Владимир Бондаренко ЦЕНА ПОБЕДЫ О повести Леонида Бородина "Ушёл отряд"

Владимир Бондаренко

ЦЕНА ПОБЕДЫ

О повести Леонида Бородина "Ушёл отряд"

Проза Леонида Бородина всегда неожиданна. Он умеет удивлять прежде всего своим смысловым решением, своим нетривиальным подходом к любой теме. Диссидентствуя, он пишет антидиссидентский роман "Искупление". Утверждая в журнале своём и в публицистике своей православную тематику, патриотическую концепцию истории, он пишет очаровательный портрет мятежной полячки Марины Мнишек. Не понимаю, почему поляки не поставили по повести "Царица смуты" кинофильм. А разве его старшина Нефёдов не являет собой героический характер сталинского времени, того времени, которое вроде бы неприемлет политик Леонид Бородин?.. То ли герои повестей и романов, ожив на страницах, заставляют его действовать в прозе по законам реального времени? То ли силен дух противоречия в мятежном романтике?

Да, конечно же, у него всегда емкие и выразительные образы героев. Что в "Третьей правде", что в "Царице смуты", что в "…старшине Нефедове". Он вообще по характеру своему любит героику. И потому не приемлет нынешний литературный депрессивный мейнстрим. Его герои — герои поступка и действия. Впрочем, и сам Леонид Бородин является героем своего времени. Вот и в недавней повести "Ушёл отряд", написанной накануне шестидесятилетия победы, интересны не только главные герои её — командир партизанского отряда Кондрашов, немецкий староста Корнеев, капитан Никитин, но и любой едва мелькнувший на страницах персонаж: от полицая Ваньки Корюхина до бывшего махновца, пулеметчика Ковальчука. Его герои, едва появившись на страницах книги, сразу же оживают и далее уже существуют по законам собственного существования. Не подлаживаясь под автора.

Конечно же, без сомнения, Леонид Бородин — один из лучших мастеров сюжета в современной прозе. А надо сказать, что крепко выстроенный сюжет, увы, редкость в русской литературе наших дней. Часто писатели берут наблюдательностью, языком, замысловатой стилистикой, почти не задумываясь о развитии сюжета. Против такой вяловатой несюжетной прозы в начале двадцатого века восставали "Серапионовы братья". Новым Серапионом конца века стал Леонид Бородин. Любая повесть, любой роман Леонида Бородина — готовый сценарий для фильма. Его ружья всегда стреляют в нужное время и в нужном месте.

Повесть "Ушёл отряд" держит читателя в напряжении до последней страницы. Затерялся в болотах небольшой, стихийно сколоченный из окруженцев первого года войны партизанский отряд Кондрашова. Кругом болота, а далее со всех сторон немцы в немалом количестве. Вот и отсиживаются партизаны среди болот, кормятся от двух небольших затерявшихся в глухомани деревень, изредка пощипывают немецких обозников. То ли партизаны, то ли дезертиры — второй год никакой связи с фронтом или с большими партизанскими соединениями. И вот настаёт момент, когда надо или бессмысленно гибнуть от немцев, или помирать с голоду, или идти на прорыв к своим в псковском направлении. Перед этим для реабилитации своего партизанского имени необходимо совершить отчаянный захват железнодорожной станции и захват или подрыв немецкого состава. Иначе они и для своих, если даже они выйдут из окружения, — останутся всего лишь сбежавшими в суматохе первого года войны дезертирами и паникёрами. Неожиданно свою помощь для выхода из немецкого кольца предлагает появившийся в деревне лишь во время оккупации староста Корнеев, оказавшийся бывшим владельцем разрушенного в годы гражданской войны дворянского имения князей Ртищевых. Корнееву надо, чтобы партизаны поскорее ушли из этих мест, пусть и с победой, с боевым успехом, оставив выходца из князей Ртищевых хоть на короткое время понаслаждаться родными просторами после долгих лет парижской эмиграции. Подышать воздухом родных мест. А потом то ли уйти с немцами в неизбежное отступление, то ли погибнуть от любой пули там же, где погибли его родители и брат в гражданскую войну.

