Исповедь в Кремле

Исповедь в Кремле

18 марта, через день после Крымского референдума, Красная площадь была оцеплена новосибирским ОМОНом — его специально привезли в столицу за 3000 километров, чтобы усилить охрану порядка. Город был почти на осадном положении, потому что в Кремле готовилось экстренное послание президента. Путин собирался выступить перед членами Думы, Совета Федерации, правительства и специально приглашенными почетными гостями. Поэтому полицию для усиления безопасности в столице свезли со всей страны — даже из Сибири.

В Москве был мороз, и депутаты образовали огромную очередь на входе в Большой Кремлевский дворец. Все были в очень похожих черных пальто и черных меховых шапках — как члены Политбюро. На общем фоне выделялся только гигантский боксер (и тоже депутат Госдумы) Николай Валуев — в сером пальто и шляпе. Каждый из депутатов был ему по пояс, и все с ним фотографировались. В очереди шутили исключительно про санкции: кто уже попал, а кто еще нет. Политическая элита немного нервничала — кто-то от неизбежности санкций, а кто-то от осознания исторического момента. «Внукам буду рассказывать, что был в Кремле в этот исторический день, слушал эту историческую речь».

Речь Путина действительно была исторической. Не только потому, что он объявил, что Крым и Севастополь входят в состав Российской Федерации. За полчаса он вспомнил и пересказал всю историю своего президентства: как менялось его мироощущение, как он стремился быть нормальным либеральным европейским президентом, как разочаровался в западных друзьях, как уверовал в их враждебность и как никогда больше не поверит в их искренность. Никогда еще российский президент не произносил таких эффектных и проникновенных слов — не речь, а исповедь, публичный сеанс психоанализа на высшем уровне.

«Россия искренне стремилась к диалогу с нашими коллегами на Западе. Мы постоянно предлагаем сотрудничество по всем ключевым вопросам, хотим укреплять уровень доверия, хотим, чтобы наши отношения были равными, открытыми и честными. Но мы не видели встречных шагов. Напротив, нас раз за разом обманывали, принимали решения за нашей спиной, ставили перед свершившимся фактом, — делился своей личной обидой Путин. — Нам все время одно и то же твердили: “Вас это не касается”».

14 лет назад Путин звучал совершенно иначе. Россия может стать полноправным членом НАТО, «если с интересами России будут считаться, если она будет полноправным партнером», говорил он, тогда кандидат в президенты, в марте 2000 года в эфире Би-би-си. Трудно сказать, правда ли он верил в такую перспективу, но он явно хотел понравиться западным коллегам.

Следом Путин подружился с Джорджем Бушем. Как позже вспоминал американский президент, он взглянул в глаза «другу Владимиру» и «увидел в них душу». Когда друзья Джордж и Тони в 2004 году за спиной у Путина приняли в НАТО семь стран, в том числе страны Балтии, он воспринял это как личное предательство. «Владимир пришел к выводу, что американцы не отводят ему то место, которого он заслуживает» — так вспоминал Блэр о закончившейся дружбе с Путиным в своих мемуарах.

«Нас раз за разом обманывали, принимали решения за нашей спиной, ставили перед свершившимся фактом. Так было и с расширением НАТО на восток, с размещением военной инфраструктуры у наших границ. Нам все время одно и то же твердили: “Ну, вас это не касается”», — прямым текстом говорит Путин в Крымской речи.

Еще более сильным ударом стало решение Лондонского суда отказать в экстрадиции Закаева и Березовского. Путин просто не верил, что Блэр не может повлиять на судей. Поведение бывших друзей Путин счел лицемерным — и напомнил об этом и в Крымской речи: «Наши западные партнеры во главе с Соединенными Штатами Америки предпочитают в своей практической политике руководствоваться не международным правом, а правом сильного. Они уверовали в свою избранность и исключительность, в то, что им позволено решать судьбы мира, что правы могут быть всегда только они».

Впрочем, тот факт, что американцы и европейцы не признают в нем равноправного партнера, Путина бесил всегда — и он всегда с удивительной искренностью в этом признавался. Ту же мысль Путин откровенно высказал в интервью журналу Time и в 2007 году, когда его признали человеком года: «Америка не нуждается в друзьях. У нас складывается впечатление, что США нужны вассалы, которыми можно покомандовать… нам и всем остальным говорят: “Нет, их можно немножко пощипать и попенять, потому что они не совсем цивилизованные, они еще дикие немножко, они недавно с дерева слезли. Поэтому мы должны их немножко причесать — они сами это сделать не смогут, — побрить их, отмыть от грязи”. Вот у нас такая цивилизаторская роль»[58]. Пожалуй, ни один мировой лидер никогда настолько откровенно не выражал свою обиду.

