отмирает путем укрепления. С точки зрения обыденного мышления, это чушь. Но на самом деле тут скрыта глубокая мысль. Наше государство расширилось, укрепилось и усложнилось сравнительно с девятнадцатым и двадцатым веками, превратилось в сверхгосударство, то есть в нечто такое, что уже не есть просто государство в старом смысле. Можно сказать, что оно в некотором роде отмерло. Аналогично обстоит дело с идеями коммунистов насчет денег и многими другими. Они вроде бы осуществились, но не в такой форме, как мечтали коммунисты прошлых веков. И осуществление их породило непредвиденные последствия, которые оказались важнее и заметнее тех явлений, которые послужили в свое время источником идей. Одним словом, коммунистические идеи у нас не имеют никаких шансов на успех прежде всего потому, что они уже сыграли свою историческую роль.

А л: Ну и дальше что? Человечество вечно будет жить без идей, революционизирующих мир?

С е м: Похоже, что так.

А л: Почему?

С е м: Причин более чем достаточно.

А л: Например!

С е м: Нас приучили к идее поступательной эволюции человечества и возможности безграничного прогресса. На самом деле всякий прогресс имеет потолок. И мы его достигли. Теперь – только регресс. Хотя мы научились выдавать его за прогресс, законы эволюции неподвластны пропаганде.

Оно дело – карабкаться в гору вверх, другое – катиться с горы вниз. В чем была суть революционных умонастроений прошлого?

А л: Расширять круг людей, пользующихся благами жизни, и поднимать низшие слои на более высокий уровень.

С е м: И это соответствовало объективной эволюции нашей цивилизации. А теперь? Какая тенденция доминирует? Сужение круга тех, кто пользуется новыми благами прогресса, и возвышение одних категорий людей над другими. И как бы ты ни пропагандировал революционные идеи, антиреволюционные все равно задавят их как утопические.

А л: Но ведь жизнь идет! Какие-то обновления неизбежны!

С е м: Они и происходят! Но какие?! То, о чем я говорил, суть тоже обновления. Мы испортили окружающую среду. Будучи неспособными ее исправить, мы создали искусственную среду для ограниченной части человечества. Не для всех людей. Но та часть, которая отгородилась от отравленной природы, больше, чем все человечество в прошлом. Это пример обновления. То же самое произошло со сферой ментальности (сознания, духа). Мы отравили нашей идеологией абсолютно все, что как-то связано с мозговой деятельностью людей. Остановить это загрязнение мозгов практически невозможно. Да и не нужно. Оно полезно для поддержания мирового порядка. Миллиарды людей уже не способны ни на какое идейное творчество. А те, кто способны, отгородились от этой отравленной среды непроницаемой перегородкой абсолютной информированности и бесстрастных расчетов. Они, в принципе, знают все, исключив всякую потребность понимания. И это тоже обновление. Так что проповедь идей коммунизма в наше время есть совершенно безнадежное занятие. Нет проповедников. И нет тех, кто мог бы воспринять проповедь. Эволюционный поток человечества избрал такое русло, что идеи, стремления, надежды прошлого оказались в стороне от него, ненужными, брошенными.

А л: А что ты думаешь о нашей идеологии?

С е м: Наша идеология «растворена» во всем том, что так или иначе связано с сознанием и чувствами людей. Отделить ее от ее неидеологической среды можно только в абстракции. Чтобы сделать это, нужно быть высокообразованным специалистом, каких не так уж много. Сейчас дело идет к тому, что квинтэссенция идеологии будет сосредоточена в одном систематизированном и канонизированном тексте, который готовится «Коллективом Гениев», а сам этот «коллектив» будет превращен в высший орган всей идеологической системы ЗС. Хотя этот текст уже сейчас именуют «Новой Библией», его считают квинтэссенцией науки, как это делали в коммунистических странах в двадцатом веке с марксистскими текстами.

А л: Значит, нам предстоит стать чем-то вроде идеологического отдела при ЦК коммунистических партий в странах коммунистического мира в двадцатом веке?

С е м: Почему предстоит?! Мы уже выполняем эту функцию, только в более грандиозных масштабах, более квалифицированно и педантично.

А л: Почему же у нас такая нетерпимость к коммунистической идеологии?

С е м: Потому что мы претендуем на ту же роль, но не хотим в этом признаться.

А л: Но коммунизм давно разгромлен, а идеи коммунизма вытравлены из наших душ!

С е м: Идеологии нужен враг.

А л: Несуществующий враг!

С е м: Порою мертвый враг опаснее живого.

А л: Ты сказал об эволюционном потоке человечества, который исключил всякую возможность возрождения коммунистического движения как значительного феномена истории. Что, по-твоему, лежит в истоках этого потока?

С е м: В двух словах – социальная ориентация психики западоидов. В психике людей изначально имели место две тенденции – коммуноидная и западоидная. Первая заключается в том, что доминирующим в поведении людей являются интересы группы, коллектива, общества, страны, короче говоря – интересы общественно важные. При второй же доминируют личные (эгоистичные) интересы. В коммунистических обществах поощрялись первые, в западнистских – вторые. В исходных основаниях процесса различие было сначала ничтожным. Но оно накапливалось. Со временем произошла необратимая дивергенция. Одна тенденция была задушена, другая восторжествовала.

А л: Но ведь и у нас кричат об интересах общества и всего человечества!

С е м: Кричат, но под интересами человечества понимают интересы западоидов, а под интересами общества – интересы хозяев общества. Это же банально!

А л: Да, банально.