Надышаться родным воздухом не дали. Перед самым началом партизанского прорыва застрелил его неутомимый вояка, вскормленный советскими идеями и советской жизнью капитан Никитин. Который к тому же и не Никитин вовсе, и не капитан, а бывший командир дивизии, полковник. Чудом уцелевший в мясорубке тридцатых годов советский кадровый офицер. Впрочем, и Никитин тоже гибнет, как тому и положено в реальной жизни тех лет, оставляя место для выраставших и воспитывающихся на кровавом опыте войны новых героев отечественной. А отряд всё-таки ушёл…

И тем не менее, с самыми живыми характерами, с крепко сколоченным захватывающим сюжетом, повесть осталась бы лишь в ряду других нынешних отражений реалий великой войны и великой победы невоевавшим поколением детей 1937 года. Запомнившим навсегда войну детской памятью, увидевшим её навсегда детскими глазами. Если бы не осмысленное и неожиданное именно для Леонида Бородина толкование главных причин этой победы. Для меня эта повесть становится близка рассказу Александра Солженицына "На изломах", где нобелевский лауреат тоже неожиданно для многих даёт яркий позитивный образ одного из сталинских соколов, железного строителя великой державы. И более того, даёт величественный образ самого сталинского разбега в будущее.

Вот и в повести "Ушёл отряд" явно оспаривается нынешнее всеобщее утверждение, что в Великой Отечественной войне Россия победила не благодаря сталинской власти и командованию сталинских маршалов, а скорее, вопреки им. Мол, победил народ, обрушивший свою "народную дубину" на наглого захватчика. А власти, в том числе и военные, лишь загромождали поля сражений трупами русских воинов, издавали ненужные и жестокие расстрельные приказы "Ни шагу назад" и преграждали путь к отступлению хорошо вооруженными заградительными отрядами.

В повести Бородина нет глобальных размышлений, обличительной публицистики. Всего лишь художественными способами, на примере действий какого-то незначительного партизанского отряда, доказывается совсем иное видение и войны, и победы. Блестящее художественное подтверждение глобальных замыслов и войны и победы на примере затерянного в северных болотах, не учтённого ни в каких сводках партизанского отряда в сто человек, воюющего среди деревень, не обозначенных ни на каких картах.

Так писал в семидесятые годы свою правду о войне Василь Быков. Тоже на примерах рядового партизана, а то и обозника, или крестьянской старухи, или угловатого неумехи Сотникова он воспевал и стойкость, и мужество, необходимые для борьбы с врагами. Показывал своё героическое видение войны. Василь Быков и Леонид Бородин близки своим романтико-героическим подходом к теме войны. Близки они и своим отрицанием капитулянтского всепрощения и всечеловеческого гуманизма, столь модного сегодня, но разоружающего любой народ от идей сопротивления, они консерваторы и по стилю, и по характеру, и по отношению к миру.

Задумывается писатель Леонид Бородин: конечно, была и ярость благородная, была и священная, народная война. Но чтобы она стала такой священной и народной, надо было со сталинской решимостью и жесткостью заставить народ сражаться до последнего. Поставить его перед выбором смерти: или позорная смерть, или смерть героическая. Проводником этого единственно ведущего к победе подхода к ведению войны, может быть, чуждого лично для самого Бородина, но неизбежного, писатель не случайно выбрал самого далёкого для себя героя повести — капитана Никитина. Думаю, может быть, в отместку за его жесткость и решимость Леонид Бородин заставил погибнуть Никитина на последних страницах повести. Но как говорится: "герой умер, дело его живёт…" И уже совсем другой, гораздо более близкий автору герой, командир отряда, старлей Николай Кондрашов, плоть от плоти своего народа, этакий маршал Жуков деревенского масштаба, становится преемником никитинских идей. Иначе было бы неизбежно поражение в войне. И уж совсем неожиданно поддержка идей Никитина звучит из уст дворянина Ртищева, возвратившегося скорее всего умирать на отцовские места и воплотившегося ради этого в немецкого старосту Корнеева.