Настоящим другом Путина был Уго Чавес[59], который также отличался экстравагантной искренностью. Обращение к американской аудитории, к которому прибегает Путин в своей Крымской речи, было излюбленным риторическим приемом венесуэльского президента. Раз в неделю Чавес вел многочасовую программу «Алло, президент», в которой регулярно обращался к американцам, будто бы смотревшим центральное телевидение Венесуэлы. И говорил он примерно то же самое, что и Путин: «Нас пытаются загнать в какой-то угол за то, что мы имеем независимую позицию, за то, что ее отстаиваем, за то, что называем вещи своими именами и не лицемерим». В 2006 году Чавес апеллировал к американцам с трибуны ООН, призывая одуматься и понять, что президент Буш — дьявол во плоти. В своей Крымской речи Путин впервые обратился напрямую к американскому народу, а также к европейцам и украинцам — раньше ничего подобного он не делал.

Отношение Путина к СССР за десять лет совершенно не изменилось: в 2005 году в послании к Федеральному собранию он называл крушение СССР «величайшей геополитической катастрофой XX века» и «величайшей драмой для российского народа». Теперь, девять лет спустя, он повторял ту же мысль, но уже куда менее официально и наукообразно: русские — это самый большой в мире разделенный народ, а русскоязычное население Крыма было отдано, как «мешок картошки». Он не поменял точки зрения и не противоречил себе.

Появилась только одна тема, отношение к которой Путин кардинально пересмотрел.

«Людей поистине независимых, которые не боятся испортить отношения с начальством, не боятся потерять свое место, пишут то, что думают, — таких людей на самом деле мало. Но их мало не только в журналистской среде, их мало вообще: они такие пассионарные люди, они в любой среде немножко диссиденты. Но тем не менее именно такие люди, бескорыстные, честные, и вызывают уважение, где бы они ни работали, — журналисты они или политики, кто угодно», — говорил Путин в 2007 году в интервью Time. В Крымской речи никакие диссиденты уже не упоминались, зато появились «национал-предатели» и «пятая колонна», которая, кстати, всегда была излюбленной метафорой Чавеса. Только так он называл оппозицию и либеральных журналистов, отказывая им в искренности и бескорыстии.

Однажды разочаровавшись, Путин с годами лишь углубился в свое разочарование. Однажды решив, что западные партнеры его предали, он уже не прощал их и всегда продолжал лишь укрепляться в этой мысли. Так и с диссидентами — однажды назвав их «предателями», Путин продемонстрировал, что никогда уже к ним не прислушается.

Зал был в восторге. Слушатели разражались овациями после каждого абзаца в речи Путина — как будто невидимая рука дирижировала ими. Всего оваций было 27. Причем две первые и две последние были стоячими — почти весь Георгиевский зал Кремля вставал со стульев и начинал скандировать «Россия! Россия!» и «Путин! Путин!».

Потом Путин и руководители Крыма символически подписали документы о присоединении полуострова к России. Прозвучал гимн. И все потянулись к выходу — обнимаясь и поздравляя друг друга. Особенно сиял президент Чечни Рамзан Кадыров. Он шел к выходу, в голос напевая строчки российского гимна. По дороге прервался, лишь увидев знакомого: «Ну что, теперь Аляска?» — заливаясь радостным смехом, спросил он.

Остальные тоже демонстративно радовались — но в кулуарах разговаривали о санкциях. Причем в присутствии журналистов они начинали уверять, что санкции им нипочем — более того, это повод для гордости, «номинация на политический “Оскар”», как выразился бывший кремлевский идеолог Владислав Сурков. «Это большая честь для меня. Счетов за рубежом не имею. В США меня интересуют Тупак Шакур, Аллен Гинзберг и Джексон Поллок. Для доступа к их произведениям виза не нужна. Так что ничего не теряю», — рассуждал он о том, что накануне был включен в санкционный список США. Более того, когда его, завзятого интеллектуала и любителя европейского искусства, спросили, не боится ли он попасть в аналогичный европейский санкционный список, Сурков излучал самоуверенность: «Вся Европа здесь — в голове. Этого достаточно».

Ответ Суркова, собственно, демонстрировал, что у него не было сомнений — со дня на день он ждал включения и в санкционный список ЕС, после чего путешествовать в Европу он смог бы только в фантазиях. Поэтому, не теряя лишнего времени, на следующий же день Сурков собрал вещи, семью и друзей и отправился в путешествие в любимый Стокгольм. И не ошибся. Уже 21 марта был опубликован дополнительный европейский список, включавший фамилию Суркова. Поездка в Стокгольм действительно оказалась последним свиданием с Европой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.