Если уйти от художественной хроники жизни партизанского отряда, а вернее — увидеть за ней всеобщее, всенародное, то мы придём к пониманию: жестоко было и военное командование, и иные решения маршала Жукова, жестоки были заградотряды и приказы Сталина, и очень много было погибших в первые годы войны. Но если иначе было нельзя? Если иначе мы были бы обречены на поражение? И к пленным нашим немцы относились бы иначе, какие бы Сталин ни подписывал Международные конвенции. Мы были народом-"унтерменшем" в глазах всей Европы, такими остаёмся и сегодня, чего никак не могут понять наши "западники". И что было бы со страной и с русским народом, случись это поражение? И могли быть у нас в то время какие-то другие полководцы и другие солдаты? Если только так, только большой кровью и могли мы победить? Если и в случае поражения народ был бы обречен на уничтожение, что доказали три миллиона погибших в плену русских солдат, надо ли было сдаваться? Из двух смертей народ выбрал героическую, и с неизбежностью победил. Похоже, что сейчас мы выбрали смерть позорную, вот и вымираем с каждым годом по миллиону без всякого сопротивления. Что лучше?

Я не знаю, думал ли так напрямую Леонид Бородин, когда писал эту повесть. Но имеющий глаза да видит текст. Имеющий уши, пусть слушает слова героев повести.

Такие отряды стихийно образовывались из остатков танковых полков, из окруженных и разбросанных пехотных дивизий, из артиллерийских батарей, из лётчиков, из энкаведешников, из разбросанных, недоуничтоженных в первые месяцы войны окруженцев всех родов войск, всех званий и возрастов. В результате полковниками командует нигде не обучавшийся старший лейтенант Николай Кондрашов. Его учит сама война. Он хочет найти приемлемый и достойный выход для своего партизанского отряда. Кто они, какие они партизаны, если у них нет цели и желания бороться? "Банда голодранцев" и ничего более, выживающих за счёт вооружённого грабежа окружающих их деревень. Как к ним относятся крестьяне? И как жить брошенным крестьянам на оккупированной территории, если семьи надо кормить, а немец требует работы и продовольствия?

На чьей стороне правда? Дворян ли Ртищевых, за которыми и культура, и знание. Которые "крестьян пороли нещадно за то, что упрямо не желали бортники и свинопасы садоводством заниматься…" Зато какие яблоки в этих болотных местах появились…

Или правда на стороне железных большевиков ленинского призыва, не щадивших крови ни в гражданскую, ни позже? Попавших под топор репрессий, но по-прежнему желавших переделать свой народ.

Или же правда у таких, как командир Кондрашов, выходцев из простонародья, обретающих опыт войны на собственной шкуре, а с ним и знание железных законов войны? Говорит Корнеев-Ртищев партизанскому командиру: "Куда ж вы денетесь… Конечно, победите, только дорого вам эта победа обойдется, пока воевать научитесь…"

Или правда на стороне тех крестьян, которые никакой войны с немцами не хотят? Которые в своей бытовой обыденности мечтают лишь о том, как выжить? Под немцами ли, или ещё под кем — без разницы… Было же и немало таких. Вот и в повести Леонида Бородина иные крестьяне готовы менять на стене портреты Гитлера на Сталина, а потом наоборот. Лишь бы им жить да крестьянствовать воля была. Сидели посреди болот, откупались медом и яблоками и от помещиков, и от большевиков, и от немцев. Недаром водовоз Карюхин, собравшийся в партизаны, но знающий прекрасно настроения своих односельчан, сказал "нарочно громко": "Так вот, если немцы придут, это кулачье недобитое, — пальцем на мужиков, — они тебя вмиг сдадут". Даже политрук отряда Зотов задумался, нетипичная ли это деревня? "А сколько их, нетипичных, по всему Союзу… То-то немцы проперли до Москвы, будто по воздуху". А кто-то простодушно надеялся на культурность немцев, на дарованную свободу… Так бы и перли немцы до самого Тихого океана, если бы Сталин надеялся лишь на народное сопротивление и не противопоставил этим обычным, желающим выжить любой ценой жителям "нетипичных деревень" государственную волю и решимость. А не так ли было и во Франции. Где сдавали без боя города и столицы немцам, лишь бы не было лишних жертв и лишних разрушений в прекрасном Париже. И где бы были эти французы до сих пор, если бы не жестокая государственная воля Сталина и, кстати, такая же воля не уступающего ему в жесткости и непреклонности Черчилля? Но тех хоть не истребляли, как русских "унтерменшей". И потому французский путь в любом варианте нам не подходил. Это был путь на позорное истребление. И потому победа нужна была любой ценой.

Даже природа Заболочья не желала войны. "Дым стлался низовьем и уползал в болота. Ещё кое-где подёрнутые ледком, и ни один звук войны не долетал до этих мест, войной будто бы обойденных… Войны не желали обычные души…" И в партизаны идти не желали. Если бы не окруженцы (иной раз поневоле создававшие партизанские отряды, ибо ни крестьянам они не нужны, ни к немцам в плен неохота), крестьяне бы так всю войну и отсиделись в своих лесах и болотах, по привычке откупаясь от новых хозяев.

Нашу победу ковали немецкая жестокость и сталинская непреклонная решимость. А потом уже и новое умение крестьянских маршалов, новая техника и новый героический порыв народа. Из отечественной войны народ вышел иным, чем был до её начала. Русский народ, наверное, как любой другой, достаточно пластичен, чтобы в каждую эпоху находить необходимую ему форму для выживания и развития. Но и отношение к немцу надо было изменить в годы войны.

На мой взгляд, Бородинское обоснование сталинской жесткости более логично, чем общепринятое. Если весь народ был готов к войне, и ярость народная бушевала, как волна, зачем нужны были и приказы "Ни шагу назад", и самые жесткие действия командования? Применительно к повести Леонида Бородина, должен ли думать командир отряда о том, что немцы сделают с деревней после удачного истребления партизанами немецкого обоза? И отряд дополнительно вооружится трофейным оружием. И лошади не помешают. И запасы продовольствия…

"— А деревня? — спросил Кондрашов. — Что с ней будет?

— Что-то я не пойму, — тихо говорил Никитин, — у нас война или не война? "Вставай, страна огромная…" — это что. Только про нас с тобой или про страну огромную?

Кондрашов встал. Подошел к печке. Присел на корточки рядом с капитаном.

— Знаешь. Ты ведь прав… Только объясни мне, почему от твоего предложения у меня на душе погано. Я ведь не интеллигент какой-нибудь. Понимаю всё вроде бы, как и ты…"

Но были же и сотни невзлетевших самолётов. И брошенные танки. И окруженные армии. Была огромная территория, сданная врагу. Для перелома в войне нужны были не только новая техника и новые дивизии, но и новый воинский дух. Тигр сожрал полстада баранов. Насытился и лениво провожает взглядом ещё одного, пробегавшего мимо. Мол, успеется. А баран думает, значит и с тигром можно жить мирно. Откупится на каких-то условиях. Значит, объясняет опытный капитан Никитин своему молодому командиру:

"Наша с тобой задача, командир, кроме прямой — фашистов бить, ещё у нас задача — мозги баранам прочистить". И далее, может, самая смысловая часть повести "Ушёл отряд":

"Это наше "зеркало" — Лев Толстой порасписал, как, дескать, "поднялась народная дубина" — и хана Наполеону. Не было никакой дубины. Грабили отставшие французские обозы и по домам растаскивали. Армия против армии — так раньше все войны решались. Теперь совсем другой манер. Вся "огромная" должна встать и огромностью давить. С качеством нам уже не успеть. Количеством брать будем. И возьмем! Потому что "огромная". В тылах армии создавать, чтоб кругом сплошные фронты. Чтоб вертелись фрицы, как караси на сковородке…"

Народная война тоже создавалась продуманными решениями и железными действиями. И потому мир мужика, белорусского, псковского, новгородского тоже менять надо было. "Мир мужика — его деревня, а что за её пределами… Смысл-то где?.. И война. Как понимаю, не зря она. После неё что-то вычиститься должно. Всё лишнее, что без войны, знать, никак само по себе не расчистится…" И далее бывший комбриг, сам чудом избежавший репрессий, но понимающий и принимающий всю суровость ведения войны за чертой милосердия, говорит: "И если партия с товарищем Сталиным всю страну по струночке не выстроит, это в тылу, а мы здесь, в немецком тылу, будем ушами хлопать и про законы толковать, а не всенародную армию создавать, задавит нас Гитлер своим блицкригом… Потому без военизации всех немецких тылов, именно военизации, а не партизанщины вроде нас с вами…не победим. Конечно. Только какой ценой и к какому времени?"

Вот потому отряд и не мобилизовывает в деревне всех мужиков, не расстреливает дезертиров, что после нападения партизан на обоз придут немецкие каратели. И покарают деревню. И деревня всё плохое уже не про партизан думать будет, а про немцев. И мстить будет уже за свою родню. И так от деревни к деревне заполыхает наконец-то "священная, народная война".

Хоть командир Кондрашов, а вернее сказать, сам автор повести, сложно к капитану Никитину относится, но прекрасно своим народным, крестьянским умом понимает: "А войну всё-таки выиграют такие, как капитан Никитин. Ну, то есть все вместе, конечно, но по-никитински!" Понимал, что война идёт от прежних особая, и он тоже, немало порох понюхавший, в душе пасовал перед ясным военным мышлением капитана. Надо было заставить весь народ люто ненавидеть своего врага, лишить его пассивности, равнодушия. Даже заставить забыть про обиды, нанесённые совсем недавно в годы коллективизации.

Даже на уровне деревенских сражений становилось понятно, что в этой войне никакая цена лишней не будет, к такому сознанию приходили партизанские командиры, потому и не жалели ни взорванных мостов, ни сожженных деревень, ни погибших бойцов. Или победа, или конец всему.

Были войны, очевидно, будут и ещё. Но такой тотальной, может, и не будет. Одной армией, одними профессионалами войны было не обойтись. Вот ещё одно наблюдение капитана Никитина: "Таких войн, как эта, в истории ещё не было. Нынче не страна со страной воюет… Ну победили бы немцы. И что? Надо капитулировать на десятый день, народ сохранить, чтоб потом, когда немец бдительность потеряет, подняться и — под зад… Это если б страна наша была обычная, как все… А сейчас, командир, под ударом идея мирового коммунизма. Победит Гитлер — и всё! Хана! Фактически остановка истории… раньше такое понятие было — цена победы. Теперь другое, теперь просто победа любой ценой…"

Победа пришла, и творцом её на самом деле был на равных и народ, и Сталин.

Но цена этой победы оказалась такой тяжелой, что и спустя шестьдесят лет нельзя сказать о восстановлении сил. Скорее, наоборот. Но что было бы, если бы Москву, как Париж, без боя сдали? Не было бы для России и русских ни баварского пива, ни воли крестьянской, ни культуры высокой. Ни-че-го. И потому цена в той войне, что при взятии Берлина, что при налёте на немецкий обоз в северных болотах, любая цена была оправдана.

И ещё горько подумалось мне: нынче 9 Мая — не наш был День Победы.

Во-первых, не наш, потому что это был день победы Буша, Шредера и всей честной кампании над поверженной Россией. Потому заслуженно весь центр Москвы был объявлен "режимной зоной", оккупационной зоной, куда москвичей не допускали. Не их это был праздник.

А во-вторых, это был день победы советского народа, советского оружия, советской непреклонной воли и решительности, советского ведения войны. В нынешней России, как бы кто к ней ни относился, таких побед не предвидится. Так чего же напяливать на себя чужую одежду, чужие ордена и воинские регалии? Вы признаёте все огрехи Сталина, так признайте же наконец, и его победу. И откажитесь от неё, как отказываетесь от всего сталинского.

Такие мысли навеяла на меня неожиданная повесть Леонида Бородина "Ушёл отряд".